Первые искры

Через какое-то время перед ним лежала целая россыпь острых каменных пластинок и сама заготовка, превратившаяся в угловатое ядро. Тяжелое сопение заставило его вздрогнуть. Курр стоял неподалеку и молча, не мигая, смотрел на Зора и на разбросанные перед ним камни. В отличие от других, в его старых, выцветших глазах не было ни удивления, ни осуждения, лишь какая-то глубокая, затаенная задумчивость. Но он был не один. Кай, тот самый подросток, что всегда с любопытством следил за Зором, выглядывал из-за спины старика. Увидев россыпь острых осколков, он с опаской подобрал один, самый маленький, и, подражая Зору, попробовал процарапать им линию на куске коры. Он держал его неправильно, и тупой край лишь скользил по поверхности. Он нахмурился, не понимая, почему у него ничего не получается, но сам акт подражания был уже событием.

Зор собрал свои новые "сокровища" и бережно отнес их в свой тайник. Его руки гудели от усталости, но он чувствовал небывалое удовлетворение. Это была не мысль, а дрожь, пробежавшая по всему телу. Его сердце колотилось в груди не от страха, а от чего-то нового, горячего. Из его горла вырвалось низкое, довольное урчание – звук, который издавал Торк, отгоняя всех от лучшего куска мяса.

Он еще не знал, что в этот момент он перешагнул невидимую черту. Он просто сидел в полумраке, глядя на свои изрезанные, но теперь могущественные руки.

Глава 14: Дыхание Грозы

Дни после находки Зором его первого острого камня и его неуклюжих попыток создать новые, тянулись в привычной череде забот о пропитании и безопасности. Но что-то неуловимо изменилось в воздухе. Несколько дней подряд саванну окутывала тяжелая, давящая духота. Солнце, обычно яростное, но живительное, теперь пекло нещадно сквозь мутную, белесую дымку, и даже ветер, казалось, замер, боясь шелохнуться.

Зор первым почувствовал эту затаенную тревогу природы. Тяжелая духота сменилась беспокойством. Птицы метались низко над землей, антилопы сбились в нервные группы. Курр, чьи старые кости предчувствовали перемену, молча указал на свинцовую полосу, набухавшую на горизонте.

Беспокойство передалось группе. Грызня стала острее, Торк рычал чаще, подростки притихли. К вечеру сомнений не осталось: гигантская чернильная туча пожирала небо, и из ее чрева доносились глухие раскаты грома.

Древний инстинкт заставил Курра загонять всех глубже в расщелину. Ветер взревел, и мир погрузился в фиолетовые сумерки. А потом небо разорвалось. Оглушительные удары грома и слепящие вспышки молний повергли группу в первобытный ужас. Они сбились в одну дрожащую, скулящую кучу. Даже могучий Торк выглядел растерянным, его рычание тонуло в реве бури.

Первобытный, липкий ужас сковал группу. Они сбились в одну дрожащую, скулящую кучу в самой дальней и темной части расщелины. Детеныши истошно плакали, их тонкие голоски тонули в грохоте и реве бури. Самки, обезумев от страха, пытались закрыть их своими телами, что-то бессвязно бормоча и укачивая. Лиа, чувствуя, как холодный ветер и брызги дождя проникают в их убежище, тщетно пыталась укрыть своего Малыша, но его маленькое тельце все равно дрожало от пронизывающей сырости.

Один лишь Зор, несмотря на сковывающий его ужас, не мог оторвать взгляда от входа в расщелину. Прильнув к узкой щели между камнями, он смотрел на бушующую снаружи вакханалию. Рядом с ним, дрожа от страха, но не в силах оторвать взгляд, прижался Кай – тот самый подросток, что с любопытством следил за его экспериментами с камнями. Их общий, смешанный с благоговением ужас перед мощью стихии создавал между ними невидимую связь. Молнии, казалось, били совсем рядом, их ослепительные разряды прожигали сетчатку, оставляя после себя пляшущие зеленые пятна. В эти мгновения он видел, как гигантские деревья на краю саванны вспыхивали, словно сухие факелы, охваченные ярким, неестественным пламенем, которое тут же гасилось потоками дождя.

Дым. Тепло. Огонь.

Эти образы, смутные и обрывочные, всплывали в его сознании, переплетаясь со страхом и благоговением перед мощью грозы. Он вспоминал, как однажды, еще совсем маленьким, он видел, как Курр и другие взрослые с опаской приближались к дымящемуся после грозы дереву, как они приносили оттуда тлеющие ветки, от которых шло такое желанное тепло.

Эта гроза была не просто буйством природы. Она ощущалась как нечто большее, как предвестник. Возможно, предвестник беды, разрушения. Но вместе с тем, в глубине души Зора, там, где уже жила память об остром камне, рождалось и другое предчувствие – предчувствие перемены, возможности, нового, еще неведомого дара от этих грозных, но и щедрых небес.

"Нить Судьбы", невидимая и неощутимая для других, в этот момент, казалось, была наполнена потрескивающим электричеством, как и воздух снаружи. Она дрожала, вибрировала, связывая животный страх настоящего с неясной, но настойчивой надеждой на будущее.

Гроза бушевала, не ослабевая. Казалось, этому не будет конца, что мир вот-вот расколется на куски под ударами небесного гнева. Группа, забившаяся в свое каменное убежище, замерла в томительном ожидании, не зная, что принесет им рассвет после этой огненной ночи – смерть и опустошение, или, быть может, новый, неожиданный шанс на выживание. Шанс, имя которому было – Огонь.

Глава 15: Огненный Знак Небес

Ярость грозы иссякала медленно, неохотно уступая место измученной тишине. Раскаты грома, еще недавно сотрясавшие саму душу мироздания, теперь превратились в глухое, удаляющееся ворчание старого, уставшего зверя. Ветер, прежде ревевший и ломавший все на своем пути, опал, оставив после себя лишь тихий шелест мокрых листьев и тяжелые вздохи пропитанной влагой земли. Дождь однако все еще сеял свою монотонную, холодную морось, словно оплакивая буйство прошедшей ночи.

В промозглой, сырой темноте расщелины, где со стен сочились холодные струйки воды, а каждый выдох превращался в короткое облачко пара, группа начала понемногу приходить в себя. Тонкий, жалобный плач детенышей, почти заглушенный ревом стихии, теперь снова стал слышен. Тела, затекшие от долгого неподвижного сидения в страхе, болели и ныли. Промокшая, свалявшаяся шерсть неприятно холодила кожу, заставляя мелко дрожать, а у самых слабых тихо стучали зубы.

Зор не спал. Всю ночь он провел, прильнув к узкой щели между камнями, его широко раскрытые глаза пытались пронзить мрак, впитать каждый отблеск молнии, каждый удар грома. Страх, первобытный и липкий, все еще холодил его внутренности, но поверх него, как молодые побеги сквозь старую листву, уже начинало проступать что-то другое – жгучее, неутолимое любопытство.

Именно он первым, когда на востоке, сквозь рваные, иссиня-черные тучи, начала просачиваться первая робкая серость рассвета, заметил это. Далеко, на самом краю видимого мира, там, где небо только-только начинало отделяться от земли, трепетало странное, неровное зарево. Оно было не похоже на холодный, обещающий новый день свет зари. Это было что-то живое, пульсирующее, красновато-оранжевое.

Он издал тихий, гортанный звук, привлекая внимание Курра. Старик, тяжело поднявшись на ноги, подошел к щели и долго, напряженно щурясь, всматривался вдаль. Его морщинистое лицо ничего не выражало, но Зор заметил, как напряглись его челюсти. Постепенно и другие члены группы, привлеченные их молчаливым созерцанием, начали подтягиваться к выходу.

Сквозь утихающий шум дождя и тихий шелест ветра до их ушей донесся новый, едва уловимый, но отчетливый звук – сухой, потрескивающий треск, словно кто-то ломал мириады сухих веток. А вместе с ним пришел и новый запах, резкий, едкий, щекочущий ноздри – запах гари.

Теперь уже не оставалось сомнений. Там, на горизонте, бушевал пожар. Языки пламени, жадные и ненасытные, лизали небо, окрашивая низкие тучи в багровые тона. Столб черного, густого дыма медленно поднимался вверх, извиваясь, как гигантская змея.

Вид этого огненного спектакля вызвал в группе бурю смешанных, противоречивых чувств. Страх был первым и самым сильным. Огонь – это была стихия разрушения, неконтролируемая, всепожирающая сила, от которой не было спасения. Их предки не раз гибли в лесных пожарах, и этот генетический ужас жил в каждом из них. Самки испуганно заскулили, инстинктивно прижимая к себе детенышей, пытаясь заслонить их от этого страшного зрелища.

Но вместе со страхом в некоторых пробуждались и другие, более смутные ощущения. Курр, глядя на далекое пламя, возможно, вспоминал рассказы своего деда, или свои собственные, почти стершиеся из памяти, детские впечатления о тепле, которое исходило от дымящихся после удара молнии деревьев, о том, как это тепло отгоняло ночной холод и хищников.

А Зор… Зор был заворожен. Страх, конечно, присутствовал и в нем, но он тонул в океане всепоглощающего любопытства. Этот огонь, такой далекий и такой манящий, казался ему чем-то невероятно важным, почти волшебным. Он не мог оторвать взгляда от яростного танца пламени, от того, как оно пожирало деревья, превращая их в черные, дымящиеся остовы.

Торк, как всегда, отреагировал агрессией. Он вышел к самому краю расщелины и, глядя на пожар, издал грозное, вызывающее рычание, словно это был еще один враг, которого нужно устрашить и победить. Но Курр резким, повелительным жестом остановил его. Старик внимательно оценил расстояние до пожара, прикинул направление слабого утреннего ветерка. Огонь был далеко, и ветер относил дым и искры в противоположную от них сторону. Непосредственной опасности для их убежища пока не было.

Курр принял решение: группа останется в расщелине и будет наблюдать. Приближаться к такому пожару было бы безумием, но и полностью игнорировать его, делать вид, что ничего не происходит, тоже было нельзя. Кто знает, какие еще сюрпризы приготовила им эта неспокойная ночь и этот огненный рассвет.

Так они и сидели, сбившись у входа в свое каменное логово, испуганная, но и завороженная горстка живых существ, наблюдающих за буйством стихии. Дождь постепенно стихал, превращаясь в мелкую, нудную изморось. Пожар на горизонте все еще горел, хотя и не так яростно, как ночью. Теперь он казался скорее гигантским костром, разведенным неведомыми богами на краю земли.

Время шло, но Зор не мог заставить себя отойти от щели. Пока остальные члены группы, немного успокоившись, начали проявлять признаки обычной жизни – кто-то пытался выискать остатки вчерашней еды, кто-то просто дремал, – Зора с неодолимой, почти физической силой тянуло туда, к этому огню.

Он вспоминал тепло. Да, именно тепло. Он помнил, как однажды, очень давно, когда он был еще совсем маленьким, после такой же сильной грозы взрослые принесли в их пещеру тлеющие, дымящиеся ветки. И от них исходило удивительное, ласковое тепло, которое согревало озябшие тела, разгоняло сырость и мрак. А еще он помнил запах… запах жареного мяса. Кажется, тогда в огонь случайно попал какой-то мелкий зверек, и этот запах был таким новым, таким волнующим, таким непохожим на запах сырой крови или гниющей падали.

Эти воспоминания, туманные и обрывочные, смешивались с тем, что он видел сейчас – с этим далеким, но таким реальным огнем. И его любопытство, уже приведшее его к острому камню, вспыхнуло с новой силой. Он чувствовал, его всем существом тянуло туда, к этому огню, где, как ему чудилось, скрывалось нечто очень важное.

Он несколько раз порывался незаметно выскользнуть из расщелины, сделать хотя бы несколько шагов в сторону манящего зарева. Но каждый раз его останавливал не приказ, а ощущение – тяжелый, неподвижный взгляд Курра, напряженная поза старейшины, которая говорила "нет" громче любого рыка. Его тело, а не разум, понимало запрет.

К полудню дождь прекратился совсем. Небо начало проясняться, хотя тяжелые, мокрые тучи все еще висели низко над землей. Пожар на горизонте заметно поутих, открытого пламени почти не было видно, лишь густой столб дыма лениво поднимался к небу, указывая место, где еще недавно бушевала огненная стихия.

Группа немного расслабилась. Голод, всегдашний их спутник, снова начал напоминать о себе тихим урчанием в пустых желудках. Пора было подумать о поисках пищи.

Но Зор не мог забыть увиденное. Образ огня, его невероятная мощь, его тепло (пусть пока только воображаемое) и этот странный, будоражащий запах гари и чего-то еще – все это глубоко врезалось в его память, в его душу.

Он чувствовал, что Курр не позволит ему идти туда сейчас. Это было слишком опасно. Его тянуло туда с неодолимой, почти физической силой. Внутреннее решение уже созрело, твердое и непреклонное. Он дождется момента, когда взгляды старших отвлекутся, и пойдет. Это была "Нить Судьбы", тонкая, но прочная, ведущая его, маленького, ничего не знающего гоминида, к одному из величайших и самых судьбоносных открытий в истории его рода. И он, сам того не осознавая, уже сделал первый шаг по этому пути.

Глава 16: Зов Гари и Неведомый Аромат

Прошла ночь, наполненная ревом грозы и тревожным созерцанием далекого пожара, а за ней – еще полдня томительного ожидания и давящей неизвестности. Солнце, пробившееся сквозь рваные облака, уже клонилось к западу, а голод, ставший после редкой мясной трапезы особенно нестерпимым, снова сжимал внутренности ледяными тисками. Обычные тропы, по которым Лиа и другие самки уходили на поиски кореньев и ягод, теперь выглядели опасно: часть саванны была выжжена, часть – размыта потоками дождя, и кто знал, какие новые опасности таила в себе изменившаяся земля.

Зор был беспокойнее всех. Картина ночного пожара, его яростное пламя и далекий треск не выходили у него из головы. Он снова и снова подходил к краю расщелины, всматриваясь в ту сторону, где над горизонтом все еще лениво курился столб дыма. Его тянуло туда с неодолимой силой, словно невидимая веревка была привязана к его сердцу и вела к этому загадочному, пахнущему гарью месту. Он пытался показать Курру и Торку – жестами, нетерпеливыми гортанными звуками, указывая на дым, – что нужно идти туда, что там может быть что-то важное. Но Курр лишь неодобрительно качал головой, его лицо было суровым и непреклонным, а Торк, занятый своими мыслями о немедленной добыче, отмахивался от Зора, как от назойливой мухи.

И вдруг, когда солнце уже начало склоняться к зубчатой линии дальних холмов, произошло нечто, изменившее настроение всей группы. Ветер, до этого слабый и переменчивый, подул с новой силой, и направление его изменилось. Теперь он дул прямо оттуда, где еще недавно бушевал пожар, и нес с собой уже знакомый, удушливый, едкий запах гари, от которого слезились глаза. Но сквозь этот плотный, неприятный смрад пробивалось что-то еще. Что-то новое, незнакомое. Это был не чистый, аппетитный аромат. Он был резким, смешанным с отвратительным запахом горелой шерсти и паленой кожи. Но под этой отталкивающей завесой скрывалась и другая нота – тяжелая, маслянистая, мясная, которая, несмотря на все отвращение, заставляла непроизвольно сглатывать голодную слюну.

Этот запах был полон противоречий, он одновременно отталкивал и манил. Лиа, чье обоняние всегда было острее, чем у других, первой издала тихий, недоуменный звук, ее брови сошлись на переносице. Этот запах был не похож ни на что, что ей доводилось чувствовать раньше. В нем была острота, дымность, но и какая-то сладковатая, почти тошнотворная нота, смешанная с чем-то… мясным?

Торк, чьи мысли всегда вращались вокруг еды, отреагировал мгновенно и прямо. В отличие от озадаченности Курра и любопытства Зора, для него в этом запахе не было никакой загадки. Он пах едой. Странной, непривычной, но несомненно едой. Он заволновался. Он начал беспокойно ходить взад-вперед по расщелине, его мощные плечи подрагивали. Из его горла вырывалось низкое, нетерпеливое, почти требовательное урчание. Он не пытался анализировать. Его тело уже приняло решение: найти источник запаха и съесть его. Неважно, что это. Он несколько раз глухо зарычал, вопросительно глядя то на Курра, то на Зора, но в его взгляде был не вопрос, а призыв к немедленному действию.

Курр тоже был озадачен. Он медленно втягивал носом воздух, его морщинистое лицо выражало крайнее напряжение. Он пытался перебрать в своей памяти все запахи, которые ему доводилось встречать за свою долгую жизнь, но этот… этот был уникален.

И тут Зор, чье сознание уже было разожжено картиной ночного пожара, почувствовал, как в его голове что-то щелкнуло. Гари… огонь… животные, которые могли оказаться в его власти… Он вспомнил, как однажды, очень давно, он нашел в выгоревшем кустарнике обугленную тушку мелкого грызуна. Тогда он не решился ее попробовать, вид обожженной плоти вызвал у него отвращение. Но запах… запах был немного похож, только сейчас он был сильнее, насыщеннее, и в нем было что-то еще, что-то, что заставляло непроизвольно сглатывать слюну.

Это не был запах свежей крови, к которому они привыкли. И не тошнотворный смрад падали. Это было нечто иное – резкое, дымное, но с какой-то странной, почти аппетитной нотой, которая, несмотря на свою непривычность, обещала насыщение.

Этот неведомый аромат, смешанный с уже знакомым запахом гари, стал для Зора последней каплей. Голод, сжигавший его изнутри, и жгучее любопытство, не дававшее ему покоя, перевесили и страх перед неизвестностью, и негласный запрет старейшины.

Он снова шагнул к выходу из расщелины, но на этот раз его движения были полны решимости. Он указал на источник запаха, затем ударил себя кулаком в впалый живот, показывая свой нестерпимый голод, и издал громкий, требовательный крик.

Торк, подстегнутый собственными инстинктами и этим новым, манящим запахом тоже поддержал Зора. Он тоже зарычал, нетерпеливо и грозно, глядя на Курра, словно требуя немедленно отправиться на поиски источника этого аромата.

Курр колебался. Его многолетний опыт кричал об опасности. Пожарище – это место смерти, место, где могли остаться скрытые ловушки, тлеющие угли, разъяренные, потерявшие свои дома хищники. Но голодные глаза его соплеменников, отчаянная настойчивость Зора, нетерпеливое рычание Торка – все это давило на него. И этот запах… он тоже будил в нем какое-то смутное, почти забытое любопытство.

После мучительной паузы, во время которой, казалось, можно было услышать, как урчат их пустые желудки, Курр принял решение. Он сам не пойдет – его старые ноги не выдержат такого пути по выжженной земле. Но сидеть и ждать было нельзя. Он указал своей палкой на Торка, затем на Зора и на Клыка – молодого, выносливого самца. Трое. Сила, Любопытство и Выносливость. Он издал короткий, повелительный гортанный звук, означавший "Идите". А затем его взгляд остановился на Зори, и в нем читалось безмолвное предостережение: "Только посмотреть". Самки, дети и старики останутся в расщелине, под защитой нескольких подростков, которым Курр строго-настрого приказал не высовываться.

Их путь лежал через выжженную, почерневшую землю. Воздух был наполнен запахом гари, который теперь, по мере их приближения к цели, становился все гуще, все острее. Под ногами хрустели обугленные ветки, земля местами еще дымилась, и от нее исходил слабый жар. Они видели следы множества животных, в панике спасавшихся от огня, а кое-где – и жуткие, обгоревшие останки тех, кто не успел убежать.

Запах "жареного мяса", как они теперь его для себя определяли, становился все сильнее, он вел их, как невидимый поводырь. И вот, на краю самого большого участка пожарища, там, где огонь, очевидно, бушевал с наибольшей яростью, они увидели то, что было его источником.

На почерневшей и все еще теплой земле лежало несколько обугленных тушек каких-то мелких животных – возможно, зайцев или крупных грызунов, застигнутых огнем в своих норах. Чуть поодаль виднелись более крупные останки – то, что когда-то было молодым олененком, не сумевшим вырваться из огненного плена. Их шерсть почти полностью сгорела, кожа почернела и местами обуглилась до костей, но от них исходил тот самый странный, резкий, но и странно притягательный аромат, который привел их сюда.

Троица гоминид остановилась в нерешительности. Вид этих обожженных, искаженных огнем туш вызывал смешанное чувство отвращения и почти болезненного, голодного любопытства. Мясо. Но такое… другое. Не сырое, не гниющее. Измененное огнем.

Зор, забыв об осторожности, сделал шаг вперед. Его ноздри жадно втягивали этот новый, волнующий запах. Он смотрел на черные, дымящиеся останки с трепетом и почти суеверным предвкушением, чувствуя всем своим существом, что стоит на пороге еще одного открытия. Что делать с этой обугленной плотью, он еще не знал, но его рука уже тянулась отломить кусок. И в этот миг будущее его племени сделало незаметный, но необратимый поворот.

Глава 17: Вкус Пепла и Тепло Угля

Черная, выжженная земля дышала остаточным, влажным жаром. Перед троицей гоминид – Торком, Зором и молодым Клыком – лежали обугленные, искаженные огнем тушки животных. Вид почерневшей, потрескавшейся плоти и запах паленой шерсти вызывали инстинктивное отвращение, но мучительный голод, скручивавший их внутренности, был сильнее.

Торк, как лидер группы, издал низкое, неуверенное рычание, а Клык испуганно прижался к его ноге. Но Зор, ведомый тем же неуемным любопытством, что заставляло его колоть камни, шагнул вперед. Он осторожно отломил маленький, черный, бесформенный кусочек от ближайшей тушки. Он поднес его к носу. Запах был отталкивающим – едкая горечь сажи. Все его инстинкты, отточенные поколениями выживания, кричали: "Не ешь! Это не кровь, не свежее мясо. Это падаль, измененная страшной силой!" Он уже был готов выбросить этот уголек, но остановился. Под горечью он уловил другой, тяжелый, мясной аромат, обещавший сытость.

Он помедлил мгновение под напряженными взглядами спутников и, сделав над собой усилие, преодолев инстинктивное отвращение, отправил кусочек в рот.

Первое ощущение было отвратительным. Но когда его зубы прорвали жесткую, горькую корку, он добрался до самой плоти. Она была не сырой, а какой-то другой – суховатой, но мягкой. Вкус гари смешался с незнакомым, насыщенным вкусом мяса, а тепло, исходящее от него, мгновенно начало согревать его изнутри Его желудок, обычно сжатый от голода, вдруг наполнился приятным теплом, а горло само собой издало низкое, довольное урчание. Это был вкус, которого он никогда не знал, но который его тело мгновенно приняло как нечто правильное и сытное. Торк, видя, что он остался жив, с недоверчивым рычанием подошел и тоже вырвал кусок мяса, жадно его проглотив. Его удивленное урчание подтвердило – это была еда. Странная, но еда.

Торк жестом приказал взять столько мяса, сколько можно унести. Они наскоро оторвали большие, обугленные куски от туш и, нагруженные драгоценной ношей, двинулись обратно. Но когда Торк и Клык уже направились к расщелине, Зор задержался. Его взгляд приковал к себе дымок, поднимавшийся от останков массивного, обугленного ствола того, что когда-то было гигантским, смолистым деревом.

Ведомый любопытством, он подошел ближе. Он с удивлением обнаружил, что земля под слоем пепла была не холодной, а приятно теплой. Это тепло было живым, дышащим, исходящим из самой земли, и от этого казалось почти волшебным. Разгребая пепел, он увидел то, что заставило его сердце забиться чаще: маленькие, темно-красные, подрагивающие огоньки. Тлеющие угли.

От них исходило ощутимое, живое тепло. Зная, что группа ждет его с мясом, но не в силах оставить это чудо, Зор огляделся в поисках 'гнезда' для своей ноши.

Перепробовав и быстровоспламеняющиеся листья, и влажный, гасящий жар мох, он в отчаянии остановился на куске толстой, сухой коры. Она была сухой, но плотной. Теплой, но не хрупкой. Это был не выбор, а действие, рожденное отчаянием.

Он опустился на колени и попытался сгрести несколько угольков на кору краем ладони. Жгучая, острая боль пронзила его пальцы. Он сдавленно вскрикнул и отдернул руку. Огонь кусается. Его нельзя трогать. Урок отпечатался в его мозгу быстрее мысли.

Оглядевшись, он подобрал две тонкие, негоревшие веточки. Используя их как неуклюжие, непослушные продолжения своих пальцев, он осторожно, один за другим, подцепил и перекатил самые горячие угольки на кору. Прикрыв их сверху большим влажным листом, он нес свою драгоценную, дымящуюся ношу, терпя жгучую боль в обожженных пальцах. Он поспешил догонять своих.

Уходил он с пожарища уже другим. В его желудке был вкус новой пищи, а в руках, обжигая пальцы, лежала крошечная, но живая тайна, которая уже начала менять его мир.

Глава 18: Неожиданный Дар Огня

Возвращение разведчиков было встречено сдержанно. Обугленные куски были быстро поделены и съедены, но их хватило лишь для того, чтобы раздразнить голод. Группе пришлось довольствоваться скудными запасами сырых, пресных кореньев.

Зор, однако, был поглощен другим. Он осторожно выложил свои тлеющие угольки, только что принесенные с пожарища, на плоский камень в углу расщелины. Они давали совсем немного тепла, но сам факт их присутствия завораживал. Во время общей трапезы Лиа отложила самый мягкий корень для Малыша на край камня, где сидела. Уставшая и рассеянная, она повернулась, чтобы удобнее устроить ребенка на коленях, и случайно задела корень локтем. Тот скатился по камню и упал прямо на тлеющие угольки, зарывшись в пепел.