Неизвестные

– А?

– Бэ.

– Чего?

– Того. Пойдем покурим.

Потом, как будто опомнившись, новенькая уточнила:

– Ты куришь?

Щеки у Малой предательски запылали. Сказать «нет» и показаться малявкой и лохушкой? Не пойдет. Соврать? Конечно, соврать!

– Бывает, – голос вдруг осип, а щеки задрожали, когда Малая выдавила из себя улыбку.

– Ну тогда пошли.

Чёрт! Страха попробовать сигарету у Малой не было. Но страх быть уличенной во лжи, если она, как дитё малое, закашляется, или, о ужас, ее стошнит, или случится обморок, или что там еще может быть при курении в первый раз, был огромен.

Одноклассницы направились в школьную курилку, а именно в туалет, и шли так, как будто высокая была не новенькой, а самой известной и популярной девчонкой в школе, а низкая – забитым и напуганным изгоем.

У последней в голове все перепуталось.

«Почему она позвала меня? Что ей нужно? Она хочет посмеяться надо мной? Зачем ей это? Курить… О-о-о, ну зачем я соврала? Трусиха, блин! Что сложного сказать «нет, не курю»? Ну вот что? Слабачка! Офигеть, как все пялятся на нас! На нее? Да не, не только на нее, но и на меня. Да, мы выглядим смешно. Дылда переросток и малявка недоросток. Идут вместе… Как подружки… А вот это уже интересно. Да-да, смотрите, я дружу с этой прикольной дочкой главного мента. Если б вы знали, что я иду с ней курить, то вообще офигели бы, да? Сто очков к рейтингу крутости однозначно».

Курившие в туалете у окна девчонки из параллельного класса, увидев вошедших, поспешно повыкидывали сигареты в форточку и вышли.

– Пошлите отсюда, – в приказном тоне сказала главная из них, после чего все стройной шеренгой покинули туалет.

«Вы куда? В чем дело? Да не надо уходить! Что происходит?»

Малая посмотрела на ту, из-за которой очевидно все и сбежали, и увидела редкий случай, та довольно ухмылялась.

– Они меня боятся. Бегут, как крысы.

– Почему?

– Может из-за этого Тёмы, в которого они все влюблены.

– А он походу в тебя.

«Надо обязательно поддерживать разговор, не тупить, не молчать».

– Ему ничего не светит.

Малая не спросила «почему», хотя ей было любопытно.

– На.

Новенькая протянула сигарету из необычной квадратной пачки, которую достала из заднего кармана джинсов. На коробочке читалось «Sobranie». А внутри как длинные конфетки лежали бок о бок разноцветные сигареты. Тонкие детские пальчики потянулись к этим недетским угощениям и вытащили самую яркую палочку – фиолетовую.

«Пальцы что, дрожат? Не позорься, черт!»

Малая перевела взгляд со своих пальцев, неумело сжимающих сигарету, на зажигалку, которой чиркала новенькая. Чиркнула раз, чиркнула два, назад дороги нет… В легкие залетел дым, а потом вылетел изо рта обратно. Малая не закашляла, уже успех. Ее не стошнило, еще один успех. Но голова неприятно закружилась, а в глазах начали прыгать темные пятна.

– Ладно, не мучайся, – дылда забрала сигарету из рук Малой и сделала глубокую затяжку. – Я сама недавно начала. Но если уж курить, то вот такие сигареты.

– Ага.

«Это шанс хоть что-то узнать».

– А почему начала? – спросила Малая.

– Переезд, стресс.

Дым полетел в сторону окна, а серо-голубые глаза внимательно посмотрели на Малую.

«Так вот в чем дело, – подумала она. – Вот почему ты позвала меня. Чтобы задать вопросы про вашу квартиру? Хорошо. Отлично! У меня тоже есть вопросы. Сколько тебе лет? А сколько лет твоему брату? Как вы вообще можете быть в одном классе? Но это фигня. Самое главное, почему вы переехали в квартиру, в которой недавно произошла такая жуть?»

– Ты ведь из двадцать восьмой? Ленинский проспект, дом тридцать три «А», восьмой этаж.

– Ага. Я…

Когда Малая произнесла свое имя, а затем уточнила имя у новой знакомой, та как-то зажмурилась, словно этот обмен личной информацией был ей неприятен. Она лишь добавила после кивка, которым подтвердила свое имя:

– Братья зовут меня Кудрявая. И ты можешь так звать.

– Кудрявая? – не сдержав улыбки, и вопросительно приподняв брови, спросила Малая, внимательно разглядывая то правую, то левую сторону волнистого каре.

– В детстве была кудрявей.

– Это типа кликуха у тебя?

– Позывной, – с упреком отреагировала Кудрявая.

– Что? Что за позывной?

– На войне у солдат позывные. А кликухи у бандитов и зэков.

Что можно было ответить на такое громкое заявление? Ничего.

– А тебя все Малой зовут? Я тоже буду. Если ты не против.

Малая согласилась кивком, но подумала: «Может, и против. Но что я могу с этим поделать?»

– Ладно, пошли, сейчас звонок будет. Потом поговорим. Ты из двадцать восьмой, а я вот из двадцать пятой. Той самой. Интересно, что говорят очевидцы.

Кудрявая посмотрела на одноклассницу, как следователь на допросе, пытаясь по малейшим неосознанным движениям уличить свидетеля во лжи.

– Но я не очевидец. Ничего больше того, что говорили по телеку, я не знаю.

– Да ладно?

«Поймала. Но этого я тебе не расскажу. Я может и выгляжу мелкой и слабой, но я не дура».

– Да, – ответила Малая.

– Разберемся.

«С чем разберемся?»

Ощущения после выхода из курилки были совсем не похожи на те, что были по пути туда. Все эти несколько недель догадки Малой о странных жильцах из двадцать пятой квартиры становились все глупее, вплоть до версии в духе фильма «Люди в черном». И вот теперь появился шанс узнать правду.

Возле кабинета, где у девочек проходил урок, стояли трое высоких парней и шкет. Один из них, самый высокий и крепкий, потрепал его по волосам и силой прижал к себе, схватив за шею. Похоже это было проявлением братской любви, потому что шкет улыбался.

Остальные двое ребят молча стояли, засунув руки в джинсы. Один был очень серьезен. А другой… Другой был похож на рок-звезду в своих рваных и исписанных фломастером джинсах и балахоне с изображением лидера группы «Nirvana». Он и сам походил на подростковую версию Курта Кобейна, который смотрел печальным взглядом с его балахона.

Все поприветствовали сестру молчаливым кивком и двинулись прочь от кабинета. Проходя мимо девочек тот, что был в балахоне, задержал взгляд на новой знакомой Кудрявой.

– А это что за малой пацан? – спросил он сестру.

– Это девчонка, дурак, – ответила Кудрявая.

– Девчонка? Значит не малой, а малая.

Малая с покрасневшими щеками провожала взглядом парня в балахоне.

– Будет твой позывной, вот увидишь, – без каких-либо эмоций сказала Кудрявая и зашла в класс.

***

Февраль-март 1999 года

В тот холодный февральский понедельник Малая впервые оказалась дома у Богдановых. Ей было очень не по себе, но она старалась держаться спокойно. Делиться информацией о случившемся в двадцать пятой квартире с ее новыми жильцами она не стала, сказала, что ничего толком не знает. Самоубийство и всё, что тут добавить?

Новые знакомые тоже не спешили откровенничать. Все, что Малой удалось выяснить в тот день, так это то, что Кудрявой было всего тринадцать, а четырнадцать должно было исполниться в сентябре. Просто всего за одно лето из маленькой девочки она превратилась в девушку и теперь выглядела старше своих лет.

Поначалу Малая держалась настороженно со своими соседями, но чем больше она общалась с детьми полковника, тем крепче становилось их знакомство, которое стало перерастать в дружбу.

Они общались в школе, курили в подъезде после уроков, сидели у Богдановых дома, бывало, гуляли по заснеженному городу в тихую погоду. Чаще всего они ходили к Долгому озеру8. Шли дворами, иногда заходили в подъезды, чтобы погреться и покурить, старшие порой выпивали на троих по бутылке какого-нибудь крепкого алкоголя, запивая его разведенным в полторашке с водой Юпи или Зуко9.

Пару раз ребята сходили на Драмак10. Но там всегда собиралось слишком много народу, а это Богдановым не очень нравилось. Малая же чувствовала себя невероятно крутой вместе этими ребятами, которые почему-то так легко и просто приняли ее в свою компанию.

– На войне у всех позывные, – рассказывал тот, кого называли Бесстрашным, но порой сокращали до Беса. – Пусть Малая будет твоим позывным. Оставь свое имя для другой жизни – семья, школа и прочее. А здесь свои правила.

– Война не только в Чечне, она везде, – добавил его брат с позывным Главный.

О Чеченской войне говорили по телевизору постоянно, и это было чем-то очень страшным. Как-то Малая с дуру посмотрела несколько минут начала фильма «Чистилище»11, и сразу пожалела об этом после того, как увидела на экране реалистичные кадры убийства молодого солдата.

«Телевизор – дрянь, – подумала она. – А война – истинное зло».

Малая помнила, как суетились родители, готовые сделать, что угодно, лишь бы ее брат поступил в университет и получил отсрочку от службы в армии. Но он справился с экзаменами и без их помощи.

Главный и Бесстрашный были близнецами, но такими, которые не похожи внешне. Главный – высокий, худой и с синими глазами. Очень серьезный, всегда сосредоточенный.

Бесстрашный в свои шестнадцать был выше и крепче всех сверстников, да и многих взрослых мужчин. Можно было предположить, что он станет похож на полковника Богданова. И, как это часто бывает с сильными людьми, Бес был добрым. Как бы забавно это не звучало.

Позывным младшего был Чокнутый. Иногда его называли Чаки, как жуткую куклу из ужастика. Малая не ошиблась, когда решила, что катастрофы в школьных кабинетах были все-таки его рук дела, а не сестры. Это, конечно, удивляло, но не то, чтобы шокировало.

«Странных людей не удивляют странности». Такая мысль пришла Малой в голову, и она записала ее в свою тетрадь для заметок.

Ей не очень хотелось называть этого странного мальчика Чокнутым. Это звучало слишком грубо. Да и жуткое Чаки ему не подходило. Малой хотелось дать ему какое-то ласковое прозвище: «особенный», например, или «чудесный», да хотя бы просто «чудной».

Но Чокнутый мало занимал ее мысли, несмотря на свои удивительные особенности.

Того, кто целыми днями не выходил у нее из головы, звали Белый… Цвет его волос был таким же как у Кудрявой, пепельно-белым. Волосы были длинными, как у Курта Кобейна, и очевидно они редко встречались с шампунем.

У него была ужасная манера пристально смотреть на людей. У Малой покраснели щеки, и ладони вспотели от этого его взгляда, когда Кудрявая первый раз привела ее к себе домой.

Вернувшись в тот понедельник домой, Малая быстро прошла в свою комнату, упала на разложенный диван, и долго смотрела в потолок, пытаясь справиться с эмоциями.

В ее голове крутились варианты, как бы она могла ответить на то обидное замечание про «пацана», сказанное Белым в школе, но ничего путного на ум не приходило.

И хоть она и злилась на этого парня, но в то же время испытывала непреодолимое желание снова увидеть его. И пусть он опять смотрит на нее также пристально. Пусть. Это страшно, но в тоже время поразительно приятно.

И ей хотелось украдкой рассмотреть Белого получше. Его светлые ресницы, длинный нос, бледные губы, ямочку на подбородке, пульсирующую вену на шее, худые руки с тонкими запястьями, на дороги вен, бегущих по этим рукам.

Белый не просто напоминал Малой Курта Кобейна, он был музыкантом, как и остальные Богдановы.

Главный играл на гитаре, а Бесстрашный был барабанщиком. У них дома реально была ударная установка. Она стояла в зале, как и синтезатор Чокнутого. Правда играть на ударных разрешалось только днем, чтобы не злить соседей.

Близнецы исполняли песни «Кино», «Сектора Газа» и «Гражданской Обороны».

А вот песню Янки Дягилевой «Я повторяю десять раз и снова, никто не знает, как же мне…» пела Кудрявая. Разговаривала она как будто с трудом, но когда пела, ее голос звучал как-то гипнотически.

Белый мог сыграть на гитаре любую песню Нирваны, даже не самую известную, причем на электрогитаре – такой красивой, красной с золотистыми струнами. Он называл ее «моя джин тоника». Как Малая потом узнала, гитара была выпущена фирмой, которая так и называлась – «Тоника».

Больше всего она любила песню «Oh, me» из «Unplugged in New York»12. Малая как завороженная смотрела то на пальцы Белого, которые перебирали струны, то на его кадык, который двигался, пока он пел. А стоило ему закрыть глаза, как она начинала считать его ресницы.

– Вообще это не их песня, – сказал как-то Белый. – Это группа «Meat Puppets»13. А «Nirvana» просто перепела. А хочешь я что-нибудь из «Cranberries» сыграю? – вдруг спросил он у Малой.

Она стыдливо опустила глаза после неловкого пожатия плечами.

– Или лучше вот это?

И тогда Белый спел припев из песни «Восьмиклассница» группы «Кино». Щеки Малой тут же зарделись. Она слабо улыбнулась в ответ, надеясь, что никто не обратил внимание на то, как она покраснела, и, главное, чтобы этого не заметил он. Белый…

***

Несмотря на то, что Малая сблизилась с Богдановыми, она по-прежнему мало что знала о них.

Кто они друг другу все-таки? Пятеро разных детей от отца, на которого никто из них не был похож. А может они все похожи на мать? Где она тогда? Или у них разные матери? Тогда где они?

Пару раз Малой довелось столкнуться с полковником воочию, и у нее задрожали внутренности от присутствия рядом этого человека.

Дети относились к отцу с каким-то преклонением, отчего Малой почему-то становилось еще страшнее.

Ее любопытство все росло, и желание узнать правду о друзьях становилось все сильнее, но смелости задать прямые вопросы не прибавлялось. Пока не наступил канун ее дня рождения.

– Седьмого марта? Ну что ж, обязательно отметим. Напьемся нахрен.

Вот так вот все просто было у Кудрявой.

«Напьемся так напьемся. С курением справилась, хоть и не кайфово это. С алкоголем тоже справлюсь. На Новый год родители наливают немного шампанского. Вкусно, в голове потом приятно как-то. Так что, без проблем. Выпью, стану смелее и узнаю, наконец, всю правду».

О дне рождения Кудрявая невзначай спросила, когда они вместе с Малой смотрели фильм «Колдовство»14.

«Нам нужно еще двоих девчонок, а то одни пацаны вокруг», – сказала тогда Кудрявая. А потом вдруг добавила: «А когда у тебя день рождения?»

Седьмое марта выпало на воскресенье. День выдался солнечным и теплым, всего минус двадцать пять градусов. Папа по традиции подарил дочери букет тюльпанов. Несмотря на то, что город был расположен за полярным кругом, и ничего в этой земле не росло, цветы приплывали и прилетали с Большой земли к международному женскому дню.

Папа привычно поцеловал Малую в нос, а мама – в обе щеки. Подарок родителей – золотые серьги с парой прозрачных камушков – сразу же был вдет в уши. С ними Малая стала больше походить на девочку.

В тот день она впервые задумалась о том, как много на самом деле есть в ее жизни. Целых два родителя. Нормальная семья. Дом и достаток. Но, как только Малая оценила по достоинству все блага своей жизни, то сразу же поняла еще кое-что, более важное. Ей этого недостаточно! Это скучно! Это не интересно вот ни капельки! О простых людях с обычными жизнями не пишут книги, не снимают фильмы, о них никто не помнит, их никто не знает. Малая поняла, что такая вот нормальная жизнь не для нее.

Другое дело Богдановы…

Время тянулось невыносимо долго. Казалось, три часа дня никогда не наступят. Нетерпение Малой зашкаливало, и ничто не могло ее отвлечь от мыслей о предстоящем вечере. Ей исполнилось тринадцать, у нее есть друзья, и не простые, а крутые друзья, она выпьет, она будет курить, она будет веселиться, она узнает правду.

Седьмого марта полковник Богданов уезжал в командировку на две недели, и вся квартира должна была остаться в распоряжении его детей. Главный оставался за главного.

– С Днем рождения! – низкий бас прозвучал совсем не празднично, хоть полковник и постарался улыбнуться, когда Малая прошла в прихожую, где собралась вся семья Богдановых.

– Спасибо, – тихо ответила она.

– И тебя еще раз, сынок, – повернулся полковник к Чокнутому.

«В смысле? Что значит «и тебя»? У него тоже день рождения? И почему мне не сказали? Так может и сборище это из-за Чокнутого, а я так, постольку поскольку? Почему не сказать то? О-о, только не надо краснеть, блин».

– Я как всегда рассчитываю на тебя, – сказал отец Главному.

– Так точно, – ответил он.

– На днях заедут Сергей с Верой, проведают вас. Сестры Берг тоже рядом.

«Значит, эти старые ведьмы правда знакомы с полковником», – подумала Малая, услышав про сестер.

– Когда вернешься? – спросил Бес.

– Через пару недель, может позже.

– Будь осторожен, – хором сказали дети.

– Спасибо. И вы.

«Куда он едет то? Причем тут осторожность? Ну сегодня вы мне все расскажете! Промолчали про днюху Чокнутого, но остальное я узнаю!»

Стоило двери захлопнуться с тяжелым грохотом Кудрявая взяла Малую за руку и повела на кухню. Все гуськом, а Белый еще и тащил магнитофон, двинулись следом.

На кухне был накрыт скромный стол. Посередине стоял торт «Наполеон», как сердцевина цветка, а по кругу, как его лепестки, расположились шесть красных кружек в белый горох.

На секунду воцарилось молчание. И тогда Бесстрашный залез в шкафчик под раковиной, с гордостью выудил оттуда литровую бутылку водки, которую с громким стуком водрузил в центр стола, отодвинув праздничный торт, и сказал:

– Ну что! С днем рождения, мелюзга!

Глава IV. СЕЙЧАС. Паника, похороны, предки и глюки

9 января 2024 года

Инга не помнила, как оказалась в школьном туалете в одной из кабинок. Как будто свет в голове погас, и заработал запасной генератор, который и дал ногам сигнал бежать и прятаться. Когда картинка перед глазами немного прояснилась, Инга поняла, где находится. Она внимательно разглядывала похабный рисунок на дверце, пытаясь прийти в себя. Инга знала, что с ней происходит, это было не впервые. Паническая атака.

Скулы у нее свело, в ногах и руках словно копошились злобные ёжики, а сердце казалось зажатым в металлические тиски. Было тяжело сделать вдох, в горле как будто застрял один из этих ёжиков, у которого вместо иголок были металлические гвозди. Преодолевая боль, Инга все-таки вздохнула, совсем тихонько, потом чуть глубже, потом еще. Нужно было успокоиться, вспомнить, что ощущения приближающейся смерти не настоящие, это обман, идиотская реакция мозга, на самом деле она не умирает. Инга очень даже жива. В отличие от Егора… Егор погиб. Как же так?

Сердце так сильно забилось, словно захотело вырваться из тела, к горлу подступила тошнота, и Ингу вырвало. Она только успела немного отдышаться, когда раздался стук в дверь.

– Инга, это Надежда…

Тут у Инги так засвистело в ушах, что она не расслышала отчества.

– Я – школьный психолог. Ты в порядке? Тебе нужна помощь?

«О да! Еще как нужна! Только я не могу и слова сказать», – думала Инга, готовая расплакаться.

– Прости, я вижу, что дверь не заперта. Я открою ее, хорошо? Извини, если что, но мне нужно все-таки ее открыть.

Только когда Инга увидела перед собой психолога, она осознала, что сидит на грязном полу. Надежда как ее там присела на корточки и внимательно посмотрела Инге в глаза, взяв ее за руки. Она что-то говорила, успокаивала, а Инга словно тонула в мутной воде, и ничего не понимала.

«Нужно зацепиться за что-то…»

Это Инга смогла услышать и последовала совету незамедлительно, зацепившись за необычные глаза психолога. Они были разного цвета – один зеленый, другой голубой. И чем дольше Инга в них смотрела, тем легче ей становилось. Наконец она услышала в своей голове что-то похожее на хлопок, после чего паника отступила.

– Ну все, – сказала Надежда. – Поднимайся. Давай-давай. Это, конечно, большое потрясение, увидеть такое. Мозг реагирует по-разному. Но все будет хорошо.

Поднявшись на ноги, Инга стала выше психолога на полголовы.

– Спасибо, – выдавила она из себя.

Ей хотелось уже сказать, что дело не в обнаруженном трупе, а в том, что единственный нормальный человек в ее жизни погиб в аварии, когда в туалет зашли несколько школьниц.

– Пойдем, – сказала психолог и, положив руку на спину Инге, вывела ее в коридор.

Инга сразу же увидела Кирилла, который встретился с ней настороженным взглядом. Он был не один. Рядом стояли его младший брат и еще один парень. Инга сразу поняла, что это Герман. У нее что-то кольнуло в сердце, когда он повернулся и посмотрел на нее.

– Ты всегда можешь ко мне обратиться, – послышался рядом голос психолога. – Хорошо? Инга?

– А? – она повернулась к Надежде. – Да. Хорошо. Спасибо вам.

– Ты точно в порядке?

– Да-да. Спасибо.

Инга направилась к ребятам, которые смотрели на нее, но думала о Егоре, о маме. Ежики опять побежали по телу, знаменуя волну нового приступа панической атаки.

«Надо за что-то зацепиться», – вспомнились слова психолога. Инга снова выбрала глаза другого человека, но уже через мгновение пожалела об этом. Из-за синих глаз Германа у нее внутри что-то сжалось, как будто завязалось в тугие узлы. И такого за свои шестнадцать лет Инга еще никогда не чувствовала.

***

– Покажи её, – сказал Герман, когда они наконец выбрались из школы и отошли на приличное расстояние от здания.

Инга достала карточку со списком имен из кармана брюк и протянула ее Герману.

Они даже толком не поздоровались и не познакомились, когда этот пятый из списка дал команду выбираться из школы, чтобы обо всем поговорить. Очевидно Кирилл успел многое рассказать и Герману, и своему брату Ярославу, пока Инга переживала паническую атаку в туалете.

Герман несколько секунд всматривался в карточку, столько же он вглядывался в нее, когда перевернул. Инга с Кириллом посмотрели друг на друга. Про то, что на обратной стороне может быть что-то важное, они не подумали.

– Погнали. Есть разговор.

Герман пошел прочь от троих ребят, обескураженно смотрящих ему в спину. Он почти сделал шаг на пешеходный переход, когда Инга одернула его за куртку и резким движением вернула себе улику, которую тут же положила в карман куртки.

– Я никуда не пойду. Мне надо к матери.

– Что? К матери? Есть что-то важнее этого? – Герман махнул головой в сторону ее кармана.

– Мой дядя в аварии погиб, мне надо к маме в больницу.

– Дядя погиб? – Герман удивленно поднял брови.

– Что? Когда? – спросил Кирилл.

– Сегодня.

Инга поняла, что телефон по-прежнему на беззвучном, и решила, что мама наверняка окончательно сошла с ума.

– Ну и денек у тебя выдался, да? – сказал Герман.

– Мне надо идти, – нерешительно ответила она.

Да, ей надо к матери, но нельзя же уйти просто так.

– Ладно, – сказал Герман. – Соболезную. Но нам надо будет поговорить об этом, – он снова махнул головой на карман Ингиной куртки. – Давайте обменяемся телефонами, что ли.

– Говори сейчас, – сказал Кирилл.

– Я вообще не понял, зачем вы забрали это? – ломающимся голосом сказал Ярослав. – Почему не отдали полиции? Это же глупо! Давайте, пока еще здесь, вернемся, отдадим.

– Короче, мне пора, я пошла, – Инга сделала вид, что пропустила сказанное Ярославом мимо ушей, потому что она не собиралась никому ничего отдавать.

– Вы слышали? – настойчивее добавил Ярик. – Давайте отдадим это полиции!

– Послушай, мой отец с полицией связан, – сказал ему Герман. – Надо будет, расскажем ему.

– Как связан? – задал вопрос Кирилл.

– Он следователь, вот как.

Герман опустил глаза на карман Инги и сказал, понизив голос:

– У меня есть такие же… Такие же карточки.

– С именами? Нашими именами? – спросил Кирилл.

– Нет. Леда, – Герман сглотнул, – писала мне записочки всякие на таких вот штуковинах. Я хотел эту сравнить с ними. Они дома у меня. Но, – он посмотрел на Ингу, – так понимаю, эту ты присвоила себе с концами?

Инга не ответила. Она просто продиктовала свой номер телефона, потом еще раз, чтобы все точно записали, и бросив всем «на связи», решительно зашагала прочь. И только тогда она, наконец, собралась с духом и позвонила матери, правда думала она только о том, смотрит ли Герман ей вслед.

***

13 января 2024 года

Глядя на выкопанную могилу, в которую вот-вот должен был опуститься гроб с телом Егора, Инга представляла, как окажется дома, упадет на кровать и расплачется, включив «Tomhet» от Burzum15. Эта была музыка, о которой не слышал ни один из ее сверстников, да и в принципе не так много людей о ней знало. Но Егор… Егор знал. Он очень любил музыку, самую разную, в том числе такую необычную. «Слово «Tomhet» в переводе с норвежского означает «пустота», – однажды рассказал Егор. – Как удивительно можно передать пустоту музыкой, да?»

Без него действительно стало пусто. Как теперь жить то? Без единственного нормального человека, который помогал им с матерью держаться на плаву.