Папа против сказочных недоразумений

«Мадам Штрудель из «Сладкой Зависти»! – Вильгельм стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнули все склянки с волшебными эссенциями. – У неё руки по локоть в чужом тесте! Она всегда завидовала нашему «Хлебу Счастья»! У неё самой даже «Пирожки Лёгкой Улыбки» получаются с такой кислой миной, будто их лимоном перед подачей поливают!»

«Так, одно направление для расследования у нас есть, – кивнул Борис. – Но сначала давайте осмотрим, так сказать, место происшествия. Где хранился рецепт? И где вы пекли этот ваш хлеб?»

Сейф, где хранился рецепт, представлял собой внушительное сооружение из кованого железа, украшенное рунами, от которых у Бориса зарябило в глазах. Три магических замка действительно выглядели надёжно.

«А домовой? – спросил Борис. – Тот, что сварливый. Он ничего не видел?»

«Домовой Кузьма в отпуске, – развёл руками Якоб. – Улетел на ежегодный слёт домовых в Лукоморье. Говорил, что устал от запаха ванили и хочет немного… брутальности. Обещал вернуться через неделю с новым набором проклятий для незваных гостей».

«Очень своевременно», – пробормотал Борис, осматривая замки. Вроде бы целы, никаких следов взлома.

Печь для «Хлеба Счастья» тоже выглядела обычно – большая, старинная, с медными заслонками, натёртыми до блеска. Правда, сейчас от неё веяло каким-то неуловимым унынием, словно она сама переживала из-за своей бесполезности.

«Может, стоит поговорить с горожанами? – предложила Алиса. – С теми, кто постоянно ел ваш хлеб. Когда они заметили, что он… перестал работать?»

Идея была здравой. Первым делом они направились к Бургомистру города, господину Пышкину, известному своей жизнерадостностью и любовью к «Хлебу Счастья» (он съедал по батону на завтрак, обед и ужин). Однако Бургомистр, которого они застали в его кабинете, был далёк от жизнерадостности. Он сидел за столом и с мрачной сосредоточенностью… раскладывал по цветам канцелярские скрепки.

«Господин Бургомистр, – начала Алиса, – мы расследуем дело об исчезновении… э-э-э… счастья из хлеба братьев Пряниковых».

«Счастье… – господин Пышкин меланхолично вздохнул, не отрываясь от скрепок. – Счастье – это когда все скрепки лежат идеально ровными рядами: синие к синим, зелёные к зелёным, а не этот ваш… радужный хаос. Во вторник утром я съел последний кусок настоящего «Хлеба Счастья», и мир был прекрасен. А в среду… в среду хлеб был уже не тот. И скрепки… они перестали меня радовать так, как прежде». Он с тоской посмотрел на огромную коробку разноцветных скрепок.

Следующим был сэр Рыцарь Поединкус фон Забиякен, местный герой, прославившийся победой над трёхголовым насморком. Его они застали дома, под кроватью.

«Сэр Поединкус? – удивлённо позвала Алиса. – Вы что там делаете?»

«Тс-с-с! – донеслось из-под кровати. – Там… там ужасный монстр! Он стучит! Громко!»

«Это же почтальон, сэр Поединкус, – заметил Борис. – Принёс вам счёт за чистку доспехов».

Рыцарь высунул испуганные глаза. «Точно почтальон? А не… не замаскированный дракон с налоговыми претензиями? Я во вторник съел последний «Пирожок Храбрости» от Пряниковых, и был готов сразиться с целой армией! А сегодня… сегодня даже собственная тень кажется мне подозрительной». Он снова спрятался. «Только после «Круассана Отваги» могу выйти! Но они теперь такие… такие агрессивные!»

Собрав ещё несколько подобных свидетельств (город явно погружался в пучину эмоционального дисбаланса), Борис и Алиса решили, что пора навестить Мадам Штрудель и её «Сладкую Зависть».

Пекарня Мадам Штрудель разительно отличалась от уютного, хоть и хаотичного, заведения братьев Пряниковых. Здесь всё было вычурно, помпезно и блестело так, словно каждый кекс перед продажей полировали до зеркального блеска специальной бархоткой. В воздухе витал приторно-сладкий аромат, от которого у Алисы сразу зачесался нос, а Борису захотелось чего-нибудь солёного. Сама Мадам Штрудель – дама внушительных габаритов, с причёской, напоминающей Вавилонскую башню из взбитых сливок, и улыбкой, сладкой, как патока, но с лёгким привкусом мышьяка, – встретила их лично.

«Ах, какие гости! – пропела она, окинув их цепким взглядом. – Заглянули отведать моих знаменитых «Эклерчиков Чистейшего Восторга»? Или, может, вас соблазнят мои «Тортики Абсолютного Блаженства»? Сделаны по старинному фамильному рецепту, исключительно из натуральных ингредиентов и капельки… моего непревзойдённого таланта!»

«Мы, собственно, по другому делу, – начал Борис, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более нейтрально. – Нас интересует… э-э-э… творческий простой у ваших конкурентов, братьев Пряниковых».

Улыбка Мадам Штрудель стала ещё слаще, если это вообще было возможно. «Ах, эти бедняжки Пряниковы! Такая неприятность! Говорят, их знаменитый «Хлеб Счастья»… того… скис? Какая жалость! Впрочем, конкуренция – двигатель прогресса. Мои клиенты, например, никогда не жалуются на недостаток… восторга». Она хихикнула, и её причёска угрожающе качнулась.

Алиса тем временем внимательно разглядывала витрину. Пирожные у Мадам Штрудель были невероятно красивы, но было в них что-то… искусственное. Слишком яркие цвета, слишком идеальные формы. И ещё – странный, едва уловимый запашок, похожий на тот, что исходил от дымящегося круассана Ганса Кренделя.

«Скажите, Мадам, – Алиса указала на особенно пышный торт, украшенный засахаренными фиалками, – а вот эти фиалки… они случайно не из Лунного Оврага? Говорят, там растут самые ароматные, но очень капризные цветы. Братья Пряниковы тоже их использовали для своего хлеба».

Мадам Штрудель на мгновение смешалась. Её улыбка чуть дрогнула, а в глазах мелькнуло что-то похожее на испуг, быстро, впрочем, спрятанное под слоем сахарной любезности. «Фиалки, деточка? Ах, эти фиалки! Их мне поставляет один очень… эксклюзивный поставщик. Секрет фирмы, понимаете ли».

«Понимаем, – кивнул Борис, замечая реакцию кондитерши. – Секреты – это так увлекательно. Особенно когда они чужие».

Выйдя из «Сладкой Зависти», Алиса задумчиво сказала: «Пап, она что-то скрывает. И эти фиалки… Мне кажется, это не просто совпадение».

Борис кивнул. Кажется, расследование приобретало новый, весьма ароматный, но оттого не менее интригующий оборот. И фиалки из Лунного Оврага могли стать ключом к разгадке тайны исчезнувшего счастья. Или, по крайней мере, к очень интересному разговору с «эксклюзивным поставщиком» Мадам Штрудель.

Глава 3

«Лунный Овраг, значит, – Борис Вадимович задумчиво почесал переносицу. – Звучит как место, где волки не только воют на луну, но и берут у неё интервью для местной газеты «Сказочный Полумесяц». Надеюсь, там не водятся лунатики с аллергией на любопытных пап и их ещё более любопытных дочерей».

«Мы должны немедленно туда отправиться! – Вильгельм Пряников, чьё творческое отчаяние мгновенно сменилось исследовательским азартом, уже натягивал походные сапоги, явно не предназначенные для прогулок по кухне. – Фиалки «Тихой Радости» – это сердце нашего «Хлеба Счастья»! Их аромат должен быть чист, как слеза новорожденного эльфа, а не… коммерциализирован мадам Штрудель!»

Якоб, более прагматичный, снабдил их корзинкой для сбора «вещественных доказательств», лупой размером с блюдце (для «изучения аномальных цветочных эманаций») и старинным компасом, который, по его словам, указывал не на север, а «туда, где пахнет неразгаданной тайной». Ганс Крендель, сославшись на необходимость усмирять очередную партию «Кексов Остроумия» (которые начали отпускать едкие комментарии в адрес его колпака), остался в пекарне, но снабдил Алису баночкой «Печенья Невидимости для Небольших Объектов» – «на всякий пожарный, вдруг понадобится что-то незаметно… э-э-э… изучить».

Лунный Овраг оказался местом настолько же красивым, насколько и странным. Расположенный в глубокой лощине, куда солнечный свет проникал лишь тонкими, дрожащими лучами, он жил своей, особой жизнью. Здесь даже днём царил мягкий серебристый полумрак, словно сама луна решила устроить себе сиесту и забыла выключить ночник. Растения светились изнутри слабым, жемчужным светом, а воздух был наполнен тихим шелестом и перезвоном, будто тысячи крошечных колокольчиков покачивались на невидимых нитях. Пахло влажной землёй, ночными цветами и чем-то ещё – терпким, волнующим, как предчувствие чуда.

«Ух ты! – выдохнула Алиса, забыв про Мадам Штрудель и похищенные рецепты. – Пап, смотри, эти грибы светятся, как фонарики! А вон та бабочка… у неё же крылья из лунного света!»

«Очень живописно, – согласился Борис, стараясь не наступить на что-то подозрительно хлюпающее и мелодично вздыхающее под ногами. – Главное, чтобы местная флора и фауна не придерживалась принципа «всё включено» по отношению к случайным посетителям».

Фиалки «Тихой Радости» они нашли на небольшой, укрытой мшистыми валунами полянке. Цветы были нежно-лиловыми, с серебристыми прожилками на лепестках, и от них исходил тончайший аромат, который, казалось, проникал прямо в душу, вызывая чувство необъяснимого, тихого счастья.

«Вот они! – Вильгельм благоговейно опустился на колени. – Наши сокровища! Но что это?..»

Присмотревшись, они заметили неладное. Часть фиалок была сорвана – неаккуратно, с вырванными корешками. А те, что остались, выглядели поникшими, их свечение было тусклым, а аромат – едва уловимым, с какой-то горьковатой ноткой, как счастье, разбавленное ложкой дёгтя.

«Варварство! – возмутился Вильгельм. – Так с фиалками не обращаются! Их нужно собирать на рассвете, шепча им благодарственные слова, а не драть, как сорняки!»

«Похоже, кто-то очень торопился, – заметил Борис, внимательно осматривая землю вокруг. – И этот «кто-то» был не слишком аккуратен». Он указал на несколько отчётливых следов, оставленных на влажной земле. Следы были маленькие, но каблучки на них были острые, почти хищные. «Очень похоже на обувь нашей Мадам Штрудель. Или у неё есть миниатюрная помощница с очень дорогим вкусом на туфли».

Алиса тем временем, вооружившись лупой Якоба, изучала повреждённые цветы. «Пап, смотри! На некоторых лепестках… какой-то странный налёт. Блестящий, как… как карамель, только чёрная и липкая». Она осторожно коснулась одного такого лепестка. Налёт тут же прилип к её пальцу, и от него пошёл едва заметный, неприятный запашок, напоминающий жжёный сахар с примесью болотной тины.

«Никогда такого не видел! – Вильгельм был в ужасе. – Это какая-то… цветочная порча! Отрава!»

«Или способ «извлечь» магию, – предположил Борис. – Возможно, более грубый и быстрый, чем ваш традиционный метод сбора на рассвете под благодарственные шёпоты». Он посмотрел на Алису. «Как думаешь, твоё «Печенье Невидимости для Небольших Объектов» сработает на этой… карамели?»

Алиса достала баночку. «Не знаю, пап, но попробовать стоит! Если это и есть то, что «ворует» счастье из цветов, может, мы сможем понять, как это работает».

Она осторожно посыпала крошками печенья на один из испачканных лепестков. Чёрный налёт на мгновение зашипел, окутался сизым дымком и… исчез, оставив после себя лишь чуть заметное тёмное пятнышко. Фиалка под ним, казалось, благодарно вздохнула, и её лиловый цвет стал чуточку ярче.

«Смотрите! – воскликнула Алиса. – Получилось! Но что это было?»

Прежде чем кто-либо успел ответить, из-за ближайшего замшелого валуна раздался шорох и недовольное кряхтение. А затем на поляну, отряхивая с одежды паутину и сухие листья, вылезла… Бабушка. Но не та боевая Бабушка с пирожками и скалкой, которую они знали. Эта была маленькая, сгорбленная старушка в выцветшем платке, с корзинкой, полной каких-то кореньев и трав. Глаза у неё были цепкие и хитрые, как у лесной ласки.

«А ну, кыш отсюда, городские! – прошамкала она, грозя им сухим кулачком. – Все фиалки мне помнёте! И так уже одна… пышная барыня с причёской, как торт на королевскую свадьбу, всё утро тут крутилась, все лучшие цветы обобрала, да ещё и какой-то гадостью их поливала, чтобы, значит, другим не досталось!»

«Мадам Штрудель!» – хором выдохнули Алиса и Вильгельм.

«Она самая, – кивнула старушка. – Я – Агриппина Вересковая, местная травница и, можно сказать, неофициальный опекун этого оврага. А эта ваша Штрудель… она заключила сделку с кем-то очень нехорошим. Я видела! Он дал ей склянку с этой чёрной гадостью и научил, как «выжимать» из цветов всю их радость до последней капли, чтобы её выпечка казалась самой счастливой на свете. А настоящие цветы после этого – только на выброс».

«С кем сделку? – Борис почувствовал, как история становится всё запутаннее и интереснее. – Кто этот «нехороший»?»

Бабушка Агриппина понизила голос до шёпота, хотя вокруг, казалось, не было ни души, кроме них да светящихся грибов. «Говорят, это дух самого Лунного Оврага. Древний и капризный. Любит сладкое и блестящее. И очень не любит, когда его беспокоят по пустякам. А Мадам Штрудель, видать, пообещала ему что-то очень… эксклюзивное».

В этот момент компас Якоба, который Алиса держала в руке, бешено закрутился, а потом его стрелка резко указала в самую тёмную и заросшую часть оврага, откуда повеяло холодом и запахом той самой чёрной карамели, только гораздо сильнее.

«Кажется, мы нашли направление для дальнейших поисков, – сказал Борис, чувствуя, как по спине пробежал лёгкий холодок, не имеющий никакого отношения к температуре воздуха. – И, похоже, нам предстоит встреча с кем-то поинтереснее, чем просто завистливая кондитерша».

Приключения в Лунном Овраге явно не собирались заканчиваться на сборе улик.

Глава 4

Компас Якоба Пряникова, кажется, решил, что скромность – это для слабаков, и теперь не просто указывал направление, а прямо-таки вибрировал в руке Алисы с энтузиазмом гончей, учуявшей след не просто лисы, а целого лисьего короля с золотой короной и скипетром из копчёных сосисок. Стрелка его, отливающая тусклым серебром, упрямо тянула их в самую глубь Лунного Оврага, туда, где даже светящиеся грибы предпочитали не светить, а тактично притворяться обычными поганками.

«Ну что ж, – Борис Вадимович поправил несуществующий воротник своего многострадального пиджака, который уже успел повидать больше сказочных миров, чем иная карта сокровищ. – Если верить этому вашему… э-э-э… указателю магических аномалий, то следующая остановка – «Логово Похитителя Цветочного Счастья, Обслуживание по Предварительной Записи и Только для Своих». Очень надеюсь, у предполагаемого хозяина нет аллергии на сарказм и незапланированных посетителей».

Вильгельм Пряников, сжимая в руке пустую корзинку, как рыцарь – свой верный меч (пусть и немного зазубренный), шёл с таким решительным видом, будто собирался лично вызвать на кулинарную дуэль любого, кто посмел испортить его драгоценные фиалки. Алиса же, наоборот, немного притихла, её обычный энтузиазм сменился сосредоточенным любопытством. Атмосфера по мере их продвижения становилась всё более… густой.

Деревья здесь росли кривые и узловатые, их ветви переплетались над головой, образуя почти непроницаемый для лунного света (даже того, что притворялся дневным) свод. Под ногами чавкала тёмная, вязкая жижа, издающая тихие, недовольные вздохи. Вместо весёлого перезвона невидимых колокольчиков теперь слышалось лишь заунывное гудение, словно где-то поблизости гигантский шмель играл на очень грустной волынке. А запах… запах чёрной карамели стал почти невыносимым, к нему примешался тяжёлый, сырой аромат плесени и чего-то ещё, неуловимо тревожного, как забытый ночной кошмар.

«Кажется, мы близко, – прошептала Алиса, указывая на большую, тёмную пещеру, скрытую за завесой из плакучих ив, чьи ветви напоминали спутанные волосы очень печальной русалки. – Компас прямо с ума сходит».

Из пещеры тянуло холодом и тем самым тошнотворным запахом. Вильгельм сглотнул, но отступать не собирался. Борис, по привычке ворча себе под нос что-то про «необходимость наличия в комплекте с артефактом резиновых сапог и противогаза», шагнул следом за дочерью.

Внутри пещеры было на удивление… просторно. И почти пусто. Стены были покрыты той самой чёрной, липкой субстанцией, которая тускло поблёскивала в свете, исходящем от нескольких крупных, пульсирующих болотным огнём кристаллов. В центре пещеры находилось небольшое озерцо такой же чёрной жижи, над которым клубился сизый дымок. А на своеобразном троне из переплетённых корней старого, мёртвого дерева сидел… или, скорее, растекался ОН.

Дух Сумеречной Лощины, или, как он предпочитал себя называть в особенно меланхоличные моменты, Мрак Мракович Сумраков, был существом трудноописуемым. Он состоял из клубящихся теней, тумана, лунных бликов и чего-то ещё, что постоянно меняло форму. То он напоминал огромного, бесформенного слизня, то вдруг вытягивался в силуэт высокого, худого старика с глазами, горящими, как два уголька. Голос у него был низкий, бархатный, с лёгкой хрипотцой, словно он веками говорил только шёпотом, да и то с самим собой.

«Ктооооо посмел нарушить мой сумрачный покой? – пророкотал Дух, и от его голоса по стенам пещеры пробежала дрожь, а чёрная жижа в озерце пошла рябью. – Опять эта… Штрудель прислала своих кондитеров-недоучек с очередной порцией её… э-э-э… «Восторгов Искусственного Происхождения»?» Голос Духа при упоминании Мадам Штрудель приобрёл оттенок плохо скрываемого гастрономического отвращения.

«Мы не от Мадам Штрудель, уважаемый Мрак Мракович, – вежливо, но твёрдо начал Борис, решив, что терять им особо нечего. – Мы, так сказать, независимые консультанты по вопросам восстановления природного баланса и… э-э-э… гармонизации вкусовых ощущений».

«Господин Сумрак, – вмешалась Алиса, сделав шаг вперёд (Вильгельм за её спиной издал звук, похожий на писк испуганного мышонка), – а вам правда нравятся торты и пирожные Мадам Штрудель? Они же… ну, они красивые, конечно, но на вкус… как будто пластмассовые цветы пытаешься разжевать! А вот «Хлеб Счастья» братьев Пряниковых… от него душа поёт! Точнее, пела… пока вы не помогли ей эту песню… э-э-э… приглушить».

Дух на мгновение замер, его клубящаяся форма стала чуть плотнее. «Эта… Штрудель… – проскрежетал он, и в его голосе послышались нотки, напоминающие скрежет ржавых петель. – Обещала мне сладость веков… нектар чистейшей радости… А присылает… приторную скуку, завёрнутую в блестящую упаковку! И от её пирожных у меня… изжога! Магическая! Третий век мучаюсь!»

«Так это вы ей дали ту чёрную гадость, которой она наши фиалки портит?! – не выдержал Вильгельм, его пекарская душа кипела от возмущения. – Вы лишаете мир истинной радости вкуса! Ваши методы… они… они анти-кулинарны! Они преступны перед высоким искусством хлебопечения!»

Мрак Мракович лениво махнул призрачной рукой. «Фиалки… Ах, эти мелкие светлячки эмоций… Я лишь поделился с ней древним секретом «концентрации сущности». Как выжимать из растений их… эссенцию. Для моих… э-э-э… особых десертов. Она обещала мне за это ежедневные поставки её «шедевров». Обманула, старая карга! Её шедевры годятся только на то, чтобы отпугивать особо назойливых летучих мышей!»

«Так значит, вы не знали, что она использует ваш секрет во вред? – Алиса смотрела на Духа с неожиданным сочувствием. – И что её торты вам не нравятся?»

«Нравятся? – Дух издал звук, похожий на стон старого дуба под ветром. – Да я бы лучше миску ваших обычных дождевых червей съел, чем ещё один её «Эклерчик Абсолютного Недоумения»! Но сделка есть сделка… была… пока она не начала присылать мне откровенный брак».

«А любая сделка, уважаемый Мрак Мракович, может быть расторгнута при несоблюдении условий одной из сторон! – тут же вставил Борис, почувствовав юридическую почву под ногами. – Если качество поставляемого товара, то есть, пирожных, не соответствует заявленному, вы имеете полное право… аннулировать контракт! И потребовать компенсацию за моральный и… э-э-э… магически-желудочный ущерб!»

Дух Сумеречной Лощины, кажется, впервые за несколько столетий задумался. Его клубящиеся тени закрутились быстрее. «Расторгнуть?… Компенсацию?… А это мысль…» Он с неожиданным интересом посмотрел на троицу. «А что вы можете предложить взамен её… приторной лжи?»

«Мы можем предложить вам настоящее! – с жаром воскликнул Вильгельм. – Настоящий «Хлеб Счастья»! Как только мы восстановим наши фиалки! И, может быть, даже испечём для вас специальный «Пирог Лунных Грёз» по старинному рецепту моей прабабушки, от которого даже самые чёрствые сердца начинают мурлыкать от удовольствия!»

«И мы поможем вам избавиться от этой чёрной гадости, которой Мадам Штрудель всё тут испортила! – добавила Алиса. – И фиалки снова будут расти, как раньше!»

Мрак Мракович Сумраков медленно кивнул, его форма стала чуть светлее, а в глазах-угольках на мгновение мелькнул огонек, похожий на предвкушение. «Интересное предложение… Весьма… аппетитное. Эта Штрудель мне уже порядком надоела со своими «инновациями». Хорошо. Я отзываю свой… дар концентрации сущности. И помогу вам очистить цветы. Но взамен… – он сделал паузу, – я хочу попробовать этот ваш «Пирог Лунных Грёз». И чтобы в нём было побольше… настоящего, неконцентрированного счастья».

Он махнул рукой, и чёрная жижа в озерце вдруг начала светлеть, превращаясь в чистую, прозрачную воду, на поверхности которой заплясали лунные блики. Запах гари и плесени исчез, сменившись свежим ароматом ночных цветов.

«Ступайте, – сказал Дух. – Очистите поляну. А потом… жду вас с пирогом. И чтобы без подделок, как у этой… Штрудель!»

Кажется, один союзник в борьбе за счастье (и качественную выпечку) у них появился. Но главная битва с Мадам Штрудель была ещё впереди.

Глава 5

Мрак Мракович Сумраков, Дух Сумеречной Лощины, оказался существом слова, хоть и весьма специфического. Он не дал им никаких склянок с противоядием или пыльцы фей для исцеления. Вместо этого он просто… вздохнул. Но это был не обычный вздох. Это был вздох древней, как сам овраг, магии – прохладный, пахнущий озоном и свежестью после грозы. Этот вздох пронёсся по пещере, вырвался наружу и лёгкой дымкой окутал поляну с фиалками «Тихой Радости».

Чёрный, липкий налёт на лепестках зашипел, как змея, на которую наступили, а затем начал таять, словно мартовский снег под полуденным солнцем. Фиалки под ним распрямлялись, их нежно-лиловый цвет становился ярче, насыщеннее, а серебристые прожилки начинали светиться ровным, спокойным светом. Тонкий, чистый аромат счастья снова наполнил воздух, такой настоящий и неподдельный, что у Бориса Вадимовича на мгновение даже разгладилась его фирменная складка меж бровей.

«Они… они снова живые! – Вильгельм Пряников чуть не плакал от радости, благоговейно касаясь пальцем одного из цветков. – Они снова дышат счастьем! Я чувствую это кончиками пальцев… и носом! Спасибо вам, ваше Сумрачество!» – крикнул он в сторону темнеющей пещеры.

Ответом ему был лишь тихий, довольный шорох, похожий на шелест страниц очень старой книги, и едва уловимый аромат пирога, которого ещё не испекли.

Вернувшись в пекарню братьев Пряниковых, они застали там переполох, достойный отдельной сказки. Ганс Крендель, бледный как мука высшего сорта, отбивался от толпы разгневанных горожан метлой. «Круассаны Храбрости» больше не делали людей храбрыми, а вызывали у них приступы неудержимой паники и желание спрятаться под стол. «Булочки Вдохновения» вдохновляли исключительно на написание жалоб в «Общество Защиты Прав Потребителей Магической Выпечки». А «Пряники Успокоения» действовали с точностью до наоборот – их дегустаторы теперь пытались устроить революцию в отдельно взятой булочной.

«Это всё Штрудель! – кричал какой-то лавочник, размахивая надкушенным «Пряником Бунта». – Её «Эклерчики Чистейшего Восторга» сегодня утром превратились в «Слёзы Горчайшего Разочарования»! А мой сын, съев её «Тортик Абсолютного Блаженства», заявил, что нашёл смысл жизни в подсчёте трещинок на потолке и отказывается идти в школу!»

Кажется, эффект от расторгнутой сделки между Мадам Штрудель и Мраком Мраковичем не заставил себя ждать. Лишившись «концентрата сущности», выпечка Мадам начала проявлять свою истинную, лишённую магии (или полную негативной магии) натуру.

«Пора возвращать городу настоящее счастье, – решительно сказал Якоб Пряников, надевая свой самый чистый фартук. – Вильгельм, за мной! Фиалки ждут!»

И на кухне пекарни закипела работа. Братья Пряниковы, воодушевлённые возвращением своих волшебных ингредиентов, трудились как никогда. Вильгельм, напевая старинную пекарскую песню, замешивал тесто, вкладывая в него всю свою душу и капельку восстановленной магии фиалок. Якоб, с точностью аптекаря, отмерял остальные компоненты – лунный свет (теперь снова яркий и чистый), эльфийскую росу (без горечи), смех детей (записанный на специальный фонограф во время городского праздника) и щепотку ещё каких-то секретных ингредиентов, о которых братья предпочитали не распространяться.

Алиса и Борис наблюдали за этим священнодействием с нескрываемым интересом. Даже Борис признал, что в этом есть своя, особая магия – не та, что с молниями и спецэффектами, а тихая, тёплая, пахнущая домом и свежим хлебом.