Полная версия
Дневник девочки. Биографические очерки о трех поколениях одной семьи
У меня есть брат Стасик, старше меня на 13 лет. Он редко бывает дома. Если мама задерживается на работе он может сварить суп, макароны. Наташа умеет хорошо с луком жарить картошку соломкой, получается очень хрустящая.
Папа уверяет, что его мама, Евгения Осиповна, всегда была очень ответственной, скромной, тактичной, аккуратной во всем. И я никогда не видела её растрепанной, в нечистой одежде, и чтоб вещи по комнате разбрасывала, даже в сумочке порядок, а у мамы – не всегда. Мама никогда не штопает никому дырявые носки, чулки, а сразу выбрасывает. А вот когда бабушка приехала к нам, так перештопала все папины и мои носки.
По словам папы, когда его папа, Константин Михайлович, заболел в 1937 году и вышел на пенсию по инвалидности, то его жена, Евгения Осиповна, которая не работала лет пятнадцать, пошла работать в артель «Печатник» в Курске. Ее хорошую работу заметили и пригласили на должность главного корректора в Областное издательство (оклад 500 рублей). Оно выпускало всю местную печать, например, газеты «Курская правда», «Курский комсомолец» и др. Иногда бабушка Женя даже писала статьи.
Дедушка, Константин Михайлович, умер от болезни во время войны.
Сейчас бабушка Евгения Осиповна на пенсии уже седьмой год, на зиму она консервирует овощи и фрукты, не перестаёт много читать, ходит в библиотеки.
Бабушка помогала мне делать уроки. Она была недовольна моим корявым почерком, просила переписывать ровнее и делать нажим, при этом повторяла, целуя меня в темечко:
– Ангелочек мой! Мама моя была строгой, часто наказывала розгами. Я так боялась побоев, что выполняла все задания. У мамы было восемь детей. Все выучились и в люди вышли. Я начинала учиться в царской гимназии, а закончила – советскую.
Однажды она проверяла мое сочинение и посоветовала:
– Если хочешь грамотно писать, то нужно читать Тургенева. Он хорошо знал язык, правильно строил предложения.
ЗОЯ ЕФРЕМОВНА
По хорошим манерам курская бабушка, Евгения Осиповна, напоминает мою любимую воспитательницу детского сада Зою Ефремовну. Она не старая и не молодая, но лицо всегда доброе и красивое. С нами она играла в парикмахерскую. Светлые волосы, заколотые в валик шпильками, она красиво распускала и от удовольствия закрывала свои серые глаза, когда мы нежно расчесывали, гладили ее белокурые пряди и поправляли очки в позолоченной оправе и такие же часики на браслете-цепочке на белокожем узком её запястье. Дорогая вещь – подарок отца или мужа. Её дочь Алёна училась в школе.
Алёна очень похожа на маму и лицом, и фигурой и тоже любит воспитывать. Когда она приходила к маме в садик, то во дворе лепила с нами снежную бабу или с выражением читала нам книжку «Соленый пес» писателя Фёдора Кнорре. Мы плакали, когда пёс тонул, и радовались, когда его спасли.
Зоя Ефремовна не была большой модницей, но имела вкус, о таких мама говорит:
– Дама с шармом!
Тонкая талия Зои Ефремовны позволяла надевать любой длины платья и широкие пояса. Она носила шерстяную юбку цвета какао в клеточку, которая из-за мелких складок казалась полосатой, а летом – шифоновое платье с пышными рукавами ниже локтя и светлые лакированные туфли-лодочки на небольшом широком каблуке.
Она никогда не торопилась, не оставляла нас на нянечку, чтобы поговорить с коллегами. При ней дети успокаивались сами собой. Она никогда не повышала голос, никого не стыдила.
По утрам мы спешили в садик, чтобы в игральном уголке с большим ковром успеть взять с полок какую-то нужную игрушку: калейдоскоп, кубики, неваляшку, пирамиду, юлу, бубен, автомобиль, куклу, лошадку и др. Их всем хватало, но всё равно опоздавшие спорили. Зоя Ефремовна сразу всех мирила. С ней никогда не было скучно.
Однажды мама Гали Алексеевой, которая работала портнихой, подарила нам для игр неслыханное «богатство» – много-много кусочков разных тканей. Вместе с Зоей Ефремовной мы без устали перебирали каждую тряпочку.
– Разве можно из такого шить одежду? Прозрачный как стекло, – удивлялась воспитательница, разглядывая на свет лоскуток капрона в сеточку.
– Конечно, платье для балер-р-рины! – деловито заявляли мы.
Она всегда разговаривала с нами, не сюсюкая, а как со взрослыми, делая вид, что многого в жизни не понимает, а мы ей, как подружке, всё объясняли.
Не любила садик веснушчатая Лола с белой кожей и целый день сиднем сидела. Мы пытались её развеселить:
– Пойдём играть в догонялки!
Она опускала голову, надувала губы, наверное, стеснялась, что слишком полная, медленнее всех бегает, быстрее устает. Тогда мы тормошили ее нарочно:
– Хватит хныкать, пойдём, плакса!
Лола огрызалась:
– Вот скажу маме Маше, вас наругает!
– Так она же твоя бабушка?!
– Нет, мама, – отвечала она, нахмурив брови.
– Вчера тебя забрала мама Надя. Разве не мама?
– Мама! А после садика пойду к маме Вере.
– Столько мам не бывает! Ха-ха!
– Бывает, – заступалась Зоя Ефремовна. – Просто Лола называет так бабушку и своих тётей, очень их любит, сильно скучает.
Лола прижималась к воспитательнице, а та поглаживала ее по голове, поправляла большой бант. Нам тоже хотелось обнимать Зою Ефремовну, но мы понимали, что Лоле это важнее, ведь так она спокойнее, без слез, дотянет до конца дня.
Вторая воспитательница, тёмноволосая с яркой помадой малинового цвета, Галина Никитична, была строже. Одевалась не так, как Зоя Ефремовна, а в тёмные узкие юбки и вязаные кофты, наверное, модные, но, на мой взгляд, обыкновенные. Она мало разговаривала с нами, больше ругала, ставила в угол; набедокурившие сопротивлялись, кричали. Я не всегда понимала, что уж такого плохого они сделали, и боялась, вдруг и меня накажет. Дело в том, что я хоть и была послушной молчуньей, иногда застенчивой, но не тихоней, а ротозейкой и хохотушкой, точнее, страдала смешливостью. Поэтому не всегда могла выглядеть хорошо воспитанной девочкой. К счастью, выручали Зоя Ефремовна да подружки-хохотушки.
Мама называла Зою Ефремовну мудрым человеком.
– Не пойду спать! Ещё не доиграла! Не буду убирать игрушки! – капризничала я.
– А кто уберёт?! Ай-я-яй! – возмущалась мама. – Что сказала бы Зоя Ефремовна?!
ПУТЕШЕСТВИЯ И ЗАПАХИ
Меня родители вечно пилят:
– Света, пора уметь вести себя на людях, как бабушка Евгения Осиповна. Знать не только приличные манеры, уметь красиво одеваться, но и быть интересным собеседником, а не дикой Барой и не мещанкой, как кисейная барышня. Для этого нужно не только много читать, но и посещать музеи, театры, путешествовать.
В Уфе есть только краеведческий музей и художественный имени нашего земляка Михаила Васильевича Нестерова, где я уже была. С родителями каждые летние каникулы куда-нибудь еду. Посмотрела весь Московский Кремль и Грановитую палату, павильоны ВДНХ. Там мы жили в гостинице. Мама ела мороженое на каждом шагу, а я просила мне покупать в булочных ржаные лепешки-коржи, вроде, за 20 коп, таких в Уфе не продают.
Один раз мы летали в Москву по 27 рублей за авиабилет. Правда, в поезде мне больше нравится – там можно кушать в купе, наливать кипяток из титана. В вагоне-ресторане мы ели горячие блюда, так как мама считала, что вредно целый день на сухомятке сидеть. На столиках были скатерти и салфетки из белой ткани, стеклянные солонки и перечницы, горчица в белой чашечке с ложечкой. Когда делали пересадку на станциях, иногда заходили в рестораны на вокзалах, к примеру, в Джанкое в Крыму. Там были такие же белые скатерти и солонки.
На остановках мы выходили из вагона. Садоводы-частники бегали с полными ведрами по перрону, по вагонам и покрикивали:
– Яблочки, яблочки спелые! Груши, абрикосы, слива! Недорого!
На обратном пути мама покупала персики и абрикосы, у нас в Уфе не растут.
Однажды в последнюю минуту на перроне в вокзальном киоске родители решают купить баночку консервированных морских крабов. Мы запрыгиваем в наш вагон. Поезд трогается, набирает скорость. В купе вместе пробуем крабов.
– Бя! Гадость какая! – говорю я первая.
– Да, жёсткие, противные! – соглашаются родители.
Входит возраста моей мамы соседка по купе и с интересом смотрит на нашу банку.
Мама ей поясняет:
– Мы никогда не ели крабов. Нам не понравились. Можете попробовать, пожалуйста, – предлагает мама.
Папа хватает эту банку. Хлоп! Крабы со свистом летят из окна. Чмяк!
– Ира, зачем людям предлагать всякую гадость!? – поясняет папа спокойно.
На море мы хотели бы жить в гостинице, санатории или пансионате, но там никогда нет свободных мест. Мама говорит, что у неё 20-летний стаж работы учителем, она давно стоит в очереди в профсоюзной комитете на путёвку в санаторий, но очередь не продвигается никак.
Летом 1968 года мы купили авиабилеты по 31 рублю за место и полетели отдыхать в Адлер, потому что в Адлере моя старшая сестра Наташа. Она сначала работала в Уфе на большом приборостроительном заводе или «Сороковом», а, когда в Адлере завод построил для детей своих сотрудников пионерский лагерь, то туда поехала поработать годик, на мир посмотреть.
В Адлере мы снимали комнату в частном доме вдовы Марии Ивановны. До пенсии она работала на местной чайной фабрике, и нам так расхвалила их чай «Краснодарский», что теперь только его и покупаем.
Мария Ивановна живёт с сыном Вадимом, его женой Верой, их маленьким сыном Костиком и собачонкой Беликом.
Мне нравилось ужинать в и саду под навесом из виноградной лозы. Ужин затягивается до заката. Стол окружают светлячки, и стрекочут сверчки, невидимые в темной траве среди листьев самшита, лавра, магнолии, туи. Воздух здесь влажнее, чем в Уфе. Бабочки-однодневки облепляют электрическую лампочку и падают на нашу еду: варёная картошка, овощи, молочные сосиски, колбаса, сметана. К вечернему чаю выходят почти все квартиранты, попивают виноградное вино, которое покупают у винодела из соседнего дома.
Среди квартирантов были и уфимцы. Как-то раз слышу:
– Лена, я не собираюсь и на отдыхе стоять у плиты! Сегодня вечером опять идёшь в пионерский лагерь развлекаться до поздней ночи с друзьями? Ребёнка опять на меня бросишь?!
А Лена не отвечает своей маме. В Уфе она работает журналисткой, и в этот пионерлагерь она ходит к уфимским.
Я подружилась с Беликом. Он размером с моего песика Вильку, который остался дома, только цвет короткой шерсти Белика какой-то серый да и характер спокойнее. Ой! У него так много блох!
Однажды Мария Ивановна предлагает маме и мне:
– Ира, Света! Взяли бы с собой Белика. Никогда не видел моря. Пусть искупается. Хоть морская вода и не убивает блох, но её не любят – если сбежит половина, то и то хорошо.
Ах! Как я обрадовалась! С ним так хорошо гулять – ни на кого не бросается, слушается команд, поводка не нужно. По первому моему зову лезет в море, плывёт за мной. Выходит на берег, отряхивается. Батюшки мои! Что с его шестью?! Оказывается, она – не серого цвета, а почти белого! Вот те на! Неслучайно Мария Ивановна просила нас его искупать, ведь у неё нет времени с ним возиться. Она копит деньги на ремонт крыши, поэтому для квартирантов сама стирает постельное белье на стиральной доске хозяйственным мылом, ереглаживает утюгом. аждый день убирает их комнаты, ещё и обрабатывает огород, виноградник в саду. Её сын все время на работе, где он водит грузовик. Он хочет купить машину и тоже копит деньги.
В 1969 году в Феодосии мы жили в доме матери и взрослого брата папиного приятеля, художника Толи Азмученко. Я тоже подружилась с их охотничий собакой по кличке Дели: длинные уши, короткая белая шерсть, темные пятна. Сам Толя живёт с женой и ребенком в Уфе. Из крымского дома его мамы вдалеке видно море и салют с кораблей в День Военно-Морского флота. В саду такие сочные персики – никогда таких не ели! Улица с одноэтажными домами была на высокой окраине города, рядом – плантации цветущей лаванды. Я гуляла там с соседскими девочками. Дели не отходил ни на шаг. Запах лаванды! Немного похож на шалфей. От дома к автобусу родители и я спускались легко и ехали несколько остановок до пляжа. Вечером от остановки поднимались в гору, нас встречал и сопровождал Дели. Один раз брат Азмученко угощал нас на берегу моря жареными на костре мидиями. Мы пробовали впервые.
Когда настал час отъезда, папа взял чемодан, и мы пошли на остановку. Дели шёл рядом, потом долго-долго бежал за нашим автобусом… Я заплакала.
Каждый раз, когда мы отдыхали на море, несколько дней обязательно бушевал шторм, и лил дождь. Тогда мы накидывали болоньевые плащи и совершали автобусные экскурсии в Никитский ботанический сад, дом-музей Чехова в Ялте, Воронцовский дворец в Алупке, музей Айвазовского в Феодосии, диораму штурма Сапун-горы в Севастополе и др. Когда были на Кавказе, то ездили смотреть Гагры, озеро Рицу, мост царицы Тамары, Красную поляну, Сочинский дендрарий, парк Ривьеру, обезьяний питомник в Сухуми.
Теперь собираемся отправиться в Ленинград, там живёт племянница моего дедули Миши, Серафима Николаевна Дорохова-Воробьева. Я узнавала, что 11 рублей стоит билет «Москва-Ленинград» на поезд, а авиабилет – 18 рублей.
Мы ездили ещё мало по нашей Башкирии, по Уральским горам. Я с родителями была только в доме отдыха на озере Ургун в Учалинском районе, 350 км от Уфы, и на Павловском водохранилище с ГЭС, где разные дома отдыха у поселка Павловна, 80 км до Уфы. На водохранилище мы поехали с маминым классом на несколько дней. Взяли палатки, котелок, вскладчину еду: хлеб, консервные супы, тушёнку, сгущёнку. В первый же день были на экскурсии по ГЭС, начался дождь и резко похолодало. Решили заночевать в сельской школе. Сырость! Жуть! А мальчики умудрились разжечь костёр, испечь картошку, вскипятить воду. Ели с тушенкой. Утром продолжался дождь и холод. Бр-р! Пришлось вернуться в Уфу на рейсовой Ракете – теплоходе на подводных крыльях – по реке Уфимке.
Гм-м! Становлюсь ли я умнее после таких походов?…
Природа очень красивая на Павловском водохранилище и на озере Ургун. Когда мы были на этом озере, тоже стояла неважная погода. Озеро большое и глубокое, много разной рыбы, рядом лес, где тьма-тьмущая грибов, земляники. Мама не стала собирать грибы, так как их не знает. Зато нарвала большой букет фиолетового шалфея. Пили с ним чай всю зиму; пахнет немного лавровым листом, немного ёлкой и лавандой.
Хм! Только сейчас я поняла, что каждое моё путешествие связано с каким-то своим особым запахом. Интересно, как будто сам собой он появляется в носу: Москва – это запах ржаной лепешки; Адлер – магнолии, моря, варёных креветок; Феодосия – персиков, лаванды; Уральские горы – шалфея, зверобоя; Рига – духов «Рижская сирень».
«Рижская сирень»
В эти весенние каникулы я, мама и 15 учеников из её 7 «А» школы №64 ездили на поезде по турпутевке. Три дня мы жили в гостинице загородом. Каждый день за нами заезжал туравтобус, возил на экскурсии и в столовую. Мы много гуляли по старой Риге, видели реку Даугаву, площадь с ратушей, памятник Латышским стрелкам. Хотели попасть в Домский собор на концерт органной музыки, но все билеты были проданы. В киоске взяли пластинку с записью органа в этом соборе. Съездили на очень грустную экскурсию в концлагерь «Саласпилс». Там во время войны фашисты держали и детей, делали над ними опыты, многие умирали. До сих пор вспоминать страшно.
В магазинах Риги мама купила лак для ногтей, перламутровую помаду, духи фабрики «Дзинтарс» «Рижская сирень», шапку в виде кепи из малиновой замши, мне – кулончик из янтарного кубика на замшевой тесемке. Девочки набрали косметики фабрики «Дзинтарс»: тушь для ресниц, модные тени для век, компактная пудра, пудра «Рашель», тональный крем и разные духи, одеколоны.
Ух! Как девочки пели всю дорогу в поезде! Зашибись! Знают много старых и современных песен, даже все куплеты моей любимой «Золушки»:
«Хоть поверьте,
хоть проверьте,
Но вчера приснилось мне,
Буд-то принц за мной примчался,
На серебряном коне…»
Я и мама так часто душились «Рижской сиренью» и во время поездки в Ригу, и после, что пузырёк почти закончился. Как его открою или где-то почувствую запах этих духов, то вспоминаю наше путешествие. А если вспомню Ригу, то запах появляется в носу как-то сам собой…
ШУБКА-БАБОЧКА: О МИРОВОМ ПРОГРЕССЕ
Моя старшая сестра Наташа – очень современный человек! Потому что покупает и носит только самые современные вещи. Она старше меня на 12 лет, работает монтажницей на приборостроительном заводе, где её портрет висит на доске почёта передовиков производства.
Ой! У нее есть такое, прям, такое современное, прям, передовое! Сейчас расскажу.
Итак, три года назад, в 1968 году, Наташа поехала отмечать свои 20 лет к своему отцу Георгию в Мичуринск и к его маме – в Саратов. Возвращается домой в Уфу, а на ней такое-растакое чудо чудное – импортная шубка из синтетического меха под мутон: мягкий-премягкий, легкий-прелегкий. Сверху донизу идут поперечный широкие полосы, как говорит мой папа Юрий, с мягким переходом оттенков серого цвета: от темного с фиолетовым отливом к дымчатому. При каждом движении со всех сторон колышутся мягкие фалды до колен. Рукав тоже расклешен, а воротник – шалькой. Ах! Красотища! Как в иностранном кино!
– Наташенька, что это за распердéйка?! – спрашивает мама иронично.
В нашей местности лёгкие куртки иногда называют «пердéйками», а наша мама ради смеха – «распердейками».
– Мама, какая ты тёмная! Это последний писк моды – «бабочка»!
– Ах, твоя «тёмная» мать всего лишь университет закончила, в Академии не училась, – всплёскивает руками мама: – Да какой же такой «академик» приодел мою дочь так, что этим сразу вывел её, как говорится, из грязи в князи? Иными словами, была она отсталой провинциалкой, а в шубке-бабочке сразу сделалась передовым человеком и теперь стоит на одной ноге с высокоразвитыми, цивилизованными, людьми!
– Папа с бабушкой подарили. Они-то следят за мировым прогрессом. Папа не лыком шит – медицинский институт закончил, – отвечает Наташа колко, гордо и игриво.
– Нет, дорогая моя, ты – не современный человек, а становишься самой настоящей мещанкой! Гоняешься за модным импортом. Все шкафы шмотками забила, а носить не успеваешь – мода уходит быстрее.
– Лучше быть первой модницей Уфы, чем отсталой и заумной какой-то Тётей Мотей!
– Учиться тебе надо, получить хорошую профессию. Тогда появятся в жизни серьёзные цели, и перестанешь время и деньги тратить на пустяки.
– И без твоих академий и университетов я могу любой разговор поддержать и не лезу за словом в чужой карман никогда! А в хорошей одежде и вовсе становлюсь уверенной в себе – мне палец в рот не клади! Любого за пояс заткну!
– А ну-ка, профессор кислых щей, ответь: когда собираешься носить-то это «новейшее достижение» рода человеческого – твою «бабочку»?! Теплой подкладки нет, коленки открыты, поэтому зимой замерзнешь, а весной и осенью – вспотеешь. Наша зима длинная и холодная, а весна и осень – короткие и дождливые.
– Ничего, зимой до автобусной остановки добегу. Холодрыга в трамвае и троллейбусе, а в них все равно я не езжу.
– Шутишь, ма шер?! Какая свистопляска-то зимой – автобусы ходят, как им вздумается, да и моторы глохнут постоянно от низких температур, иногда и до – 40° доходят. Такси тоже не поймаешь! Пока будешь ждать на остановке, окоченеешь без ватных подштанников! И автомобиля у тебя нет…
– Придётся прикупить к шубке, – шутит Наташа и говорит деловито: – Просто нужны теплые сапожки выше колен, какие я видела в журнале мод. Надо у моих барыг поспрашивать.
– Унты, унты заграничные проси! – смеётся мама.
У барыг сестра так и не нашла подходящих сапог, а купила с голенищем ниже колен, зато более моднючие и фирменные – «Саламандер», ФРГ. Их высокая платформа – «манная каша» – это новейшее мировое изобретение. Такие сапоги редко можно встретить в Уфе. К ним она прикупила импортную маленькую сумочку-чемоданчик с короткой ручкой. Глаз не оторвать!
В нашем городе бывает несколько дней в году, когда можно пофорсить в шубке-бабочке даже и без тёплых штанов. Ах! Представляете!? Сестра идёт, а полосатые фалды «бабочки» так и покачиваются в разные стороны, мягко перекатываются то туда, то сюда. Прохожие так и оглядываются, так и замирают на месте, особенно в нашем районе у Горсовета. В Уфе есть места, где намного чаще можно встретить модно одетых людей, например: около зданий Обкома партии, Совета министров Республики, Оперного театра, Главпочтамта и в северной части города у Дворца имени Серго Орджоникидзе, который строили нефтяные заводы. Там живут всякие начальники, как говорит папа, «шишки».
Прошло три года, а «шубку-распердейку» сестра толком и не носила. Она собирается ее как-то переделать, чтобы утеплить. Теперь эта красота так и валяется, так и пылится где-то на нашей пòдлавке. Так мама называет антресоль, которую папа сделал из досок и фанеры под потолком прихожей.
Вы думаете, что мама против мирового прогресса, новых открытий? Сначала я тоже так подумала. А, она, как только увидела у барыг импортное платье из недавно изобретенного кримплена, так сразу купила и денег не пожалела. Это модное платье не мнется, легко стирается, удобное во всех отношениях и ей очень идёт: карманы, круглый рубашечный воротничок, цвет темно-коричневый. Широкие и длинные юбки её полнят, а этот фасон – с прямой юбкой чуть ниже колен.
Наташа купила себе тоже не в магазине импортный кримпленовый костюмчик синего цвета: юбка выше колен на кокетке с бантовыми складками и короткий пиджачок с английским воротником.
Не хочу быть мещанкой, но почему-то все равно люблю красивые вещи, одежду. Всегда помню поговорку: «Встречают по одёжке, а провожают по уму».
НЕОДИНАКОВЫЕ ПОДРУЖКИ
1 сентября Среда. В Уфе +23° С, без осадков. 6 часов вечера. Сегодня целый день и по радио, и по телку гоняют песню:
«Школьные годы чудесные,
С дружбою, с книгою, с песнею.
Как они быстро летят!
Их не воротишь назад…»
Мама и я вернулись домой после первых школьных уроков. Уф! Как назло! Не успели еще выкинуть завядшие цветы с моего дня рождения, как опять всю квартиру заставили новыми, что сегодня маме надарили ученики.
В моем 5 «А» классе оказалось много перемен: новая классная руководительница Гущина Полина Зиновьевна будет преподавать только математику. Она нестарая и не очень молодая, носит причёску из забранных сзади длинных черных волос; высокого роста, стройная. Многих стареньких ребят нет, например, Саши Негодяева, Саши Недайвозова, есть много новеньких: Фатихова Зухра, Ганеев Рим, Шигаев Ринат, Скурихина Рита, Хазиева Эльвира, Нигматзянова Света, Синицына Лена, Кравец Оля, Половникова Лариса, Машаров Сережа, двойняшки Кондратьевы Паша и Маша, Видинеев Саша, Зотов Саша, Стурова Люда, Бабичева Гульсум, Сидорова Таня, Яковлев Леша и др.
О-го-го! На физре девочки начали строиться по росту. По привычке я пошла в голову ширенги, где всегда было моё место.
– Света! Ты куда?! Привыкла впереди всех стоять. А ну ка уступи место тому, кто выше тебя, – сделали замечание одноклассницы игриво.
За лето наши девочки так вымахали, что я оказалась третьей от конца. А ведь в первом классе я стояла первой.
В 1967 году я пришла в первый раз в первый класс, и нашей учительницей оказалась немолодая с добрым лицом Седова Тамара Петровна. Говорили, что когда доведет нас до 4-го класса, то уйдёт на пенсию. Она носила очки, короткую стрижку с завивкой, фигуру имела полноватую, красила губы малиновой помадой, потому что брюнетка. Мне нравилось, как она объясняла, никого не ругала, но плохие отметки ставила.
Как же я намучилась с чистописанием! Однажды папа помогал мне его делать. Мои деревянные пальцы плохо держали перьевую ручку. Еле-еле напишу в тетради первую строчку, а чтоб начать вторую, макаю перо в чернильницу, но фиолетовых чернил на пере оказывается или слишком мало, или слишком много, и я не успеваю убрать промокашкой лишние чернила, как – бом! – капля шлепается на лист. Так я, заново переписывая, испортила три новых тетради. Четвёртой чистой тетради дома не оказалось. Магазины уже закрыты. Тогда папа аккуратненько-преаккуратненько срезал кляксу острым-преострым лезвием для бритья. Вроде, получилось хорошо, но Тамара Петровна влепила мне первую и последнюю в моей жизни единицу!
– Юра! Это тебе учительница поставила единицу, – иронизировала мама.
В 1967 году в нашем первом классе было учеников примерно тридцать. Среди них из моей группы детского садика – Оля Пыжьянова и Ромка Никитин, из нашего дома – подружка Ирина Гуртовенко.
Ира уже умела читать и писать, поэтому сразу стала отличницей и звеньевой, её раньше меня на торжественной линейке приняли в октябрята, прикололи значок октябрёнка – красная звёздочка с золотым Лениным. Родители не учили меня читать и писать до школы, говорили: