Дневник девочки. Биографические очерки о трех поколениях одной семьи

Возвращаюсь домой с совершенно голой куклой. Я не расстраиваюсь, так как думаю, что подружки вернут одёжку. Ведь мне улыбались, были ласковы, внимательны, хвалили пупса. Маме поясняю:

– Девочки взяли поиграть.

Мама в одном домашнем халате тут же ведет меня за руку к маленьким соседкам, которых из окна видела возле меня. Открывают дверь родители, выслушивают.

Школьница заявляет:

– Света сама виновата, кому попало давала куклу подержать, там была не только я, ещё незнакомые ребята.

– Я наблюдала, не было посторонних. Света маленькая, ходит в садик, доверчивая, ты гораздо старше, умнее. Разве твою куклу ты дала бы раздеть? – спокойно спрашивает моя мама.

– Чем теперь виноватых искать, лучше бы сами за своим ребёнком следили! – упрекают родители девочки. – Почему такая маленькая одна гуляет? Зачем дорогих кукол разрешаете из дома выносить? Знаете же, не у всех есть деньги игрушки покупать! Похвалиться, что ли, охота?

Мама стучится к другой школьнице, та отвечает бойко:

– Да, я куклу держала, но не раздевала.

Иногда мама рассказывает кому-нибудь об этой неприятности:

– Ладно, дети, понятно, не могут удержаться от соблазна взять чужое, завидуют чужим игрушкам. Удивляюсь родителям, ведь видят, что ребёнок принёс в дом чужую вещь, и молчат, как будто, так и надо.

Её слушают, не возражают, не соглашаются.

Когда пропала кукла у моей подружки, её мама ни к кому не ходила. Она не учительница, а моя мама – учительница, педагог! Кто прав?

Короче говоря, после истории с куклиной одёжкой впервые в жизни чувствую, что теперь во дворе не все дети хотят со мной играть. Кто виноват?

Это не так важно, а важно, что у меня всё равно есть друзья и в доме, и школе, что пупс и без одёжки остался любимым, и мы вместе с ним продолжаем попадать во всякие истории.

У этой куклы есть тайна, вернее, у меня с мамой: мы никому не говорим, что пупса подарил дедуля. Купил в ГДР, когда в 1965 году ездил с делегацией от строительного треста. Немецких денег было маловато, чтобы хватило на хорошие подарки всем его детям: эта кукла ведь недешёвая. Почему от всех скрыли, что дедулин подарок? Как я сегодня понимаю, чтобы не обидеть его вторую внучку Катю-Катюру моего возраста. Конечно, она бы тогда очень обиделась. Сейчас Катя в куклы не играет, больше сидит с книгами.

Более сложные случаи из-за мамы-учительницы происходили в моей школе №106 до прошлого 1970 года, где мама вела уроки биологии – в двух шагах от нашего дома. Многие ученики её любили и уважали, особенно из 8 «А» класса, где она была классным руководителем. Я помню некоторые имена: Черепанова Ира, Козловский Сергей, Рыжиков Слава, Шумилова Мила, Галимов, девочка Антонина, фамилию которой забыла.

В нашем доме тоже есть её ученики, но не из 8-го «А». Двое из них очень расстроили меня три года назад, в 1968 году. Тогда я училась во втором классе, мама остригла мои длинные волосы, чтобы сделать себе модный шиньон. Я покрутилась перед зеркалом – не была уверена, что мне идёт короткая стрижка, – и вышла погулять с новой причёской.

Пятиклассница М… говорит девочкам в мою сторону:

– Фу! Обкромсали под мальчишку для шиньона! Дура какая-то!

Если я никогда с ней не разговаривала, то почему она решила, что я глупее других? Не скрою, я не была отличницей, но и тройки-то редко получала. Родители за них не ругали, потому что я получала за невнимательность, за то, что пропускаю слова учителя.

Дома я рассказала маме про непонятную историю с соседкой М…, и мама объяснила:

– Этой девочке я преподаю ботанику. Она не может выучить уроки на хорошую отметку. Не может запомнить ни то, что объясняю, ни то, что в учебнике написано. Отметки ей не завышаю, вот она и решила на тебе отыграться. Не обращай внимания.

Другая история из-за мамы произошла, когда выпускники школы сдавали экзамен. В её дипломе Башкирского государственного университета записано, что она может преподавать не только биологию, но и географию, и обществоведение, поэтому мама и сидела в экзаменационной комиссии. Я шла мимо класса, где он проходил. Вдруг оттуда вышел и направился ко мне сосед по дому десятиклассник Б…, наклонился к моему уху и сквозь зубы процедил:

– Передай своей ма-те-ри, что мой отец оторвет ей го-ло-ву! По-ня-ла!

Я очень испугалась, хотя и не поверила, что его отец – очень приличный человек, фронтовик – будет такое делать. Маме я ничего не передала, побоялась расстроить. Правильно ли я сделала? Не знаю.

Сложные случаи прекратились, когда мама перешла работать в другую школу. Уф! Правда-правда, стало немного легче жить, но появились другие сложности.

К примеру, как-то раз сидим на скамейке во дворе с детьми, болтаем о том, о сем. Вдруг длинноногая Таня, сестра Иры Гуртовенко, старше меня на два года, заявляет:

– Ой-ё-ёй! Посмотрите-ка! Светка-то нарочно постоянно глаза закрывает, чтоб все заметили её длинные ресницы. Какая во-о-бражал-ка!

С этого момента я и начала замечать, что происходит непонятное – люди обвиняют меня в том, чего даже в мыслях нет! Допустим, Таня нарочно сказала, а я приняла за чистую монету. Она вообще-то любит побаловаться, повеселиться, но невредная. А если не пошутила, вправду так подумала? Ладно, ей простительно – меня ведь плохо знает, может ошибаться. Тогда почему в другой раз со старой-то подружкой, всегда серьёзной Гузель Гумеровой, повторилось почти то же самое?!

Этот странный случай произошёл в начале учебного 1968 года. Тогда все подружки стали чем-то заниматься после уроков. Ира Гуртовенко рисовала, собиралась поступить в художественную школу, Таня Никитина брала уроки фортепьяно на дому. А я начала ходить в кружок юных натуралистов.

Мама аж обрадовалась, что увлекусь, захочу стать, как она, биологом. В кружке были рыбки, клетки с хомяками, морскими свинками, птицами, теплица. Хоть я и люблю животных, но кружок юннатов бросила и стала искать другую «нагрузку» после уроков. Тогда родители и решили, что лучше всего заниматься музыкой, и купили пианино на мою голову. Аж за 500 рублей в кредит!

Рабочие еле-еле втащили его на четвертый этаж, двери с петель сняли, чтоб протиснуть из нашей узкой прихожей в зал. Благодаря пианино у нас наконец-то стало более современно и будто просторнее от того, что оно похоже на зеркало. В черной полировке его боковой стенки отражаются окна со вьющийся традесканцией в кашпо и занавески с крупными жёлтыми полосами; в полировке передней стенки – модный сервант, где из розового стекла – графин и рюмочки, селедочница голубого и другая праздничная посуда. В отражение попадают старомодные диван и этажерка с шишечками и книжными полками и вазочками – подарками маминых учеников – на белой мережковой салфетке. К счастью, благодаря пианино мама сняла со стены допотопный гобеленовый коврик с медведями Шишкина «Утро в лесу» и повесила над новым инструментом портрет Шопена.

Папа сказал:

– Наконец-то, убрала это мещанство! Надо бы, Ира, и этажерку освободить от мещанских безделушек и салфеточек.

Мама промолчала и не освободила.

Гм! Почему? Похоже, мама не считает их мещанскими. Как и папа, она часто говорит, что не любит мещанство. Что я знаю о мещанах? Это люди, которые не только больше любят вещи, чем людей, животных, природу, но и мелочные, с плохим вкусом, ограниченные, не стремятся к знаниям, думают только о своих интересах, а не об общественных. Конечно, мама совсем не похожа на них. Наверно, папа зря называет мещанскими эти салфеточки, вазочки, статуэтки, раз они нравятся маме. Правда, коврик с медведями мне тоже не нравился. В то же время мне не нравится, что папа положил на шифоньер свои рулоны ватмана, холста, а под койку с панцирной сеткой и никелированными спинками – мольберт и подрамники, на деревянную тумбочку – тюбики с красками, кисточки, паяльник с канифолью, отвёртки, кусачки, коробку с шурум-бурумом: радиолампами, предохранителями, винтиками и тп. Вот они-то и создают в доме настоящий беспорядок! А мамины белые салфеточки, симпатичные вазочки и милые статуэтки дают уют, красоту и порядок. Что лучше?!

Теперь продолжаю рассказывать про пианино. Итак, я позвала соседку с третьего этажа Гумерову, чтобы показать ей белоснежные клавиши и зеркальные стенки фортепьяно, пахнущие свежим лаком. На моё приглашение черноглазая Гузель ставит руки в боки и заявляет строго:

– Зовёшь, чтоб похвали-и-ться!?

– Нет, не хвалюсь, – отвечаю растерянно, ведь думала, что просто делюсь хорошей новостью.

– Не-не-е, Све-точ-ка, хвалишься! Это не хо-ро-шо!

Оказалось, моя мама слышала этот разговор, и сказала потом:

– У-у! Какая подружка непростая, строгая! Любит поучать, делать замечания. Наверно, станет учителем или судьёй, что тоже неплохо.

О СТРАХЕ И КОЛЛЕКТИВИЗМЕ

14 октября 1971 года Четверг. Сегодня, как всегда, выхожу из музыкалки. Опаньки! Вижу Лену Попову. С осени 1966 до лета 1967 года мы ходили в одну группу детского сада. Начинаем разговаривать. Оказывается, к моему удивлению, в школе она не стала отличницей. Почему я удивилась? Сейчас расскажу.

Лена Попова пришла в нашу подготовительную группу садика зимой. В отличие от нас ей давно исполнилось 7 лет – пролежала осень в больнице и опоздала 1 сентября в 1-й класс.

У нее были густые светлые волосы, короткая стрижка с прямой чёлкой, большие тёмные глаза с черными ресницами и широкими бровями, стройная фигура, но Лену не все считали красивой, наверное, из-за слишком строгого взгляда, порой угрюмого.

Неулыбчивая новенькая с большим бантом на макушке вела себя, как взрослая: не баловалась, не капризничала, хорошо выговаривала слова, умела читать, не стеснялась отвечать на занятиях.

Прошло месяца два. Во время тихого часа, когда воспитательница вышла из спальни, Лена присела на мою кровать и с серьёзным видом шёпотом спросила:

– Знаешь про чёрного человека?

Я отрицательно помотала головой.

– В чёрном-чёрном доме жил один человек, – начала она рассказывать мне на ухо. – Когда он умер, положили его в чёрный-чёрный гроб, понесли на кладбище, опустили в чёрную-чёрную могилу. А потом чёрной-чёрной ночью увидели, как он идёт с кладбища, подходит к дому, открывает дверь, протягивает черную-чёрную руку и как закричит: «Отдай моё сердце!»…Затем рассказала ещё что-то подобное; уверяла, что всё было на самом деле.

Мой страх проявился не сразу, а дома. Как всегда, на ночь мама дала мне стакан тёплого молока, уложила в кровать, поцеловала, выключила свет и вышла из комнаты. Вдруг в голове закрутились картинки из лениных страшилок. Такой кошмар я испытывала впервые – боялась открыть глаза, двигаться, дышать: казалось, ужасные призраки находятся рядом! Сон долго не приходил, в середине ночи я уснула, и, проснувшись, впервые в жизни обрадовалась привычным вещам: солнечному свету, запаху молочной манной каши, ругани в соседней квартире и певучему голосу молочницы у подъезда дома:

– Мо-ло-ко! Кому моло-ка-а!

Таких, как я, трусливых лениных слушателей оказалось несколько человек. Самые бойкие две девочки сказали ей:

– Хватит пугать! Всё это ты сама выдумываешь!

– А вот и не сама! Мне рассказали! – возразила Лена.

– А зачем неправду повторяешь?

Попова только ухмыльнулась. Тогда они пожаловались воспитательнице, и та при всех сказала маме Лены:

– Во время тихого часа ваша дочь сама не спит и другим не дает, пугает страшными историями.

– Почему Лена не спит? – удивилась модная родительница, жена военного. – Хорошо спала даже с палкой между коленями после операции, был перелом ног, нельзя было двигаться. Не понимаю, что сейчас произошло?

– Сами слушают, им нравится, как рассказываю, а потом я и виновата, – пробурчала Лена.

Мы с упреком согласились, мнение взрослых услышали и сами решили, как быть. Теперь, если она подходит к кому-нибудь, то другие строго предупреждают:

– Лена, опять хочешь пугать? Уходи! Не мешай!

Она отходит, глядя косо.

Со мной она больше не разговаривала, правда, мы и раньше не были подружками.

Тогда я мою маму не спросила, как надо было с Леной поступить; прошло время, вспомнила и решила узнать:

– Мам, нужно заступаться за человека, если его не то, чтобы обижают, а делают замечание, что он обманывает?

– Заступись, но проси всех, чтобы его простили на первый раз, дали время исправиться. Если второй раз обманет, то больше не заступайся. Пусть думает над своим поведением.

– Мам, а как же дружба? Один за всех и все за одного!

– Дружба дружбой, но друг не должен быть обманщиком, вором, а друзья не должны покрывать такого. Это называется ложный коллективизм, а есть коллективизм истинный. Детям сложно их различать, поэтому вы должны советоваться со взрослыми, учителями, родителями.

Надо же! Как непросто-то в жизни! Конечно, я могла бы заступиться за Лену, но тогда сомневалась. Ведь, с одной стороны, считала Лену хорошей. С другой стороны, разве хорошие люди могут обманывать, нарочно пугать доверчивых? Да еще пугать так, что начинаешь темноты бояться. Теперь-то понимаю, что страшилки – это выдумки, вроде шутки, но шутки не доброй, а злой.

Думаю, когда Лена окончит школу, ей надо идти в писательницы, она запросто сможет стать и артисткой. Ведь после нее я слышала от разных людей много всяких страшилок, но Ленины были ужаснее и интереснее.

Мои страхи иногда повторяются, например, когда в подъезде перегорает лампочка, то жутко проходить мимо квартир, где недавно умер кто-то из соседей. Я бегу по лестничной клетке, не чувствуя под собой ног. Недаром говорят, что страх похож на паралич, на туман в голове. Заметила я у страха одну странность – стоит кому-нибудь из живых людей оказаться в подъезде, как вмиг боязнь куда-то девается.

Тьфу! Тьфу! Тьфу! Настоящих фантомов до сих пор я так и не встретила, а видела только в кино. Страшные фильмы смотреть хоть и боюсь, но обожаю ужасно.

– У нас во всех комнатах свет горит почём зря! Всё какие-то приведения ходят. Не понимаю, зачем ты им нужна?! – насмехается мама.

– На всякий случай, – отшучиваюсь. – Вдруг к тебе придут, а увижу я. Всё равно неприятно.

Тьфу! Тьфу! Тьфу!

30 октября 1971 года

Суббота.

В Уфе +1°С днем, 0°С ночью, кратковременный снег

Ой! Синичка садится на кормушку за нашим окном. Прыг-скок! Клюет семечки. Какая милая!

Через день, 1 ноября, моей сестре Наташе исполняется 23 года. Справлять будет с друзьями в ресторане. Она просила родителей подарок сделать деньгами.

Сегодня буду смотреть по телику в 23.05 «Гражданские и лирические песни Франции»: Шарль Азнавур, Беко, Франсуа, М. Амон, Брассенс, Эдит Пиаф.

7 октября были тоже хорошие программы из ГДР: концерт «Золотая нота»; концерт художественной самодеятельности; многосерийный телефильм «Встречи» о борьбе немецких антифашистов в годы войны.

ДЕДУЛЯ И РЕВОЛЮЦИЯ

7 ноября 1971 года

Воскресенье. В Уфе -3° С, без осадков.

Сегодня страна отмечает 54-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции.

На языке крутится стишок, который учили в детском саду:

«День седьмого ноября —

Красный день календаря.

Погляди в свое окно —

Всё на улице красно».

Из наших окон ничего красного не видно. Красные флаги и плакаты на дома, что в глубине тихих жилых кварталов, не вешают.

Снега пока мало, горку не делают, а снеговиков налепили.

С 4 ноября начались осенние каникулы, но мама ушла в школу с утра встречать старшеклассников, чтобы идти с ними на демонстрацию на площадь Орджоникидзе в Черниковке. В другой части города тоже демонстрация на Советской площади перед Советом Министров нашей республики – БАССР. Мой класс будет ходить на демонстрацию в старших классах.

Как парад на площади Орджоникидзе закончится, то сразу оттуда мама пойдёт к дедуле, это рядом. Я и папа поедем к нему, когда начнут ездить троллейбусы, автобусы.

На завтрак папа варит все, что умеет: сладкую манную кашу на молоке с маслом, яйца всмятку. Ставит мне творог со сметаной, предлагает есть с сахаром или перетертой с сахаром чёрной смородиной. Я бы его съела с чесноком и солью. На столе серый хлеб, французская булка, масло, сахар, кружки с чаем. Папа любит всё молочное, сладкое и булки, а также любит покупать тульские пряники, развесной щербет, трехлитровые банки соков яблочного по 72 коп, персикового – по 93.

Еле-еле осиливаю полтарелки каши, пытаюсь уйти, а он возмущается:

– То не хочешь, сё не хочешь! Марципанов тебе подавать что ли?!

Я много раз слышала от него про марципаны, решила ещё раз спросить, чтобы заговорить зубы и не доедать кашу.

– Пап, что такое марципаны?

– Мама мне так говорила, когда я капризничал за столом. Марципан – булочка или конфета из тертого миндаля с сахаром. Миндаль – это орех. Не удалось попробовать. В Уфе не продают, в Москве можно найти, там лучше снабжение.

Моя мама тоже говорит, что в Москве люди живут, а в провинции – прозябают.

– Пап, а твои родители боролись за революцию?

– Мама была слишком маленькой, а её брат Антон Осипович Александров был красноармейцем. Мой отец, Константин Михайлович, революцию встретил в армии, его полк перешёл в Красную армию. Потом отец служил оперативником в ЧК, громил банды белых. Муж сестры моей мамы, Антон Васильевич Слащев – герой Революции и Гражданской войны, ворошиловский стрелок.

В 10 часов началась демонстрация в Уфе, через 2 часа будет в Москве на Красной площади. Папа включает старенький телевизор «Рубин-102»; ждем долго, пока нагреется. Он говорит, что лампы садятся, надо менять. Наконец, появляется мутное изображение с непонятным звуком, папа поправляет антенну, чтобы настроить. Переключает на второй канал, их всего два. Переключатель похож на клавиши; экран маленький и черно-белый, а я пытаюсь все равно разглядеть маму с учениками среди колонн людей, разных плакатов, знамён, у многих в руках красные флажки, воздушные шары.

На улице лежит снег, – 3° С.

В час дня надеваю зимнее пальто с черным цигейковым воротником, белые вязаные шапку и шарф. В ботинках я выгляжу лучше, но уже холодно, хотя в валенках ещё рано, так что, напяливаю ширпотребные чёрные войлочные сапожки типа «прощай молодость», они закрывают ногу почти до колена, и железная молния не спереди, а сбоку. В нашем классе почти все девочки их носят. В школе у некоторых девочек я видела цветные войлочные бурки. Я хотела бы такие, но их надо где-то доставать и переплачивать. Как говорит мама, нет смысла за ними гоняться, время и деньги тратить, так как моя нога быстро растёт. Допустим, купим, но хватит только на одну зиму, а на следующую – будут уже малы.

С папой идём на остановку, здороваемся с соседями, поздравляем с праздником. На некоторых домах у Горсовета, на гостинице «Россия» висят красные флаги. Кто-то из прохожих идёт с красным бантом на груди или с красной гвоздикой, флажком с серпом и молотом, воздушным шариком.

Заскакиваем в троллейбус №2. Стоит компания девушек и парней с гитарой, громко смеются. Проезжаем площадь Орджоникидзе, народ расходится группами после демонстрации, рабочие разбирают трибуну перед дворцом культуры имени Орджоникидзе, в грузовики грузят флаги, плакаты, портреты Ленина, Маркса, Энгельса, Брежнева и др. По улицам люди идут весёлые, есть пьяные, кто-то с гармошкой, гитарой, поют песни.

Мы заходим к дедуле. Большой овальный стол накрыт: белая льняная скатерть, графинчики, рюмочки, тарелки с золотой каемкой, с одинаковым рисунком ножи, вилки; над столом – большой абажур из оранжевого шелка и с длинной бахромой.

Работает телевизор «Рекорд». Военный парад на Красной площади заканчивается, пошли колонны трудящихся. Рядом с телевизором на тумбочке стоит куст китайской розы в кадушке, под телевизором – радиоприёмник «Балтика», под ним за дверкой – детские книжки, которые я читала в детстве, когда приходила: «Аленький цветочек», «Сказка о рыбаке и рыбке», «Конек-Горбунок» и др. Дедуля каждый день слушает радиорадиостанцию «Маяк»: новости, радиопостановки, классическую музыку.

Обставлен зал был ещё до моего рождения: высокий буфет со стеклянными створками, под ними – открытая полка с большим будильником, перекидным календарём, свежими номерами газет «Правда», «Комсомольская правда», «Вечерняя Уфа», журналами «Огонек», «Роман газета», «Крокодил»; под парусиновыми чехлами стулья со спинками, пружинистый диван с жесткими валиками, подушечки плюшевые, холщовые с вышивкой крестиком; шифоньер с ящиками для обуви; двуспальная железная кровать с вязаным белым подзором, с горкой подушек под белой гипюровой накидкой; гобеленовый ковер с изображением картины художника Перова «Охотники на привале»; портрет Ленина в кепке; деревянные часы с гирями и маятником; два фотопортрета 25-летней давности: дедуля, Дорохов Михаил, в строгом костюме с галстуком и его шестилетняя средняя дочь Таня с большим бантом на голове. Сейчас ей 21 год. Я должна пояснить: моя бабушка Лидия умерла еще до войны. Ее муж Дорохов Михаил женился второй раз на Евгении Фадеевне, поэтому у моей мамы появился сводный брат Кулигин Павел и потом родились два родных по отцу брата Слава, Гена и две родные сестры Таня, Валя. Евгению Фадеевну я зову бабулей.

Я бегу к маме на кухню, где женщины режут овощи для винегрета. На столе стоят банка майонеза и банка консервированного зелёного горошка; кто-то из родни достал их по блату. Лежат под белыми полотенцами большие пироги с разной начинкой: из мяса с лучком, из капусты, из рыбы с рисом и лавром, из яблок, а также песочный торт «слоёнка» с ягодным повидлом. Их стряпала бабуля, Евгения Фадеевна – это мачеха моей мамы.

Почему-то разговор заходит о дедуле. Мама говорит:

– Горжусь, что мой папа – коммунист, и ваш брат Василий Фадеевич тоже.

– Ирочка, три моих брата Виктор, Виталий, Вася – коммунисты, – уточняет тетя Маня, Мария Фадеевна Тарасова, старшая сестра бабули. – Старший Виталий служил в Первой Красной милиции, на фронте Отечественной войны погиб. Младший Вася с детства все время бегал за ними и тоже пошел в милицию, он – член первой в Уфе комсомольской ячейки. Сегодня Вася – начальник треста «Ремстрой», его даже приглашают на встречи с молодежью как первого комсомольца.

– В краеведческом музее его фотография, – добавляет племянница тети Мани, Петрова Оля, рядом сидит её мама Зоя Фадеевна.

– Ирочка, твой папа, Михаил Моисеевич, никогда не повышает голос, не устраивает истерик, со всеми тактичный. Просто, святой человек! – хвалит моего дедулю тетя Маня.

– Про папу даже личный шофёр говорит, что хороший мужик, честный, – добавляет моя мама. – Дачу себе не построил, машину не купил, получше квартиру попросить постеснялся, отпуск не берет. Только думает, как прокормить большую семью. Служебную машину в личных целях не использует. Папа порядочный, не выпячивается, трезвенник, отличается от остальных руководителей мягким характером.

– Да, дядя Миша дома такой приветливый, такой домашний, не верится, что на службе большой начальник, мужским коллективом управляет, – подтверждает Петрова Оля, которая работает мастером на заводе резиновых изделий.

– Никто не слышал, чтобы папа пользовался нецензурными выражениями, пустословил, выкручивался, льстил. Из рабочей семьи, а интеллигент. Папа – представитель первой советской интеллигенции, – продолжает мама.

В кухню заходит дедуля и зовет всех:

– Идемте! В половине пятого «Клуб кинопутешественников» начнётся.

– Папа, расскажи, как ты революцию в Мичуринске защищал.

– Ира, не я, а мои старшие братья Коля и Саша. Дороховы давно увлекались идеями революции, участвовали в подпольной работе, устраивали тайные явки, в нашем доме – маевки, прятались от царской охранки. Как говорится, держали оружие наготове. Саша, Коля боевые были!

– Расскажи-расскажи, как ты с Крупской встречался! – опять просит моя мама.

– Просто мы пожали руку Надежде Константиновне после митинга, когда с братьями ездили на парад в Москву.

– Дальше-дальше говори, как в Красную Армию пошёл! – Мама заставляет его вспоминать.

– В 1917 году мне 14 лет, в школу ходил. Как заговорили в августе 1919 года, что к Мичуринску, тогда назывался Козлов, белые подходят, то и я записался добровольцем. Не успел получить оружие, как наши ушли без боя, потом тоже без боя – и белые. В Козлове провозгласили Советскую власть. Коля еще до революции был военным, стал красным комиссаром. Александр имел диплом коммерческого училища, был начитанный, эрудированный, поэтому назначили его красным судьей.

– А как капустой торговали, – надоедает ему мама.

– После войны голодно. В нашей Инвалидной слободе мать выращивала капусту на огороде. Мы таскали воду из речки для полива, а затем тяжёлые кочаны – на базар. Отец сапожничал, точнее, ставил заплатки. Я зарабатывал рассыльным конторщиком и переписчиком. Брат Саша служил в местном Совете Народных Депутатов: выступал на митингах, ездил громить белые банды, участвовал в отряде ликвидации безграмотности. Получил награды, приличную пенсию, но выпивал, дом отца пропил, в 1964 году умер от воспаления лёгких, остались жена, взрослый сын.