Без ума от леди

С этими словами она выпорхнула из-за стола и поспешила прочь. Однако напоследок обернулась через плечо, давая понять, что, если Дарби пожелает потрусить за ней, словно послушный пони на привязи, она не станет возражать. Судя по всему, она готова была закрыть глаза на его грубость и отсутствие энтузиазма относительно предстоящего сезона.

Дарби остался стоять на месте.

– А вот это глупо, – отчетливо произнесла Генриетта Маклеллан.

– Что именно?

– Отделаться от Люси Эйкен подобным образом, – пояснила Генриетта. – Люси удивительно милая девушка, которая станет замечательной матерью вашим сестрам. Она страстно желает переехать в Лондон, потому с радостью поселится там и будет кататься верхом в Гайд-парке несколько раз в неделю. Лучшей партии вам не найти.

Дарби ошеломленно заморгал. Неужели леди Генриетте неведомо, что в приличном обществе молодым леди не пристало обсуждать брачные перспективы других молодых леди? И уж тем более в присутствии мужчины?

Не успев хорошенько обдумать эту мысль, Дарби произнес:

– Знаете, я не привык оценивать женщин как пригодный для брака товар. – Почувствовав, что его заявление прозвучало слишком самодовольно, он поспешил добавить: – Конечно, подобная оценка должна быть обоюдной.

– Возможно, подобные мысли пугают вас из-за того, что вы мужчина. Мы же, женщины, по необходимости вынуждены разбираться, что собой представляет так называемый рынок невест. Полагаю, ваша проблема состоит в том, что до недавнего времени вы не представляли себя частью этого самого рынка. Вы привыкли считать себя довольно ценным экземпляром, но теперь интересное положение вашей тетушки сделало вас чуть более доступным.

Генриетта и не думала над ним насмехаться, а ее мысль о том, что ему необходимо жениться на наследнице, прозвучала вполне здраво.

– Полагаю, вы правы. – Дарби залпом осушил свой бокал. – Ваша откровенность весьма примечательна, леди Генриетта. – Дарби не мог припомнить, чтобы в прошлом кто-то называл его доступным.

– Боюсь, у меня действительно имеется такой недостаток, – согласилась леди Генриетта без тени раскаяния. – Полагаю, это особенность жизни в провинциальном городке. Здесь привыкли говорить начистоту.

– Я проводил в деревне не так много времени, – сказал Дарби, – так что мне остается просто с вами согласиться. Полагаю, до вас дошли слухи, что я приехал сюда с визитом, чтобы дождаться родов своей тетки и убедиться, что до сих пор являюсь наследником ее покойного супруга?

– А это так?

Дарби поболтал в руках бокал, наблюдая за тем, как перекатываются по донышку последние капли напитка рубинового цвета.

– Полагаю, вы сочтете мой ответ поистине шокирующим, леди Генриетта.

– Сомневаюсь, – спокойно ответила девушка. – В маленькой деревне алчности не меньше, чем в большом городе.

Дарби поднял голову, и кончики его губ изогнулись в еле заметной улыбке.

– Стало быть, я не только доступен, но и алчен?

– Я этого не говорила. И не подразумевала. – Что-то в выражении глаз Генриетты подсказывало, что она не кривит душой.

– Я действительно приехал сюда, чтобы убедиться, что тетка носит под сердцем ребенка моего дяди. – Дарби отвел глаза. – Отвратительно было так думать.

– Да уж, – кивнула Генриетта.

– Но я ошибался. Я полагал, что мои дядя с тетей отдалились, но, кажется, эта мысль оказалась неверной. – Дарби никогда не понимал брака дяди, но у него не осталось сомнений относительно того, что этот брак был настоящим.

Его собеседница ничего не ответила, очевидно, шокированная его признанием до самой глубины своей сельской души.

– Брак вообще штука странная, – пробормотал Дарби. – Вы пьете шампанское?

– Да.

Дарби знаком подозвал лакея.

– Хотите еще?

– Нет, благодарю. Я редко пью больше одного бокала. Мне нравятся пузырьки, но не оказываемый ими эффект.

Как человек, позволивший себе напиться до беспамятства (что было для него совсем не характерно) по меньшей мере четыре раза с того самого момента, как ему на голову свалились малолетние сестры, Дарби понимал Генриетту. Понимал, но не разделял ее мнения.

– Пожалуйста, принесите мне еще мадеры, – попросил он лакея. – А леди Генриетте еще один бокал шампанского. Лишний бокал не причинит вам никакого вреда, – обратился Дарби к девушке. – Я и сам выпью для храбрости и, возможно, даже воспользуюсь вашим советом и вновь отправлюсь на поиски мисс Эйкен. – Хотя он вовсе не собирался этого делать.

– Уверена, если вы снова подойдете к Люси, она будет очень рада с вами поговорить, – ответила Генриетта. – Не думаю, что она рассматривает вас как выгодное приобретение. Просто Люси слишком молода. Но, мне кажется, ее привлекла ваша симметрия.

Дарби вскинул голову и увидел, что в глазах Генриетты заиграли веселые огоньки.

Перед ним поставили бокал с вином, и он сделал глоток, ощутив, как язык обожгло огнем. Поскольку леди Генриетта говорила что думала, то, вероятно, не будет шокирована такой же откровенностью с его стороны.

– А почему вы не выставляетесь на рынке невест, леди Генриетта? – поинтересовался Дарби. – Я наблюдал, как вы беседуете с пожилыми и юными леди, но ни разу не видел рядом с вами джентльмена.

– Вы ошибаетесь! – запротестовала Генриетта. – Мы с лордом Дарджисом довольно долго обсуждали его живые изгороди и…

– Это лорд Дарджис? – Дарби кивком указал на тучного джентльмена в кричаще-ярком атласном жилете. – Господин в фиолетовом жилете?

– Нет, это сын лорда Дарджиса Фредерик. У него ужасный вкус. Он совсем не умеет выбирать жилеты. Видите ли, он мнит себя новым лордом Байроном. В течение всего прошлого месяца он посвящал моей сестре Имоджен поистине ужасающие стихи.

– А почему он не посвящает стихи вам? Вы гораздо более симметричны, нежели Люси Эйкен со всем ее богатством. – Дарби подался вперед и смотрел на Генриетту до тех пор, пока она не отвела глаза. – Вы очень красивы, и волосы такого необычного оттенка. И все же предпочитаете прозябать в сельской глубинке.

Дарби нарочито медленно протянул руку и сжал ладонь Генриетты. Она была такой маленькой и изящной, что буквально утонула в его собственной. Дарби вдруг ощутил, как забилось его сердце. Нелепая реакция на красивое личико и бахрому густых черных ресниц.

Генриетта судорожно сглотнула, и ее горло заметно дернулось. Господи, даже горло у нее было прелестным.

– Все потому, что я вовсе не симметрична, – наконец ответила она и сделала глоток шампанского, устремив взгляд на пузырьки, чтобы не смотреть на Дарби.

– Что вы имеете в виду?

– У меня не может быть детей. – Девушка подняла голову и взглянула на Дарби. Ее ясные голубые глаза располагались на идеальном расстоянии друг от друга. Леди Генриетта напоминала Саймону превосходную математическую теорему: очень простую на первый взгляд, но при этом требующую невероятно сложного доказательства.

Дарби не сразу понял, что она сказала.

– Вы не можете… что?

– Иметь детей, – терпеливо повторила Генриетта, словно не видела ничего зазорного в том, чтобы обсуждать подобные темы с человеком, которого знала всего полдня.

Ну и как ему на это реагировать? Дарби еще ни разу не слышал, чтобы благородная дама столь открыто говорила о своих проблемах со здоровьем.

Генриетта по-прежнему не сводила взгляда с лица Дарби, но теперь в ее глазах читалась легкая насмешка.

– Простите, если напугала вас своей откровенностью, мистер Дарби. Боюсь, всем вокруг известно, что вы должны жениться на наследнице, чтобы обеспечить достойное содержание своим очаровательным сестрам. Так уж вышло, что я тоже богатая наследница, но в сложившихся обстоятельствах не могу выставить свою кандидатуру на рынке невест.

Дарби искренне не понимал, что она хотела сказать.

Леди Генриетта залпом допила шампанское и с еле слышным стуком поставила бокал на стол. Ее улыбка излучала тепло.

– Не хочу, чтобы у вас сложилось неверное представление относительно моих намерений. Я вовсе не собираюсь участвовать в торгах, чтобы перебить цену.

Дарби даже не улыбнулся, когда его собеседница встала из-за стола и пошла прочь.

Глава 10

Возвращение Генриетты домой после ужина у Эсме

Удалившись в спальню, Генриетта не находила себе места, что было совсем не в ее духе. Обычно она перекидывала косу через плечо, читала молитву и спокойно погружалась в сон. Время от времени заснуть не давала нестерпимая боль в бедре, а иногда мысль о жизни без детей и мужа становилась столь удушающей, что Генриетта принималась беззвучно рыдать в подушку.

Но у нее были друзья, она чувствовала, что ее ценят, и в целом собственная жизнь вполне ее устраивала. На протяжении многих лет Генриетта негласно брала на себя большинство обязанностей мачехи к их обоюдному удовольствию. Она навещала больных и следила за тем, чтобы молодые семьи получали собственное жилье, встречалась с викарием, когда это было необходимо, и принимала участие в подготовке разнообразных праздников, приуроченных к значимым для деревни событиям.

За исключением тех редких моментов, когда какой-нибудь глупец принимался оскорблять ее из-за того, что она высказывалась гораздо резче, чем того требовали приличия, Генриетта чувствовала себя вполне счастливой. А еще она никогда не огорчалась из-за того, что у нее так и не было дебюта. Да и был ли в этом прок?

Но сегодня она никак не могла успокоиться. Бродила по комнате, беря в руки то один, то другой томик стихов и кладя их на место.

Генриетта не раз видела гравюры с изображением греческих богов в «Дамском журнале», но мистер Дарби напоминал бога лишь в профиль. В анфас он выглядел слишком умным и образованным. К тому же у него были истинно английские скулы и глаза.

Какой стыд, что пришлось рассказать ему о своем бедре, хотя, если бы он продолжил уделять ей внимание, кто-нибудь наверняка нашептал бы ему об этом. Ведь Генриетта видела, каким интересом загорелись его глаза, когда она предложила помочь подыскать няню для девочек. К тому же ему не составило бы труда выяснить, что она богатая наследница. Очень удобно: наследница и мать в одном флаконе. Конечно, она поступила правильно, развеяв его иллюзии. Ей не хотелось давать пищу для сплетен.

Внимание Дарби к ее персоне бросалось в глаза. Генриетта не сдержала улыбки при воспоминании о том, как он развернулся и направился прямо к ее столу. Как вернулся с сопровождающей его Люси Эйкен. Как принес ей тарелку с куропаткой и как держал ее за руку.

Генриетта годами наблюдала за флиртующими мужчинами и женщинами. Но она даже не подозревала, сколь приятно ловить на себе взгляд джентльмена, стоящего на другом конце комнаты, и ощущать себя желанной. Особенно если это первый лондонский джентльмен, посетивший Уилтшир после того, как год назад лорд Фастбиндер провел в их деревне месяц и соблазнил горничную миссис Пидкок. Только вот, на ее взгляд, Фастбиндер был слишком полным и непривлекательным. Дарби же затмил всех местных джентльменов.

Миссис Пидкок подошла к ней и пронзительно зашептала:

– О чем это говорил с вами мистер Дарби, леди Генриетта? Мне бы не хотелось, чтобы этот лондонский охотник за приданым пробудил в вашей душе какие-то надежды. А ведь так оно и будет. – Не слишком деликатный способ намекнуть Генриетте о том, что мистеру Дарби пока еще не известно о ее неспособности иметь детей, иначе он не стал бы тратить на нее свое время.

Потрепав матрону по руке, Генриетта под строжайшим секретом сообщила ей, что мистер Дарби положил глаз на Люси Эйкен.

И все же Генриетта не могла перестать улыбаться, думая о том, что Дарби действительно рассматривал ее в качестве потенциальной супруги. А иначе к чему все эти комплименты? К чему задерживаться за ее столом, восхвалять оттенок ее волос и симметричность лица? К чему брать ее за руку? А эта блуждающая на его лице ленивая задумчивая улыбка? Словно он представлял себе…

На мгновение Генриетта вновь ощутила приступ отчаяния, не раз мучивший ее в юности, терзающее душу желание быть такой, как все. Как другие девушки. Иметь возможность выйти замуж и рожать детей, не расплачиваясь за это собственной жизнью.

Но Генриетта давно уже научилась прогонять прочь подобные мысли, так же поступила она и сейчас. Все это пустое. Ведь она встретила по-настоящему привлекательного мужчину, не знающего о ее физическом недостатке и решившего за ней поухаживать. Для Генриетты, прожившей всю жизнь в Лимпли-Стоук, где давно уже никто не рассматривал ее в качестве невесты, это было внове. А новый опыт всегда полезен.

Генриетта подошла к окну, но ухоженные газоны Холкэм-хауса утопали во тьме. Счастливица та, на ком Дарби решит остановить свой выбор. У него такие чудесные глаза. Они говорили с ней красноречивее слов, хотя Генриетта никогда не верила в подобную чепуху. Если бы Дарби действительно вздумал за ней приударить…

Многие из ее подруг не раз получали любовные письма, обычно являющиеся предвестниками официального объявления о помолвке. Письма мистера Дарби были бы гораздо более изысканными и утонченными, нежели неуклюжие признания уилтширских джентльменов. Его слог был бы нежным, страстным и…

Впрочем, нет. Он слишком красив и наверняка привык к тому, что женщины лезли из кожи вон, чтобы добиться его внимания. Его любовное послание было бы исполнено высокомерия, самоуверенности и ожиданий.

Только вот Дарби смотрел на нее совсем не так, как смотрят на будущую жену. Он словно бы находил нечто восхитительное в ее внешности – в очертаниях ее носа, губ или… чего-то еще. Подобные взгляды заставляют женщину содрогаться от прокатывающейся по телу сладкой волны тепла.

Подобных ощущений леди Генриетта Маклеллан не испытывала никогда в жизни.

Дарби написал бы письмо, которое смогло бы заставить женщину ощутить себя желанной. Красивой, несмотря на хромоту. Притягательной, несмотря на неспособность иметь детей. Пробуждающей страсть. Его ленивая, оценивающая улыбка заставляла женщину чувствовать себя единственной и неповторимой. При одном лишь воспоминании о ней по спине Генриетты пробежала неведомая ей доселе сладкая дрожь.

Девушка подошла к письменному столу и опустилась на стул. В голове сами собой сложились строки.

«Моя дорогая Генриетта», – написала она и с мгновение задумчиво жевала кончик пера. Судя по тому, что она читала, в своих любовных письмах пылкие поклонники часто использовали цитаты из стихотворений.

«Сравнить ли мне вас с летним днем?» Впрочем, Шекспир никогда не входил в число ее любимых поэтов. Генриетта всегда питала тайную страсть к произведениям Джона Донна. К тому же Дарби был о себе слишком высокого мнения, чтобы позаимствовать самоуничижительную манеру изложения у Шекспира. Ему и в голову не пришло бы предположить, что возлюбленная считает его слишком старым или недостаточно привлекательным. Поэтому Генриетта скомкала лист бумаги и отбросила его в сторону.

Дарби написал бы письмо лишь в том случае, если бы обстоятельства вынудили его расстаться с возлюбленной. В противном случае он просто слился бы с ней в поцелуе.

Генриетта положила перед собой чистый лист, когда на ум пришли строки из ее любимого стихотворения Джона Донна:

О, сладкая любовь, прости, что ухожу,Не думай, не устал я от тебя,Надежду я в душе своей и вовсе не держу,Что лучшая любовь найдется для меня…

Мечтательно вздохнув, Генриетта обмакнула перо в чернильницу. Пора переходить от слов Донна к своим собственным. Вернее, к словам Дарби.

«Никогда не найти мне той, кого я мог бы обожать сильнее. И хоть судьба жестоко нас разлучила, я буду хранить в сердце память о вас. Я готов отказаться от звезд и луны, лишь бы провести ночь в ваших объятиях…»

Генриетта в нерешительности опустила перо. Письмо было бы исполнено настоящей муки, если бы Дарби пришлось покинуть ее после проведенной вместе ночи. Когда Сесили Уэйт сбежала с Тоби Диттлсби, и ее отец обнаружил это лишь на следующее утро, все сочли это происшествие настоящей трагедией.

Генриетта добавила еще пару слов, чтобы строчка звучала следующим образом: «Я готов отказаться от звезд и луны, лишь бы провести еще одну ночь в ваших объятиях. И никогда не смогу…» Дышать? Писать письма такого рода оказалось гораздо сложнее, чем она могла себе представить. Генриетта мысленно извинилась перед джентльменами, чьи литературные потуги она высмеивала в прошлом.

«Никогда мне больше не встретить женщины с такими переливающимися в свете звезд волосами, как у вас, моя дорогая Генриетта. Опасная красота ваших волос останется в моем сердце навечно».

Генриетта с мгновение смотрела на собственное отражение в зеркале. Волосы действительно были предметом ее гордости. Если, конечно, не считать груди. Конечно, она никогда не носила столь откровенных платьев, как у Селины Дэвенпорт, хотя втайне считала свою грудь не менее роскошной, особенно если надеть такой же корсет, какие предпочитала носить Селина.

Генриетта вновь обмакнула перо в чернильницу. Если ей вздумается написать себе еще одно любовное послание, лучше воспользоваться зелеными чернилами. Ведь цветные так элегантны.

Пора заканчивать письмо.

«Я не знал любви, пока не встретил вас. Не замечал красоты, пока не увидел вас. Не изведал счастья, пока не попробовал на вкус ваши губы».

При других обстоятельствах Генриетта с удовольствием принимала бы участие в сезонах, получала любовные послания. И, конечно же, не оставляла бы их без ответа. При мысли об этом по ее спине пробежала сладкая дрожь. Написание писем джентльменам считалось непростительной фривольностью, но если было объявлено о помолвке, то почему бы не обменяться парочкой записок.

«Без вас у меня нет причин жить». Нет, пожалуй, это слишком. Хотя все это просто обман.

«Я никогда ни на ком не женюсь. И раз уж вы не можете стать моей женой, дорогая Генриетта, я так и останусь холостяком. Дети меня совершенно не интересуют, ибо тех, что у меня есть, мне хватает с лихвой. Все, чего я желаю, – быть с вами. Отныне и навсегда».

Слезы обожгли глаза Генриетты. Как же все это печально. Она на мгновение представила, что Дарби вернется в Лондон и проведет остаток жизни в одиночестве из-за любви к ней. Она зябко поежилась, когда порыв ветерка из окна коснулся ее шеи в поцелуе.

Однако здравый смысл восторжествовал, и с губ девушки сорвался смешок. Перед ее глазами возник образ холодного сдержанного Дарби. Должно быть, шампанское ударило ей в голову. Беднягу хватил бы удар, узнай он о ее письме.

Ну и поделом ему. Одного взгляда на мистера Дарби из Лондона хватало, чтобы с уверенностью сказать: он влюбиться не способен, так как слишком поглощен собственной персоной, чтобы любить женщину так, как этого хотелось бы ей: глубоко и преданно.

Генриетта была абсолютно уверена, что однажды все же встретит мужчину, для которого дети не так уж важны. Который будет любить ее так, что все мысли о детях отойдут на второй план. И он ничем не будет напоминать охотника за приданым вроде Дарби.

Руки Генриетты, складывающие письмо, на мгновение замерли. Жаль, что так вышло с Дарби. Он идеально подходил ей, потому что у него были дети, которых она так отчаянно хотела иметь. Только вот он никогда не полюбит ее так, как она этого заслуживает. У него буквально отвисла челюсть, когда она призналась, что никогда не сможет стать матерью. Отчасти ей было даже приятно видеть, как ее слова сбили с толку этого утонченного и важного лондонца.

Возможно, он сделает предложение Люси Эйкен или какой-нибудь другой наследнице, раз уж Люси пришлась ему не по душе. Люси была бы добра к Джози и Аннабель, хотя, скорее всего, оставила бы их в деревне на попечении няни и гувернантки.

У Генриетты вновь защипало в глазах, когда она вспомнила чудесную милую Аннабель, уткнувшуюся ей в шею и назвавшую ее мамой. А что, если новая няня тоже заставит малышку носить мокрое платьице, и та подхватит простуду и умрет? Генриетта решительно тряхнула головой.

Что за вздор. Конечно же, Дарби не наймет на работу еще одну няню, практикующую подобные методы. Да она и сама не лучше – облить водой маленькую Джози! При воспоминании о том, как она вышла из себя, Генриетте стало ужасно стыдно. И это после всех прочитанных ею книг по воспитанию детей и регулярного посещения деревенской школы.

Но благодаря этому она может помочь мистеру Дарби провести собеседование с претендентками на место няни завтра утром. Сам он на это совершенно не способен. С первого взгляда стало понятно, что он ничего не знает о детях. А поскольку ему теперь известно о ее физическом недостатке, то он не сочтет ее предложение помощи слишком дерзким. Поэтому Генриетта взяла еще один лист бумаги и написала:

«Дорогой мистер Дарби, я пишу, чтобы еще раз предложить вам помощь в найме няни для Джози и Аннабель, и буду более чем счастлива побеседовать с кандидатками на это место. Если же вы пожелаете отказаться от моей помощи, я пойму и не обижусь. Искренне ваша, леди Генриетта Маклеллан».

Генриетта сложила письмо и положила на край стола, чтобы лакей отправил его адресату завтра утром. Девушка не удержалась от улыбки, подумав о том, сколь разными оказались написанные ею письма. Пожалуй, от любовного послания стоит избавиться. Только вот это единственное любовное письмо, которое она когда-либо получит, поэтому Генриетта оставила его на туалетном столике. Она покажет его Имоджен, и они вместе вдоволь над ним посмеются.

Глава 11

Сон в зимнюю ночь

Эсме снился сон. Он бесшумно подошел сзади и положил руки ей на плечи. Конечно же, она знала, кто это. Как знала, что они совсем одни в гостиной леди Трубридж. В конце концов, она видела этот сон много раз.

И однажды пережила все, что видела во сне, наяву.

Это были очень красивые руки – большие и изящные. Как чудесно было бы просто прижаться спиной к его груди и позволить этим рукам скользнуть по плечам и обхватить ее груди. Но ей придется ему сказать. По крайней мере, на этот раз.

Эсме развернулась, и его руки упали с ее плеч.

– Вы несвободны, милорд. Поскольку помолвлены с моей лучшей подругой.

– Лишь формально, – спокойно возразил он. – Джина влюбилась в собственного мужа. Даже я это понимаю и жду, что завтра она объявит, что решила не аннулировать свой брак.

– Не забывайте, что я тоже несвободна.

– Вот как? – Маркиз Боннингтон поймал руку Эсме и поднес ее ладонь к своим губам. Даже такое легкое прикосновение заставило ее задрожать.

Черт бы побрал его красоту, выразительность глаз и его руки, пробуждающие в ней необузданное желание.

– Так уж случилось, что я тоже решила вернуться в супружескую постель, – поспешно произнесла Эсме. – Так что, боюсь, вы свой шанс упустили. Сегодня шлюха, завтра – жена.

Маркиз прищурился.

– Но вы же не собираетесь вернуться немедленно?

Эсме ничего не ответила.

– Насколько я понял, вы еще не воссоединились с достопочтенным лордом Ролингсом?

Когда Эсме еле заметно кивнула, он протянул руку и запер дверь.

– В таком случае я совершу непростительную глупость, отказавшись от представившейся мне крошечной возможности, не так ли?

Его ладони скользнули вниз по рукам Эсме, оставляя после себя огненный след. Она что-то забыла. Что-то забыла ему сказать. Но он уже снял с себя одежду. Иногда в своем сне Эсме наблюдала, как он раздевается, а иногда он просто вдруг появлялся обнаженный среди изысканной мебели.

– А вы не собираетесь раздеться? – хрипло спросил он. Эсме слабела от желания при одном только взгляде на его мускулистое тренированное тело наездника.

– Себастьян, – произнесла она и тут же осеклась. Эсме видела свой сон в двух ипостасях. Существующая во сне, она переживала произошедшее заново, но нынешняя Эсме пыталась предостеречь Себастьяна. Сказать ему, что возвращается в супружескую постель завтра же ночью. Поэтому ему не стоит с ней спать и рассчитывать на то, что их любовная связь продлится дольше одного вечера.

Он поцеловал ее шею, и Эсме ощутила, как его язык на мгновение коснулся ее кожи. В пламени свечей волосы Себастьяна отливали золотом.

Эсме посмотрела в его суровое, такое знакомое и любимое лицо. Целовать его было все равно что пить воду, утоляя мучительную жажду. Эти сладкие и неистовые губы она будет желать вечно.

Она провела ладонями по его рукам, покрытым легким туманом золотистых волос, а потом погладила широкие плечи.

– Могу я выступить в роли вашей горничной? – спросил Себастьян.

Эсме на мгновение прижалась лицом к его груди, наслаждаясь красотой момента, кожей ощущая жестковатые завитки. Он источал аромат нагретой солнцем пыли, как если бы только что спрыгнул с коня. Он пах мужчиной. Себастьяном.