
Полная версия
Без ума от леди
Генриетта улыбнулась.
– Какая беззастенчивая ложь!
– Но ведь это правда. Ни одна из местных девиц тебе и в подметки не годится. Если бы не твоя хромота, ни один поклонник не обратил бы на них внимания. Я слышала, как миссис Бернелл сказала, что ты становишься опасно красивой, Генриетта. Представляешь? Опасно красивой! Обо мне такого никто не скажет. С моими-то немодными волосами.
Встав у сестры за спиной, Имоджен скорчила гримасу своему отражению в зеркале. Волосы Генриетты мягкого янтарного оттенка украшали вкрапления лимонных и золотисто-медовых прядей. В то время как Имоджен вынуждена была довольствоваться своими черными, как вороново крыло, локонами.
– Вздор, – фыркнула Генриетта. – Никому нет дела до твоих волос, если ты не можешь иметь детей.
– Мистер Гелл слышал о новом докторе, – напомнила Имоджен. – Он лечит кости и живет в Суиндоне. Может, он знает, как тебя вылечить?
– Папа возил меня ко всем докторам, что живут в радиусе сорока миль, и все говорили одно и то же: если я забеременею, то, скорее всего, умру во время родов вместе с ребенком. Лучше уж смотреть правде в глаза, чем мечтать о новом докторе, способном подарить мне надежду.
Имоджен поджала губы и на мгновение стала похожей на властную и непреклонную римскую богиню. Или своего покойного отца.
– Я не собираюсь опускать руки, – заявила она. – Наверняка найдется доктор, который сможет тебя вылечить. Вот увидишь.
– Да не нужен мне муж, – рассмеялась Генриетта.
Однако слова сестры не убедили Имоджен.
– Ты так воркуешь с детьми.
– Вовсе нет, – возразила Генриетта, испытавшая приступ тошноты при мысли о будущем старой девы. Неужели ей действительно придется всю жизнь восхищаться чужими детьми? От охватившего ее знакомого чувства отчаяния больно сжалось сердце. Все это так несправедливо!
О, если б только она была похожа на тех модных светских дам, которых вовсе не интересовали собственные отпрыски. Леди Фейрберн похвалялась, что видит детей всего пару раз в год, утверждая, что это самый лучший способ воспитания. Да и блистательный мистер Дарби не сразу признал свою очаровательную маленькую сестру.
Как же все-таки несправедливо устроен мир. Она, леди Генриетта Маклеллан, проклята страстью к детям и искалеченным бедром, не позволяющим их иметь. Она всеми силами старалась убедить себя, что руководство сельской школой с лихвой заменяет ей материнство. А еще постоянно напоминала себе, что Господь наделил ее недюжинным умом, позволяющим понять, как могут утомлять мужья.
– Если бы я вышла замуж, моя жизнь стала бы невероятно скучной, – заметила Генриетта. – Мне пришлось бы делать вид, будто мне ужасно интересны все эти разговоры об охоте и гончих. Мужчины – идиоты, поглощенные только собой. Взять, к примеру, мистера Дарби. Он был так уверен в собственной значимости, что попытался сразить меня наповал своими лондонскими манерами. Меня!
– Так вот почему ты решила надеть итальянский креп, – лукаво усмехнулась Имоджен. – Мне стоило сразу же догадаться! Он и впрямь так потрясающе красив? Эмилия рассказывала, что все девушки в Лондоне сгорали от желания с ним потанцевать. Единственный комплимент из его уст – и ты самая желанная невеста в Лондоне.
– Никогда не видела более самодовольного человека, – охладила пыл сестры Генриетта. – Видела бы ты, как он расстроился, заметив, что его шейный платок помялся.
– Должно быть, Дарби заметил, как ты прелестна. Он сделал тебе комплимент? Поэтому ты хочешь надеть свое лучшее платье?
Генриетта рассмеялась.
– О, Имоджен, перестань. Неужели ты веришь, что я стану прихорашиваться ради какого-то лондонского щеголя, заглянувшего в нашу богом забытую деревеньку? Я его не интересую. И что еще более важно – он совершенно не интересен мне. Я еще вчера решила, что надену платье из крепа. Я уже сказала, что не собираюсь ждать более подходящего случая.
– Я тебе не верю, – упрямо заявила Имоджен.
– На самом деле мое бедро – настоящее благословение, – сказала Генриетта своей скептически настроенной сестре. – Если бы не оно, папа выдал бы меня замуж сразу после моего дебюта…
– Которого у тебя не было.
– Был бы, если б не врожденная хромота. Я бы стала женой того, кто дал бы за меня больше. Того, кто даже не потрудился бы запомнить моего имени, а просто хотел бы заполучить имущество отца, бо́льшая часть которого не подлежит отчуждению. Так что к этому моменту я превратилась бы в нудную, умирающую от скуки женщину.
– Меня выдали замуж еще до моего дебюта, – вставила Миллисент. – И я не ведаю скуки. Ведь у меня две самые чудесные дочери во всем королевстве. К тому же, Генриетта, я всегда находила беседы с твоим отцом очень интересными. Он не просто рассуждал об охоте, а был настоящим кладезем информации.
Генриетта с улыбкой посмотрела на мачеху.
– Подобные беседы тебя очаровывали, потому что ты самая милая и добрая женщина в стране. Мне же претят навевающие скуку разговоры об охоте за завтраком, равно как утомительное перечисление подстреленных животных за ужином. Боюсь, вспыльчивость возьмет надо мной верх.
– Это потому, что ты не влюблялась, – заметила Миллисент.
– Если бы твой дебют состоялся, ты наверняка нашла бы любовь в свой первый же сезон, – мечтательно протянула Имоджен. – Какой-нибудь красивый герцог покорил бы твое сердце и тотчас же попросил бы твоей руки. – Забываясь, эта капризная и раздражительная девица превращалась в страстного романтика.
– Красивых герцогов не бывает, – со смехом возразила Генриетта. – Все они старые и дряхлые. – Она попыталась представить себя дебютанткой в окружении пожилых джентльменов. «И многочисленных охотников за приданым», – подсказал ехидный внутренний голос. Несмотря на то что титул отца перешел какому-то дальнему родственнику, неотчуждаемая часть его состояния сделала Генриетту богатой наследницей. Она принимала бы от поклонников цветы и подарки, танцевала бы на балах с изысканными джентльменами вроде Дарби. Генриетта едва не рассмеялась при мысли об этом. Дарби и сам был слишком опасно красив. Кому вообще придет в голову рассматривать его в качестве потенциального мужа?
Но Имоджен продолжала фантазировать.
– К этому моменту ты уже была бы женой герцога и только бы и делала, что давала роскошные балы и танцевала со своим мужем. Возможно, даже с мистером Дарби.
– Дарби не герцог, – возразила Генриетта. – Более того, мне совсем не хотелось бы потерять голову от мужчины, больше заботящемся о своем кружевном шарфе, нежели о маленькой сестре.
Имоджен пожала плечами.
– Он лондонский джентльмен, Генриетта. А не домосед вроде тебя. Только представь, что ты дебютировала в свете и вышла замуж за Дарби. Об этих детях пришлось бы заботиться тебе.
При мысли об этом сердце Генриетты едва не выскочило из груди. Дети… да еще без риска для жизни. Маленькая лысая Аннабель и хмурящая брови Джози.
– Поговаривают, будто у него за душой ни пенни, – продолжала Имоджен. – Вернее, не останется ни пенни, если у леди Ролингс родится мальчик. Тогда Дарби точно потеряет наследство дяди.
– Мне очень не нравится, когда ты пересказываешь сплетни подобного рода, – покачала головой графиня.
– Но одет он вовсе не в лохмотья, – заметила Генриетта.
– Я должна выглядеть наилучшим образом, – заявила Имоджен. – Только представь, как будет чудесно, если он обратит на меня внимание. Сильвию Фарли разорвет от зависти. Как думаете, может, мне стоит попросить Крейс завить мне волосы? – Сестры пользовались услугами одной служанки – Крейс.
– Зачем тебе это делать? – недоуменно поинтересовалась Генриетта. – Твои волосы и без того чудесно завиваются от природы.
Имоджен взглянула на собственное отражение в зеркале и нахмурилась.
– Локоны неровные. А вот волосы Сильвии лежат на спине восхитительными завитками. Она говорит, что ее служанка пользуется для этого горячими щипцами.
– Я бы на твоем месте не стала прибегать к таким сложностям. Нам нужно выезжать через двадцать минут, а Крейс становится жутко раздражительной, когда ее поторапливают. Может, у меня и не было дебюта, – озорно улыбнулась Генриетта, – но уже этой весной тебе предстоит твой первый выход в свет, Имоджен. Возможно, Дарби в тебя влюбится и без раздумий попросит твоей руки.
На лице Имоджен отразилось удивление.
– Нет, я, конечно, готова с ним потанцевать и получить от него комплимент, который поможет мне обрести популярность. Но замуж за него я не хотела бы.
– Почему? – озадаченно спросила Генриетта, представив подтянутую фигуру Дарби и его широкие плечи.
– Он для меня слишком стар. Ему, должно быть, хорошо за тридцать, а то и за сорок. Ровесник моей матери. Наверное, уже вынужден отправляться на отдых сразу после ужина. – Она мрачно посмотрела на мать, совершившую непростительное преступление, утащив Имоджен с бала леди Уиплсир, прежде чем на востоке забрезжил рассвет.
– Мне он не показался слишком старым, – призналась Генриетта, однако, вспомнив о его тщательно отрепетированной галантности, добавила: – Думаю, ты права. Он ведет слишком… беспутный образ жизни, неподобающий тому, кто может стать хорошим мужем. Прощается, целуя самые кончики пальцев. Ты можешь себе представить?
– Подожди, он еще не сталкивался с Селиной, – сказала Имоджен, озорно поблескивая глазами. – У нее платье треснет по швам, если он поцелует кончики ее пальцев!
– Имоджен! – воскликнула вдовствующая графиня. – Веди себя прилично!
Однако девушка лишь коварно захихикала.
Глава 7
Званый вечер у леди Ролингс
Первым, кого увидела Эсме, войдя в гостиную, был ее племянник Дарби, которого развлекала одна из местных матрон Селина Дэвенпорт. Заняв выгодную позицию возле широких окон в дальнем конце гостиной, миссис Дэвенпорт запрокидывала голову так, что ее грудь практически вываливалась из глубокого декольте, представая взору мистера Дарби во всей своей красе.
– О господи, – простонала Эсме.
– Миссис Дэвенпорт быстро завладела его вниманием, – еле слышно усмехнувшись, сообщила Хелен. – Полагаю, она вознамерилась завлечь в свои сети изысканного джентльмена, столь своевременно оказавшегося в нашем обществе.
К досаде Эсме, Дарби выглядел поглощенным беседой. Не мог же он находить занимательной болтовню Селины, у которой имелось всего две темы для разговора: она сама и ее мастерство в различных видах деятельности, лишь некоторые из которых имели место за пределами спальни.
– Дарби! – воскликнула Эсме, подходя к племяннику со спины.
Вздрогнув от неожиданности, мужчина отвесил поклон и поцеловал ее руку.
– Моя дорогая тетушка, – пробормотал он.
Его голос звучал холодно, что лишний раз убедило Эсме в правоте Хелен. Он действительно приехал убедиться, что она носила под сердцем бастарда.
Селина присела в реверансе, явив всему миру свою пышную грудь. Эсме и сама частенько прибегала к подобной тактике. Но это было до того, как она решила начать карьеру циркового слона.
– Боже мой, – воскликнула Селина с ехидной усмешкой, – позволю себе заметить, моя дорогая леди Ролингс, что с каждым днем вы становитесь все… – она замялась, – красивее.
Ответная улыбка Эсме пронзила Селину подобно острому кинжалу, отточенному восемью годами плавания в опасных водах высшего света Лондона.
– Как это любезно с вашей стороны, – проворковала Эсме, – учитывая то обстоятельство, что вы встречали немало красивых женщин еще до того, как состоялся мой дебют.
Улыбка Селины сложилась подобно вееру.
Эсме же повернулась к племяннику:
– Давайте немного прогуляемся, Дарби. Надеюсь, вы останетесь погостить? Ведь это прекрасная возможность представить вас кое-кому из моих соседей.
Они направились на другую сторону гостиной.
– Надеюсь, мы вам не помешаем, – произнес Дарби. – Я счел, что детям будет полезно подышать чистым сельским воздухом, но мы не хотели бы злоупотреблять вашим гостеприимством.
– О, прошу вас, зовите меня Эсме, – произнесла хозяйка дома. – Мы не придерживаемся принятых в Лондоне формальностей, и в конце концов, мы семья.
Слова Эсме застали Дарби врасплох.
– Конечно, – пробормотал он. – Вы тоже должны звать меня Саймоном.
– Как поживает малышка Джози? Майлз рассказывал, что бедняжка очень тяжело переживала смерть вашей мачехи.
– В самом деле? – На лице Дарби отразилось удивление.
– Ну да, – кивнула Эсме. – Он очень расстроился, представив, с какими трудностями вам придется столкнуться, неожиданно став родителем. Мне остается лишь надеяться, что я справлюсь так же хорошо. Ведь мне придется растить малыша без Майлза.
Дарби взглянул на руку леди Ролингс, покоящуюся на огромном животе.
Она действительно беременна, в этом нет никаких сомнений. Дарби еще никогда в жизни не видел столь глубоко беременную женщину. Изысканная светская львица выглядела так, словно готовилась со дня на день разрешиться от бремени. Должно быть, ребенок и впрямь не от ее мужа. Ведь Майлз наверняка не спал с Эсме до того момента, пока не отправился на тот злосчастный прием в июле.
Должно быть, эти мысли отразились на лице Дарби, потому что Эсме вывела его в коридор, а затем увлекла за собой в библиотеку.
– Зачем вы приехали, Саймон? – спросила Эсме, тяжело опускаясь на бархатный диван.
Дарби с мгновение смотрел на нее сверху вниз, пораженный переменами в ее внешности. Он помнил ее чувственной богиней с роскошной фигурой и блестящими черными локонами. Теперь же она обрюзгла и выглядела уставшей и совершенно непривлекательной.
Прежде чем он успел что-либо сказать, она внезапно заявила:
– Это ребенок Майлза.
Дарби отвесил поклон.
– Ни секунды в этом не сомневался.
– Еще как сомневались. – Глаза Эсме заблестели, и Дарби на мгновение вновь ощутил притяжение этой восхитительной женщины, которую после дебюта весь Лондон стал называть Афродитой. – Я вас не осуждаю. Но это действительно ребенок Майлза. Вы сами знаете, как сильно он хотел наследника.
– Знаю, – кивнул Дарби.
– Поэтому мы решили пойти на сближение, – произнесла Эсме, сама того не желая, подтвердив его предположение, высказанное Джерарду Банжу. – Но я понятия не имела, что у Майлза такое слабое сердце. – Эсме подняла на Дарби глаза, в которых внезапно заблестели слезы: – Вы должны мне поверить. Я никогда не согласилась бы… завести наследника, если бы знала, что это может подвергнуть опасности жизнь моего мужа.
Дарби ошеломленно заморгал. Возможно, он ошибся. И это действительно ребенок Майлза. А Эсме продолжала:
– Даже если родится мальчик, я не стану лишать вас наследства. Мы как-нибудь сумеем обойти закон о майорате[2]. Майлз наверняка поддержал бы меня в этом вопросе.
Внезапно Дарби разглядел другую Эсме под пеленой чувственности, защищающей ее подобно доспехам. Увидел ее исполненные беспокойства глаза, услышал ее слова и понял, что на самом деле ничего не знает о браке своего дяди. При мысли о том, что этот ребенок, который пока еще не появился на свет, действительно может стать наследником Майлза, по спине Дарби пробежал холодок.
Опустившись в кресло, он решительно произнес:
– Я должен извиниться перед вами, леди Ролингс. Мне очень стыдно признаться, что я действительно приехал сюда, движимый желанием выяснить, кто является отцом вашего ребенка. Простите, что я посмел усомниться в вашей честности.
– Прошу, зовите меня Эсме, – произнесла леди Ролингс, кладя ладонь на руку Дарби. – Я прекрасно понимаю вас. На вашем месте я тоже усомнилась бы. Дело в том, что мы с Майлзом приняли это решение о сближении незадолго до его кончины. Не понимаю, почему он не рассказал мне о своем сердце. Я знаю, что мы очень сильно отдалились друг от друга, но чтобы рисковать своей жизнью подобным образом…
– Он отчаянно хотел ребенка, – перебил ее Дарби. – Настолько отчаянно, что не принял увещевания доктора всерьез.
Пальцы Эсме крепче сжали его руку, и Дарби с беспокойством заметил, что ее глаза все еще полны слез.
– Вы правда так думаете? Никак не могу отделаться от мысли, что если бы он просто рассказал мне о состоянии своего здоровья, то сейчас был бы здесь, со мной. – Слезы перелились через край и заструились по щекам.
Дарби потрепал Эсме по плечу.
– Все хорошо, не надо плакать.
– Нет, не хорошо, – сдавлено запротестовала она. – Не хорошо! Я уверена, что в тот вечер он перенапрягся, вот почему его сердце не выдержало, когда… когда…
– Когда маркиз Боннингтон, к несчастью, ошибся дверью и вошел в вашу спальню. Судя по всему, шок от произошедшего спровоцировал сердечный приступ. Но Майлз сам рассказывал мне, что доктор выдвинул ему ультиматум…
– Знаю! – протяжно всхлипнула Эсме. – Я ходила к нему после смерти Майлза, и он сказал, что Майлз не должен был… не должен… Но Майлз ничего мне не сказал!
Эсме обессиленно уткнулась в плечо Дарби.
Как странно было ощущать прижавшийся к его боку огромный живот.
– Сомневаюсь, что его признание могло что-то изменить. Ведь доктор был уверен, что он протянет в лучшем случае до конца лета.
– Мне он сказал то же самое. Просто не могу поверить, что Майлз скрыл от меня… это.
– Он ужасно не любил огорчать людей, – произнес Дарби. – Поэтому и промолчал. Не хотел, чтобы вы были несчастны.
Эти слова вызвали новый поток слез. Голос Эсме звучал глухо и прерывисто, и Дарби смог лишь уловить обрывки фраз о том, что Майлз был к ней слишком добр и что она ни за что на свете… никогда… не… и…
Дарби продолжал молча гладить женщину по плечу. Прежде он весьма недвусмысленно заявлял, что брак его дяди и тети с трудом можно было таковым назвать, что они практически не разговаривали и не выносили общества друг друга. Но, очевидно, он ошибался.
Эсме искренне горевала по мужу, хотя они и не жили вместе в общепринятом смысле этого слова. Хотя она и флиртовала с каждым привлекательным мужчиной в Лондоне, а о романе ее супруга с леди Чайлд было известно всем вокруг.
Продолжая успокаивающе похлопывать тетку по плечу, Дарби вдруг отчего-то вспомнил о леди Генриетте Маклеллан – женщине, пришедшей на помощь Джози и Аннабель. Он не мог припомнить, чтобы хоть раз видел ее в Лондоне. Возможно, ее отец решил, что она слишком остра на язык, чтобы стать кому-то хорошей женой. Ведь она ясно дала понять, что считает общение с ним ниже своего достоинства. Еще ни разу в жизни Дарби не сталкивался с тем, чтобы женщина обращалась с ним столь высокомерно и пренебрежительно.
А еще он ни разу в жизни не видел столь же прекрасной улыбки, как у нее. Когда леди Генриетта улыбнулась на прощание, выражение ее лица стало столь неотразимым, что у Дарби замерло сердце. Она напомнила ему парящую в небе птицу – изящную и грациозную.
Сидящая рядом с ним Эсме расправила плечи и промокнула остатки слез носовым платком.
– П-п-простите, – икая, пробормотала она. – Боюсь, в последнее время я слишком эмоционально на все реагирую. Я очень скучаю по Майлзу, и все это так… так…
– Я знаю, о чем вы, – поспешно перебил тетку Дарби, заметив, что ее голубые глаза вновь наполняются слезами. – Хотите, позову вашу служанку? Боюсь, гости начнут гадать, куда вы запропастились.
Эсме ошеломленно заморгала.
– О господи. Боюсь, мне потребуется изрядное количество рисовой пудры. Вы даже не представляете, сколько времени я трачу на то, чтобы скрыть следы своего плаксивого настроения.
С мгновение они просто смотрели друг на друга – безукоризненно одетый джентльмен с промокшим плечом и растрепанная беременная женщина с покрасневшими от слез глазами, – а потом дружно рассмеялись.
– Когда ваша собственная жена начнет увеличиваться в размерах, Саймон, вы поймете, что частые приступы слез – обычное дело.
– Жду, затаив дыхание, – торжественно произнес он, поцеловав кончики пальцев Эсме.
Глава 8
Легкий ужин в Розовой гостиной
Приложив немало усилий, Генриетта сумела дойти, ни разу не захромав, до небольшого стола в Розовой гостиной, на котором был сервирован легкий ужин. Комната представляла собой изящный прямоугольник с красивыми арочными окнами, выходящими в оранжерею. Эти окна служили лишь благообразию, но никак не обзору, а потому влюбленные парочки, ищущие уединения в оранжерее, могли не опасаться за свою репутацию. Леди Ролингс распорядилась расставить столики в очаровательном беспорядке, в то время как расположенный в дальнем конце гостиной буфет ломился от всевозможных деликатесов. Генриетта присоединилась к мачехе и ее закадычной подруге леди Уинифред Томпсон.
Когда в гостиную неторопливо вошел мистер Дарби, присутствующие разом замолчали. Если в «Золотой лани» он выглядел просто элегантно, то вечерний костюм из темно-красного бархата с замысловато завязанным галстуком и манжетами из тончайшего кружева, ниспадавшими на кисти рук, сделал его поистине неотразимым. По мнению Генриетты, этот наряд наверняка стоил целое состояние.
– О боже, – еле слышно выдохнула леди Уинифред. – Помню, мой отец тоже любил широкие кружевные манжеты, пристегивавшиеся к рукавам сорочки. Но мужчины давно уже не носят ничего подобного. Кому-то такие излишества могут показаться старомодными, но на самом деле это совсем не так, вы со мной согласны? Мой муж наверняка сочтет подобное одеяние женоподобным. – Леди Уинифред жеманно захихикала. – Но он такой ненаблюдательный.
Генриетта была с ней полностью согласна. Мистера Дарби в кружевах никак нельзя было назвать женоподобным. За прошедшие годы она повидала немало дебютанток, сумевших подыскать себе мужа или не нашедших достойную пару, и все они неизменно восхищались изысканными лондонскими денди, такими восхитительно благопристойными и совершенно непохожими на неотесанных жителей Уилтшира. Генриетта всегда считала эти рассказы сильно преувеличенными.
Она рисовала в воображении изнеженных щеголей, неловко семенящих по лондонским мостовым на своих высоких каблуках. Однако эти образы оказались так далеки от правды. Генриетта и представить себе не могла, что в мире существуют такие мужчины: с переливающимися в отблесках свечей волосами и невероятно высокими скулами, обладающие томной элегантностью, свидетельствующей о сдержанной силе. И мужественности.
Одежда мистера Дарби была явно изготовлена в Лондоне. Он носил ее со сдержанной мужской грацией и при этом не казался привередливым. К примеру, не носил перчаток. А его волосы, гораздо более длинные, нежели у жителей Уилтшира, были собраны с помощью ленты.
Леди Уинифред бесстыдно на него таращилась.
– Это ведь племянник леди Ролингс, не так ли? Кажется, я встречала его в Лондоне в прошлом году. Знаете, Дарби был наследником Ролингса. Во всяком случае, до тех пор, пока его супруга не начала увеличиваться в размерах. Не сомневаюсь, что он приехал в наши края, чтобы дождаться, пока она разрешится от бремени.
– Не слишком приятная интерпретация цели его визита, – заметила Генриетта, наблюдая за тем, как Дарби подвергся осаде целой толпы местных матрон.
Дама с башней из волос на голове, затмевал которую лишь ее невероятно длинный нос, возникла на пути Дарби, подобно айсбергу перед кораблем.
– Я миссис Баррет-Дакрорк из Баррет-парка, – с ходу заявила она. – Кажется, мы встречались в прошлом сезоне на музыкальном вечере миссис Кроушай.
Дарби отвесил вежливый поклон.
– Боюсь, вы ошибаетесь, поскольку я не имел удовольствия познакомиться с миссис Кроушай.
– Значит, мы встречались где-то в другом месте! – взвизгнула она. – Возможно, в доме Бесси… леди Пэнтон.
Эта странная дама никак не могла знать леди Элизабет Пэнтон, поскольку та столь строго придерживалась формальностей, что украшала голову перьями даже для посещения простого музыкального вечера. Невозможно было представить, чтобы она отзывалась на имя Бесси. Но что проку возражать?
– Возможно, вы правы, – пробормотал Дарби, целуя ее руку. – Обязательно напомню об этом… э… Бесси… при следующей встрече.
Миссис Баррет-Дакрорк разразилась восторженной тирадой, вне себя от радости, что завязала дружбу со столь значимым представителем высшего света Лондона. Дарби позволил ей болтать, время от времени кивая и украдкой поглядывая по сторонам. Тучные сквайры восседали рядом со своими женами, утопающими в оборках и энергично обмахивающимися веерами. Дамы помоложе произвели на него удручающее впечатление: болезненно-желтоватые лица, понурые плечи, покрытые капельками пота носы. Выделялась из толпы лишь матрона с похотливым взглядом, которую он встретил при входе, – миссис Дэвенпорт. Или, вернее, Селина, ведь она в первую же минуту знакомства настояла, чтобы он называл ее по имени.
Наконец Дарби увидел и свою новую знакомую. Даже издалека он заметил, что наряд леди Генриетты выглядел столь же непривлекательно, как и днем возле гостиницы. Цвет платья придавал ее волосам странный зеленоватый оттенок. И все же Дарби почему-то захотелось продолжить знакомство.