Дневник девочки. Биографические очерки о трех поколениях одной семьи

– Здравствуйте, Мария Венедиктовна, – говорит бабушка, – привела вашу крестницу, посмотрите, как выросла за четыре года. Узнаёте или нет? Сын привез из Уфы. В церкви скажите, пожалуйста, что на службу пока не пойду. Бог меня простит!

– Конечно, Бог простит! Такие гости – это Святое! – отвечает с ласковой улыбкой Мария Венедиктовна.

Пьем чай. Красные в белый горошек чашки на блюдцах, вазочка варенья, белая скатерть, белая салфетка на моих коленях, открытое окно, ветки дерева, чириканье, белая стена, маленькие картинки, вазочка с горящим огоньком. Похожие картинки есть в комнате моей бабушки на комоде с зеркалом. А у нас дома в Уфе на трюмо расставлены только мамины пудра «Красная Москва», крем для лица «Любимый», флаконы духов «Серебристый ландыш» и «Красная Москва». Потом уж я узнала, что понравившиеся мне картинки у Марии Венедиктовны – это иконки, а огонек – это лампадка.

Слушаю неторопливый разговор бабушки и Марии Венедиктовны, наблюдаю за плавными движениями, лёгкими улыбками, красивыми жестами, тихим смехом и, как говорит мама, без жеманства.

Из их разговора тогда я неправильно поняла, что «служба» – это якобы работа, поэтому неправильно решила, что бабушка работает в церкви. Тогда я не знала, что означают слова «крестница», «Святое», «пост», «скоромное».

Когда бабушка гостила у нас в Уфе весной этого года, то готовила еду: нам с мясом – это скоромное, а себе с овощами и подсолнечным маслом – это постное.

– Мам, а почему бабушке можно ходить в церковь, а нам нельзя? – интересуюсь я.

– Потому что бабушка – старый человек, и ей трудно отказаться от старых привычек.

Я удивляюсь:

– Твой папа – такой же старый человек, а в церковь не ходит.

– Он коммунист, давно в партии, а коммунисты, комсомольцы, пионеры против церкви.

Хм! Если мама говорит, что я должна брать пример с бабушки Жени, называет её образованным, порядочным человеком из хорошей семьи, то откуда взялись у такого хорошего человека плохие привычки? Коммунисты против церкви, мамин папа – коммунист, но бабушку Женю, которая ходит в церковь, все равно почему-то очень уважает, считает интеллигентной.

Понимаю, мама должна быть примером для учеников, их родителей, поэтому ни мне, пионерке, ни нашим родным нельзя её подводить. Бабушка знает, что мама против церкви, но всё равно водила меня туда. Значит, подводит маму и, как сказала бы мама, продолжает гнуть свою линию. Зачем ей это нужно? Папа говорит, что у бабушки есть такт, но почему-то она не посчиталась с мнением моей мамы, когда без ее разрешения водила меня в церковь. Разве так поступать тактично?

Каждый раз, когда бабушка прощалась с нами, она крестила нас рукой и произносила:

– С Богом!

Как-то раз я слышала, как мама говорит папе:

– Когда я жила в войну с моей тетей, Евгенией Гаврииловной Поповой, в Мичуринске, то о Боге спорили до хрипоты. Так, в 1944 году от моего отца давно не было писем с фронта. Ждать тяжело. Тетя Женя уговорила меня за компанию сходить к ясновидящей монашке. Пришли к ней в дом, сидит в окружении икон, свечей, просит меня незвучно повторять имя человека, судьбу которого хочу узнать. Я нарочно не произношу про себя никакого имени, а она злится и говорит, мол, если не делаешь, что говорю, то уходи. Ха-ха! Имена угадывает! Я раскусила ее фокус. Наивные солдатки произносят про себя имя, и по движению губ гадалка угадывает. Плутовка! Правильно, что с такими ведут борьбу!

– Помню, как до войны в Курске боролись с религией, развешивали по улицам плакаты: «Не идите в церковь! Идите на Рабфак!» – сказал папа и пропел частушки:

«Долой, долой, монахов,

Долой, долой попов,

На небо мы залезем,

Прогоним всех Богов…»

Мама усмехнулась и рассказала:

– Моя мичуринская тётя Женя хоть и верующая, но попов не любит, говорила мне, был один поп, говорил, мол, нужно пост соблюдать, а она случайно заглянула в окно, и увидела, как он сметану ложками уплетает.

– Помнишь, картину Перова «Чаепитие в Мытищах»? За столом с калачами сидит толстый поп, а рядом стоит нищий одноногий солдат, просит милостыню. Хозяйка его прогоняет.

Я с папой часто разглядываю наши книги с картинами, альбомы по живописи, каталог картин Курской художественной галереи. Папа любит обращать моё внимание на картину «Трутни» курского художника Лихина. Он нарисовал попов с огромными брюхами. Недавно пересматриваю этот каталог, вижу снимок красивой церкви, а под ним надпись, что в ней до войны была художественная галерея. О! Узнаю! Да это же та самая церковь в центре Курска, куда водила меня бабушка и в 1964 году, и 1968-ом. Красивая! Просто спасу нет!

Что я знаю о моей семье? Все мамины родственники издавна жили в Мичуринске Тамбовской области – это Дороховы, Еремеевы Поповы.

Родные папы издавна жили в Ярославской области и Западной Белоруссии, теперь в Курске.

Обо всех буду рассказывать ещё много.

МОДА И ШИРПОТРЕБ

31 августа 1971 года

Вторник. Ура! Завтра в школу. На днях рублей на двадцать купили мне школьную форму, как всегда, на вырост: коричневое платье, к нему один фартук из белого ацетатного шёлка за 3 рубля и другой фартук из чёрной шерсти с хлопком, вроде, за 7 рублей. Ещё купили белые кружевные воротнички с манжетами и широкие газовые банты на мои длинные хвосты. Скорее всего, училка заставит заплести в косы. Мальчикам из нашего класса делают короткие стрижки, а у девочек причёски разные. Мне нельзя делать короткую стрижку, так как волосы очень прямые, тяжёлые, непослушные: после мытья торчат во все стороны, а через день висят сосульками. Просто жуть! Пробовали завить на бигуди, но быстро выпрямились. Надо делать химическую завивку, только мама говорит, что девочкам не делают. У некоторых одноклассниц есть кудри: то ли свои, то ли завивают сами, то ли делают химку, но скрывают.

Также к школе мне купили светлые гольфы, простые чулки и коричневые туфли на шнуровке за 15 рублей. Я хотела более светлые и с перемычкой, но таких мы на прилавках не нашли, а достать из-под полы – блата у нас нет.

Сейчас примеряю форму, отмечаю мелом для мамы, где нужно подшить подол и рукава. На следующий год подрасту – распорем. Оно мне широковато в рукавах, плечах, бедрах. Мама специально купила такое, чтобы зимой под ним носить тёплые трикотажные кофту и гамаши. В нашей местности почему-то гамашами называют рейтузы, а рейтузами – длинные, до колен, трусы; носить можно только под одеждой. С формы срезаю этикетку «Уфимская фабрика имени 8-го Марта». В Уфе есть швейная фабрика «Мир», где шьют пальто. У меня и у папы есть пальто этой фабрики, а мамино пальто шили в ателье.

К платью формы пришиваю воротнички и манжеты. Кому-то их пришивают, стирают, гладят бабушки и мамы. А я сама и стираю, и глажу галстук пионерский и носовой платочек. Мама каждый день гладит через мокрую марлю мне прямой подол формы, ведь платье из тонкой шерсти – быстро мнется. Эту форму мы выбрали с застёжкой на груди и с рубашечным воротничком. Старая была с застёжкой на спине и воротничком-стоечкой, а на груди от горловины до талии – вертикальные прямые мелко просроченные защипчики. На рукава формы можно, но необязательно, надевать защитные нарукавники из тёмного сатина и тп, чтобы локти не протирать. У меня они были до третьего класса. Кто-то их носит и до десятого класса.

Школьную форму некоторым шьют сами. Кому-то делают фартук из гипюра, атласа, плиссированную юбку. У Наташи из 5-го «Б» сделана пышная юбка с широкими бантовыми складками и выше колен. Такую можно сшить самим, но в простом магазине не купить как наташины красивые короткие сапожки. Всё смотрится на Наташе, как на куколке: чулки и тёплые штаны не пузырятся на коленках; красивая стрижка с немного вьющимися волосами – свои или завивка. Родители разрешают ей дружить с мальчиком из 7-го класса. Её подружка говорит, что Наташе вообще всё родители разрешают, очень балуют, так как она у них одна – удочерили совсем маленькой.

Конечно, юбки делать лучше из немнущейся ткани. Такие ткани с добавлением синтетики мало завозят из Москвы в уфимские магазины. Конечно, можно купить, но по блату, но дороговато. Поэтому почти все родители справляют детям одежду из мнущихся тканей да и, как говорит папа, неинтересных расцветок. Если сделают одежду на вырост, то ещё и мешковато сидит.

Если не шьют, то покупают в магазине, где только ширпотреб – это одежда, обувь, которые изготавливают большими партиями, то есть одинаковые по много штук. В таком я и ходила в садик, и хожу в школу.

Ширпотребная одежда удобная, но модницей меня не делала ни в детском садике, не делает и в школе.

– Галочка опять в новом костюмчике! Покрутись, наша модница! – как-то раз воскликнула в нашем детском садике няня, тетя Настя.

Она каждое утро встречала нас в раздевалке группы. Худенькая, с длинной шеей Галочка Алексеева не стесняется, кружится. Мелкая плиссировка на юбке синего платья-матроски становится, прям, как открытый зонтик с белым кантиком, такой же белый кантик – на синей её беретке.

– Женюсь на ней! – кричит хулиганистый Ромка Никитин.

Он, как всегда, растрёпанный: тёмные волосы взъерошены, рубашка нараспашку. Мы хихикаем, не сводим глаз с Галочки, шушукаемся:

– А мне больше нлавится ее голюбое, там кальманы в клеточку.

– Не! Луче класное, там белый галстук, зилетка.

Галина мама работает до сих пор портнихой, наряды для дочери к садику она шила из восхитительных тканей с синтетикой.

Как я одевалась в садике? Для праздничных утренников родители купили простое платье из белого ацетатного шёлка, на каждый день – халатик из синей байки с белыми пятнышками и воротничком с белой каёмкой. Из шерстяного трикотажа у меня были зеленая кофта с застёжкой на пуговицах и коричневые с начёсом широкие шаровары на резинках. Зимой я всё-таки модничала в симпатичной шубке из пёстрого меха кролика. Большая часть детей ходила в тёмных пальто, тяжёлых цигейковых шубах и валенках с галошами. В магазинах я не видела одежду с капюшоном. Галя Алексеева форсила в лёгкой молочного цвета мутоновой шубке с капюшоном, украшенной по низу орнаментом из более тёмных кусочков. Была к шубке еще меховая муфточка, чтобы греть руки – наверное, самая красивая детская шуба во всей Уфе. Везёт же людям!

Требовать щегольских обновок от не любящей шить моей мамы бесполезно, у нее нет желания помочь стать модницей даже кукле, а она, бедняжка, больше меня всегда нуждалась в приличной одёжке.

Когда я училась в первом классе, учительница объявила:

– Завтра классный час будет посвящен игрушкам. Принесите любимую игрушку.

Пупс, который дедушка подарил мне два года назад, уже выглядел плоховато, ведь я с ним никогда не расставалась, да и его одежку мои соседки взяли, да так и не возвращали; потом расскажу об этом. Мама сказала, что пупса показывать людям нельзя, и в первый раз я увидела, как она шьёт кукольную одежку. Ух ты! Новые ползунки! Я повязала на глиняную головку белый платочек и понесла моё милое создание в школу.

Года два назад девочки с нашего двора начали учиться вязать. Мне тоже захотелось. Мама дала спицы, клубок шерстяных ниток из распущенной ненужной кофты. Вязать мне было трудно, но я не отступила. Еле-еле довязала шарфик, правда, получился кривоватый и с дырками, но кукле вполне подошёл.

Я особо не радуюсь, когда меня ведут в магазин покупать наряды. Мама напяливает на мою нескладную фигуру платье на размер больше, чтоб было, как говорят, на вырост. Она сама оценивает, потом уж только спросит:

– Ну что, Конфетик? Покупаем? Юбку временно подошьём, чтобы ты не выглядела как Попандопуло, быстро подрастешь, тогда подол отпустим, будет впору.

– Какое смешное слово «попандопуло», – хихикаю.

– Неужели забыла? – удивляется мама и поясняет: – Недавно же смотрели новый фильм «Свадьба в Малиновке». Так звали смешного шалопая и вора, который одевался неряшливо во что попало да в слишком яркое, но считал себя модником и важничал.

Если наши воспитательницы в садике одевались не нарядно, но современно, то у музыкального работника вид всегда, как у артистки на сцене. Она была немолодой крашеной блондинкой с ярким гримом на ресницах, губах, щеках. Хоть и носила модную высокую причёску с начёсом, но одевалась в старомодные вещи: чёрное бархатное платье средней длины, короткие белые бусики на шее, бронзовый с мелким рисунком браслет на руке и такая же большая заколка на затылке. Тогда в моде были крупные пластмассовые украшения, длинные бусы и юбки выше колен.

Меня из садика забирали поздно, так что, я всех провожала домой. Наблюдая за родительницами, сделала вывод, что после моей мамы есть еще несколько красивых мам.

В моей семье женщины не носят на голове платки, как говорит моя мама:

– Шляпка – вот это элегантно!

Хотя, когда Ромкина мама шёлковым цветным платочком покрывала пышную причёску, завязывая его на подбородке, накрашивала губы, надевала туфли на каблучке, капроновые чулочки, то походила на артистку. Моя мама всегда красит губы и пудрится. Мама Вити не красится; весной и осенью на ней неяркие шерстяные платки, черные резиновые сапоги, зимой – пуховая серая шаль, серые валенки. Няня нашей группы, тётя Настя, ходила в сером рабочем халате и с косынкой на голове. У нее белая-белая кожа, светлые-пресветлые волосы и такие же брови с ресницами. У тёти Насти всегда хорошее настроение.

Если в садик ребята появлялись в новом, то воспитательница Зоя Ефремовна не замечала. Она вообще никого не выделяла, тем более, лучше нас одетую Галочку.

Мы сами, без подсказки взрослых, признавали, что Галочка, одетая с иголочки, отличается, как и её вся разодетая кукла. С каштановыми волосами и голубыми глазами её мама походила на иностранку из-за необыкновенных вещей, да и для дочки подбирала их и по размеру, и по фигуре, чтобы скрыть недостатки.

У симпатичной с раскосыми глазками Гульнары мама работала в промтоварном магазине, поэтому могла достать всё, что душе угодно. А Лола каждый день меняла платья; шили её четыре мамы. Потом я расскажу – откуда у неё столько мам.

Всё равно Галина одежда была интереснее, потому что штучная, с выдумкой, такой в магазине не купить. Да уж! Просто так, без особого умения, не сшить. Поэтому мы невольно поглядывали на Галю, заигрывали мальчики, но не была она ни заводилой, ни воображалой, хотя две девчонки часто несправедливо ее подразнивали:

– Гала-воображала! Галка-воображалка!

Уверенная в себе модница не отвечала, не ябедничала. Закадычной подружкой она так и не обзавелась. Завидовала ли я ей? Тогда я ещё не умела этого делать.

Мама говорит:

– Не надо никому завидовать, тогда всё будет в жизни хорошо.

Это я понимаю, но всё равно бывает, когда вижу, что у какой-то одноклассницы есть то, что и мне хочется.

Сейчас я помню не всех детей, какие были в нашей группе. Почему я запомнила Галю Алексееву? Потому что благодаря Гале и ее маме я поняла, что где-то там есть загадочный мир не пижонов и стиляг, а людей с хорошим вкусом к одежде, которые и другим женщинам помогают выглядеть достойно.

Как-то случайно моя мама встретила маму Галочки, как всегда, одетую с иголочки. Та сказала:

– Шью, хорошо на этом зарабатываю и как женщина знаю себе цену.

ГДЕ ВЗЯТЬ ШАРМ

– Если у женщины не в порядке причёска и обувь, то даже самое красивое платье не поможет такой лахудре выглядеть прилично, – любит учить мама, потом задать вопрос и сама себе ответить: – Что выдаст в моднице неотёсанную кулёму? Правильно, манеры. Посмотри в кино – там в хороших семьях при всех не поправляют то и дело одежду, причёску.

– А когда садишься, то юбку разве сзади не надо расправить, чтоб не помялась? – удивляюсь я такому совету.

– Ма шер, не плюхайся как мешок на стул, а садись осторожно на краешек, тогда не помнёшь. Ну, если не сможешь, то один раз поправь, а не десять. С одежды пылинки, волоски не стряхивай! Не чешись, как шелудивый поросёнок! Не тереби нос! Потри переносицу, чтобы не чихнуть! Когда разговариваешь, не мямли и не тараторь! Что придает женщине особый шарм? Запоминай: плавные движения, мягкий голос, лёгкая улыбка и изящные жесты.

Наблюдаю за жестами в нашем классе и прихожу к выводу: на первом месте почесывание носа, пожевывание кончика пионерского галстука, на втором – покусывание кончика карандаша, авторучки. Только у отличницы с толстыми косами Иры Гончаревич нет плохих жестов: сидит прямо, локти на парте, движения плавные, но лицо слишком серьёзное. В семье мамы её мамы был граф Толстой, писатель. Эта бабушка, Софья Андреевна, учит Иру французскому языку, английскому – репетитор, а немецкому Ира обучается с нашим классом. Наша училка немецкого, Алла Дмитриевна, имеет и хорошие манеры, и внешность.

Училка истории покручивает то свои серёжки, то бусины в длинных бусах. Хм! Есть ли шарм в этом бесполезном жесте?

Ботаничка перелистывает классный журнал растопыренными пальцами. Так делают, когда сушат лак на ногтях, но у неё-то нет маникюра!

Химичка мелом напишет формулы на доске, повернется к нам лицом и перед тем, как что-то сказать, вытянет губы трубочкой и вытрет уголки рта двумя растопыренными пальцами – большим и средним. Так обычно убирают остатки губнушки, но эта училка-то не красит губы.

А географичка меня ну просто убивает! Ну просто! Который урок слежу: движения плавные, голос мягкий, улыбка лёгкая, а жесты… Ни од-но-го! Во-о-щи никакого! Во даёт!

У папиной мамы, Евгении Осиповны, некрасивых жестов я не нашла. Она выражает недовольство, удивление покачиванием головы, приложив руки к щекам или груди.

Хи-хи! Как было уморительно наблюдать за мамой и бабушкой, когда они вместе прихорашивались перед выходом из дома, кокетничали.

– Надо губки покрасить, попудриться, душками подушиться, – говорит мама.

– Правильно, моя приятельница из дома не выходит, не покрасив губы, – говорит бабушка. – Ирочка – ты блондинка, тебе очень идёт этот морковный цвет помады. Я не видела такой в магазинах.

– Конечно, там нет, у барыг купила, где-то из-под полы достают импорт. За границей умеют делать. Наши ещё не научились. В магазине помада – один рубль, а эту я купила за пять. Да и наши духи нестойкие. Евгения Осиповна, вот попробуйте, как пахнут мои любимые «Серебристый ландыш», жаль, тоже быстро выветриваются.

Бабушка духи одобряет.

– При Хрущеве появились в свободной продаже косметика, лак для ногтей, – говорит мама. – За пять лет при Брежневе начали делать хорошие товары. В этом году приняли план девятой пятилетки, в нем поставили задачу – увеличить выпуск потребтоваров.

– С Индией недавно заключили договор о сотрудничестве, значит, оттуда товары придут, – подсказывает бабушка, она постоянно читает газеты.

– Ничего, постепенно и мы научимся делать не хуже заграничных. Страну нашу войны разоряли. Сколько врагов было и в начале Советской власти!? Ваш муж ведь тоже бандитов ловил.

– О! Да! – соглашается бабушка.

– Я не член Партии, но я за Партию. Партия вынуждена в каждом подозревать врага, шпиона. Руководители много хорошего делали и делают; конечно, и ошибались – «Лес рубят, щепки летят».

Бабушка одобрительно покачивает головой.

– Вон, к примеру, моего отца в 1937 году арестовали из-за аварии в цехе, люди в больницу попали с травмами, – рассказывает мама. – Папа был начальником цеха на паровозо-ремонтном заводе. Потом был открытый суд в клубе. Там выяснили, что авария произошла не в папину смену, не по его вине. К счастью, и пострадавших из больницы уже выписали. Папу освободили. Вот вам, пожалуйста, и разобрались, что не враг народа!

– Да, ваш папа – очень положительный человек, таких мало, таких должны ценить, – говорит бабушка.

Она закончила прихорашиваться, ждёт маму.

– Как Вам, Евгения Осиповна, хорошо, что не нужно ни краситься, ни делать химку. А у меня всего три волосинки – им нужна стрижка, завивка, – жалуется мама. – Чтоб не быть бледной, подвожу брови, ресницы..

– Ирочка! Ты просто красавица и умница! У моего сына хороший вкус! Если рядом такая жена, то я за сына спокойна, – отвечает бабушка, делает жест как на иконах – соединяет ладони на уровне груди и целует маму в шейку.

Бабушка длинными тоненькими пальчиками берет сумочку, изящно щелкнув застежкой, плавно вкладывает туда свежий носовой платочек, вешает сумочку под локоток, надевает темные туфельки на среднем каблучке и говорит:

– Предпочитаю маленькие сумочки, туда можно положить разные мелочи. Платки на голове не ношу, только шляпки, береты.

Они выходят из дома, идут под ручку, тихо переговариваются.

Мама всегда красится, делает розовый маникюр, а тёмная шатенка бабушка – никогда, но обе душатся душками. Мама в парикмахерской часто делает причёску с лёгким начесом на короткие тонкие волосы с химической завивкой, покрывает лаком. Бабушка на затылке закалывает волной пряди тяжёлых, но послушных, волнистых волос. Они у нее темные, но не чёрные, а мои – еще светлее, прямее и непослушнее. Мама надевает длинные бусы, часики и колечко. Бабушка украшений не носит, только часики «Заря» с металлическим корпусом на кожаном ремешке. Ей очень идёт летний облегающий серый костюмчик с рукавом в три четверти и прямой юбкой до середины икры. У мамы светлый пестрый костюмчик с глубоким вырезом на груди и юбка до середины колена. Бабушка повязывает на шею неяркий газовый шарфик, мама – нет.

Мама постоянно повторяет:

– Что ни говори, ты, Светик-конфетик похожа на маму твоего отца, Евгению Осиповну, только у нее манеры благородной дамы, а у тебя – не барышни, а дикарки: ходишь как солдат, топаешь как слон, хохочешь громко до икоты. Она ходит мелкими шажками, руками не размахивает, смеётся тихо, при ней всегда носовой платочек.

Ха! Думаю, потому, что она училась до революции в гимназии в Гродно. Ее родители Александровы не были богатыми, и за гимназию платил Семен Георгиевич Полячков – муж старшей сестры Веры Осиповны, он был бухгалтером в казначействе.

Во время Первой Мировой войны Гродно захватили немцы. Александровы бежали в Россию. Они жили в Курске, где мой папа родился, стал художником и потом уехал по распределению в Уфу.

Когда я была в Курске в 1968 году, познакомиться со мной зашла дочь моего папы, Валя, старше меня на 12 лет. В Курске она училась в экономическом техникуме, собиралась замуж за сокурсника Михалёва, сегодня у неё есть дочь Ира Михалёва. Наша общая тетя, сорокалетняя тетя Лида, предложила нам посмотреть семейный фотоальбом Александровых.

Ой! Как много я заметила на старинных снимках всякого интересного: тонкие талии, шляпки, хорошие причёски, кулон у тети Веры, колечки на каждой руке и белое ожерелье – у тети Любы, у тети Нади – браслет, у прабабушки Анны – бусики, ридикюль, ботиночки на шнуровке.

– Талии затягивали в корсет, – пояснила тетя Лида и обратилась к бабушке: – Мам, крестьянки ведь корсетов не носили. Говорили, на крещении и на свадьбе тети Любы была жена Виленского губернатора, тете Любе сахарозаводчик подарил кольцо с алмазом, а у тети Нади первый муж – поп, а второй – сапожник.

– Лида, ты все перепутала, это говорили не про нашу родню, – недовольно отреагировала бабушка.

– Мам, а про кого тогда говорили, что, мол, сама – княгиня, а вышла за простого? Он, мол, всё её приданое в карты проиграл, а там было ни одно имение.

– Говорили про соседку, – ответила бабушка и добавила: – Мои сестры Александровы шили и вышивали все сами, шляпки делали своими руками, денег на покупки не было. Мы были бедные, из крестьян, работали в огороде. Маме после смерти папы, Осипа Николаевича, приходилось работать то прачкой, то посудомойкой.

Хм! Как мне стать похожей на курскую бабушку Евгению Осиповну, если даже мама на неё не похожа? К примеру, бабушка любит приготовить что-нибудь вкусное по кулинарной книге, например, отбивное мясо с соусами. Купила нам железный молоточек, чтобы мясо отбивать. Бабушка давно уехала в Курск, а этот молоток так и валяется без дела. Мама любит купить полуфабрикаты в кулинарии: тесто, котлеты, суповой набор, консервные супы в банках, томатную пасту на развес, бочковые соленые огурцы, помидоры и капусту. Папа часто не ест мамины блюда – говорит, что нет аппетита. Мама вспоминает, что раньше мы ели говядину и свинину только по праздникам, так как меньше зарабатывали. Тогда меня водили в детский сад, за него платили 10 рублей в месяц. Сестре Наташе, старше меня на 12 лет, давали по 30 копеек на школьный обед. Один кг свинины тогда и сейчас стоит 2—2,20 рублей, говядины – 1,90—2, баранины – 1 рубль 80 коп, хека и трески – 60 копеек, мойвы и минтая – 40, селёдки – 1,4 рублей, красной рыбы – 5—9 рублей.

Сейчас мы часто едим мясной суп, котлеты, колбасу. Папа любит буженину по 4—5 рублей за кг. Я люблю рыбу с картошкой, пироги с рыбой, например, с простипомой, а еще – сильно обжаренные макароны-ракушки или рожки с томатным соусом покупным или самодельным с чесноком. Мама жарит до коричневой корочки селёдку, скумбрию, мойву, делает макароны по-флотски, туда добавляет приправу – жареный лук на подсолнечном масле с томатной пастой. Еще обожаю холодец, для него покупаем свиные ножки по 32—60 коп за кг, говяжьи – по 20—30 копеек и долго-долго варим с чесноком, лавровым листом и чёрным перцем горошком.