Без ума от леди

– Проблема в том, что ваша дочь вас совсем не знает. И гордиться тут вовсе нечем, сэр!

– Джози моя сводная сестра, – резко возразил Дарби. – Я видел ее всего три или четыре раза до того, как неожиданно стал ее опекуном после гибели моего отца и мачехи в дорожном происшествии. Кажется, моя мачеха позволила ей спуститься из детской, когда я приезжал к ним на Рождество, хотя я совсем этого не помню. – Достигнув совершеннолетия, Дарби неизменно, хотя и весьма неохотно, проводил рождественские праздники с семьей, считая дни до отъезда.

Генриетта ошеломленно заморгала.

– Значит, Джози ваша сводная сестра? И Аннабель тоже?

– Да.

– Так почему вы мне сразу об этом не сказали?

Мужчина пожал плечами.

– Просто, когда Джози напоминают об отсутствии родителей, она сразу поднимает вой.

– Очевидно, ее поведение свидетельствует, как сильно она горюет по безвременно почившей матери.

– Вы так думаете? А мне кажется, виной всему ее дурной характер. Няня тоже так считает, а уж она-то знает ее лучше меня.

В глазах леди Генриетты промелькнула неуверенность, лишь укрепившая Дарби в мнении, что Джози еще покажет себя во всей красе. Хотя она и так уже была уменьшенной копией своей дражайшей матушки.

– Как давно погибла ее мать?

– Чуть более восьми месяцев назад, – ответил Дарби. – А теперь прошу меня простить, леди Генриетта. Уверяю вас, что впредь буду более тщательно подходить к выбору няни для детей. Моя тетка леди Ролингс живет в Шантилл-хаусе недалеко от Лимпли-Стоук, и она, без сомнения, поможет мне подыскать подходящую няню.

С этими словами мужчина направился к двери.

Генриетта последовала за ним, протягивая руку на прощание.

– Вероятно, мы увидимся снова, мистер Дарби. Ваша тетушка устраивает сегодня званый ужин, и моя семья приняла ее любезное приглашение.

Мужчина буквально на глазах преобразился, вновь превратившись в изысканного великосветского джентльмена. Он ответил поклоном, достойным самого короля, а потом поймал руку Генриетты и поцеловал кончики ее перчаток.

– Буду несказанно рад вас видеть. – В голосе мистера Дарби послышались тщательно отрепетированные хрипловатые нотки, сулившие удовольствие.

Генриетта заморгала и едва не рассмеялась в голос, однако вовремя спохватилась и взяла себя в руки.

– Должно быть, вы прожили в Лондоне всю свою жизнь, – с любопытством заметила она.

В карих глазах мужчины вспыхнуло такое тепло, что Генриетте стало немного не по себе.

– Я редко выезжаю за город, – ответил он. – Боюсь, сельские удовольствия мало меня привлекают.

В этом Генриетта ничуть не сомневалась. Даже растерявший свой лоск после стычки с Аннабель, здесь, в Лимпли-Стоук, он выглядел совершенно неуместно, точно отбившаяся от стаи птица.

– Вы здесь надолго?

– Зависит от того, – произнес мистер Дарби, глядя Генриетте прямо в глаза, – насколько привлекательными мне покажутся местные удовольствия. Должен сказать, что пока я… испытываю лишь приятное удивление.

Генриетта вновь едва не рассмеялась, однако сумела сдержаться. Не стоит обижать этого модного щеголя, оттачивающего на ней свои манеры. Хотя он, конечно же, и понятия не имел, что тратил свои усилия впустую.

Шагая вниз по Хай-стрит и приволакивая за собой пульсирующую болью правую ногу, Генриетта столкнулась со своей сестрой Имоджен, стремительно сбежавшей по ступенькам магазинчика, торгующего тканями.

– О, Генриетта, – окликнула она девушку. – Вот ты где! Я всюду тебя искала. – Имоджен резко остановилась. – Что с тобой случилось? Какой отвратительный запах!

– Ничего особенного, – ответила Генриетта, забираясь в экипаж. – Хотя, боюсь, мое платье источает не слишком приятный аромат. – Она с силой нажала на бедро затянутой в перчатку рукой. Характер пульсации свидетельствовал о том, что день или два хромоты не избежать.

– Как ты себя чувствуешь? – озабоченно поинтересовалась Имоджен. – Снова разболелось бедро?

– Просто устала. Познакомилась с маленькой девочкой, и, похоже, ее стошнило мне на платье.

– Что ж, это должно излечить тебя от страсти к этим маленьким созданиям, – весело заметила Имоджен. – От тебя и впрямь воняет, Генриетта.

Девушка вздохнула. Имоджен расценила свой шестнадцатый день рождения как позволение отпускать откровенные замечания, которые считала прерогативой взрослых.

– Тебе необходимо отдохнуть, – продолжала Имоджен. – Хотя, мне кажется, это приключение пошло тебе на пользу. Ты выглядишь не такой бледной, как обычно.

Генриетта и без Имоджен знала, что выглядит не лучше привидения. Но это, по крайней мере, не имело никакого отношения к ее физическому недостатку. Отец всегда утверждал, что она унаследовала внешность своей матери.

В детстве Генриетта часы напролет смотрела на миниатюру с изображением женщины, давшей ей жизнь и заплатившей за это своей собственной, и неизменно гадала, смогут ли довольно странные и угловатые черты ее лица превратиться в нечто такое же изысканное, как лицо взиравшей с портрета красавицы.

Генриетта действительно стала весьма привлекательной, однако это не имело никакого значения, так как врожденная хромота лишала ее всякой надежды на замужество.

С самого детства она отчетливо осознавала свой физический недостаток. И дело было вовсе не в боли. Если она не предпринимала длительных прогулок и старалась не поднимать тяжестей, бедро почти не давало о себе знать.

У ее матери был точно такой же вывих бедра, и именно он стал причиной ее смерти при родах. Об этом Генриетта знала всегда. Как и о том, что, забеременев, она, скорее всего, умрет и тем самым повторит судьбу своей матери.

Впервые осознав горькую правду, она разрыдалась и никак не могла унять слез. Увидев однажды ее заплаканное лицо, отец поинтересовался, что случилось. Когда же она, захлебываясь слезами, поведала о своих страхах и сомнениях, отец заключил ее в объятия и пообещал, что она не пострадает от последствий своего увечья, потому что никогда не выйдет замуж.

– Ты будешь жить со мной. Да и кому вообще нужны эти мужья? – притворно сердито произнес он, и наивная девятилетняя девочка с ним согласилась.

– Мне никогда не захочется тебя покидать, папа, – поклялась она.

– Что ж, так тому и быть, – нежно произнес отец, целуя девочку в лоб.

Теперь ей исполнилось двадцать три. Отец покинул этот мир два года назад. А женихи по-прежнему не торопились стучаться в ее дверь.

Горькая правда причиняла боль. Да, отец ясно дал понять, что никогда не позволит ей выйти замуж. Но и мужчины не желали иметь с Генриеттой ничего общего, едва лишь узнавали о ее бедре. Кто захочет брать в жены женщину, которая наверняка умрет при родах и, скорее всего, заберет с собой и дитя? Все вокруг твердили, что она сама выжила лишь чудом.

– Возможно, тебе стоит пропустить ужин, если ты так сильно устала, – предложила Имоджен, разглядывая собственные локоны в маленькое зеркальце, которое всегда носила в сумочке.

В любой другой день Генриетта согласилась бы с сестрой без раздумий. Но сегодня они были приглашены в дом леди Ролингс, где будет мистер Дарби. Хотя он не проявил стремления увидеться с ней снова, будет все же забавно понаблюдать, как он станет очаровывать их соседей своими великосветскими манерами. А поэтому было бы неплохо занять место в первом ряду, когда местные аристократы поймут, что за лебедь заплыл в их маленькое скромное болотце.

Глава 5

Бесстыдница Эсме

Шантилл-хаус,

Лимпли-Стоук

Господи, какая же она неуклюжая. Леди Эсме Ролингс бросила взгляд на свои лодыжки, которые всегда считала предметом гордости. Дебютировав в высшем свете, она не раз с удовольствием отмечала, как джентльмены буквально стискивали зубы при одном лишь только взгляде на их изящные очертания. Едва только на Британских островах появилось первое изображение француженки в платье с присборенным сбоку подолом, Эсме незамедлительно это повторила.

Но теперь… Ее ноги отекли и стали похожими на бесформенные тумбы. Кряхтя, она наклонилась вперед и потыкала пальцем в то место, где надлежало быть изящным стройным лодыжкам. Однако палец утонут в рыхлой плоти. Разве могла она представить себе нечто подобное? Впрочем, теперь это не имело никакого значения. Единственной частью тела, неизменно вызывавшей интерес у окружающих, был ее живот, упоминавшийся в разговорах с завидной регулярностью.

– Животик-то ваш, миссис, растет не по дням, а по часам.

Никому никогда и в голову не приходило обсуждать ее живот. Потому что в повседневной жизни части женского тела не упоминались вовсе. Однако все изменилось, едва только она приняла решение выносить ребенка.

Эсме со вздохом откинулась на спинку кушетки и положила руку на плед, прикрывавший ее живот. Когда же она легла на спину, живот поднялся в воздух подобно торчащему из реки острову. Скупое январское солнце освещало ее опущенные веки. Под ладонями ощущалось слабое шевеление.

«Что ж, Майлз, вот оно – твое дитя», – подумала Эсме.

Возможно.

Издалека слышался голос окликавшей ее Хелен, но Эсме не хотелось отвечать. Поэтому она продолжала тихо лежать, водя пальцами по домику, в котором жил ее малыш, в попытке нащупать, не два ли крошечных существа в нем поселилось.

Старуха, державшая маслобойню на ведущей в деревню дороге, предсказала ей двойню. И Эсме не исключала такой возможности, поскольку слишком уж сильно увеличилась в объеме. В отличие от большинства женщин, она точно знала, когда был зачат этот ребенок. В одну из двух ночей, последовавших друг за другом. А это означало, что сейчас она на шестом месяце. Ни больше ни меньше.

И все же живот выглядел так, словно малыш вознамерился со дня на день появиться на свет, хотя до родов оставалось еще целых три месяца. Мысль о близнецах не давала покоя и вселяла ужас. Как это может быть? Возможно ли, что она носит под сердцем близнецов?

Мальчика и девочку. А может, двух девочек или двух мальчиков. Они так и танцевали в ее воображении, пока веки согревал теплый солнечный свет, – крошечные девочки в передничках с перевитыми лентами локонами и мальчики со взъерошенными волосами…

О нет! Она случайно представила мальчиков белокурыми. «У вас совсем не такие волосы, – мысленно произнесла Эсме. – А красивые каштановые. Как у Майлза. По крайней мере пока. Перед смертью у вашего отца осталось всего несколько прядей».

Эсме тряхнула головой, постаравшись представить совсем другую картину, и теперь перед ее мысленным взором возникли очаровательные круглолицые мальчишки со взлохмаченными каштановыми волосами, начавшими слегка редеть на макушке, хотя малышам было всего около года. «Вот так-то лучше, – сонно подумала Эсме. – Каштановые волосы сыновей Майлза».

Грозный голос развеял ее сон. Он принадлежал ее лучшей подруге Хелен, а для всего остального мира графине Годуин.

– У тебя посетители, Эсме.

– Посетители? – переспросила леди Ролингс, отчаянно борясь с желанием погрузиться в сладкий дневной сон.

– Неожиданно нагрянул твой племянник.

Резкие нотки в голосе подруги привлекли внимание Эсме, и она попыталась сесть.

– Дарби здесь? Дарби? В самом деле?

– Приехал в экипаже вместе с сестрами. Выглядит так, словно провел в дороге много дней.

– Что, скажи на милость, ему здесь нужно?

– Говорит, детям необходим свежий воздух.

Эсме поднялась с кушетки с небольшой помощью Хелен.

– Эсме! – произнесла подруга. – Неужели ты не понимаешь, зачем он сюда приехал?

– Я написала ему письмо о том, что лондонский воздух чрезвычайно вреден для детей. Поначалу он отказался ехать в деревню, но потом, должно быть, передумал. – Эсме медленно двинулась вверх по склону в сторону дома.

– Почему? – вскинулась Хелен. – Почему это Дарби вдруг решил передумать?

– Может, потому, что городской воздух действительно вреден? – пробормотала сбитая с толку Эсме. В последнее время ее не покидало ощущение, что беременность превратила ее мозги в вату и сделала похожей на одну из кузин, которую мать называла тупоголовой.

– Подумай хорошенько. У него наверняка возникли подозрения относительно отца твоего ребенка. Дарби ведь был наследником Майлза, верно?

– Он и сейчас его наследник, – ответила Эсме.

– Нет, если у тебя родится мальчик.

Эсме остановилась и посмотрела на подругу. На Хелен было розовое платье из тонкой шерсти и подходящие по цвету перчатки и мантилья. Идеальный наряд для зимнего дня в сельской глубинке. Ее волосы были заплетены в косы и уложены в замысловатую прическу, а длинная изящная шея придавала ей сходство с лебедем. Однако за этой ангельской внешностью скрывалась жесткая и решительная натура.

– Мы это уже обсуждали, – сказала Эсме. – Дарби так и останется наследником Майлза. Я не стану претендовать на поместье.

– Совершеннейший вздор! – всплеснула руками Хелен.

В ее устах это прозвучало как самое настоящее ругательство, и Эсме поняла, что подруга действительно возмущена.

– Если ты произведешь на свет мальчика, Эсме, он станет наследником имущества Майлза. Этого поместья и дома в Лондоне, где, если я не ошибаюсь, сейчас живет Дарби. Ты не станешь лишать своего сына наследства. Да тебе и не позволят сделать это законы, регулирующие порядок наследования.

Эсме сцепила пальцы на животе, словно пыталась защитить дитя от своего разоблачающего признания.

– Ты, кажется, не поняла, что этот ребенок может быть не от Майлза.

– Ты не знаешь этого наверняка, – возразила Хелен.

– Полагаешь, я способна выдать незаконнорожденного ребенка за сына Майлза?

– А ты готова лишить сына Майлза того, что причитается ему по праву?

– Конечно нет!

– А как ты узнаешь, кто его отец? – не сдавалась Хелен.

– Просто пойму и все. – Эсме почувствовала, как защипало в глазах. И это раздражало ее больше всего. Она, не проронившая ни слезинки с того самого дня, когда отец выдал ее замуж за незнакомца, теперь принималась плакать по четыре-пять раз в день.

– Даже я, ничего не смыслящая в деторождении, знаю, что установить отцовство попросту невозможно, – заявила Хелен. – Только вспомни, как лихорадило Лондон в прошлом году, когда граф Нортумберленд заявил, что не является отцом собственного первенца, поскольку того отчислили из Оксфорда вот уже в четвертый раз.

– Нортумберленд дурак, – пробормотала Эсме.

– А может, и нет. Графиня дебютировала в свете в один год со мной, но не только я помню, как отчаянно она клялась в вечной любви простому солдату. Отец поспешил выдать ее замуж, дабы избежать мезальянса. Во всяком случае, так он оправдывал поспешный брак. Однако ребенок родился ровно через девять месяцев после свадьбы. Так что, возможно, она торопилась выйти замуж, чтобы избежать скандала.

Эсме недовольно нахмурилась.

– Поверить не могу, что ты пересказываешь мне эти грязные сплетни, Хелен. Это совсем на тебя не похоже.

– Просто пытаюсь воззвать к твоему здравому смыслу, – язвительно парировала Хелен. – Нет никакой возможности сказать наверняка, чьего ребенка ты носишь. Ты – жгучая брюнетка. Себастьян Боннингтон – блондин. А твой покойный муж обладал в молодости каштановыми локонами. Так что даже если твой ребенок родится шатеном, это вполне может оказаться смешением ваших с Себастьяном генов.

Эсме побледнела.

И Хелен продолжила наступление.

– Ты опорочишь имя Майлза, если намеренно лишишь его сына наследства. Повторяю еще раз: точно определить отца не под силу никому.

– Может, у меня родится девочка, – промямлила Эсме.

– Это стало бы лучшим решением проблемы. Особенно с точки зрения Дарби.

Эсме вновь зашагала к дому.

– Я совсем забыла про Дарби! И про детей. Где мы их разместим?

– Девочки поселятся в детской. Дарби приехал без няни, так что ему очень повезло, что твоя няня уже живет в доме, готовясь помогать тебе с малышом. Дарби же остановится в голубой спальне в конце коридора.

– О нет, – возразила Эсме. – Кажется, там сильно дымит камин.

– И поделом ему, – злорадно улыбнулась Хелен. – А то примчался выяснять, не носишь ли ты под сердцем бастарда. Уж извини, что называю вещи своими именами.

Эсме упала духом.

– Лучше сказать ему правду.

Резко остановившись, Хелен схватила подругу за руку.

– Ты не сделаешь ничего подобного! – решительно произнесла она. – Даже думать не смей, что ребенок не от Майлза – это опорочит память твоего мужа и сломает жизнь ребенку, который вполне может оказаться его сыном. Ты совсем этого не хочешь.

Эсме посмотрела на подругу. Казалось, Хелен всегда знала, как следует поступить в том или ином случае. Эсме же сложившаяся ситуация представлялась весьма туманной.

– А теперь давай-ка соберись, – приказала Хелен. – Кажется, ты совсем позабыла, что устраиваешь сегодня званый вечер. Через несколько часов сюда нагрянет добрая половина графства, а ты прохлаждаешься на лужайке.

– О господи, – охнула Эсме. – Я и впрямь забыла про гостей.

– Поверить не могу, – всплеснула руками Хелен. – Никак не могу взять в толк, почему тебе взбрело в голову разозлить чуть ли не все графство, устроив прием во время траура по мужу.

– Это всего лишь ужин, – слабо запротестовала Эсме.

Хелен принялась жевать губу, и Эсме, уже прекрасно изучившая подругу, поняла, что та хочет что-то сказать.

– Что такое? – спросила она, готовясь услышать дурные новости.

– Ты будешь сильно возражать, если я нанесу короткий визит своей тетке Кэролайн в Солсбери? Разумеется, я уеду после ужина. – Тетка Хелен жила недалеко от Лимпли-Стоук.

– Конечно, поезжай, – ответила Эсме, осознавая, что ей ужасно хочется возразить. Ей даже показалось, что она вот-вот расплачется от одной только мысли об отъезде подруги.

– Просто Дарби – лучший друг Риса.

– Ну и что? – слабо попыталась защититься Эсме. – Ведь твоего мужа здесь нет. А Дарби всего лишь его друг, Хелен. Не можешь же ты бегать от всех друзей Риса. – Однако Эсме знала, что утром подруга уедет. Ведь если Хелен принимала какое-то решение, разубедить ее не представлялось никакой возможности.

– Мне очень неуютно в присутствии Дарби. Они с Рисом никогда ничего не скрывали друг от друга. Когда мы еще жили под одной крышей, Рис частенько исчезал из дома, а когда я спрашивала, где он пропадал, каждый раз слышала ответ: «С Дарби». Но я-то знала, что он развлекался с оперными певицами. А точнее, с той самой, что впоследствии поселилась в моем доме.

В голосе Хелен слышались такие резкие нотки, что Эсме невольно поморщилась.

– С тех пор столько воды утекло, Хелен. Кто знает, вероятно, Дарби и не подозревал, что Рис пользуется его именем в качестве прикрытия.

– Может быть, – согласилась Хелен. – Только я в этом сомневаюсь. Эти двое всегда стояли друг за друга горой. Даже сейчас, когда мы просто обменялись приветствиями, он упомянул кое-что сказанное Рисом. А я… я просто не желаю ничего слышать о бывшем муже.

– Но вы расстались много лет назад, – напомнила Эсме, прекрасно понимая, что зря сотрясает воздух.

– Мне нет до него никакого дела. Не желаю ничего знать о Рисе, но, к сожалению, присутствие Дарби не дает мне о нем забыть.

– Одному Богу известно, почему они так дружны. Ведь они совершенно разные. Дарби слывет в обществе заправским щеголем и законодателем моды, а Рис…

– На Рисе любой костюм сидит как на корове седло, – перебила подругу Хелен. – А насчет их несхожести ты права. Дарби неизменно осмотрителен и сдержан, в то время как Рис трясет своим грязным бельем на виду у всего Гайд-парка.

– А ты не могла бы… пожалуйста, попробуй передумать? – в отчаянии выпалила Эсме. – Я не стала бы тебя об этом просить. Просто мне так здесь одиноко…

– Нет, его присутствие просто невыносимо. Ведь при одном взгляде на Дарби мне хочется накричать на него за то, что позволил Рису поселить в нашем доме ту оперную певичку! – Хелен осеклась. – Хотя Дарби тут совсем ни при чем. Просто мне невыносима любая мысль о муже. Ты должна меня простить.

– Это ты меня прости, что пристаю к тебе с просьбами, – произнесла Эсме, потрясенная сквозящей в голосе Хелен болью. – Ты всегда так собрана, что я напрочь забываю, какие сильные чувства ты испытываешь к мужу. Это непростительно с моей стороны. Со мной все будет в порядке. К тому же я, кажется, обзавелась новой подругой.

– Ты о леди Генриетте Маклеллан? Как же она мне нравится. Мне показались очень здравыми ее рассуждения вчера за чаем. – В устах Хелен это прозвучало как наивысшая похвала. – Она будет здесь сегодня вечером?

– Надеюсь, – ответила Эсме, продолжая шагать. – Но ведь ты останешься на ужин, Хелен? Пожалуйста! Если я действительно оскандалилась на все графство, устроив званый вечер в период траура, твоя поддержка лишней не будет.

Хелен кивнула и недовольно поджала губы, всем своим видом показывая, что была бы рада уехать немедленно, но все же выполнит просьбу подруги.

– Спасибо, – произнесла Эсме, целуя Хелен в щеку.

– Я не задержусь у тетки, – пообещала Хелен. – И вернусь задолго до рождения малыша.

– К тому времени ты наверняка меня не узнаешь, – угрюмо пробурчала Эсме. – Я уже напоминаю слониху.

Но Хелен лишь рассмеялась в ответ.

– Очень маленькую и милую слониху, дорогая.

Глава 6

Молодость и презрение – близкие друзья

Холкэм-хаус,

Лимпли-Стоук

– Поверить не могу, что мистер Дарби приехал в Уилтшир! – сказала леди Имоджен Маклеллан своей сводной сестре. – Кто бы мог подумать. Эмилия Пигглтон рассказала мне о нем абсолютно все. Однажды она собственными глазами видела его в «Олмаке»[1], хотя он, конечно же, не искал знакомства с ней. Как думаешь, Генриетта, может, мне стоит надеть новое платье? Его только вчера доставили. Ты наверняка помнишь – из индийского муслина с узором из веточек. Только вот миссис Пиннок…

В дверях появилась ее мать, прервав беседу.

– Добрый вечер, дорогие мои, – произнесла Миллисент Маклеллан, вдовствующая графиня Холкэм. – Пожалуй, нам пора спускаться к ужину.

– Мама, знаешь, кто заказал точно такое же платье, как у меня? – поинтересовалась Имоджен капризно-жеманным тоном, вошедшим у нее в привычку в последнее время. – Наша дражайшая соседка Селина Дэвенпорт! Мне сказала об этом миссис Пиннок.

– О господи, – воскликнула Миллисент.

Селина Дэвенпорт считалась в Уилтшире птицей высокого полета. Она вышла замуж за сквайра, гораздо больше интересовавшегося гончими, нежели собственной женой. Ничего удивительного, однако поговаривали, будто свора делила с ним древнее ложе предков, а поэтому всех неизменно интересовал вопрос, где же в таком случае спит Селина.

– Какой позор, – презрительно бросила Имоджен. – Не понимаю, почему Селина никак не может смириться с тем обстоятельством, что она – замужняя женщина. Посмеет надеть платье с невероятно глубоким декольте и самым тесным лифом в этой части графства. И наверняка настоит на том, чтобы занять место рядом со мной.

– Чтобы только погреться в лучах твоего успеха, дорогая, – попыталась успокоить дочь Миллисент. – Но мне очень не нравится твой капризный тон. Во время сезона дамы из высшего света станут твоими надежными союзницами. Но только не в том случае, если сочтут тебя слишком острой на язык. – Имоджен только-только начала выходить в свет и уже обзавелась толпой поклонников – местных юнцов, ищущих ее внимания. И это не самым лучшим образом сказалось на ее характере.

– Никто даже не взглянет на меня, если Селина весь вечер будет выставлять свою грудь напоказ, точно вывешенное для просушки белье!

– Леди не пристало так отзываться о людях, – неодобрительно покачала головой Миллисент. – И почему бы тебе не надеть сегодня платье из газа слоновой кости вместо фиолетового муслина?

– Пожалуй, так и поступлю, – пробормотала Имоджен. – А что собираешься надеть ты, Генриетта?

– Итальянский креп.

Имоджен удивленно уставилась на сестру.

– Я полагала, ты бережешь его для какого-то особого случая.

– Я передумала.

– Леди Ролингс в трауре, Генриетта. Так что танцев не будет.

Генриетта открыла было рот, но Имоджен исправилась:

– Впрочем, траур не имеет никакого значения, поскольку ты все равно не танцуешь. Так зачем, скажи на милость, надевать итальянский креп? Я была уверена, что ты приберегла его для званого вечера в Тилбери.

Генриетта пожала плечами.

– Зачем? Как ты верно заметила, я не танцую. Так почему бы мне не надеть то, что хочется? Какая разница, когда именно я появлюсь в новом платье?

– Никому не ведомо, что уготовило нам будущее, дорогая, – произнесла Миллисент, обнимая Генриетту за плечи.

Девушка тепло улыбнулась мачехе.

– В моем случае танцев не предвидится. Впрочем, как и ухажеров.

– Но ты гораздо красивее Селины Дэвенпорт, – с удовлетворением заметила Имоджен.