Монологи сердца

– Думаю, да. Шанс почувствовать себя великолепно – уже реализован. А остальное… плевать, – пожала плечами Мария. – Нам с тобой не баллы важны. Нам важен свет. И мы в нём побыли. Не мираж – а настоящее.

Они рассмеялись. И в этом смехе было больше победы, чем в любом фанфарах.

Именно в этот момент дверь в закулисье приоткрылась с вежливым скрипом. Никто сразу не заметил – все были заняты снятием перчаток, благодарностями, поиском серёг. Но Нина обернулась первой. А за ней – Мария. И обе замерли.

В проёме стоял он. Тот самый. Светлая седина у висков, костюм цвета тёмного кофе, шарф, аккуратно перекинутый через плечо. Взгляд – прямой. Улыбка – неуверенная, но искренняя. Он держался сдержанно, с тем чуть замедленным достоинством, которое бывает у мужчин, проживших жизнь не торопясь, но с вниманием к выбору.

Он подошёл ближе. На полпути остановился – будто хотел дать им пространство. Но глаза были устремлены только на одну из них. На Марию.

– Простите, что вторгаюсь, – сказал он. Голос – низкий, бархатный, с лёгкой хрипотцой. – Я пришёл сегодня… если честно, поддержать внучку. Она выступала раньше – в ярком номере, с перьями. Я думал: ну, эксцентричность, молодость, игра. Но потом вышли вы.

Он перевёл взгляд на Нину – коротко, с уважением. И снова вернулся к Марии.

– И я… честно? Я забыл, что пришёл не ради вас. Вы не просто выступали. Вы были… центром. Светом. Я думал – бурлеск? Перья, каблуки? Глупость. А увидел – искусство. Сильное. Женское. Глубокое. И вы… вы были его душа.

Мария не успела ничего ответить. Он сделал полшага ближе – очень мягко, не нарушая границ, и с лёгкой улыбкой продолжил:

– Простите за смелость, но… могу ли я пригласить вас после концерта на чашку кофе? Если вы не против. Не как зрителю к актрисе. А… как человеку к человеку.

Мария слегка растерялась. В её глазах мелькнуло удивление, щёки тронул лёгкий румянец. Она взглянула на Нину – и та кивнула. Тихо, с широкой, одобряющей улыбкой.

– С радостью, – ответила Мария. Потом прищурилась и чуть наклонила голову. – А внучка ваша? Не соберётся ли идти с вами на кофе?

Леонид улыбнулся чуть шире, почти озорно.

– Нет, нет. У неё свои дела – девичья компания, какие-то послетанцевальные сборища, эмоции, фотки, шум. Я там уже явно лишний.

Он сделал паузу. Взгляд вновь лёг на Марию – мягко, уверенно.

– А вот с вами – всё иначе. Вы напомнили мне, что иногда в жизни случаются неожиданные повороты. И этот вечер… один из них.

Он слегка поклонился.

– Простите, я не представился. Леонид.

– Мария, – улыбнулась она.

– Я знаю, – ответил он, и чуть тише, почти шёпотом добавил: – До встречи. Я найду вас. Но сначала – обниму победительницу. Маленькую. А вас – чуть позже.

Он ушёл. Легко. Красиво. Так, как умеют уходить только взрослые мужчины, если хотят, чтобы на них ещё долго смотрели вслед.

Дверь за ним закрылась. И на мгновение в закулисье воцарилась та самая тишина – особенная. В которой не нужно ничего объяснять.

Мария ещё стояла с лёгкой улыбкой – как будто ветер только что поцеловал её в щёку. Пальцы касались локона, случайно выскользнувшего из причёски.

Нина подошла ближе, и они обнялись. Не как победительницы. Как женщины, у которых на сердце – лёгкость.

– Ну? – тихо спросила Нина, почти шутя. – Ты ведь пойдёшь?

– Конечно, пойду, – улыбнулась Мария. – Он сказал, что я сияю. Как можно отказаться от кофе с тем, кто это заметил?

– Тогда не опаздывай. Сияние быстро остывает без тёплого взгляда.

Мария рассмеялась. Сняла каблуки, надела удобные туфли. Собрала волосы. Подошла к зеркалу, глянула – и не стала ничего поправлять.

– Я иду как есть, – сказала она. – А ты?

Нина посмотрела на свои руки – в одной блестящая заколка, в другой список участников, исписанный на репетициях.

– А я, пожалуй, прошвырнусь по магазинам. Мне нужен новый шарф. И, может быть, новая чашка. Для нового чая.

– Одна?

– Не совсем. Со мной – я сама.

Они ещё раз обнялись – крепко, по-настоящему, без слов, но со всем, что было между ними. Мария повернулась и направилась к выходу – туда, где уже ждал Леонид. Он стоял чуть в стороне, не торопясь, с тем волнением в глазах, которое выдают только плечи: чуть приподнятые, словно не знаешь, как правильно стоять, когда ждёшь кого-то важного.

А Нина вышла в другую. Туда, где витрины отражают настроение. Где вечер ещё не кончился. Где женщина может идти не к кому-то, а просто вперёд. И под светом фонарей, уже не сценических, а городских, обе были красивы. Разные. Но – наконец-то целые.

13 глава. Вторая молодость

Мария и Леонид шли неспешно, как будто боялись расплескать впечатление от сцены.

Свет фонарей ложился на мостовую тёплыми пятнами. Мария шла чуть сбоку, крепче, чем обычно, прижимая к себе сумочку – будто она и правда защищала её от вечернего ветра. Леонид держался прямо, с лёгкой, почти старомодной вежливостью – как человек, который привык сопровождать даму, но давно не делал этого.

– Вы устали? – спросил он после паузы. Голос у него был низкий, будто с лёгкой бархатной примесью, но без грубости.

– Нет, – улыбнулась Мария. – На удивление, наоборот. Такое чувство… как будто не устала, а наполнилась. Я и забыла, как это бывает.

– Вы были великолепны, – сказал он просто. – Не только на сцене. В каждом движении была уверенность. И жизнь.

Мария чуть смутилась, но не пряталась в ответ.

– А вы… тоже были заметны. Взгляд у вас… внимательный. Я почувствовала его, знаете, даже когда поворачивалась к залу спиной.

Он улыбнулся.

– Я давно не смотрел на сцену с таким интересом. Хотя пришёл… честно сказать, почти по обязанности.

– Внучка? – догадалась Мария.

– Да, – кивнул он. – Моя звёздочка. Ей семнадцать, и она с ума сходит по сцене, гриму и… – он сделал выразительный жест рукой, – блёсткам. Сказала, что если я не приду – она не будет считать выступление настоящим. Вот я и пришёл. А вышел оттуда с чем-то… неожиданным.

– Например? – Мария повернулась чуть ближе, прищурилась.

– С ощущением, что жизнь ещё не закончена. Что она может удивлять. Вы удивили меня. Без игры. Просто – были собой.

Мария чуть покачала головой, и ветер подхватил её голос:

– Я дважды вдова. Думала, уже не умею быть собой. Только "бывшей", "мамой", "бабушкой", "бывшей учительницей", "соседкой по лестничной клетке". На сцене впервые за долгое время я не чувствовала себя "бывшей". Я была просто… Марией. Женщиной.

Он кивнул.

– А я… один. Недавно. Первый раз. Не привык к этому слову – "вдовец". Оно звучит чужим. Как одежда не по размеру. Жена ушла быстро. Мир – стал тише.

Они прошли ещё немного. Молчали. Но это было хорошее молчание. Такое, в котором две души соглашаются: мы похожи. И это не страшно.

Улица вывела их к маленькому кафе. Свет из окон был тёплый, изнутри пахло выпечкой и грушевым чаем. Леонид остановился, открыл дверь и посмотрел на Марию:

– Может, зайдём? Там внутри есть столик у окна. А мне кажется, мы с вами только начали разговор.

Кафе оказалось именно таким, каким и должно быть в таких вечерах. Тихое. Небольшое. С коричневыми абажурами над столиками, ароматом ванили и корицы, и лёгкой музыкой в стиле джазовых послеполуденных пластинок.

Мария и Леонид сели у окна. За стеклом вечер уже совсем опустился на город, убаюкивая улицы мягким светом витрин.

Официантка принесла чайник и две чашки – грушевый, с мёдом и дольками яблока. Печенье – просто так, без заказа. Она будто прочувствовала: эти двое сегодня пришли не есть, а говорить.

– Странное ощущение, – начала Мария, когда они остались наедине. – Как будто мы с вами знакомы лет десять. А ведь только сегодня и встретились.

– Удивительно, да, – кивнул Леонид. – Но, может, это потому, что разговоры между людьми, у которых ничего не нужно изображать, всегда короче путь к доверию. Мы же оба уже не стараемся казаться лучше, чем есть.

Он налил чай, и на его запястье блеснули старые, но хорошо отполированные часы. Мария заметила – не часы, а жест. Аккуратность, уважение.

– А вы всё ещё скучаете? – вдруг спросила она. Слово «жена» не прозвучало, но повисло в воздухе само.

– Каждый день, – честно ответил он. – Не навязчиво. Не с тоской. А как будто в комнате чего-то не хватает. Не предмета – звука. А вы?

Мария кивнула.

– У меня первый муж… ушёл рано. Болезнь. Я тогда ещё была молодая – и глупо верила, что после этого всё как-то само уладится. Но нет. А второй… был добрым. Надёжным. Но… не моим. Мы прожили спокойно. Почти счастливо. Но любовь – это же не только тепло. Это дрожь, неожиданность, смех, будто нечаянный. Вот такой у меня не было больше.

Леонид слушал, не перебивая. Просто держал чашку в руках, глядя на Марию с вниманием, которое редко встречается даже в долгих браках.

– Мы с женой много ругались, – сказал он. – Но всегда мирились. Не потому что надо. А потому что хотелось. Я думал, мне больше не будет интересно ни с кем. Но вы… Вы меня удивили.

Мария смущённо улыбнулась.

– Я сама себя удивила. Никогда бы не подумала, что буду сидеть в кафе после конкурса бурлеска… с мужчиной, который аплодировал мне стоя.

Он рассмеялся. Тихо. С тем самым «м» на конце, которое остаётся, когда мужчина смеётся искренне:

– Никогда бы не подумал, что сценические блёстки могут прилипнуть к сердцу. Но вот сижу. И кажется, они там остались.

Они посмотрели друг на друга и замолчали. Но это была тишина – не пустая. А та, в которой рождается: «А может… всё ещё впереди?»

Мария чуть наклонилась к нему:

– Знаете, у вас такой взгляд… будто вы умеете видеть важное. Даже под блёстками.

Он улыбнулся, глядя в чашку.

– Может, и так. Только не всегда в тех, в ком ожидал бы.

Он отпил чай, положил ложку, и взгляд его стал немного рассеянным – таким бывают глаза, когда говорят не только о людях, но и о привязанности, которую скрыть невозможно.

– У меня дочь хорошая, – начал он. – Очень. Но… всё время работает. То командировка, то график, то «пап, перезвоню». Она ведь не со зла. Просто – время бежит, а у неё всё по часам. Иногда я думаю: неужели мы с ней всё уже прожили? Потолкали детскую качельку – и всё? Теперь только короткие звонки в перерывах между встречами?

Мария слушала, не отводя взгляда. Он не жаловался. Он говорил, как есть.

– Зато внучка – это подарок. Умная. Весёлая. Между нами нет этой драмы поколений. Она всё понимает. Присылает мне открытки. Меми. Да-да, эти самые, в интернете. Смешные, с котами и подписями. А я… смеюсь. И думаю: вот с ней у меня получилось не просто быть дедом. А быть нужным.

Мария кивнула. Словно внутри неё отозвалось то же.

– У меня так же, – тихо сказала она. – Даниэль – младший внук. Такой… живой. Он даже не просто приезжает – он входит в дом, как в место, где ему рады. Своими руками цветы приносит. Слушает мои истории, хотя я сто раз их рассказывала. И говорит, что скучает. Без повода.

Она на секунду задумалась, подбирая слова.

– Есть ещё Марк. Старший. Он… ну, взрослый. Сложный. Вечно в делах. Холоден – не со зла, просто весь из цифр, планов, обязательств. Звонит редко. Почти не приезжает. А я не обижаюсь. Я просто… привыкаю.

Леонид слушал, не перебивая.

– А дочь? – тихо спросил он.

Мария сразу улыбнулась – с теплом. С болью.

– Моя девочка – хорошая. Заботливая. Звонит почти каждый день. Но приехать… У неё слабое здоровье. Частые болезни. И ей самой нужна забота, даже если она старается не показывать. Мы с ней будто в телефонной нити живём. Связь есть, но объятия – только в воспоминаниях. Я понимаю. И всё равно жду. Как мать. Без обид. Просто – жду.

Леонид слегка наклонился к ней. Словно хотел, чтобы она знала: он услышал. И понял. До конца.

Когда они допили чай, когда печенье осталось нетронутым, но разговор – насыщенным, когда паузы стали не молчанием, а подтверждением, что говорить можно было бесконечно – Леонид посмотрел на Марию иначе. Уже не как зритель. И не как вежливый кавалер. Как на женщину, которую не хочется терять из поля зрения.

– Скажите, Мария… – он достал телефон, немного неуверенно, будто спрашивал разрешения на то, что давно решил. – Можно ли… оставить ваш номер? Не навязываюсь. Не с намёками. Просто… Может, мы с вами как-нибудь ещё попьём чаю. Или кофе. Или просто погуляем.

Мария чуть смутилась – не от слов, а от того, как давно никто так не спрашивал. Не «давай запишу», не «подскажи номер», а именно – можно ли. С уважением. С паузой. С местом для «нет», если оно потребуется.

– Конечно, можно, – сказала она. И продиктовала. Без лишних комментариев. Но с улыбкой – такой, какая появляется на губах только тогда, когда внутри вдруг становится тепло.

Он записал. Показал, чтобы убедиться – верно.

– Это вы? – спросил, показав имя на экране: «Мария (та, что сияет)».

– Ах вы… – Мария рассмеялась, прижав руку к груди. – Ну, теперь вы точно получите ответ.

– И я отвечу первым, – сказал он. – Как только захочу снова услышать этот ваш смех.

Она встала. Он встал тоже. Не помогал – просто встал рядом. Не касался. Но был рядом так, что воздух между ними стал чуть ближе.

– Мне пора, – сказала Мария. – Меня ждёт подруга. Она первая узнает, что я сегодня после сцены ещё и… не ушла в тень.

– А я пойду к внучке. Её нужно поздравить. Но сегодня, Мария, вы выступили за двоих. Я это точно запомню.

Они распрощались у дверей кафе – без объятий, без поцелуев, но с тем взглядом, который бывает только у взрослых людей: если сама жизнь нам дала эту встречу – значит, она всё ещё пишет дальше.

Мария вышла на улицу. Пальцы сжимали телефон. Щёки горели – не от румян, а от жизни. И шаги её ускорялись. Потому что где-то там – за парой улиц – ждала Нина. И нужно было скорее поделиться этим вечером, который пах грушевым чаем и начинался с аплодисментов, а закончился – лёгкой надеждой.

Нина открыла дверь ещё до звонка – будто чувствовала: подруга уже у лестницы.

– Ну как?! – спросила она ещё в прихожей, не дав Марии ни раздеться, ни вдохнуть.

– Подожди, дай пальто снять, – смеясь, Мария повесила одежду на крючок и уже в ботинках вошла на кухню. – Сейчас расскажу всё!

Нина поставила чайник, достала два пирожных, которые «случайно остались» со вчерашнего вечера, и села напротив, упёршись локтями в стол, как школьница, готовая слушать сплетни века.

– Ну? – снова спросила она. – Говори уже!

Мария села. И выдохнула.

– Он галантный. Такой… как из фильма. Но не напускной. Настоящий. Говорит красиво, но не перешагивает границу. Глаза – глубокие. И знаешь, Нина… я рядом с ним не чувствовала себя старой. Я вообще не чувствовала себя «в возрасте». Я чувствовала себя – интересной. Живой.

Нина растаяла в улыбке.

– Вот это я понимаю – кофе после сцены! А ты смеялась, когда я говорила: «Ты сегодня сияешь». А ты, выходит, сверкала так, что мужчина забыл о собственной внучке!

– Не забыл! – всплеснула руками Мария. – Он к ней пошёл потом. Он – вдовец. Недавно. С дочерью редко общается – та вечно занята. Но с внучкой дружит. Говорит, что она ему жизнь продлевает. А потом…

– Потом? – Нина нависла над столом, как сыщик.

– Потом мы пили грушевый чай, говорили о семьях, о сцене… И он попросил мой номер.

– И ты?

– Дала, конечно.

– О, Мария… – Нина подалась вперёд, обняла её за плечи. – Я так рада. По-настоящему. Он тебе подходит. Он не хвастается, не давит, он… смотришь на него и понимаешь: с этим человеком можно молчать, не теряя смысла.

– Именно. Ты всё почувствовала. Я не знаю, будет ли что-то дальше. Но знаешь… сегодня он подарил мне вечер, которого я не ждала. И я ему благодарна. Просто за то, что он есть.

Они молчали. На плите закипал чайник. В окне мягко светили фонари. Мария улыбалась, чуть уронив голову. А Нина смотрела на неё с теплом, как на кого-то, кто прошёл сквозь холод и вышел в свет.

Телефон Марии завибрировал на подлокотнике кресла. Она взглянула на экран, и сердце на мгновение сбилось с ритма.

Клара.

Нина сразу уловила перемену в лице подруги:

– Всё в порядке?

Мария кивнула, но прежде чем ответить, уже взяла трубку:

– Алло?

– Привет, – голос Клары был спокойный. Тот самый, немного уставший, чуть хрипловатый, как будто она долго думала, прежде чем набрать.

– Я… хотела спросить, что ты делаешь в выходные.

– В выходные?.. – Мария даже растерялась.

– Пока не знаю. А что?

– Просто подумала… вдруг ты всё ещё ходишь на бурлеск. Хотела узнать, не забросила ли ты это.

Мария рассмеялась – легко, по-доброму:

– Забросить? Да мы с Ниной сегодня выступали. На сцене. С блёстками. С прожекторами. Зал аплодировал стоя. Представляешь?

На том конце – пауза. Тёплая. Неловкая. Но не глухая – светлая.

– Правда? – наконец сказала Клара. – Я рада за вас. Я… тогда, помнишь, сорвалась. Глупо всё вышло. Прости. Мне, наверное, стоило сразу рассказать дома, что я – живая. Что я тоже имею право… быть не только матерью и вдовой. А просто собой.

– Я тебя не осуждала, – ответила Мария. – Я знала, что ты поймёшь – со временем. И я рада, что это время пришло.

Сделала паузу. И добавила: – Хочешь… давай на следующей неделе соберёмся втроём? У меня. Без сцен, без блёсток. Просто чай, печенье и фото. Поболтаем, как раньше.

На том конце – вдох. Тихий. Настоящий.

– Конечно, хочу, – сказала Клара. – Я по вам скучала. Очень. И больше не хочу прятаться.

– Вот и договорились, – мягко сказала Мария.

Они попрощались. Мария медленно положила телефон, посмотрела на Нину.

– Мы снова втроём.

Нина кивнула. А потом, обняв подругу, сказала:

– Ну что ж, теперь у нас есть официальный повод обсуждать чужих кавалеров. И один из них – твой.

Обе рассмеялись – легко, с тем самым девичьим заговором, который не знает возраста.

Мария ушла, оставив после себя шлейф духов и тишину, в которой оставалось только одно – спокойствие. Нина стояла у окна, пока та не скрылась за углом. Потом подошла к телефону, села на диван и, не раздумывая, нажала «позвонить». Анна.

Гудки. Один. Второй.

– Бабушка! Привет! – в трубке зазвучал знакомый голос – бодрый, взрослый, но с тем самым оттенком, который она всегда ждала: тёплый.

– Здравствуй, моя девочка. Как у тебя день?

– Да нормально. Немного устаю, конечно… отчётность, квартал, цифры – бухгалтерия не ждёт вдохновения, – рассмеялась Анна.

– Зато порядок в жизни поддерживает, – улыбнулась Нина. – Ты умница. Как всегда.

– Я хотела приехать, правда… Но не получилось. Снова завал на работе. А билеты, как назло, все раскупили.

– Ничего страшного, – сказала Нина спокойно. – Я сама приеду к тебе. Надо же тебе передать один чудесный лак для волос. Он и блестит, и держит форму. Подходит только тем, кто умеет быть собой.

Анна рассмеялась:

– Тогда он точно мой. Приезжай, бабуль. Только пообещай, что останешься на ночь. А лучше на две.

– Договорились, – мягко ответила Нина. – Обнимаю.

– И я. Очень сильно.

Разговор оборвался, оставив после себя не пустоту – а тихую радость.

Нина отложила телефон. На столе стояла чашка с остатками чая. В окне темнело. И всё внутри было на своих местах.

Пусть многое в жизни не сложилось – но их связь была – крепкая. Незаметная. Но настоящая. И в этом было больше любви, чем в громких фразах.

14 глава. Возвращение без возврата

Мария успела всё. На столе – тёплая скатерть с цветами, два сорта печенья (одно покупное, второе «для приличия» – домашнее), заваренный чай в пузатом чайнике и, конечно, распечатанные фото с конкурса: чуть смазанные, зато с характером.

Она щёлкнула выключателем абажура – мягкий свет наполнил комнату золотистыми тенями. На себе – удобное платье и… фартук. Но не обычный, а с пайетками. Нина, когда увидит, точно поднимет бровь. А Клара – закатит глаза и скажет: «Ну начинается бурлеск в быту».

Но Мария не передумала. Фартук был символом. Тихим, но красноречивым: да, я снова хозяйка. И снова женщина. Одновременно.

Первой пришла Клара. С коробкой зефира и духами, от которых пахло мартом, даже если был октябрь.

– Ух ты, – сказала она с порога. – У тебя тут как на съёмочной площадке. Ты меня случайно не собираешься снимать в рекламе печенья?

– Если ты будешь его есть – да, – парировала Мария. – Проходи. Фартук оценишь потом.

Клара повесила пальто, огляделась.

– Скатерть – новая. Подозреваю, в честь нашего возвращения.

– В честь того, что мы ещё не устали собираться.

– Ну-ну, – Клара уселась. – Осталась только наша танцовщица-почетная – и можно разливать.

В дверь позвонили. Нина. С платком на шее, с подарочной коробочкой чая в руках и с тем выражением лица, которое бывает у человека, готового обниматься, смеяться и пить три чашки подряд.

– Здравствуйте, дамы, – сказала она с театральным поклоном. – Я пришла без пирожных, но с хорошими новостями.

– Проходи. Печенье есть. Ты – наш третий уголок, без тебя разговор не держится, – подмигнула Мария.

Они расселись. Кружки были разные – из тех, что собираются годами. В одной – с голубыми цветами – был ромашковый. В другой – чёрный с бергамотом. Третья ждала Клару.

Фото с конкурса лежали в центре. На них – блёстки, перья, руки в воздухе, улыбки, застывшие в танце.

– Вот это мы… – пробормотала Нина, беря одну.

– Это мы настоящие, – сказала Мария.

И начался вечер.

Пока Нина разливала чай, Мария раскладывала салфетки, а Клара делала вид, что не замечает, как под ней скрипит старый диван, разговор – как всегда – начался ни с чего и сразу обо всём.

– Ну, рассказывай, – кивнула Нина в сторону Клары. – Как твой герой?

– Мой герой… ходит, – торжественно произнесла Клара, делая глоток. – С костылями, важно, как на подиуме. На врача больше не полагается. Всё сам, всё сам. Даже на процедуры без меня ездит.

– Мама ему больше не нужна? – подыграла Мария, притворно хлопая ресницами.

– Именно, – Клара откинулась на спинку. – Видимо, теперь я – просто стиральная машина на паузе. Без функции “обнять и утешить”.

– Ну… – протянула Нина. – Это даже хорошо. Значит, идёт на поправку.

– Да. Но мне всё равно, знаешь ли, немного… непривычно. Вчера говорит мне: «Мам, может, я сам разберусь с едой?» Я села. Сразу. Он сам! А я что? Я привыкла быть необходимой. А теперь – всё. Слезоточивый период объявлен закрытым.

– Ты объявила? – уточнила Мария.

– Да. Официально. Больше не вытираю никому сопли. Ни сыну, ни подругам, ни себе. Теперь я взрослая. И в состоянии, между прочим, отличить жалость от заботы.

– Тогда поздравляем, – подняла кружку Нина. – Добро пожаловать в клуб.

– Какой?

– Клуб женщин, которые устали быть «надеждой и опорой» и теперь просто – пьют чай.

Все рассмеялись. У каждой в этом смехе было что-то своё: у Клары – облегчение, у Нины – благодарность, у Марии – признание.

На столе лежали фото, на коленях – пледы, в чашках – ещё тёплый чай. И вечер был только в самом начале.

– А я, девочки, в выходные поеду к Анне, – сказала Нина, словно между прочим, поправляя платок у шеи. Тон был спокойный, но в нём слышалось: слова подбирались тщательно.

Клара сразу отозвалась:

– В гости? Ну, молодец! Надеюсь, на этот раз без сбоев в расписании?

– Она работает, – кивнула Нина. – Сейчас у них отчётный сезон, всё строго. Но сказала, что найдёт пару часов для бабушки. А я… ну, просто соскучилась.

Она сделала глоток чая. Повисла короткая пауза. Чуть длиннее, чем уместно. Мария кивнула. Улыбнулась. Очень сдержанно.

Анна. Та самая Анна, с которой ее дорогой внук Даниэль ходил за руку, строил планы, носил её куртку на своих плечах и однажды сказал: «Бабушка, кажется, это она». Мария почти поверила. Почти пустила в сердце. Почти привыкла. А потом – Анна исчезла. Не скандалом. Не ссором. Просто – перестала быть. Без слов, без объяснений, как будто никакого «мы» никогда и не было. Даниэль долго не показывал виду, но Мария знала: он болел. А она – тоже болела. Только тихо. И глубже. Потому что так не уходят от того, с кем были настоящими.

С тех пор имя Анны звучало редко. И никогда – просто так.

Но сейчас – это была Нина. Подруга. И Мария знала: если та решила заговорить об этом, значит, не просто так.

Она сделала вид, что всё в порядке.

– Ей привет передай, – сказала Мария. Тон был ровный, почти тёплый. Но слишком идеально ровный. Слишком беззубо тёплый.

А потом добавила – уже чуть тише, но без остроты:

– Главное, чтобы тебе было хорошо.

– Конечно, – Нина кивнула. И чуть отвела взгляд. Она знала. Знала, что Мария держит боль под слоем вежливости. И потому старалась не говорить об Анне лишнего.