Сомнамбула

Дима снимает с шеи мой фотоаппарат.

– На, забирай, если сможешь.

Я тянусь, но он отводит руку назад и смеется, словно издевается.

– Ладно, шучу, держи.

Он наконец возвращает фотоаппарат, и я, не раздумывая, поворачиваюсь к выходу.

Я разворачиваюсь и спешу прочь прямо к выходу.

Ночной воздух влажный, тяжелый, пахнет сыростью асфальта, мокрым железом и чем-то ржавым. Дождь то ли только что прошёл, то ли просто город живёт в этом вечном запахе промозглого бетона.

Мне всё равно.

Я просто хочу уйти. Забыть этот день, стереть его, вычистить из памяти, как грязное пятно с белой ткани.

Но за спиной хлопает дверь.

Шаги.

Громкие, злые, приближаются слишком быстро.

– Слышь, овца!

Я замираю, чувствуя, как внутри что-то холодеет. Резко оборачиваюсь.

Наташа Полякова. Света Силантьева.

Они стоят под тусклым светом фонаря, лица напряжённые, перекошенные чем-то, чего я раньше у них не видела. Не просто раздражение. Злоба.

– Что вам надо? – мой голос звучит глухо, в горле першит.

Наташа не отвечает.

Рывок.

Резкая боль в груди.

Она хватает меня за футболку и дергает с такой силой, что ткань трещит, словно вот-вот разойдётся по швам.

– Если я ещё раз увижу, что ты к нему подбираешься, я тебе всю твою страшную рожу расцарапаю!

Слова доходят до меня с запозданием, как сквозь вату. Всё происходит слишком быстро.

Света хватает меня за волосы.

Острая боль – как будто когти впиваются в кожу.

Я вскрикиваю, пытаюсь вырваться – без шансов. Грудь сдавливает, воздуха не хватает, дыхание сбивается. Всё сжимается, как будто меня затянуло в невидимую петлю.

Я в ловушке.

И вдруг…

Лай.

Громкий, резкий, срывающийся с низкого утробного рычания.

Наташа застывает, её пальцы дрогнули. Света резко отпускает мои волосы.

Я падаю, спотыкаясь, хватая воздух рваным вдохом.

Из темноты появляется силуэт.

Овчарка.

Большая, с вздыбленной шерстью на загривке, с оскаленными зубами, её дыхание горячее и прерывистое.

Она делает шаг вперёд.

Рычание заполняет улицу, глухое, угрожающее, пробирающее до костей.

Света отшатывается, срывается с места.

– Пошла к чёрту, тварь! – Наташа выкрикивает это, но её голос срывается, в нём больше страха, чем злости.

Они бегут.

Я остаюсь сидеть на холодном асфальте, с трудом переводя дыхание.

Сердце глухо бьётся в рёбрах, пальцы дрожат.

Я поднимаю голову.

Овчарка уже рядом. Её тёплая морда касается моей ладони, шерсть жёсткая, но живая.

– Спасибо, Декси…

Я провожу рукой по её загривку.

– Где твой хозяин?

Оглядываюсь.

Темно. Пусто.

Я провожу рукой по её загривку и снова шепчу:

– Спасибо…

Она не уходит.

Присела рядом, тяжело выдохнула.

Я чувствую её присутствие, как будто рядом не просто собака – а кто-то, кто видит насквозь.

Я медленно встаю и начинаю идти в сторону дома.

Не оборачиваюсь – но слышу, как позади цокают лапы.

Декси идёт рядом, уверенно, почти гордо.

– Ты что, пойдёшь со мной? – спрашиваю, оборачиваясь.

Она гавкает один раз, коротко.

Я улыбаюсь, несмотря на усталость.

– Ну спасибо тебе, Декси.

Так мы и шли вместе.

Мимо подъездов, тусклых фонарей, ветра, который бил в лицо.

Словно это была моя собака.

Словно я и правда была не одна.

У подъезда я присела на корточки и ещё раз провела ладонью по шерсти.

– Всё, мы пришли. Беги домой.

Декси ткнулась носом в моё плечо, потерлась о колени.

А потом – тявкнула, развернулась и скрылась за углом.

Я долго смотрела ей вслед.

Как только я зашла в квартиру и осталась одна, мой щит рухнул.

Грудь сжимает, как будто кто-то тяжелый сел прямо на рёбра.

Я закрываю за собой дверь, скидываю куртку. Не включая свет, дохожу до кровати и падаю.

Горло сжимается, плечи дрожат.

Рыдания прорываются резко, глухо, как будто я пыталась сдержать их всю дорогу.

Проходит почти час, прежде чем слёзы иссякают.

Прежде чем сон забирает меня в темноту.

От пережитого потрясения у меня появился новый сюжет с сегодняшней дискотекой, и я вижу свой новый сон. Музыка гудит, пробираясь под кожу, пульсируя внутри меня.

Свет мигает, рассыпаясь цветными бликами, скользя по полу, лицам, телам, растворяя границы.

Я стою в центре танцпола.

Посреди толпы студентов, но все же одна.

Я двигаюсь, позволяя ритму вести меня, позволяя себе раствориться в движении, в свободе.

Больше нет объектива, за которым можно спрятаться.

Нет тяжёлых взглядов, давящих на плечи.

Нет мыслей о том, кто что подумает.

Я танцую.

Забываю обо всём.

Это моя территория, и тут я выгляжу по-другому.

Больше не привычные футболка, джинсы и кроссовки.

Я улавливаю свое отражение в зеркалах, которые являются частью декора танцпола.

На мне длинное чёрное платье, лёгкое, обволакивающее кожу, подчёркивающее линию талии.

Глубокий черный цвет заставляет мои глаза казаться ещё ярче, ещё выразительнее.

На ногах – тонкие босоножки на каблуках.

Я распустила волосы.

Они мягкими волнами касаются плеч, спадают по спине.

Я не прячусь.

Мне некого стесняться.

Этот мир – мой.

Но именно в этот момент появляется он.

Дима.

Я чувствую его до того, как вижу.

Вижу боковым зрением – он стоит у стойки, наблюдает.

Он смотрел так, будто уже знал, что он здесь хозяин.

Потом он присвистывает.

– Детка…

Голос разносится сквозь музыку.

Я резко замираю.

Дыхание сбивается.

Он делает шаг вперёд, двигается медленно, расковано, как всегда.

– Что же ты сразу так не пришла?

Он говорит это с очевидным удовольствием.

Я чувствую, как кровь приливает к щекам.

– Уходи.

Я говорю твёрдо, но голос звучит тише, чем хотелось бы.

Дима ухмыляется шире.

– Сон твой, но разве ты против компании?

Я сжимаю кулаки.

– Я не приглашала тебя.

– Ты сама отдала мне свою ручку.

Он лениво достаёт из кармана мою же ручку.

Я резко сжимаю губы.

Вот чёрт.

Конечно.

Он проник в мой сон через мою вещь.

В этот момент, мне показалось, что рядом есть кто-то ещё незримый, кого невозможно сразу разглядеть.

Он приближается, я делаю шаг назад.

Но прежде, чем я успеваю снова сказать ему убирайся, всё пространство вокруг нас меняется.

Вспышка.

Мне не нужно гадать, я знаю, кто это.

Саша.

Он встает между нами, его лицо остаётся спокойным, но я чувствую напряжение.

Дима насмешливо щёлкает языком.

– О, герой явился.

Он делает шаг назад, поднимает руки в притворной покорности.

– Ладно, ладно, не будем портить даме вечер.

Его голос капает ядом.

– Сегодня с тебя достаточно, милая.

Я вижу, как он исчезает, растворяясь в тени, оставляя после себя лишь отголосок своего присутствия.

Музыка стихает.

Я перевожу дыхание.

Но Саша остаётся.

Стоит передо мной.

Наблюдает.

Я чувствую, как внутри всё дрожит.

Но не от страха.

Не от гнева.

От чего-то большего.

– Он больше не вернётся, – говорит Саша тихо.

Цветные вспышки света отражаются в его глазах, делая взгляд ещё темнее.

Саша стоит так неподвижно, что кажется, даже сон замер.

Я вглядываюсь в него, не веря.

– Как ты оказался здесь… в нужный момент?

Он смотрит спокойно.

– Я был тут с самого начала.

Я моргаю.

– Не может быть. Я бы тебя заметила.

Он поднимает руку и показывает кольцо на пальце.

– Это амулет. Знак наблюдателя.

Он позволяет мне быть в сюжете – и остаться невидимым.

Только наблюдать. Не вмешиваться.

Я смотрю на кольцо, а потом – на него.

И вдруг понимаю, что он был.

Он всегда был.

Смотрел. Ждал. Молчал.

Мурашки пробегают по коже – от шеи до запястий.

Он знал мои сюжеты.

Мои страхи.

Мою тьму.

Он мог быть рядом, даже если я не чувствовала.

И становится неясно, кого на самом деле стоит бояться – его, или Диму.

Я делаю шаг назад.

В горле тесно.

Мир вдруг кажется слишком громким, слишком ярким, слишком близким.

– Оставьте меня в покое! – вырывается срывающимся голосом. – Все.

Саша не отвечает.

Просто исчезает.

Как будто его и не было.

Только легкий отсвет на стекле и ощущение, что кто-то недавно стоял рядом.

А я – остаюсь.

Сквозь толпу.

Сквозь жар.

Сквозь переливы света, будто кто-то разбил калейдоскоп прямо над головой.

Я иду.

Я кружусь.

Я бреду сквозь этот сон, как сквозь воспоминание, которое не просит быть понятым.

Музыка снова поднимается, нарастает, затмевает всё.

И только внутри – звенящая пустота, в которой никого больше нет.

Только я.

И мой собственный шум.

-–

Я открываю глаза.

И сразу понимаю – что-то не так.

Не просто сон. Это вмешательство.

Кто-то был у меня в голове.

Сердце даёт лишний удар.

Сознание – не в безопасности.

Границы между «я» и «не я» будто больше нет.

Саша. Дима.

Они были во сне.

И теперь это не вопрос – это факт.

Они – онеры.

Они и правда умеют входить в чужие сны. И в этот раз выбрали меня.

Я резко сажусь в кровати, откидывая одеяло, как будто оно мешает дышать.

Лукьянов.

Чёрт бы его побрал.

Он знал, что делает. Манипулировал, провоцировал. Играл.

И, похоже, получал от этого удовольствие.

Кто бы мог подумать, что я стану для него удобной мишенью.

А, может, наживкой.

Что-то в этом есть ещё более отвратительное.

Я провожу рукой по лицу.

Голова гудит.

Мысли в кучу не собираются.

Но ясно одно: всё вышло из-под контроля.

Чего они от меня хотят?

Почему именно я?

Я жила своей жизнью. Никого не трогала. Не звала. Не лезла.

И вот – они. Оба.

Словно рухнули с неба. Без предупреждения. Без объяснений.

А вдобавок – эти девицы.

Наташа. Света.

Злые, завистливые.

Как будто я виновата в том, что у кого-то напротив меня что-то щёлкнуло в голове.

Словно я нарушила их уютную, вымученную реальность.

Я встаю. Всё ещё злая. Всё ещё взвинченная.

Но уже понимаю:

Теперь даже сны – не мои.

Что бы ни происходило дальше – прятаться больше нельзя.

Я подхожу к зеркалу и собираю волосы в хвост.

Может, это попытка доказать себе, что я всё ещё в порядке.

Может, просто хочется, чтобы это было видно.

В шкафу пусто, как всегда.

Я хватаю единственное чёрное платье – простое, лаконичное.

Беру с собой вторую обувь – классические лодочки, чтобы переобуть кроссовки.

Контраст резкий, как выстрел. И именно этого мне сейчас и нужно.

Как только я вхожу в институт – гул голосов, шёпот, приглушённый смех.

Все обсуждают дискотеку. Диму. Меня.

И я чувствую: история уже пошла по кругу.

Но теперь – я в центре.

Не как жертва. Не как наблюдатель.

А как участник.

Я чувствую, как на меня смотрят, как кто-то косится, переговаривается, как в толпе мелькают усмешки.

Тошнит.

Я опускаю взгляд и прохожу мимо, стараясь не задерживаться. Просто сесть, просто отсидеть пары. Сажусь на заднюю парту – дальше всех, где можно дышать. Через секунду кто-то плюхается рядом. Я даже не смотрю – узнаю по движению, по едва уловимому запаху коры и чего-то пряного.

Сердце будто делает лишний удар. Дима.

Он сидит чуть сдержаннее, чем обычно. Не развалился, не подбросил ногу на ногу.

Просто сидит.

– Варь…

Голос тихий, без понтов. Даже как будто виноватый.

– Слушай, я вчера накосячил.

Пауза.

– Почти ничего не помню. Надеюсь, не перегнул?

Я медленно поворачиваюсь.

Он действительно выглядит иначе. Ни тени ухмылки. Лоб нахмурен, плечи чуть ссутулены.

– Всё нормально, – говорю спокойно. – Весело было. Особенно когда ты пытался украсть мой фотоаппарат.

Он моргает.

– Серьёзно?..

– Угу. И верни мою ручку.

Я скрещиваю руки, чуть подаюсь вперёд:

– Кстати, как ты вообще запомнил моё имя?

Он улыбается уголком рта – быстро, будто по инерции, и сразу гасит улыбку.

– Да брось, я всегда знал, – говорит коротко.

– Сильно сказано.

Я поджимаю губы, но он уже копается в рюкзаке.

– Вот, – протягивает. – Возвращаю.

Я беру ручку. Пальцы сжимаются крепче, чем нужно.

– Мне показали пару фото… в общем этого хватило, чтобы захотелось провалиться.

– М, ясно.

Я убираю ручку в пенал.

– Слушай, – голос его снова мягче, но уже ближе к прежнему, – может, после пар прогуляемся?

Я поднимаю бровь.

– Ты серьёзно?

– А почему нет?

– А твоя фанатская база не сожжёт меня за это?

Он усмехается, наклоняясь ближе.

– Моя база слишком занята собой, чтобы заметить, с кем я гуляю.

– Уверен? – я киваю в сторону. – А вон та? Уж очень пристально смотрит.

Наташа. В глазах – злость с примесью паники.

Дима бросает взгляд через плечо, спокойно.

– Да плевать. Но что-то в его лице меняется. Мимолётно. Еле уловимо.

– Молодые люди, у нас тут лекция, если вы не против. Разговоры – после.

Я замолкаю.

Дима тоже. Он раздражённо откидывается на спинку стула, покачивая ногой под партой.

Всю лекцию он будто краем глаза следит за каждым моим вздохом.

Я делаю вид, что не замечаю. Стараюсь смотреть только в тетрадь, записывать каждое слово с доски, как будто в этом – спасение.

Звонок.

Гул голосов, скрип стульев, кто-то зевает, кто-то уже в телефоне.

Половина аудитории высыпает в коридор.

Я встаю.

Дима не двигается с места.

– Пропусти.

Он смотрит мне в лицо. Голос тихий:

– Я без тебя не пойду.

От этих слов меня будто окатило ледяной водой.

Я не знала, чего он добивается – прощения, близости, власти?

И от этого становилось страшнее.

Я выдыхаю сквозь зубы.

– Не вмешивайся в мою жизнь.

Поднимаю палец, указывая прямо ему в грудь. Жест негромкий, но жесткий. – и не ходи за мной.

Он не отвечает.

Я беру сумку и ухожу, чувствуя на себе его взгляд – тяжёлый, липкий, будто он всё ещё цепляется за меня, даже когда я ухожу.

-–

Я шла, не разбирая дороги.

Просто уходила.

От слов, взглядов, от голосов, что шепчутся за спиной.

От странного Саши, от слишком уверенного Димы, от глупых девиц, от своего отражения в окне аудитории.

Я не знала, куда иду, но тело будто понимало – нужно спрятаться. Где-нибудь. Пусть даже на краю мира. Ноги несли сами, пока не оказалась у старой оранжереи.

Почти заброшенная. Когда-то мама водила меня туда.

Сказала, что в этом месте растения растут, даже если ты их не видишь.

Что внутри всегда тепло, даже зимой.

И я свернула с тротуара.

Оранжерея всё ещё стояла.

Словно ждала.

Ржавые петли поддались не сразу – дверь скрипнула, впуская запах пыли, увядших стеблей, влажного мха и стекла.

Внутри пахло забытым летом.

Я вошла.

Воздух был тяжёлый, но живой. Влажный. Словно тут кто-то только что плакал. Или смеялся.

Я прошла по узкой дорожке между рядами пустых цветочных ящиков.

Когда-то здесь росли лилии. Теперь – сухая земля и тонкие, упрямо живые побеги, пробивающиеся из-под мусора.

Села на покосившуюся скамейку.

Молча.

Просто дышала.

Никаких онеров.

Никакой системы.

Никакой я – сомнамбула, угроза, избранная, нужная кому-то.

Я – просто человек. Уставший. Одинокий.

Я достала фотоаппарат.

*Щёлк*

На снимке – пятно света сквозь разбитое стекло, упавшее на сухую лозу.

– Вот кто я, – сказала я почти вслух. – Пока ещё вот кто.

И в этот момент мне вдруг стало легче.

Совсем чуть-чуть.

Словно я снова отвоевала у этого мира крошечный клочок себя.

Я сделала ещё пару снимков.

Пыльное окно.

Сухой цветок, склонившийся набок, словно ему тоже всё надоело.

Луч света на полу.

Тени от старых решёток, вытянутые, как ноты.

Камера в руке казалась живой. Она щёлкала с лёгким усилием, будто понимала, что сейчас важен не результат – а само движение, само фиксирование момента, когда внутри становится немного тише.

Когда я вышла на улицу, день уже клонился к вечеру.

Город шумел в своём ритме – чужом, отстранённом. Машины проносились мимо, окна светились, кто-то смеялся в телефоне.

Я просто шла. Без цели. Без маршрута.

Просто бродила.

Как будто гуляла внутри себя.

На перекрёстке рядом тявкнула собака.

Я обернулась.

Не Декси.

Большая, рыжая, с весёлым ошейником и маленькими ушами. Она посмотрела на меня и тут же убежала к своему хозяину.

Внутри кольнуло что-то тёплое, и я улыбнулась себе печально.

Через квартал зашла в магазин.

Купила мороженое.

Просто так, без всякой причины.

На кассе долго рылась в карманах, пока не нашла мелочь. Продавец улыбнулся – я ответила тем же.

Пока шла домой, съела половину, остальное растаяло, капнуло на куртку.

И почему-то это даже не расстроило.

Дома Ластик встретил меня с упрёком.

Я покормила его, включила музыку – старый трек, почти забыла, как я его обожаю.

Потом станцевала прямо перед зеркалом, нелепо, без ритма, но с какой-то отчаянной лёгкостью, будто вытанцовывала весь накопившийся за день абсурд.

Остановилась. Подошла ближе.

Смотрела на себя.

Уставшие глаза. Легкая тень под ними.

Но – я есть.

Живая. Настоящая.

Я смотрела на своё отражение и вдруг поняла, что не нужно никому ничего доказывать.

Просто быть.

– Всё в порядке, – сказала я.

– Пока ничего страшного не случилось.

Ластик уже свернулся клубком у подушки.

Я легла рядом.

Тихо.

Без борьбы.

Без вопросов.

И позволила себе заснуть.

-–

Этой ночью я снова оказалась в лабиринтах собственных снов, где время и пространство перестают значить что-либо. Я брожу по знакомым дорожкам своего детства: сначала я возвращаюсь в старый двор, где когда-то смеялась с друзьями, где каждое дерево и каждый забор хранят тёплые воспоминания о свободе. Здесь не было клеток, не было границ – только простор, свежий воздух и тихое шуршание листьев под ногами.

Потом передо мной распахиваются двери бабушкиной дачи. Я вхожу в этот уютный домик, где стены пропитаны ароматом жасмина и свежеиспечённого пирога. Каждая комната – как осколок прошлого, в котором я была счастливой, не чувствовала себя заключённой в своих собственных страхах. Здесь, в свете тёплых ламп, я вновь становлюсь той девочкой, которой, казалось, ничего не угрожало.

Но в этом сне всё перемешивается: где-то мелькают образы современности – тени людей, которые могут являться онерами. Саша говорил, что нас много, тех кто способен проникать в чужие сны – мы можем обмениваться знаниями и опытом. Он предупреждал об Арчи, сущности, которая насылает кошмары и сеет хаос в этом зыбком мире ОС.

В моём сне я вдруг начинаю размышлять о том, как проникнуть в чужой сон, как незаметно подсмотреть то, что скрыто от посторонних глаз. Может, в этом есть сила – видеть правду, которую не замечают обычные люди. Кажется, что границы между мирами настолько тонки, что достаточно лёгкого прикосновения сознания, чтобы пересечь их, чтобы увидеть то, что прячется за маской обычности.

Я стою на пороге бабушкиной дачи, ощущая, как тёплые лучи закатного солнца смешиваются с холодом предчувствия. Мой взгляд пробирается по старинным фотографиям на стенах, словно я пытаюсь уловить отголоски забытого мира, в котором не было места страху. Здесь я могу быть собой, свободной и несломленной.

Я чувствую, как эти мысли сливаются с ароматом свежего хлеба и теплой древесины, как они вплетаются в узоры, вырисовывающиеся на полу старой дачи. Этот сон – не просто побег. Я словно ищу в нём что-то. Что именно – пока не понимаю, может это попытка найти ответ, способ проникнуть в тайны чужих миров и, может быть, увидеть истину.

И вот, когда всё вокруг кажется ясным и одновременно зыбким, я ощущаю, как сон начинает угасать. Последние образы – мерцающая надпись, будто нарисованная на полях дневника:

«Завтра. Кафе Легран. 20:00.»

Эти слова, появившиеся на краях моего сознания, как приглашение к чему-то новому и неизведанному. Вдруг резко все начинает вращаться, свет меркнет, это пугает.

Я резко проснулась.

Как будто кто-то выдернул меня из сна за волосы.

В комнате было темно, но не просто темно – плотно, как будто воздух наполнился чем-то вязким, липким, чужим.

Я села в кровати, не дыша. И тогда я увидела.

В дверном проёме – фигуру. Мужскую. Неподвижную.

Он просто стоял. И смотрел.

Мои пальцы вцепились в простыню. Горло сжалось.

Я не могла пошевелиться – только слышала, как гудит кровь в ушах.

Он не говорил ни слова.

Не делал ни шага.

Но я чувствовала – он пришёл за мной. Он знал, что я проснулась. Знал, что я его вижу.

Медленно, с пугающим спокойствием он вошёл в комнату и остановился рядом.

Без слов.

Без тени сомнения.

А я – не могла ни закричать, ни отвести взгляд.

На меня с высока смотрел мужчина: строгий, с хищными чертами лица, с зачесанными назад волосами, они придавали ему некую аристократичность. Глаза – бездонные, как тьма. Но больше всего меня поразило его спокойствие. Как будто он всегда знал, что мы встретимся.

– Арчи?.. Это вы?..

Мой голос дрогнул. Я не хотела, чтобы он услышал страх, но он наверняка уже почувствовал его.

– Значит, эти мелкие шавки успели шепнуть тебе моё имя. Меня зовут Артур, но в системе снов меня все знают как Арчи.

Он говорил спокойно. Даже вкрадчиво. От этого становилось ещё страшнее.

– Как вы вообще попали сюда?..

Я быстро осмотрела комнату. Вроде бы всё на месте – дверь закрыта, окна целы. Но вокруг… всё чужое. Как будто кто-то трогал вещи, пока меня не было.

Арчи усмехнулся.

– Серьёзно? Замки? Ты правда веришь, что они хоть что-то значат?.. Для меня?

Он шагнул ближе. Я сжалась, схватившись за край одеяла, словно могла спрятаться.

– Зачем вы пришли?..

Он наклонил голову, будто прислушивался к моим мыслям.

– Твой отец… – начал он, но вдруг замолчал.

Потом медленно продолжил:

– Он бросил тебя, верно?

– Это не ваше дело.

Я сказала быстро. Слишком быстро.

– Но это ведь болит, правда?

Он прошёлся пальцами по моему столу, поднял ручку.

– Где он сейчас? Забыл, как ты выглядишь?.. А ты всё ещё хранишь его фотографии…

Он посмотрел на меня в упор.

– Отдай. Я сделаю так, что он почувствует то же, что чувствовала ты. Брошенность. Одиночество. Только… больнее.

Я помотала головой.

– Нет. Нет, вы не тронете его.

– Тогда это будешь ты.

Он сжал ручку. Треск. Пластик лопнул, как лёд под сапогом.

– Я ведь честно предлагаю сделку.

Воздух покинул легкие.

– Что вы хотите от меня?!

Голос сорвался. Я снова сжалась.

– Всё просто.

Он говорил спокойно, будто речь шла о погоде.

– Сила. Защита. Осознанность. Вместе мы можем больше, чем все эти жалкие онеры, прячущиеся по углам, как тараканы.

– Мне ничего не нужно от вас.

Я попыталась звучать жёстко. Но внутри всё уже дрожало.

Он чуть склонился вперёд.

– А они тебе нужны? Эти неудачники. Они боятся меня.

Я не знала, что сказать. Я просто смотрела.

– Ты не такая, как они. Но ты ещё не готова. Это видно.

Эти слова прозвучали почти нежно. И именно от этого мне стало ещё холоднее.

Он подошёл ближе. Я отпрянула.

– Твой выбор не созрел. Но ничего, я помогу тебе определиться быстрее.

Он делает шаг мне навстречу. Медленно. Неотвратимо.

И я вижу – он тянет ко мне руки. Не просто жест – это захват, это намерение сломать, подчинить, лишить воздуха.

Я отшатываюсь, но тело будто вросло в кровать.

Мышцы не слушаются. Руки не поднимаются.

Его пальцы всё ближе – холодные, уверенные, жесткие.

И вот они уже на моей шее, сжимают, давят.

Я хочу закричать – но из горла не выходит ни звука.

Только хрип. Только немой протест.

Глаза наливаются болью. Воздуха нет.

Лёгкие будто сворачиваются в ком, в груди – огонь, пульс бьёт в виски, в губах – металлический привкус ужаса.

Я извиваюсь – тщетно. Всё словно замедлилось. Он смотрит мне в лицо, и в этих глазах нет ни жалости, ни гнева – только ледяное превосходство.