Медвежья дочь: Проклятие богини Судеб

А заговоры да проклятья можно оставить злым бабкам или колдуньям, что прячутся в лесах да на болотах. Встречал Радгой таких. Хитрее лисы они, страшнее волка.

– То и ору, что жизнь честным людям портите, – продолжал надрываться мужик, тряся вилами.

Люд уже прилип к частоколу, не стыдясь рассматривал рыжего Радгоя, которому минуло недавно тринадцать зим, и Боголепа, что широкой спиной скрыл Злату.

– Я живу честно, – сказал чародей, обводя толпу тяжелым взглядом. – Исправно на нечисть охочусь, защищаю детей ваших. Забыли, да?

Мужик поперхнулся и посмотрел на деревенских, ожидая от них поддержки.

– А может ты нечисть тем и злишь? – крикнула грудастая женщина, вплотную подойдя к калитке, вжимаясь в нее своим пышным телом. – Сидела она себе в лесу, а тут ты пришел, охотничек, разворошил осиное гнездо. Может, она нам мстит?

– Молодец, Зорянка, – похвалил ее мужик с вилами. – Дело говоришь.

– Так вас раньше нечисть жрала, проходу не давала, – показалась Злата, упираясь руками в бока. – Детей ваших меняла на своих уродцев. Не ты ли, Зорянка, прибегала три зимы назад к нам и помощи просила?

Женщина покраснела, но забирать слова назад не спешила.

– Поговори мне, ведьма, – поцедила баба. – Ты с мужем своим зло творишь. Выродок твой, – Зорянка ткнула толстым пальцем в Радгоя, – тоже по вашим стопам пойдет и будет разорять нашу деревню. Еще и сжечь надумает. Кто знает, что у немого на уме.

Злата кинулась к Зорянке, чтобы волосы ей потрепать как следует, но Боголеп остановил жену, затолкнул обратно в дом.

Он спустился со ступенек и направился к толпе. Радгой поднялся с лавки, растерянно глядя на отца.

Тот вышел к людям и те обступили его, не зная, как поступить – то ли растерзать, то ли послушать.

– Пускай староста решит, что делать с нами. Ежели захочет прогнать, будь так. Мы уйдем, – спокойно сказал Боголеп. – Я работу свою исправно выполняю. За пять зим ни одна тварь к границам Тихой Горки не приблизилась.

Люди стали переглядываться между собой. Чародей не даст соврать, нечисть правда за минувшие зимы их не тронула, а если и случалась беда, то Боголеп прихватывал с собой небольшой топорик и уходил в лес искать виновных.

– Зря хулу нагоняем, – кивнул бондарь Ермоха и сплюнул. – Корова и без того подохнуть могла. Кормил плохо поди, – обратился он к мужику, устроившему спор.

Тот хотел возразить, но посмотрев на высокого бондаря, передумал. Побоялся по уху получить за пустую смуту.

– Пусть староста решает, – согласился Ермоха. – Иди, Боголеп, с миром. Все хорошо будет.

Чародей ничего не ответил. Он прикрыл калитку и направился к избе. Радгой хотел остановить отца, но Боголеп лишь махнул рукой, говоря этим жестом, что все обойдется. Только неизвестно, верил ли чародей сам в это или нет?

После того случая прошла седмица. Соседи боле не беспокоили их, но Радгой продолжал ощущать на себе косые взгляды.

Он набрал воды из колодца и потащил ведро домой. Вода выплескивалась, смочила одну штанину, забрызгала сапоги, смыв с них вересеневскую грязь.

Радгой мысленно ругался и злился на себя за то, что недостаточно сильный, как отец. Да еще и говорить не мог. Местные молодцы и девицы считали его малохольным и отказывались принимать в компанию.

Мальчишка не обижался. Ему и одному было неплохо. С недавних пор отец разрешил Радгою уходить в лес одному. С одним условием – не заходить вглубь, бродить рядом подлеском. Мать переживала, ругалась с чародеем, но Боголеп задабривал ее поцелуями и показывал сыну знак, что самое время удирать из дома.

Радгой бежал по узкой тропе мимо капища. Бывало, он задерживался возле поросших мхом идолов. Они, покосившиеся, сурово смотрели на мальчика, словно тоже злились на него, как деревенские из-за непохожести на остальных.

Мальчик часто размышлял о том, почему люди делят друг друга на плохих и хороших. И почему вдруг он стал плохим, когда ничего дурного против них не совершал?

– Радгой, – окликнул его отец. Он сидел на крыльце и резкими движениями водил оселком по мечу, затачивая его перед охотой. – Отнеси матери воды и собирайся. В лес пойдем. Дичи наловим да может, нечисть какая попадется. Башку ей отсечем, если надобно будет.

Рыжий мальчишка кивнул и заспешил к матушке.

Злата сидела на скамье у окна. В руках она держала детскую рубашонку. Напевая себе под нос колыбельную, матушка вышивала красными нитями защитные знаки на льняной ткани. На ее лице разлилось умиротворение, предвкушение будущего счастья.

«О баю, баю, баю, Не ложися на краю, Придет серенький волчок, Он укусит за бочек,И потащит во лесок.»

Радгой поставил ведро с водой рядом с печкой и подошел к Злате, опускаясь перед ней на колени и склоняя голову.

Мать улыбнулась, погладила сына по вихрастой макушке и поцеловала. Она так всегда с ним прощалась, когда знала, что они с Боголепом уходят в лес.

– Боги с тобой, мой мальчик, – тихо произнесла матушка. – Береги себя и отца. Вернетесь домой, а я уже пирожков напеку да сбитня наварю. Отогреетесь.

Радгой перехватил тонкие мозолистые руки матери и прижался к ним губами, чувствуя их родной запах зверобоя, который перебивал кисловатый аромат теста, что матушка недавно месила.

Мальчик поднял глаза на Злату, запоминая ее черты: веснушки, рассыпанные крупой по щекам и плечам, золотые волосы, в которых путались лучи робкого осеннего солнца, теплые карие глаза с тонкими морщинками в уголках, появляющиеся из-за улыбки.

Уходя в лес Радгой, боялся не вернуться. Выходя за калитку, он бросил тревожный взгляд на избу, ощущая что-то необъяснимое. Нехорошее предчувствие.

Свинцовые тучи, наплывшие из ниоткуда и нависшие над головой, усиливали тревогу еще сильнее. Закапал дождь.

– Радгой, поспешим, – позвал отец, идущий по тропе к лесу, где привычно клубился туман.

Мальчишка накинул капюшон, прячась от противных капель и побежал за Боголепом, скрываясь в молочной дымке.

Они сидели в шалаше, возведённый когда-то Боголепом из тонких, длинный жердей, укрытый еловыми ветками и травой. Радгой принес сухих веток для костра. Он скинул их перед чародеем и сел рядом на поваленный ствол.

Боголеп протянул руку и стоило ему дотронуться до хвороста, как тот ярко вспыхнул. Огонь приветливо лизнул ладонь чародея и весело затрещал.

– Здорово, да? – спросил отец у сына. – Ты однажды приручишь пламя. Не расстраивайся раньше времени. Боги знают, когда искра должна разгореться.

Радгой привычно молчал и чертил поднятым с земли прутиком линии. Ему не терпелось отправиться на охоту. Еще ни разу он не натыкался на опасную нечисть. Встречались лесные девы, подсматривающие за ним из-за густой хвои, мелкие лешаки да духи, живущие в деревьях, разговаривали с ним.

– Радгой, послушай меня, – обратился к мальчику Боголеп. Он сидел на корточках возле огня и ворошил палкой костер. Радгой почувствовал волнение отца и сам напрягся. – Я тебе никогда не рассказывал о себе, считал несмышлёным. Думаю, теперь пора тебе поведать о чародеях чуть больше, чем просто деревенские слухи.

Мальчишка по птичьи склонил голову в бок и нахмурился. Он задумался и понял, что действительно ничего не знает об отце. Ни о его родителях, ни о земле, где он родился и жил. Боголепа приняла Злата и ее семья, но это было позже. А что до того?

– Я пришел с южной стороны Варяжки, – начал отец. Мужчина не смотрел на сына, глядел в огонь, будто там, в искрах, кружили его воспоминания. – Край тот называется Чарогорье. Скрыт он от обычного люда диким зачарованным лесом. Чародея лес не тронет, а вот простого человека задурит и заберет себе.

Там я родился и вырос, но возмужав, решил поискать другой жизни, посмотреть на княжества да людей послушать. Обычно, чародеи не покидали своей деревни. Так крепко были связаны с землей, с ее силой. Все знали, что выйди за границы леса, как искра ослабеет, но все враки были. – На этих словах Боголеп издал смешок и поднял глаза на Радгоя. – Не хотели просто чародеи с людьми дел иметь. И оно может правильно. Вспомни, что устроили тихогорцы на прошлой седмице. Все нас бояться, прогнать хотят.

А все потому, что не знают чародейских заповедей. Ты тоже внимай, Радгой, если перейдешь черту, худо случится, – сурово сказал отец. – Ярило дал нам божественную искру света и велел защищать земли от нечисти, от беды. Деды сказывали, что существовал раньше отряд – Вороний называли его. Лучшие чародеи те были облачены в черные одежды, скрывали половину лица черным платом и несли злу смерть мечом и искрой, защищая княжества. Но потом люди испугались чародейской силы и перестали с ними жить бок о бок, поэтому отделились наши предки от княжеств и перестали служить им.

Я решил продолжить дело нашего народа и стал помогать людям, избавлять их деревни от нечисти, которая совсем распоясалась. Хочу, чтобы ты, Радгой, тоже стал охотником на нечисть. Ярило наградил тебя искрой и твой пути один – стать защитником слабых.

Радгой внимательно слушал Боголепа и перед глазами проносились картинки с храбрыми воинами в черных плащах, на вороных конях, что несли за собой справедливость. Ему захотелось стать вровень с ними, показать, что он не малахольный, а особенный.

– Пошли, – Боголеп поднялся на ноги, затоптал костерок и прихватил сумку со снедью и травами. – Есть здесь один нечистый, что жизнь людям портит. Если повезет, будет тебе испытание.

Радгой пошевелил пальцами, призывая огонь, но искра лишь полыхнула жаром внутри и замолкла. Мальчик рассерженно пнул по тлеющим углям и вышел из шалаша к отцу.

Шли они в полной тишине. Боголеп осторожно, почти бесшумно двигался по лесным путям. Заслышав шорох, он резко останавливался и поднимал взор вверх, словно боялся, что опасность свалится с еловых верхушек.

Радгой начал скучать. Он думал о матушкиных пирожках и о теплой печной стене. Осенняя морось пробиралась под шерстяной плащ и заставляла зябко ежиться. Мальчишка просто следил за спиной отца и даже не вслушивался в жизнь леса.

Он судорожно вздохнул, когда что-то тяжело легло на плечи. Опустив глаза, Радгой увидел темную толстую ветвь с пятью отростками на своей груди, что скользила вниз, оплетая тело тугим кольцом.

Мальчишка дернулся вперед, но нечто крепко удерживало его. Пятерня потянулась к горлу, царапая кожу острыми сучками. Капюшон свалился с головы. Радгой ухватился пальцами за плеть, оттягивая их из последних сил от себя.

– Человеческий ребенок, – заскрипел голос рядом с ухом. – Люблю детенышей. Ваша кровь сладкая.

Существо перетекло по плечу Радгоя, чтобы заглянуть ему в лицо. Мерзкое бледное безносое лицо с прозрачной кожей, иссеченное синими прожилками – то ли мужское, то ли женское. Узкие полностью черные глаза ничего не выражали, а вот во рту мальчик заметил ряд мелких острых зубов, как у ласки. Посеревший раздвоенный язык показался из узкой пасти и лизнул щеку Радгоя.

– То, что надо, – довольно оскалилось существо. Черные глаза немного расширились от восторга.

Мальчишка забарахтался, все еще не теряя надежды освободиться. Мысленно он звал в помощь искру, но она молчала.

Шеи коснулось горячее дыхание. Пахнуло мхом и сырой землей. Радгой охнул, когда острые зубы вонзились в плоть, и под рубашку заструилась кровь.

Существо алчно втянуло в себя первый глоток и затряслось от удовольствия. Радгой поморщился от тупой боли.

Тварь затягивала удавку медленно, наслаждаясь страхом своей жертвы. С каждым новым глотком, плеть на горле все сильнее врезалась в кожу.

Радгой собрался и из последних сил сделал очередной рывок. Существо заскрипело.

– Пора заканчивать. Твое тело мне еще пригодится, чтобы заявиться вон в ту деревню и испить всех досуха. Как это прекрасно. – Тварь с наслаждением заурчала, готовясь продолжить трапезу, как что-то заставило ее остановиться.

Шершавые ветви на долю* ослабили хватку, и Радгой жадно заглотил воздух. В ушах шумело, поэтому он не услышал приближающихся шагов.

– Отпусти мальчишку, оплетай, – донесся голос отца.

Существо снова скрутило в своих смертельных объятиях Радгоя, не соглашаясь на просьбу охотника. Мальчик застонал от боли и с мольбой смотрел на Боголепа.

– Иди прочь, человек, – проскрипел оплетай. – Это мой детёныш.

– На одном детеныше ты точно не остановишься, – проговорил Боголеп и извлек из ножен меч.

Блеск стали заставил оплетая испугаться. Радгой ощутил его кратковременный ужас, пронесшийся слабой дрожью по плетям.

– Ты прав, – зашипело существо. Радгой не видел его лица, но представил, что оно злобно ощерилось перепачканной кровью пастью.

В следующий миг отец оказался рядом с оплетаем, занося клинок в рубящем ударе. Тварь разжала плети, устремляясь обратно в тень, но клинок впился в твердую кору, из которой брызнула зеленая жижа.

Радгой повалился на землю и пополз вперед, не желая оглядываться назад. От визга твари кровь стыла в жилах. Хотелось оглохнуть, ослепнуть только не видеть всего этого.

Он слышал глухие удары мечом, сопровождающиеся тяжелым отцовским выдохом, и треск, напоминающий хруст сухой ветки под ногами.

Радгой сжался, прижимая руки к голове и пряча лицо за сведенными локтями, желая укрыться от внешней опасности. Тело предательски дрожало от испытанного ужаса и от вины за то, что он струсил, не смог помочь отцу и опозорился.

Кто-то поднял его за ворот и как следует встряхнул. Радгой открыл глаза и встретился с обеспокоенным взглядом Боголепа. Он не злился на него, что странно. Мальчишка ждал колких слов и увесистого подзатыльника, но ничего не произошло.

Отец кинул меч наземь, опустился на колени перед сыном и внимательно осмотрел, ощупал руки, ребра. Прикоснулся к ране, оставленной оплетаем, недовольно цокнул языком.

– Нам нужно вернуться домой, – решил чародей. – Тебя стоит подлатать и дать время отдохнуть.

Боголеп подошел к сумке, что валялась неподалеку от места боя и вытащил оттуда платок, где оказался спрятан пучок трав, маленькую деревянную миску и бурдюк с водой. Он стер ладонями засушенную траву в труху, размочил ее и приложил кашицу к ране Радгоя. Мальчик скривился их-за неприятного жжения.

– Потерпи, скоро станет лучше, – ответил отец.

Радгой обратил внимание, что рубаха отца местами порвана и измазана склизкой зеленью. Он, переборов себя, обернулся назад. В тени, среди выпирающих корней ели, были разбросаны куски древесины, с краев которых сочилась вязкая зеленая кровь. Голова нечисти валялась в стороне. На бледной морде навек запечатлелся жуткий оскал.

Боголеп перехватил его взгляд и усмехнулся.

– Оплетай, – сказал отец, наливая в широкую ладонь воды и умывая лицо. – Тварь редкая, но пакостная. Как ты успел понять, у оплетая одна рука и одна нога, коими он душит жертву. Прячется оплетай на верхушках деревьев, поэтому я то и дело смотрел наверх. Как-то на охоте я заподозрил, что нечто такое завелось в лесу. – Боголеп разочарованно посмотрел на сына, сетуя на то, что тот ослушался его главного указа быть зорким, слушать лес. – После, высушив человеческое тело, он соединяется с ним и тогда выходит в люди, а что он с ними делает, думаю, сам догадываешься.

Радгой быстро кивнул, кутаясь в плащ.

– Хорошо, что оплетай был один, – добавил Боголеп. – Иначе я бы ничем не помог. Правда, оставалась бы надежда на огонь.

Он засмеялся, и на его пальцах по очереди загорелись ярко-желтые огоньки. Радгой завистливо выдохнул.

– Ничего, придет и твой черед, – повторил отец, успокаивая сына. – Вставай, пора домой. Ох, и попадет же нам от матери.

Сумерки спустились на лес довольно скоро, отчего он показался Радгою еще мрачнее. Готовый спустить на непрошенных гостей своих злобных сыновей и дочерей.

Под подошвой похрустывала прелая листва. Этот звук нравился мальчишке, чем-то напоминающий своеобразную веселую музыку. Пережитый ранее испуг притуплялся, уступая место облегчению и радости, что этот день, наконец-то, подходит к концу.

Радгой, погруженный в круговорот пестрых мыслей, не заметил, что отец остановился и врезался в его спину лбом.

Боголеп не взглянул на неуклюжего сына. Он напряженно смотрел вдаль, внюхиваясь в плотный осенний воздух. Радгой последовал его примеру и уловил слабый запах дыма. Мальчик вопросительно посмотрел на отца, но тот молча шагнул в туман, что разделял границу между деревней и лесом.

Чем ближе они подходили к капищу, тем сильнее нарастала тревога в душе Радгоя. Дым уже не только ощущался, но и плыл серой пеленой по подлеску. Боголеп сорвался на бег. Радгой кинулся за ним, едва успевая. Плечо оттягивала тяжелая сумка, которую отец передал сыну в лесу.

Преодолев подлесок, Радгой застыл напротив капища. Уже оттуда было видно столб черного дыма, поднимающийся в небо. Он стелился над всей деревней, сливаясь с фиолетовым маревом вечера.

Горела их изба. Красное пламя бушевало на крыше. Из окон вырвался огонь, облизывая резные наличники и пачкая их копотью, бычьи пузыри свернулись. Порыв ветра помогал ему разгораться сильнее, и огненные струи тянулись ввысь.

Мальчишка стремглав помчался к дому, прикрывая рукавом нос. Было слышно, как трещала крыша, готовая вот-вот обвалиться.

Радгой беззвучно открывал рот, пытаясь позвать мать, но закашлялся. Глаза слезились из-за гари, он практически ничего не видел перед собой.

Где-то у калитки выли бабы, кричали мужики. Все смешалось.

Радгой побежал в сторону крыльца, надеясь увидеть отца и мать, но из дверного проема также рвался огонь, никого не подпуская к порогу. Его обдало волной жара. Он отскочил назад, споткнулся обо что-то и повалился кубарем вниз.

Радгой приподнялся на локтях и протер глаза, чтобы рассмотреть то, что валялось под ногами.

Злата.

Мальчишка в первый миг оторопел, замычал. Он подобрал ноги к груди, зажал рот ладонью, впиваясь пальцами в лицо, стараясь остановить тошноту, что комом встала в горле.

Мать лежала посередине двора с раскинутыми в сторону руками. Чрево ее было вспорото и внутри торчал ножик с короткой рукоятью, обмотанной грязными лоскутами, со смазанными кровавыми отпечатками чьих-то пальцев.

Радгой увидел торчащую синюю ручку младенца, часть сморщенного личика с приоткрытым крошечным ртом. Это из его груди торчал нож. Он так и не успел сделать первый вздох. Умер, не успев родиться.

Мальчишка перевел взгляд влево и тут же сильно сомкнул веки, чтобы не запоминать это. Не запечатлеть это никоим образом в памяти, но ужасная картинка просачивалась в сознание, чтобы остаться там навсегда.

У Златы отсутствовала голова.

На земле под ее телом разлилась огромная лужа крови. Она блестела от бликов пламени и от нее невозможно было оторвать взгляд.

Радгой не мог пошевелиться. Запах железа будто въелся в поры, чувствовался на языке.

Он кое-как поднялся. Конечности не слушались. Ноги подкашивались. Сознание помутилось, и все плыло перед ним.

Лица, стоявшие за забором, смазались. Радгой видел только черные точки вместо глаз и открывающиеся черные зёва, вместо ртов. Что они говорили, он не понимал.

Его взгляд зацепился за частокол, где болталась знакомая медная коса, пропитанная кровью.

– Поделом им! – визжала толпа, угрожая кулаками, вилами, короткими дубинками. – Пошли прочь! Староста велел…

Мимо Радгоя пронесся отец. Он снес калитку, в руках у него полыхал огонь. Боголеп со звериной яростью бросился в столпотворение, не видя куда и кому, наносил удары, жег, кричал.

Люди сначала в испуге расступились, но после крепкие мужики ринулись к чародею. Кто повис у отца на спине, пытаясь, повалить на землю, кто-то угрожал вилами, натравливая отца бросится на них, словно бешеного волка.

Круг сужался. Мужики вплотную окружили Боголепа, скрутили ему руки и один из них, радостно осклабившись, резко чиркнул ножом по горлу. Отец выгнулся и после обмяк, упал в дорожную грязь.

Радгой почувствовал толчок в груди, потом еще один и еще. Искра внутри разгоралась, подпитываемая ненавистью к тихогорцам. Мальчишка ни разу не испытывавший мощь стихии, не принял ее вначале, попытался заглушить, но огонь рвался, как набухшая опара из кадки, грубо, не спрашивая разрешения.

Ладони обожгло. Пламя полыхнуло длинными языками и потекло дальше, к орущим бабам и мужикам, их детям. Огненные хлысты потянули Радгоя за собой, и он сдался силе.

Она затопила его и начала мстить, сметая всё на своем пути.

Жители деревни в рассыпную разбежались по дороге, забыв про Боголепа. Они, спотыкаясь и со страхом оглядываясь, неслись к своим домам, кто-то решил искать защиты за воротами большой избы старосты.

Радгой никого не щадил. Каждая изба загорелась. Пламя живое, мстительное загородило пути спасения, чтобы выжечь всю чернь вместе с людьми.

Радгой не видел этого. В памяти отпечаталась насаженная на частокол голова Златы и медная, сочащаяся кровью, коса. Распоротое чрево. Мертвый младенец. Отец с красной полосой на горле, булькающий кровью.

Тихая Горка сгорела за две лучины, не оставив никого в живых, даже мышей.

Радгой стоял посреди главной улицы деревни и смотрел как дым уходит в темное небо и вместе с ним уходила его былая жизнь.

Древлянск. Месяц Травень. 626 год от Сотворения Мира.

– Вот тебе аванс, – на обшарпанный стол упал мешочек с вирами. Мужчина опустился напротив Радгоя, обводя брезгливым взглядом помещение кормчи. – Убьешь колдунью, заплачу сто золотых после.

Радгой ткнул пальцем в мешочек, чувствуя под тонкой тканью металлический бок монеты. Он взял его в руку и взвесил. Увесистый.

Он поднял глаза на заказчика.

Золотистые кудри обрамляли круглое румяное лицо. Густая короткая борода выглядела ухоженной. Ногти чистые, розовые, как у холеной бабы. На вид зим сорок. Бархатный синий кафтан с серебряными пуговицами, на которых мелко выбит какой-то зверь. На широком поясе, в отделанных драгоценными каменьями ножнах, заметна костяная рукоять кинжала, украшенная тонкой резьбой. Сразу видно, из знати. Живет за теплыми стенами детинца.

– Я охочусь на нечисть, а не на колдуний, – ответил Радгой, возвращая виры обратно. – У чародеев кодекс чести.

– Засунь его себе куда подальше, – отрезал мужчина, облокачиваясь на стол одной рукой. – За упыря тебе столько не заплатят.

– Что правда, то правда, – со вздохом согласился Радгой. – Почему именно я должен выполнить заказ?

Мужчина усмехнулся и пододвинулся поближе к чародею.

– Ловок ты, рассказывают, и хитер, как лис. Слышал, что ты у колдуна одного обучался. В зверя оборачиваться можешь. Вот и незаметно подберешься к колдунье и перережешь горло гадине.

Радгой удивился осведомленности мужчины. В зверя он действительно умел оборачиваться, но об этом лишний раз не распространялся. Нужны же какие-то преимущества среди других чародеев, что были старше и опытнее. Заказчик, значит, заслал своих людей следить за ним. Но как? Сколько времени за молодым чародеем присматривали и много ли тайн успели вызнать?

– Чем тебе колдунья насолила? – с намеренной ленцой поинтересовался Радгой. Нужно держать заказчика на крючке. Пускай пока посидит в заблуждении, попереживает.

Мужчина жестом подозвал корчмаря и велел принести кружку пива. Видимо, рассказ будет напряженным.

Когда на стол поставили кружку до краев, наполненную прохладительным напитком, мужчина, сделав глоток, начал говорить. Смотрел куда угодно, лишь бы не на рыжего чародея. Неудобно было сказывать о чем-то личном какому-то мальцу.

– Значит, гостил я зимой у князя Славолеского. Охотились мы с ним, веселились.

«Славолеский князь. Гости», – Радгой мысленно продолжал прикидывать, кто его рассказчик. Точно не князь Древлянска. Может, его брат? Внешне сходства есть.