Золотой астероид

Провести покупку вещей по каталогу через комитетскую бухгалтерию с их небольшой наценкой – легко! Для бухгалтерии это план, а для меня – способ потратить кредиты, чтобы сохранять свой зарплатный счёт пустым.

Постоянно направляю отписки приставам, что весь мой доход уходит на моё собственное содержание. Покупаю только самое необходимое: носки, футболки. Иногда, конечно, заказываю коллекционные перьевые ручки или кое-что ещё для товарища Смита, гораздо более ценное. Но об этом даже коллегам своим не всегда рассказываю. Хотя они сами и подсказали, что в каталоге имеет ценность в ближних колониях, а что самому разведчику может пригодиться на необитаемом спутнике безымянной звезды.

Можно заказать вещей на три зарплаты вперёд, если подписываю контракт на три экспедиции сразу. В случае смерти Поллукса страховка покроет его долги. Но я ещё поживу. Пусть не долго и не очень счастливо.

Однажды купил кофе. Это было уже для себя хорошего, а не на продажу. Маленькая награда самому себе за десять лет безупречной службы. Порекомендовал Командир моего корабля приписки, "Герчина" – натуральный кофе с Земли. На каждой планете растёт свой кофе под куполом Огорода, но земное и неземное – это две большие разницы.

Ждал это удовольствие два года. Стоило оно мне так дорого, что просто за голову схватиться можно. Но всё равно вышло дешевле, чем продались в те два года ожидания чуда контейнеры для хранения взрывчатки, а также препараты от воздействия радиации. Я храню банку от арабики до сих пор как напоминание, что когда-то посмел себя наградить.

Дальняя Космическая Разведка – это не просто работа, это образ жизни. И не лирическое эссе, а сухая проза. Нас кормят, дают новый дом, новую семью, чувство принадлежности к чему-то очень большому и очень значимому для Человечества, а так же красивую форму. Это те основные радости социализма, ради которых девяносто восемь процентов кандидатов выбирают этот путь.

Другие два процента ищут в разведке романтику подпространственных переходов, неизведанные миры и новые яркие впечатления. Это верно, на всю жизнь хватит. По горло впечатлений.

Заливать в лёгкие кислородный гель, просыпаться через месяц, не чувствуя себя ниже плеч. Потом высадка, раскопки, пробы, потеря веса, приступы клаустрофобии и импотенция, а на последнем этапе цинга.

Но амниотическая ванна позволит за две недели после экспедиции восстановить здоровье и силы. Зарплаты хватит, чтобы вставить имплант в пещеристое тело. На пенсию не торопятся, чаще списываются Комитетом на берег по состоянию здоровья.

Радиация, электромагнитные излучения и прочие потоки частиц. Эти радости ожидают молодых разведчиков в первые два или три года. Если хватит здоровья и нервной системы, значит их могут повысить, присвоить им квалификацию. Через десять-двадцать лет Комитет передаст во временное пользование комитетскую «шхуну».

Имплант у Поллукса всего один. Зубы на месте. Анемией не страдаю. Нервы – стальные канаты. Летаю на комитетском столетнем малом межзвездном паруснике «бриг-1».

Человеческая жизнь – высшая ценность! Узкие специалисты – двойная ценность, а ценность дальнего разведчика невозможно измерить ни в одной из известных Человечеству шкалах. А его одежду, экипировку и снаряжение – еще как! Поэтому наш брат находит себя в продаже тех мелочей, которые не были использованы в экспедиции. Моя крутая куртка с шевроном примечательна не только своей экзотичностью (то есть встроенным магнитом для девушек), но и качеством и постоянным спросом на это качество.

Цена куртке в любой колонии будет такой, какую назовет продавец. Без угрызений совести. Говорят, что кто-то умудрился сменять куртку на глайдер. Но этого кого-то никто по имени не знает. Так, байки в столовой. Слушал и тихо посмеивался.

Также говорят, что этот счастливчик тот же глайдер сменял на списанную ванну с генератором амниотической жидкости. Эти ванны – тоже привилегия Комитета. Генератор в той истории был кустарный, но вполне рабочий. При иных административных структурах такой редкости, как восстановительная ванна, не найти. Нет, они есть много где, но не за деньги. За глайдер – легко!

Скажу так: от облучения ванна спасает, от рака – нет. И глайдер стоил чуть больше, чем только одна куртка, но чуть-чуть меньше, чем предлагал Смит за один шар взрывчатки "Райбс Рубрум". (Ribes rubrum – красная смородина. лат. Взрывчатка, хранится в контейнерах на стальных нитях, "гроздьями" из нескольких ярко-красных шаров различных размеров) К "красавице Райбс", как её мило называл один мой коллега, у меня – судимого – доступа не было. Потому возил в основном только куртки и ботинки.

Были, естественно, свои риски. Если в куртку зашьют годовой запас антирадиационного препарата номер восемнадцать, то она будет стоить настолько неприличные деньги, что та же "Райбс Рубрум" с завистью ухмыльнётся, а покупатель скорее сдаст продавца сотрудникам известной конторы, чем заплатит живые деньги или предложит честный обмен.

За контрабанду самого препарата от радиации смело выписывают в нарсуде пятёрку лет на урановом руднике. Иногда десятку, если чистосердечное не напишешь. Чтобы таких обстоятельств избежать, и нужен товарищ Смит. А иногда и кое-кто по зубастее Смита и Ковальского.

Для каждого ведомства есть свой "Смит", но не к каждому сотруднику этих ведомств стоит подходить с предложением честного обмена. Разведчики не верят в удачу, правда при моей сумме рисков решение обратиться к Капитану с вопросом о Смите было разумным.

Но меру нужно знать. Жадность губит честных граждан. Потому нужно дружить со Смитом, упоминать его имя не на каждом углы, а при отсутствии отзыва на пароль – ноги в руки и бежать.

В этот раз на Альфу прибыл только с тем, что на мне. Смит не отправлял мне никаких пожеланий, поэтому предвижу сложности со стартом на орбиту. Толи ещё будет!

Если не отправиться по адресу общежития, заявленному при въезде, то за стандартную неделю, которую таможня требует провести в колонии, можно легко найти себе приключения. Да такие, что пять лет в рабстве у артели «Долина» покажутся прогулкой по Парку Горького. Не надо нам такого. Мне ещё дороги мои передние зубы, поэтому я не планирую задерживаться здесь дольше, чем на два дня.

Раньше я прилетал сюда на неделю или две. Когда наш корабль отправили на плановый ремонт, я провёл на Альфе целых три месяца. В это время Клара взяла на себя заботу о близнецах. Это стоило кредитов. Кредиты предоставлял Смит. Однако Смит не любит, когда ему отказывают. Если несколько раз сказать «нет», всегда найдутся другие люди.

Мой корабль приписки уходит «на пенсию». Сейчас его трюмы и склады тщательно очищают, уничтожая просроченные препараты и прекурсоры. Весь процесс фиксируется на видео и подписывается наблюдателями, которые оставляют свои отпечатки пальцев на протоколах. Именно поэтому я не мог дать обещание в прошлый раз и не могу сделать это сейчас.

Не удивлюсь, если моя деятельность как контрабандиста, ввозящего препараты, каким-то образом повлияла на статистику смертности от радиации. В любом случае, мои близкие не смогли избежать этой участи. После смерти моей младшей дочери я занимался только тем, что возил лекарства для лечения, а не препараты для защиты.

Смит был несколько разочарован, хотя цены на лекарства всё равно были привлекательными. Однако сроки годности оказались меньше ожидаемых. Это были не простые таблетки йода или спирулины, а алкалоиды грибов и плесени, полученные из самых закрытых лабораторий, куда только удавалось задвинуть ботинки, куртки или ещё что-то интересное для научных работников. К слову, учёные с этих лабораторий были более раскованы, чем учёные с нашего корабля. Наши – молчаливые социопаты, те же – такие фантазёры, что пришлось трижды мыть трюм парусника от продуктов жизнедеятельности живого груза. А всё равно до сих пор пахнет тухлой морской фауной.

Я делал это не ради денег, а чтобы получить лекарства и экспериментальные препараты. Ещё отправлял их с коллегами и курьерами от Комитета. Потратил все свои сбережения и все, что семья накопила за годы не совсем легальной деятельности.

Коллеги предлагали взять у них деньги в долг, но я не согласился. Только безвозмездно. Не я один бегал от правосудия в Дальней Космической Разведке и не у меня одного были больные родственники. У каждого разведчика есть свой чемодан секретов и шкаф скелетов. Такие вопросы редко обсуждаются в коллективе, только если на этом заострит внимание Командир, для которого мы ценны только тем, что мы есть. И Командир действительно помогал. С его указания я подал прошение о средствах в Комитет. Стали присылать деньги из профсоюза на счёт Клары. Но их всё равно не хватило.

Хотел было осесть таки на Альфе, но с судебными делами меня взял бы только местный цирк. В клетку к дрессировщику, чтобы через горящие обручи прыгать. Разведчик – редкий зверь в десяти световых годах от Метрополии.

По статистике, из тысячи только один разведчик работает дольше десяти лет. Просто съезжает крыша у ребят. Слишком социальное животное – человек разумный. Одной высадки уже хватит, чтобы всю жизнь девчонкам в уши байки лить. Проверено!

Вспомнил о Тамаре. Квинт со своим значком "отличника" – пыль в сравнении с любым желторотым разведчиком. Нашим ребятам есть, что рассказать комсомолкам.

– Суд не смог доказать мою причастность к преступлению людей, сидящих позади меня, – сказал я и, обернувшись, увидел, как мой слепой подельник улыбнулся беззубым ртом, – потому я пошёл как знавший, но не доложивший в органы правопорядка. Это другая статья.

– Называйте вещи своими именами, – говорит третья судья, – осужденные граждане взорвали хранилище сферических батарей, нанесли ущерб обществу, погибло восемь человек. Это настоящие враги народа! Вы имели с ними связь, будучи их товарищем по кружку химии и минералогии. И ваша осведомлённость доказана двадцать лет назад.

– Так, позвольте продолжить, – говорю я, – на протяжении двадцати с лишним лет мне откладывали исполнение наказания. Поступить на работу куда-либо кроме цирка и разведки с таким личным делом – никак. Ни под одну амнистию я не попал. Ни под Трёхсотлетие Второй Революции, ни под Пятисотлетие Первой. Теперь я прошу суд рассмотреть моё прошение о снятии судимости. Согласно колониальному уголовному кодексу, двадцать лет прилежной работы дают право на применение статьи один точка пять, подпункт четырнадцать. Утверждающей применение суммы принципов перевоспитания гражданина и истекающего срока давности. Также, прошу учесть рекомендации от научного руководителя, от Командира моего корабля приписки. Письмо от коллектива и благодарность от Комитета Дальней Космической Разведки, – я забрал подбородок, – за продолжительную службу. Прошу закончить тот кошмар, который преследовал меня двадцать лет.

– Суд рассмотрит ваши доводы. Заседание назначается на завтра, на три пополудни. Все могут быть свободны.

Глава 5. Букет

Самый шикарный район в колонии. Здесь запрещён проезд на роверах и полёт на глайдерах. По периметру ходил только трамвай. На нём я и приехал сюда из народного суда. Всего семь маршрутов, приехал на пятом. После того как трамвай обогнёт Парк Горького, он направится к заводу сферических батарей. Я никогда там не был, но именно за теракт на этом заводе меня и настигает правосудие, прихватывая то за пятку, то за горло. Год на год не приходится.

В таких замечательных местах, как Парк Горького, можно на секунду забыть обо всём. И даже подышать свежим воздухом, не используя имплант.

Колония быстро развивалась из-за избытка энергии. Много рабочих мест и почти экспоненциальный рост населения. Парк Горького стал долгожданным подарком от Партии. Был вариант присвоить колонии Орден Горина-Гомеса, но решили в пользу парка.

Один из первых куполов раскрыли и превратили в рекреационную зону с несколькими элитными жилыми зданиями. Парк пять километров в диаметре. Пешком хоть ноги сотри (Особенно в мокасинах!) Бывал здесь много раз со своими… Бывал… Со своими… Как будто в другой жизни.

Теперь иду один.

Это не просто парк, а почти настоящий лес. Здесь люди наслаждаются прогулками, гуляют с детьми и животными. Среди животных можно увидеть котов и собак необычных пород и окрасов, и напоминающих оцелотов и сервалов. Возможно, через несколько поколений и люди начнут вытягиваться в этой гравитации, подобно эвкалиптам. К слову, деревья растут с радостью. Огромные эвкалиптовые дубы вместо беседок, и никаких берез. В целом, зелень радует глаз.

Лианы цветут и оплетают памятник Максимилиану Горькому. Вокруг него летают робопчёлы.

К сожалению, птицы не поют, потому что пока не привезли. Вместо них свистят и чирикают динамики со столбов освещения. В моём опыте было несколько терраформированных миров с богатой певчими птицами фауной. Чистейшая евгеника – результат работы по выведению новых видов птиц с помощью генетических экспериментов на канарейках. Эти птицы перепончатокрылы и похожи на птеродактилей, но лучше их только слышать, а не видеть.

Раздаются громкие возгласы, которыми направляющий руководит колонной пионеров. Ему отвечает ровный строй светловолосых голубоглазых школьников в коричневой форме с красными галстуками. Они маршируют по бетонной плитке к недавно установленному памятнику товарищу Гюнтеру Минейро. Памятник очень большой, он несёт на плече импульсный отбойный молоток и делает шаг вперёд, к Светлому Будущему. Если бы он мог, то, наверное, засунул бы памятник Горькому себе подмышку и пошёл дальше. Возможно, вскоре переименованию подвергнется и сам парк.

Вижу у постамента сцену. Там идёт какое-то мероприятие для сотни-другой зрителей. На День Пионерии не похоже, не та дата.

Прибыв к сцене, пионеры громко и задорно запели песенку про ветер. Иду дальше, напевая себе под нос: «Виенто аллегри, виенто аллегри». Привязчивая песенка, навивающая лучшие воспоминания о лучшем времени и лучших друзьях из кружка химии и кристаллографии… Остались эти двое, сидевшие позади меня в суде.

Без труда нашёл дом Тамары. Элитный квартал внутри парка – это пять или восемь зданий, если не ошибаюсь. Шлюз на этаже был открыт. Меня спросил о чём-то робот-привратник, и я ответил ему: «Я в гости».

На полу лежит что-то вроде синтетического ковролина. Выглядит солидно. Милиционер подсказал мне адрес дома и этаж, но не смог назвать номер квартиры. Предполагаю, что окна квартиры должны выходить на памятник шахтёру-стахановцу. Однако этот вид открывается из окон половины её соседей, ведь памятник более тридцати метров.

Мне показалось, что эта девушка не только симпатичная и гастрономически привлекательная, но и… скажем так, немного не в себе. Милиционер назвал это откровенной «шизой».

У каждого свои нейронные связи, у каждого по своему синапсы работают. Допустим, что Тамара – не просто так сотрудник ОБХСС, а настолько предана Партии, что это может даже показаться фанатизмом. Она работает на таможне, хотя её родственники – сотрудники администрации. Ну, точно! Она просто фанатик Партии. И Партия постоянно борется с такими фанатиками с разной степенью успеха.

Лучше объяснить, в чём вред обществу от такой сильной любви к Партии, мог бы милиционер из космопорта. У него это хорошо получится, с аллегориями. Я не в Партии и не фанатик.

Как говорила моя коллега Талия: «Мы все – дети Комитета. К Партии мы испытываем благодарность. Мы любим Партию. Но это сыновья любовь Аркадия Кирсанова. Не лицемерной Дианы».(Кирсановы – герои повести "Отцы и дети", Тургенев И.С., Диана – Богиня Луны, охоты и целомудрия. Убила воздыхателя, превратив в Оленя и натравив собак, превратила свою возлюбленную в медведицу, прознав о её беременности от Громовержца). Диана, Диана… Ланиты Флоры…

В руках у меня букет цветов. Несколько длинных стеблей, на каждом из которых по дюжине крупных цветков в разных оттенках розового. С древних времён мужчины дарили цветы женщинам. И я не исключение. Хотя она и таможенница, не Диана, а Тамара. Томочка, Тамара Крутицкая… У неё такая форма лица, что, когда улыбнётся, то на щеках обязательно появятся ямочки. Буду согласен и без этой улыбки посмотреть, как она выписывает мне разрешение на экстренный взлёт. Ведь кроме цветов, у меня есть ещё и кредиты. Не вся стоимость куртки, но и не ломанный грош.

Если не сработает хитрый пункт уголовного кодекса, мне придётся работать на руднике с моими подельниками. От отчаяния буду куковать марсианской большеротой кукушкой. А если не рудник, то ссылка. Я работаю в Комитете Дальней Космической Разведки. За границу Галактики меня не отправят. Это я так себя успокаиваю.

Может быть, милиционер прав, и у меня начинаются проблемы с нейронами, которые и приводят к эгоизму и самобичеванию на фоне общего фатализма. Мне уже не тридцать лет, хотя выгляжу моложе. Многие разведчики в моём возрасте ходят под себя, а я, бодр и силён, продолжаю слоняться по коридорам, иногда сталкиваясь с жильцами, спешащими на концерт к памятнику. Но они, странным образом, не знают Тамару Крутицкую. Про одного из первых колонистов они естественно слышали, Анжея из Крутицы. И про второго секретаря, внучатого племянника Анжея – Юджина, тоже знают. Про Тамару – нет. Не обманул ли меня честный милиционер?

Одна старушка решила, что я из комсомольского бюро, потому что уже ходили представители с цветами и поздравляли стариков. Ей уже подарили букет, но не такой странный, как у меня в руках. А я даже названий тех цветов не знаю.

Цветы эти я принёс с кладбища, расположенного в сорока километрах от колонии. Это место отлично подходит для продажи контрабанды.

Куртка ушла по первому звонку и по очень низкой цене. Без вшитого антирадиационного препарата она не так ценна, но магнит для женщин из неё вырезать невозможно. Поэтому покупатель, друг/сват/кум товарища Ковача, пытался найти подвох, например, неровный шов.

– Что так дёшево, служивый?

– Так надо, – ответил я, – мне сегодня много ни к чему. Просто купить венки на могилы.

– Соболезную, брат.

Парень пожал мне руку, наверное прикидывая, что на эти "мизерные" деньги – венков хватит, чтобы возложить на все могилы колонии Альфа и ещё останется.

Вот уже полчаса я стою на этаже с букетом в руках. Через открытые окна слышу доносящиеся со стороны памятника звуки пионерского концерта. Запели гимн Дальней Космической Разведки. Выпрямляюсь и расправляю плечи. Так мы, сотрудники Комитета, проявляем гордость за свою работу. Наши коллеги совершают подвиги, рискуя здоровьем на неизведанных планетах и спутниках, которые никогда не будут иметь имён, а лишь буквенно-цифровое обозначение. Я подпеваю пионерам шёпотом.

“… Разведчики мы и первопроходцы…

Ныряем в гравитации колодцы…”

После кривого и не в том стихотворном размере последнего куплета, вздыхаю и спрашиваю сам себя: "Что нужно, чтобы жить здесь? Мне бы хотелось жить именно в этом доме". "Для начала, – отвечает мне мой внутренний голос, – надо бы выйти на пенсию и обязательно в звании Ветерана Труда. Жители этого здания не просто супермены и супервумены, они всё заслужили своим трудом. Думаю, что концерт организован специально для них. Нам с тобой до этой звезды не дотянуться". Поллукс прав.

В коридорах минут как двадцать не было ни души и лифт не ходил. Наконец, я увидел старичка, который выглядел как интеллигент времён Первой Революции. Он был похож на персонажа из учебника литературы: с бородкой и взъерошенными волосами. Это старший по этажу, потому что на его свитере на стороне сердца блестел соответствующий шеврон. Свитер был синтетическим, но уже с катышками. Старшему не понравилось, что я, странно одетый человек с дурацким здоровым букетом и в мокасинах, шарахается по этажу битый час.

– Вы не с нашего дома, гражданин, – начал атаку дед.

– Согласен, – киваю, – я из Высшей Комсомольской Школы. Ищу комсомолку Тамару Крутицкую, которая работает на таможне.

– Удостоверение покажите, – дед не отступал.

– Вы имели ввиду билет?

С гордостью протягиваю удостоверение с гербом Комитета Дальней Космической Разведки на обложке. Если не вглядываться, то кажется, что оно такое же, как и у Высшей Школы Комсомола. Ордена наверху те же. Профсоюзные взносы – это обязательное дело. Дед был подслеповат. Конечно, не похож он на первого поселенца, соратника Анжея из Крутицы. Разве что на сына одного из тех великих людей.

Несмотря на почтенный пенсионный возраст и проживание в парковой зоне, родственники не скинулись на импланты для его глаз. И это учитывая, что на Альфе есть передовой центр имплантации, филиал если быть точнее. Мне вживляли имплант в гортань именно здесь. Моя нервная астма не поддаётся лечению.

– Ага, – он теперь смотрит мне в лицо.

Да, что мне все в лицо-то смотрят сегодня? Воротник задрал – имплант не видно. А дед поманил меня ближе и сказал:

– Тамара пришла сегодня очень злая. Не поздоровалась, дверь не могла сразу открыть, карточку роняла. На работе это у неё проблемы. Она же маленькая, наивная девочка. А там у них парень такой есть. Клавдием зовут. Всем комсомолкам голову дурит. Размахивает своим… этим… значком отличника! Как Игорь и Кантари махали Красным Знаменем. Вы бы это… Раз из ВКШ…

– ВКШ в курсе и разберётся с Квинтом, товарищ старший по этажу, – мой уверенный и быстрый говор заставляет старичка выпрямиться.

– Моя фамилия – Мадейра. Рональд Леонард, – быстро представился дед и заговорщицким шёпотом продолжил: – Дверь напротив, без номера.

Так вот почему скучающий капитан из космопорта не знал номера квартиры. Его просто нет. Шутник, чтоб ему звезду с пагон сняли!

– Уверяю вас, товарищ Мадейра, – теперь я выпрямился, стараясь не повышать голос, – Клавдий Квинт Верона на карандаше. Нам известно, что совсем недавно он и сам был кадетом.

Брови старичка поплыли вверх. Внушил я ему доверие. Он совсем расслабился и просто выпалил на весь этаж один из древнейших слоганов Комсомола:

– У Партии и Комсомола одна цель!

– Коммунизм! – ответил я, задрав подбородок.

Старичок удовлетворённо отправился домой, ещё раз покосившись на этот чудной букет.

Леонард Мадейра… Это не этот дед, а его отец. Возможно я ошибаюсь, но на Стелле с именами первых колонистов не было ни то что Леонарда, но и земного острова Мадейра не было.

Выглядел старший по этажу, конечно… Если бы он, подобно мне, неделями лежал в ваннах во время подпространственных скачков, то смотрелся бы сейчас не на свои восемьдесят с лишним, а лет на тридцать. Возможно, поэтому все обращают внимание на моё лицо. По документам я значительно старше, а вот по лицу… Люди задаются вопросом: «Есть ли гражданину тридцать лет?» Слишком молод для Высшей Комсомольской Школы. Однако моя «корочка» сработала. И не в первый раз, заметьте. Но за партбилет она не сойдёт. И не надо. Партии я ничего не должен.

Я в долгу перед колонией Альфа и Комитетом. Особенно за вещи, которые продаю или на которые обмениваю. Это честный обмен.

Вдохнув и выдохнув, направляюсь к Тамаре. На двери нет ни номера, ни глазка, ни звонка. С другой стороны, на этаже установлено много камер, и меня могут видеть все, кому я интересен. Стучусь.

Глава 6. Честный обмен

Мы уже достаточно приняли этанола, чтобы я рассказал о близком общении с Тамарой? Портить аппетит не будем, согласен. Подождём жареную кукушку, а пока я расскажу про Томочку. Тебе бы не рекомендовал такую.

– Кто?

Судя по голосу, это Тамара и она очень сердита.

– Из ВКШ! – отвечаю твёрдо.

Открывает сразу. Вперёд себя сую сработавший на старичке билет сотрудника Комитета, за ним букет, чтобы и самому прикрыться. Дверь приоткрылась, ногой в мокасине отталкиваю её до полного открытия и шагаю вперёд. Девочка так и не переоделась в домашнее, но косметику смыла. У-у-у! Как у неё нехорошо со щеками. От таких проблем с кожей только сера и поможет.

– Что? Кто? Я вызову…

Быстро закрываю дверь. Роняю билет разведчика на пол, прижимая девушке рот рукой, и толкаю её вглубь квартиры. Пространства для манёвра маловато. Не считая кухоньки, это стандартная каюта на корабле, плюс – санузел. А девушка не кричит и не вырывается. Отпускаю ладонь и смотрю, как таможенница напрягается как пружина и краснеет лицом, жилка на лбу задёргалась.

– Ты хотя бы с оружием? – она упёрла руки в бока.

Я опешил. Уже в карман было потянулся за деньгами, а тут… "А тут нам очень рады" – подсказывает Поллукс.

– Ну, нож перочинный есть… пластиковый.

– Что же ты такой… весь… разведчик! Быстро ударил меня по лицу и сказал, что ты хочешь со мной сделать!

Выронил букет. Я дверью не ошибся? Это точно колония Альфа? "Чего встал? Вперёд!" – торопит меня Поллукс.

– Чего встал? – девушка развернулась ко мне спиной, с каким-то скрежетом расстегнула молнию на пиджаке и отклячила задницу, – быстро меня шлёпнул!

И я шлёпнул, но не сильно, чисто обозначить соприкосновение ладони с юбкой. "Пауль, мне за тебя стыдно" – шепчет Поллукс.