Неизвестные

Это был новенький, сосед, Кирилл.

«А ты что здесь делаешь? Отпросился с урока?»

– Там… Труп… – с надрывом выдавила Инга.

***

– Чё???

Инга нервно закивала.

– Чёрт… Кто?

Инга хотела сказать, но казалось, разучилась говорить. К тому же перед глазами стоял этот образ. Мертвая девушка в белой рубашке с кармашком на груди, а из него торчит… Черт! Что это было?

– Надо кого-то позвать, – произнес Кирилл. – Погнали!

Он хотел взять Ингу за руку, но она резко отпрянула и двинулась обратно в туалет.

– Эй… – прошептал Кирилл, пригнув голову, словно за ними мог кто-то следить.

Недолго думая, он решительно последовал за одноклассницей.

Инга сидела на корточках перед раскрытой кабинкой и протягивала руку к тому, что скрывалось за дверью.

– Что ты делаешь? Надо кого-то позвать… О-о-о, чёрт!

На полу, широко раскинув ноги, согнутые в коленях, сидела девушка. Старшеклассница. Руки по швам, внутренние стороны ладоней смотрят в потолок. Крови нет. Неестественно белое лицо. Темно-карие, почти черные глаза широко распахнуты, рот с такими же неестественно бледными губами раскрыт, словно она вот-вот заговорит. На лице испуг.

Девушка была одета в плиссированную клетчатую черно-белую мини-юбку, на ногах в черных капроновых колготках кеды Converse, у кипенно-белой рубашки с длинными рукавами кармашек на груди. Именно то, что торчало из него, и заставило Ингу вернуться. Ведь она увидела свое имя, написанное белым по черному. Инга осторожно вытащила этот предмет из кармана мертвой девчонки, вскочила на ноги и отпрянула.

Инга и Кирилл смотрели на черную карточку, похожую на игральную пластиковую карту, плотную и шершавую. На ней в столбик белыми чернилами красивым ровным почерком были написаны имена: Инга И., Искра Л., Кирилл Т., Ярослав Т., Герман З. Рядом с Германом грустный смайлик: двоеточие, тире, скобка вправо. Какая-то черточка была на последней строке, словно кто-то начал писать, а потом его резко прервали.

Наконец, Инга и Кирилл посмотрели друг на друга.

– Какого хрена? Что это? – Кирилл заговорил первым. – Твое имя. И… Твоя фамилия на И? Ильинская?

– Ага.

– Потом какая-то Искра́.

– И́скра, – поправила Инга. – Имя такое.

«И я знаю одну Искру. Дочь Егора от первого брака. И ее фамилия начинается на Л».

– Дальше мое имя, а потом имя моего младшего брата. Т. Наша фамилия Турбины. Что за хрень? Герман какой-то. И загогулина какая-то. Какого? Что это? Что?

Кирилл задавал Инге вопросы таким тоном, будто был уверен, что она точно должна знать на них ответы.

– Ты знаешь ее? – спросил он чуть спокойнее, на что Инга покачала головой.

Когда дверь туалета открылась, они оба прижались к стене. Инга засунула найденную карточку в задний карман своих брюк, на что Кирилл спросил шёпотом:

– Ты что творишь?

Но Инга никак не отреагировала. Она и сама не знала, что творит.

– Так-так, – произнесла вошедшая в туалет учительница младших классов. – И что это вы тут делаете?

Инга и Кирилл одновременно показали на то, что скрывалось за кабинкой, после чего учительница сначала взвизгнула, потом ахнула, а затем, схватив ребят за локти, силой вывела их из туалета, а сама побежала за помощью.

***

В кино такие происшествия выглядят иначе. Может антураж и атмосферу создает качественный саундтрек? Под усиливающийся звук басов и барабанов нервы зрителей натягиваются до предела. В реальности же все оказалось каким-то буднично серым. Полиция, скорая, тело на носилках, побледневшие учителя, перешептывающиеся ученики, гудение в коридорах, скупые вопросы полиции. Все как-то скомкано, уныло, холодно.

«Наркота, а что еще это может быть?… А вдруг ее убили? Вроде кровь была… Да не, кажется при ней таблы были. Суицид, вот увидите. Из-за какого-нибудь пацана…»

Инга слушала эти домыслы и поражалась, как быстро эта история обрастает несуществующими деталями. Во дают люди.

«Что ты делала в туалете во время урока? – спросил полицейский, когда Инга зашла в класс, который отвели для допросов. – Сколько было времени?… Что ты сделала дальше?… Ты знала погибшую?.. Что-то необычное замечала в школе?… Есть что добавить?»

На все вопросы Инга отвечала правдиво, но кое-что все-таки утаила.

Она и себе не могла объяснить, почему забрала эту карточку, почему не сказала о ней полицейским. Может, из головы еще не выветрились все эти оккультные истории, магические ритуалы, гадания и предсказания, символические артефакты, шабаши ведьм, инквизиция и тайные общества, про которые она читала, пока работала над докладом по истории.

Удивлялась Инга и своей собранности в сложившихся обстоятельствах. На нее это было не похоже. Ее могла выбить из колеи любая мелочь. А тут такое! Может, дело в черной карточке, которая прожигала задний карман брюк? Любопытство, интерес, тайна – может, это придает ей сил? Делает её такой… Особенной.

На ум пришел образ кукловода, управляющего макетом мира. Вот он сидит, поставив локти на стол, его десять пальцев то касаются друг друга, то отдаляются. Он смотрит на фигурку Инги и неожиданно решает выделить ее из огромной массы остальных. Кукловод берет флакончик со сверкающей жидкостью внутри, набирает оттуда пару капель в пипетку, и аккуратно, как хирург или ювелир, отправляет капельки прямо на голову выбранному человечку. Вуаля. Теперь Инга особенная.

Или просто дело в том, что у нее наконец появилась какая-то цель? Что-то конкретное, требующее каких-то определенных решений и действий, а не вот это вот вялотекущее не понятно что под названием «жизнь».

В какой-то момент Инга и Кирилл наконец оказались вместе после всех допросов.

– На, – Кирилл протянул ей телефон. – Пока ты была у ментов, тебе кто-то из девчонок хотел отдать. Я сказал, что передам.

– Спасибо, – Инга взяла телефон и нажала на боковую кнопку, чтобы его включить.

– Пошли куда-нибудь поговорим об этой карточке. Она у меня из головы не выходит. Это полный…

– Ты о ней рассказал? – перебила его Инга. – Полиции.

– Нет, – ответил Кирилл, нахмурившись. – Не знаю, почему, – он посмотрел Инге прямо в глаза, – честно говоря.

– Ладно, пойдем.

Инга смотрела на экран телефона, который все никак не загружался, когда услышала от мимо проходящих учителей то, что заставило их с Кириллом остановиться.

– Герман в школе? Захаров Герман. Кто-нибудь видел его? Вот с кем надо поговорить в первую очередь. Они же с Ледой встречались, кажется.

– В школе. Я его видела. Скоро приведут, значит.

Инга с Кириллом переглянулись и кивнули друг другу. Планы меняются, обсуждение подождет. Нужно увидеть этого Германа и дальше понять, что делать с этим списком имен.

– Да вон же он…

Но Инга не успела увидеть Германа. Её телефон наконец включился, и град прилетающих сообщений просто сбил ее с толку. Она поторопилась перевести телефон в бесшумный режим, зашла в WhatsApp и увидела десятки пропущенных звонков от мамы, столько же голосовых сообщений и несколько текстовых, промелькнувших между ними. И вот тогда от собранности Инги не осталось и следа.

«Срочно позвони! Авария! Егор погиб! Егор умер! Я в больнице! Срочно приезжай сюда! В ЦГБ!»

– Эй, ты чего? Ты как?

Голос Кирилла звучал откуда-то издалека, хотя он стоял рядом.

Инга почувствовала, как начинают подкашиваться ноги. Перед глазами все стало расплываться, пока не стало совсем темно, словно в ее голове кто-то выключил свет.

Глава III. ТОГДА. А это что за малой пацан?

Январь-февраль 1999 года

Раскинув руки и ноги, как звезда, она лежала на снежном холме, глядя в темно-фиолетовое небо. Было позднее утро, но полярную ночь мало заботили времена суток. Не позволять солнцу прийти к людям – такова была ее миссия.

На улице было тихо, ветер отдыхал, медленно прогуливаясь по земле, мороз, хоть и колючий, не злился, всего лишь пощипывал щеки и щекотал нос. Людей совсем не было, свет в окнах домов мало где горел, все отсыпались после празднования нового тысяча девятьсот девяносто девятого года. В такие тихие минуты уединения только и оставалось размышлять о книгах, которые прочитаны, мечтать о книгах, которые хотелось написать, думать об удивительном и интересном будущем, которое обязательно должно наступить, когда начнется взрослая жизнь, мечтать об успехе, о любви… Безмятежность нарушал только пёс, который носился по двору с высунутым языком, изредка подбегая к лежащей на снегу девочке, врезаясь мокрым носом в замерзшую щеку, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

Кобель немецкой овчарки по кличке Стэйер был уже стар, но в его глазах горели искорки юношеского задора, лапы были сильны, шерсть блестела. А уши у этого породистого красавца пахли мёдом: нежный, сахарный, цветочный аромат. Но так казалось только девочке, раскинувшейся на снежном холме и наслаждающейся безлюдностью и тишиной первого утра наступившего года.

Глядя в темное небо, она думала не только об удивительной жизни, что ждет впереди, но и о том, как ей живется сейчас. Через пару месяцев ей должно было исполниться тринадцать, но выглядела она совсем еще ребенком. В классе ее называли Малая. Она была не только младше всех, потому что пошла в школу в шесть лет, но и ниже всех по росту. К этому прозвищу она привыкла и почти не обижалась.

После того, как Малая увидела фотографию группы «Cranberries»7 с альбома «No need to Argue», у нее появилась навязчивая идея взбунтоваться, выделиться из толпы. С восхищением глядя в загадочное лицо певицы, она ощущала какое-то родство, единение, в животе что-то покалывало от предвкушения каких-то невероятных событий в жизни, мечтаний о будущем успехе, о том, что она непременно сделает что-то важное, что-то большее, чем делают обычные люди. Внешнее сходство с кумиром придало ей уверенности и сил на смелый поступок, и за пару дней до Нового года Малая вытряхнула деньги из копилки, сходила в парикмахерскую, потом в магазин за пачкой осветляющей краски, и финальный штрих – заперлась в ванной, размазав по голове неприятно пахнущую жижу. Вернувшись домой с работы, родители не узнали дочь. С короткой стрижкой она стала похожа на мальчика, а с неровным жёлтым цветом волос – еще и на странного мальчика. Смелость Малой родители не оценили. Отец покачал головой, а выражение маминого лица говорило о том, что ей не нравится, как теперь выглядит ее дочь.

Кто точно оценил бы этот поступок, так это брат. Но он закончил школу в прошлом году и уехал, поступив на механико-математический факультет государственного университета Ростова-на-Дону – города, где жили многочисленные родственники родителей. Собственно брат и подарил ей кассету «Cranberries», а потом еще и отправил в одном из писем вырезку из какого-то журнала об этой группе, когда понял, что сестре понравилась и сама музыка, и необычный голос вокалистки. В той статье была фотография с альбома «No need to Argue». Худенькая девушка в черном костюме и белой футболке сидела в окружении троих музыкантов и смотрела куда-то в сторону. Её высветленные волосы были подстрижены под мальчика. Идея сделать то же самое загорелась в мозгах Малой как лампочка.

Продолжая валяться на снегу, она думала о том, как отреагируют на ее неординарный шаг одноклассники, да и вся школа. Среди сверстников она не знала ни одной девчонки, кто осмелился бы сделать такое со своими волосами. Среди старшиков было несколько неформалов: ребята с длинными волосами в рваных джинсах, девчонки с красными или черными волосами и очень ярким макияжем. В голове вырисовывалась идиллическая картина. Эта компания при всех одноклассниках говорит ей: «Ну Малая, ты крутая!» Парни дают пять, девчонки просто почтительно кивают. И это признание со стороны крутых ребят из школы видят все.

Здравый смысл подсказывал, что такому не бывать. Но где мечты, а где здравый смысл?

Размышления Малой нарушил звук мотора и скрипа снега под колесами въехавшего во двор автомобиля.

Она поспешно встала, чтобы никто не решил, что ребенок напился в усмерть на Новый год и валяется трупом. Малая как будто смотрела в другую сторону, но на самом деле косила глаза на машину, отряхивая толстенными варежками теплую дубленку и поправляя шапку, съехавшую на глаза.

Двери черной машины, большой, похожей на «Газель», открылись. С водительского места вышел мужчина в огромной енотовой шапке. С пассажирского выбрался не человек, а просто шкаф какой-то. Мужчина здоровенного роста и с широченными плечами был одет в милицейскую дубленку. Тут Малая не смогла удержаться и все-таки повернулась. Она узнала этого мужчину, его показывали как-то по телеку. Главный мент в городе. Любопытство стало усиливаться в геометрической прогрессии.

Средняя дверь машины плавно съехала в сторону. Из автомобиля вышла женщина, а за ней пятеро подростков – четыре пацана и одна девчонка. Все были высокими, кроме одного мальчика, видимо самого младшего.

– Давай, Сергей, спасибо, что подвез. И тебе, Вера, – сказал здоровенный мужик, когда пожимал руку енотовой шапке, а женщине он просто кивнул.

У мужика из телека был очень громкий и низкий голос. Малая подумала, что с таким басом он, наверное, не умеет шептать.

Некоторые из стоявших гурьбой детей посмотрели в сторону девочки с собакой, и тут же отвернулись, когда женщина стала каждого из них обнимать.

Машина еще не успела отъехать, когда пятеро детей зашли в подъезд вслед за мужчиной в форме. Автомобиль дал газу и скрылся за домом, когда в одном из окон восьмого этажа загорелся свет. Вот тут Малой стало не по себе. Это был ее этаж. А свет загорелся в квартире, в которой уже несколько месяцев никто не жил. Ее хозяйку нашли мертвой, как раз в квартире, и обстоятельства ее смерти были очень странными и по-настоящему «кровавыми». Милиционеры ходили по соседям и всех опрашивали, в том числе и родителей Малой, да и ее саму тоже. Эта история взбудоражила не только весь дом, но и сам город. О ней и по телевизору рассказывали.

«Значит, эта компания пришла в ту квартиру? Они что, будут теперь там жить? Смело. И мерзко».

Малая позвала Стэйера и направилась к дому, переполненная приятным волнением, любопытством, предвкушением чего-то интересного, таинственного и, может быть, даже опасного. Все, как в книгах, которые она обожала читать.

Начальник милиции будет жить теперь с ней по соседству? Вот это да! А это что, его дети? И как их всех угораздило перебраться в нехорошую квартиру? Связаны ли они с тем, что там случилось? И как найти ответы на все эти вопросы?

***

Когда двое детей начальника милиции зашли в школьный кабинет, Малая не поверила своим глазам.

«Как они оказались в одном классе? Моём восьмом «Б» классе! Этот шкет и эта дылда! Сколько, блин, им лет? Может пацан пошел в школу, как и я, в шесть? Отнимаем пропускаемый по какой-то нелепой причине четвертый класс, и ему значит, как и мне, лет двенадцать-тринадцать? Но этой, даже не знаю, как назвать. Девочка не подходит. Ей, блин, все пятнадцать. Переросток что ли? Или умственно отсталая, и ее в восьмой класс запихнули вместе с этим… Кем? Братом?»

– Воу, ну ты выдала! Прича, конечно. При-коль-но… – последнее слово одноклассницы с длинными и блестящими распущенными волосами прозвучало по слогам и с натугой, а за ним последовал ехидный смешок.

«Пофиг», – подумала Малая, но как бы она не убеждала себя, что ей плевать, это было не так.

Новенькие, зайдя в класс, разошлись как в море корабли. Одна пошла к последней парте первого ряда у окна, второй – к последней парте третьего у стены. Малая занимала крайнюю парту по центру. Она обратила внимание, как все до единого, кто находился в кабинете, проводили взглядом высокую блондинку, которая, протянув свои длиннющие ноги под столом, отвернулась к окну, не обращая ни на кого внимания.

До мелкого пацана же никому не было дела. Он бросил рюкзак на соседний стул, а сам, облокотившись на парту, улыбаясь, уставился на ту, что сидела в двух шагах от него.

«Так нагло смотреть может только какой-нибудь невоспитанный дебил. Ты такой, что ли?»

Малая повернулась к нему, пытаясь придать взгляду как можно больше надменности и презрения, но когда шкет показал указательным пальцем на ее волосы, а потом сложил ладонь в кулак с поднятым вверх большим, она не смогла сдержаться и просто улыбнулась в ответ. И только тогда, как будто получив то, что хотел, мальчик отвернулся, и, продолжая улыбаться, стал доставать книжки и тетрадки из рюкзака.

Весь учебный день Малая не могла сосредоточиться на уроках, думая только о новеньких «дылде и шкете». И, как это часто с ней случалось, в голове стал выстраиваться сюжет мрачного триллера.

Здоровенный мент будет злодеем. С таким лицом и видом ему прямая дорога в негодяи. Пятерых детей он держал в заложниках, а единственную девочку, наверное, использовал и для удовлетворения своих изощренных похотливых желаний. Хищник, зверь, чудовище. И дети строили планы побега, освобождения из рабства, может даже убийства их похитителя. Но один из пятерых предаст остальных. Да, это будет самый младший. Шкет, на которого никто бы не мог подумать, окажется предателем, будет заодно со здоровенным мужиком. И на этом первая часть саги будет закончена. Назвать произведение можно «Номер двадцать пять». Именно в двадцать пятой квартире поселились эти странные люди. Или «Ужас на восьмом этаже», или… Ладно, над названием надо будет подумать. И постараться не забыть то, что подсказало воображение. Поэтому лучше все сразу записать по возвращении домой.

Так Малая и поступила. Сначала набросала несколько основных заметок в свой дневник для творчества – тетрадь в клетку с однотонной черной обложкой из девяносто шести листов – затем села перед толстым монитором, чтобы напечатать хоть пару предложений, но слова не приходили. На самом деле узнать правду о странной семье было интереснее, чем выдумать даже самый закрученный сюжет.

Родители тоже удивились новому соседству.

– Такой начальник рядом с нами. С ума сойти. Он же генерал, да, дорогой?

– Еще полковник. Но до генерала, наверное, недолго ему. Лет десять уже как начальник.

– Откуда ты знаешь?

– Новости смотрю и газеты читаю.

– И про детей его знаешь? – Малая влезла в разговор родителей.

Отец посмотрел задумчиво на дочь.

– Вот чего не знаю, того не знаю. Сам удивлен.

«Как так может быть? – думала Малая. – Может пойти в библиотеку и попросить каких-нибудь газет, поискать информацию об этом Богданове. Где его жена, например? А может, он как этот, Синяя борода? И было у него пять жен, каждая родила по ребенку, и судя по возрасту детей, у Синей бороды был гарем. Потом он этих женщин убил. А что? Версия! И вот теперь он берет и переезжает туда, где тоже произошла кровавая чертовщина. Это точно не просто так».

– Я вчера ехала в лифте с одной из этих старых сестер, вроде Анфисой Витольдовной. Во имечко, конечно. Так она со мной заговорила. Представляете? – сказала мама. – Спросила, ну как вам соседство с начальником милиции? Я что-то невпопад ответила от неожиданности. Она та-а-ак на меня посмотрела! Как на дурочку. А потом добавила, что «Игорь Витальевич очень достойный человек». Так и сказала. Достойный.

Старые сестры… С год назад на пятом этаже сразу в двух квартирах поселились сестры близняшки. Казалось, что им уже лет под сто. Две Бабы Яги, не иначе. Добрыми старушками они не казались, скорее злобными старыми ведьмами. И одна из них назвала полковника достойным человеком? Может, знакома с ним? Интересно…

Первые недели третьей четверти не приблизили Малую к разгадке ни на миллиметр. И вообще все было как-то уныло. К ее новому образу все быстро привыкли. К новеньким тоже. Их сторонились, потому что было очевидно, что с ними обоими что-то не так. Учитывая, кто их отец, никто не хотел с ними связываться.

Девчонка, конечно, выделялась своей внешностью. Очень светлые, ближе к белому, волнистые волосы под каре, глаза серо-голубые, красиво очерченные пухлые губы, ямочка на подбородке. Высокая, длинноногая, и грудь уже торчит, и бедра округлые. Самооценка остальных девочек в классе сразу пострадала, а у Малой, похожей на странного мальчика, особенно. Самая маленькая, фигура детская, груди нет. Это отставание в развитии от остальных нервировало. «Вот зачем надо было отдавать меня в школу в шесть лет? А, родители? Быть самой младшей и мелкой – полный отстой».

То, что с этой дылдой было что-то не так, стало понятно сразу. На вопросы учителей она обычно просто молчала, а в лучшем случае, пожимая плечами, говорила «не знаю». Но никто ее не ругал. Через пару недель у нее уже никто и ничего не спрашивал.

Брат этой дылды тоже был не от мира сего. То глупо улыбался, то мог насупиться, как озлобленный волчонок. А еще с появлением этих ребят в классе все как-то неожиданно стало ломаться: то стул, то парта, то сразу все портреты писателей свалились на пол на уроке литературы. Малая была уверена, что все эти странности связаны с ними – братом и сестрой Богдановыми.

И это было еще не все. В конце января сообщили, что в марте пройдет большой школьный концерт, в котором смогут принять участие все желающие. Инициатива пошла от самого популярного парня в школе. Артём, но все называли его Тёмой, учился в одиннадцатом классе и был активистом и зачинателем всего интересного в школе: то КВН, то спектакль, и вот концерт. Он зашел в класс восьмого «Б», чтобы повесить на дверь распечатку о концерте с пояснениями, как принять участие, и тут произошло то, что от новенькой Богдановой никто не ожидал. Она встала из-за своей парты и подошла к приклеенному на дверь листу, чтобы внимательнее прочитать.

– Хочешь поучаствовать?

– А что нужно для этого? – голос звучал так, как будто каждое слово давалось с трудом.

Малая вся насторожилась, наблюдая за этой сценой.

– Записаться, рассказать, что будешь исполнять на концерте. Ну всякое такое. Давай после уроков расскажу подробнее. Ты когда заканчиваешь? Я могу подождать. Или ты подожди.

Девушка задумчиво посмотрела на него, а, когда отвернулась к объявлению, дала ответ, к которому звезда школы явно не привык.

– В твоем классе учатся трое ребят, только перешли, это мои братья. Им и расскажешь, что нужно.

Столько слов от нее еще никто в классе не слышал. Ее речь была странной, заторможенной.

Тёма не сразу нашел, что ответить, но собрался с духом:

– А они что, музыканты? Это концерт, значит нужно с музыкой дружить, играть там на гитаре, на…

– Да.

Коротко ответила новенькая, взяла верхнюю листовку из стопки в руках Артёма, и вернулась на свое место. Артём же смотрел ей вслед, раскрыв рот, позабыв, что в классе находятся и другие люди, и его глупое выражение лица видят все. Всю следующую учебную неделю он стал слишком часто крутиться возле класса восьмого «Б».

«Как в американских мультиках, Тём, ну ты даешь. Язык как ленточка изо рта по полу, в глазах тупые сердечки, осталось только завыть, как волк, и засвистеть».

Наблюдая, с каким достоинством эта новенькая игнорирует пускающего слюни парня, да и в целом как она выглядит и ведет себя, Малая не могла ей не завидовать.

«Круто, что сказать. Братья музыканты, рост и фигура, как у модели, грудь вон есть, этот сохнет, как дурак влюбленный. Интересная у тебя жизнь, наверное».

Но признаваться в том, что она завидует, Малой не хотелось. Просто ей было одиноко после того, как пару месяцев назад ее единственная подруга переехала с семьей в другой город, подальше от полярной ночи, грязного воздуха, идущего из заводских труб, и морозов под минус сорок, а то и минус пятьдесят. Люди приезжали на Крайний Север на время, подзаработать, но задерживались на годы, а то и десятилетия, но все хотели вырваться из мрачного места туда, где теплее, где солнце светит, где жизнь течет веселее и интереснее. Некоторые находили силы и возможности покинуть мерзлый городишко и улететь в теплые края, надеясь никогда не возвращаться.

Так Малая и осталась без подруги. Только собственное воображение и помогало ей справляться с чувством одиночества, которое иногда накатывало волной. Это было похоже на невыносимое ощущение потери, лишения, изоляции. И как не рассказывай себе, что это круто отличаться, быть самой по себе, в глубине души все равно понимаешь, что быть одной – отстой.

***

Урок геометрии – самый ненавистный, как и алгебры – Малая грустила, глядя на доску, и не понимая, что за синусы и косинусы там нарисованы, и зачем они нужны. Она переписывала эти иероглифы в тетрадь, не особо утруждая себя аккуратностью. Ей не терпелось оказаться дома. Быть одной без людей все-таки легче, чем быть одной в толпе. Но в мечты о доме вклинился низкий девичий голос, как только зазвенел звонок.

– Пойдем покурим.

Дылда протянула руку к ее парте и постучала тонкими длинными пальцами по столу. Лицо как обычно серьезное, ни намека на улыбку.