Deus Ex… Книга 2

У нее в голове не укладывалось, как такое могло произойти: днем они занимались любовью, и он был нежным, таким нежным, гладил ее спину и называл картой звездного неба, безумец-поэт, ради которого ей хотелось самой лично пойти и придушить всех, кто ненавидел его в Подэре, кто убил его любимую мать, а вечером… он превратился в чудовище, гораздо более страшное, непредсказуемое и безжалостное, чем то, что вонзило меч в кровать, где она спала.

Раны, которые он на этот раз нанес ей, причиняли гораздо больше боли и сильнее кровоточили, чем тот порез, рассекший ей живот в неосторожной попытке приблизиться. Он взял ее за живое, когда она доверилась, когда открылась ему, и с размаху шваркнул об камни. И теперь сидит под дверью и поджидает ее… для чего?

В умывальном кувшине еще оставалась вода, Кайлин поставила ее на решетку у камина, подогрела, обтерла личико Лауру, умылась сама, присела возле Далирин, бережно вытирая ее сморщенную кожу. Старуха, как ребенок, безропотно позволила ухаживать за собой, только продолжала дрожать и клацать почти беззубыми челюстями. Рассвет нынче был какой-то странный: слишком яркий, словно вместо одного светила взошло сразу три. Закончив процедуры, Кайлин поднялась на ноги, подошла к окну: все вокруг сияло. Казалось, сам воздух искрится, а снег на далеких верхушках меаррских гор просто слепил, как кусок зеркала, брошенный на землю в полдень. Она порадовалась, что Лаур спит, потому что пчелы под кожей жужжали все сильнее. В иххоран такого с ней не было. Что же будет дальше?

На полу у двери лежало что-то маленькое, свернутое в трубочку. Кайлин не хотела подходить. Она еще побродила по комнатам, аккуратно переодела спящего малыша в чистую одежду, расчесала собственные всклокоченные волосы. Заставила Далирин съесть один засахаренный фрукт. Может, за дверью уже никого нет? Может, никто ее не ждет больше? По большому счету, ее и на всей Эре никто не ждет. Кому она нужна? Нершижу? Но она не выдержит на Нершиже, не сумеет заставить себя соблюдать его правила и традиции, только не после того, как вкусила другой жизни, это же ясно. Симону в его дворце? Вряд ли. Лесного поселения с его противниками дея больше не существует. Она жила тем, что ощущала себя нужной Рогару, готовилась посвятить всю жизнь ему, но то, что он сделал… заставил ее смотреть, как он с другой… ударил по живому…

Кайлин выдохнула, быстро подошла, наклонилась и подняла с пола записку. «Без тебя для меня все остальное неважно». Она сразу узнала собственный почерк, бумагу, одно из тех глупых и смешных посланий, которое писала Рогару и подсовывала под дверь, когда тот запирался и никого не желал видеть. Они валялись целыми кучами по всей его спальне. Он забирал их, читал, но никогда ничего не писал в ответ. И теперь не написал ничего своего, только подсунул под дверь ее собственное. Ну да, он же не поэт. Он воин. Его воспитывали убийцей, а не учили говорить красиво.

И все равно Кайлин казалось, что она читает это послание между строк. Неизвестно, как он воспринимал ее записки, но для нее текст получил особый смысл. Судя по ощущениям, до открытия разлома осталось совсем немного, и Рогару наверняка следует быть там, за внешними воротами, среди своих людей, готовиться к очередной атаке Подэры. А он сидит под дверью жены, ночь и день, и еще ночь, тратит драгоценное время на пустое ожидание. Ему ведь так трудно выбрать. Он сам говорил, что никогда не предпочтет Эре ее, Кайлин. Но разве теперь именно это не происходит? «Без тебя для меня все остальное неважно». Он готов потерять Эру, если Кайлин его не простит? Но жизни, тысячи жизней других людей, ее собственная жизнь и жизнь ее сына – все зависит от того, встанет ли бог из цитадели вновь на пути своих бывших собратьев, взмахнет ли опять тяжелым мечом. Без него они все погибнут. Не желая жить без нее, он убьет и ее. Утянет их всех с собой на дно, откуда она так старалась его вытащить своей любовью.

Но и рядом с ней, в любви с ней, как оказалось, он ее убивает…

Собравшись с духом, Кайлин скомкала в кулаке записку, сунула ее в карман и открыла дверь. Рогар сидел прямо напротив, прислонившись спиной к холодной каменной стене, согнув левую ногу в колене и положив руку на нее. В несвежей рубахе и тех же шоссах и сапогах, в которых был и на иххоране. Похоже, Далирин не преувеличила, дей действительно просидел тут все это время. Тем больнее было Кайлин видеть даже ту самую одежду на нем, которую трогала своими руками другая.

Неизвестно, слышал ли он шаги Кайлин у порога или интуитивно ощутил, что она сейчас выйдет, но его глаз тускло светился, когда Рогар исподлобья смотрел прямо на жену. Она вздрогнула, напоровшись на этот его прямой взгляд. Вся его поза, неестественно вытянутая правая нога, рука, сжимающая колено, плотно стиснутые челюсти сказали ей больше, чем любые слова. Кайлин лишь покачала головой. Она не хотела, чтобы он испытывал эту боль, эти муки, сидел на ледяном жестком полу в ожидании нее. Но и с самой собой, с тем, что творилось внутри, она ничего не могла поделать.

– Рогар, зачем ты тут сидишь? – произнесла она, стараясь говорить спокойно. – Тебе надо быть у разлома. Готовиться к битве.

– Да, да, людишки нуждаются во мне. Без меня они ни на что не способны, – усмехнулся он, продолжая смотреть на нее. – Некоторые наверняка уже пытаются дезертировать… как обычно, я приказал страже у ворот убивать любого, кто попробует сбежать. Главное, чтобы сама стража первой не сбежала…

Кайлин снова покачала головой и опустила ее. Слова не шли из горла. Она охотно верила, что кнесты-новобранцы сейчас мечтают удрать куда-нибудь подальше от воющего разлома. Казалось, весь мир дрожит, трясется и рушится вокруг них. Жаль, что ей от своей любви не сбежать.

Рогар вздохнул, провел рукой по лицу, стирая жестокую ухмылку, и стал совершенно серьезным.

– Рачонок, ну не молчи. Твое молчание меня убивает. Скажи что-нибудь. Скажи, какая я тварь, как ты меня ненавидишь. Иххоран, к счастью, закончился, и все иххи уехали, мы их больше не увидим.

– Ну и что? Когда стена снова запоет, будет новый иххоран и приедут другие.

Он задумчиво кивнул, как бы признавая ее правоту.

– Хорошо. Тогда просто скажи, какой расплаты ты хочешь? Что мне нужно сделать? Выколоть себе второй глаз? Отрезать руку? Ногу?

Кайлин поморгала, не веря своим ушам. И ведь не шутит. Говорит совершенно серьезно. Ну да, он же так воспитан, он сам рассказывал ей, каковы нравы и устои его родного мира. Око за око, зуб за зуб. Если ты что-то сделал, будь готов за это чем-то заплатить – его личный принцип, все его шрамы и увечья – доказательство тому. Но не боли она хотела, совсем не боли. Она почувствовала, что ноги ее снова не держат, сползла спиной по дверному косяку и опустилась на пол. Он тут же подался вперед, чуть подрагивающей ладонью вытер испарину, которая неожиданно покрыла ее лоб. Кайлин дернулась от этого прикосновения, слишком уж трудно было не отвечать на него, не приласкать в ответ.

– Зачем ты это сделал? – прошептала она, закрывая лицо руками, отгораживаясь от него, чтобы не видеть, как будто это помогло бы меньше чувствовать. – Ну, зачем? У нас ведь все было хорошо, так хорошо, Рогар! Да, было трудно, но мы справлялись! Вместе! Понемногу! Зачем нужно было все портить?!

Ответом ей служила тишина. Сидя так, согнувшись, спрятавшись за ладонями, Кайлин слышала дыхание своего божественного мужа, могла догадаться, как ходят сейчас желваки на его мощных челюстях, но он ни слова не произнес. Да ему ведь нечего сказать, догадалась она и похолодела. У него нет ничего в свое оправдание. Она вскинула голову, чувствуя, как в груди агонирует сердце. Как птица, брошенная живой в кипяток.

– Ты попросил меня рассказать правду. Уговорами и обманом выманил ее, – прошептала Кайлин. – А потом ей же меня и наказал. Этой правдой. За что?!

– Рачонок, – он поморщился, как от боли, правда за колено сейчас не держался, – просто скажи, что выбираешь. Рука? Нога? Глаз? Что угодно. Не волнуйся, я готов принять любой выбор.

– Но здесь не Подэра! Я не собираюсь мстить тебе, Рогар! Заставлять тебя чем-то платить! Я просто хочу понять: почему? Скажи мне, почему и за что ты мстишь мне?!

Его лицо резко закаменело, он отодвинулся, отвернулся: челюсти сжаты, пальцы невольно опять вцепились в колено, стиснули его, словно заткнули глотку, готовую заорать.

– А я знаю почему, – продолжила Кайлин, зная, что просто обязана сказать это вслух. Он ведь хотел правды от нее, всегда хотел лишь правды. – Потому что ты сам себя простить не можешь. Не можешь простить себе, что бросил своих детей. Там, на Подэре. Поэтому не выносишь мысли, что вдруг почувствовал себя счастливым. Здесь. Со мной. Наказываешь себя снова и снова. Вот почему мне не нужно никакого возмездия от тебя, гораздо хуже ты и так изводишь себя сам. Выбор был слишком трудный, ни один человек бы не смог поступить так, как ты. И даже тебе пришлось не менее тяжело, чем любому из людей. Я это понимаю.

– Рачонок…

– Но я так не могу, – перебила она его, подняв руку, – то есть, я могу вынести все, зная, что ты не можешь справиться сам. Но не тогда, когда ты не хочешь, чтобы что-то менялось. И отыгрываешься на мне за то, что у меня получилось в тебе что-то поменять.

– Думаешь, я не хочу? – прищурился он, губы презрительно скривились. – Нет ничего такого, что я бы не сделал для тебя, Кайлин, а ты считаешь, что я просто капризничаю, как избалованный ребенок? Упиваюсь своей виной? Может быть, способность испытывать вину – это то, за что я себя еще хоть как-то уважаю?

– Я не про это тебе говорила. Вот и яркий пример, Рогар: ты постоянно слышишь в моих словах не то, что я имею в виду.

– Проклятье, так может, тогда пора научиться выражаться яснее?!

Кайлин невольно вздрогнула от яростного крика, и Рогар сжал кулаки, заметно сдерживая свой гнев.

– Вот поэтому я и не планировал привозить тебя в цитадель с самого начала, – глухо заговорил он. – Не из-за Ириллин, как ты волновалась, не из-за чего либо еще. Просто потому, что не хотел, чтобы ты страдала. У нас мог быть чудесный дом в любом уголке Эры, тебе достаточно было лишь пальцем указать, описать, чего хочешь, и ты бы это получила. Я бы приезжал к тебе в то время, когда разлом закрывался, и мы бы замечательно проводили время вместе. Еще не поздно так сделать. Я очень не хочу обижать тебя… но иногда эти псы берут верх надо мною.

– Какие псы, Рогар?!

– Постоянно голодные, – он кивнул в сторону своего колена, – тварь, мальчик и псы. А у тебя было столько мужчин… я не выношу мысли, что было время, когда ты мне не принадлежала.

– Какие мужчины?! – Кайлин ощутила, как ее с новой силой затрясло. – Я не могу поверить, что ты говоришь мне это серьезно! У меня никого нет, кроме тебя, и никогда по-настоящему не было! Зачем только я тебе вообще что-то рассказала! Так и знала, что не стоит говорить! Но ты хотел! Ты умолял меня о правде! Убеждал, что она тебя успокоит! А вместо этого… Рогар, ты при мне пытался заняться сексом с какой-то иххой!

Внезапно он схватил ее, прижал к груди, и Кайлин забилась, затрепыхалась в этих крепких объятиях, как та самая пресловутая птица, рвущаяся на свободу и не находящая пути. Она закричала, потом застонала, наконец тихонько захныкала, слабо ударяя его кулачками по плечам и задыхаясь его запахом, теплом его тела, силой его рук, вновь лишивших ее воли, а он сидел так с ней, как с ребенком, чуть раскачивался, словно убаюкивал и все приговаривал:

– Ш-ш-ш… тише, рачонок… тише…

Кайлин беспомощно закрыла глаза, ощущая, как его большая ладонь гладит ее волосы, как его губы осторожно касаются ее щеки. Похоже, она сама сходит с ума. Почему он снова такой… нежный? Разорвал ее на части, а теперь кропотливо и бережно склеивает опять.

– Ты убил меня. Просто растоптал. Уничтожил на месте.

– Но если тебе больно, значит, ты меня правда любишь. Правда? Любишь? – он погладил ее по спине, еще бережнее прижал к сердцу. К одежде, которую расстегивал на глазах Кайлин, вынимая член перед другой. К коже, на которой еще остались следы чужих прикосновений.

– А разве тебе до сих пор недостаточно доказательств? – она проглотила ком, подступающий к горлу. Опять затрясло, пчелы под кожей просто бесновались.

– Кайлин, – он отстранил ее от себя, взял ее лицо в ладони, приблизил к своему, – смотри на меня. Все. Прости меня. Ничего не было, слышишь? Продолжения не было. Я ушел сразу за тобой. Я ни к кому не прикоснулся.

– Но прикоснулся бы, если бы я осталась! – вцепилась она в его напряженные запястья. – Да ты уже к ней прикасался! Если бы я не отказалась потакать твоим безумствам, ты бы и дальше зашел!

– Нет. Нет! У меня даже желания не было. Мне не нужны другие женщины. Никто, кроме тебя, не нужен. Тварь наблюдала. Я просто хотел убедиться, что не все врут.

Кайлин словно ледяной водой окатили, вся истерика мигом прошла.

– Какая тварь, Рогар? – только и прошептала она.

Он замер, глядя в одну точку, затем перевел на нее взгляд и медленно разжал пальцы.

– Ты ее не видишь. Никто не видит. Поэтому мне приходится постоянно проверять, где правда.

Кайлин закрыла лицо руками и застонала. Она почувствовала, что сама сходит с ума. Что ей делать? Простить и забыть? Не прощать и лелеять обиду? Сдаться? Бороться? Рогар снова обнял ее, дрожащую, всхлипывающую, а у нее просто не было сил уже сопротивляться.

– Мой дей?!

Кайлин вскинула голову и увидела четверых кнестов-десятников, которые неловко топтались поодаль. Она вполне могла представить, как выглядит со стороны то, что сейчас происходит между ней и мужем, и с досадой отвернулась. Сколько еще слухов родится теперь и продолжит гулять в стенах цитадели?

– Я сказал, даже не приближаться ко мне! – зарычал над ее ухом Рогар, не сделав никакой попытки переменить позу. Он продолжал сжимать ее, как раненый зверь – свою добычу, и только приподнял голову, чтобы видеть непрошеных визитеров.

– Но… мой дей… – снова услышала она дрожащий голос одного из смельчаков, – люди… им нужно вас увидеть… в десятках паника, многие не верят, что вы вообще появитесь… гадают, что с вами стало… им требуется ободрение перед битвой…

– Ты должен идти, Рогар, – тихо проговорила Кайлин и положила руку ему на грудь, не отталкивая, но и не лаская. – Люди нуждаются в тебе. Ты должен пойти и защитить тех, кто слабее. Спасти Эру. Как всегда.

– Твое прощение и поцелуй, и я уйду, рачонок, – нежно прошептал Рогар, прижимаясь щекой к ее виску. – Напутствие мужу перед битвой, как делает каждая добропорядочная жена.

Кайлин не пошевелилась. Она не сомневалась, что уж Ириллин-то на ее месте бы не колебалась. Перед ее глазами снова возникло воспоминание о том, как Ириллин нежно склонялась над спящим деем, вытирая с его обнаженного тела кровь другой, как сидела под дверью и слушала его стоны. Нет, Кайлин не хотела бы ни за что оказаться на ее месте.

Раздраженный ее молчанием, Рогар дернул головой. Наверное, кивнул своим людям.

– Возвращайтесь в строй, – прозвучал его холодный приказ. – Держите ряды. Ждите.

Мужчины неохотно повиновались. Когда звук их шагов стих в гулкой тишине коридора, по каменному полу пробежала протяжная дрожь. Рогар скрипнул зубами, помотал головой, его хватка ослабла, и Кайлин удалось отползти к своей двери, прислониться к ней спиной. Земля содрогнулась опять, стало слышно, как в покоях закричала Далирин. С трудом, придерживаясь за стену, дей поднялся на ноги, возвышаясь над женой.

– Так что, рачонок? Я так понимаю, прощения не будет?

Кайлин тяжело задышала, глядя прямо перед собой. Ее так и подмывало броситься ему на шею, заклинать беречь себя, но горечь и досада продолжали комом стоять в горле.

– Жизнь Лаура зависит от тебя, – только и сумела она выдавить. – Пожалуйста, спаси моего ребенка. И всех остальных детей Эры. Иди, Рогар. Пожалуйста, иди.

– Что ж, – он помолчал. – Может, ты и права, что не прощаешь. Я бы не простил. Слушай Ириллин, она знает, что делать. Ничего не бойся. Я не лишу тебя удовольствия считаться женой героя. Ведь это лучше, чем быть женой предателя, правда? Женой предателя не хочет быть никто.

Голос у него был мягкий, но ей стало страшно. Хочет ли она быть женой героя? Видеть каждый день, чего ему стоит это? Разделять с ним груз тех жертв, что приходится приносить? Нет, совсем нет. Имей она возможность – с радостью бы от такого отказалась. Жила бы простой жизнью, вынашивала детей, встречала рассветы и закаты с любимым.

Но она хотела быть женой Рогара. Ни один мужчина на Эре не мог сравниться с ним. Не только в силе духа – но и в беспощадности, конечно. И в безумии. И вместе с тем – в рассудке, в умении точно разделить черное и белое, понимать, что хорошо, а что – нет. И в красоте. В его непривычной глазу, чудовищной, нечеловечной красоте. У нее никогда не было шансов устоять против того шквала эмоций, который рождался внутри с первого мига, как они встретились однажды на раскаленном просоленном причале. Она могла ненавидеть его – но любить все равно не переставала.

Оцепеневшая, Кайлин смотрела, как он уходит по коридору, не оглядываясь, даже не хромая в этот момент. Спина напряжена, кулаки стиснуты, все мысли наверняка уже перенесены к разлому. Он уже забыл о ней – как всегда забывал, когда им владело нечто более сильное, чем любовь к простой человеческой женщине.

Дура. Она схватилась за виски, раскачиваясь из стороны в сторону, полная горьких сожалений. Даже если он далек от человеческих чувств – для нее-то нет ничего важнее их любви, этого самого простого и примитивного чувства! Почему она не попрощалась с мужем как следует? Почему не подбодрила, не нашла несколько добрых слов? Что значат все ее обиды перед лицом угрозы, нависшей над ее родным миром? Она отправила его в бой с ощущением, что между ними все кончено. А он пошел биться за ее жизнь.

Кое-как она поднялась на ноги. Весь пол уже дрожал мелкой дрожью, из-за двери раздавалось завывание Далирин. Ничего, главное, что Лаур так и спит крепким сном. Малышу лучше не видеть, что вокруг происходит, чтобы не испугаться. Кайлин бросилась в покои, схватила ребенка, прижала к себе. С ними ничего не случится, конечно. Цитадель стоит на своем месте уже целый век, пережила множество атак Подэры и ни разу не была разрушена. Но сердце у Кайлин все равно оставалось неспокойным. Чтобы отвлечься, она подсела к служанке, которая выпучила глаза и совершенно ни на что не реагировала, только издавала дикие звуки. Принялась гладить старуху по голове.

Ей почудились и другие крики, нестройный хор мужских голосов, раздававшийся откуда-то снаружи, – а затем все вокруг взорвалось. Казалось, сам свет из невесомого стал плотным, собрался в драгоценные кристаллы, которые брызнули в окно, и повис в воздухе прямо перед лицом Кайлин крупными сверкающими каплями. Онемев от изумления, она разглядывала их широко распахнутыми глазами. Так вот, значит, как распахивается разлом. Никогда еще ей не было так хорошо, как в этот момент, даже в объятиях Рогара она не испытывала такого. Чистый экстаз. Чистый свет. Она не могла даже пошевелиться от восторга. На личике спящего Лаура скользили радужные блики, и это было самое прекрасное зрелище в ее жизни.

Может, об этом ей когда-то твердил слепой Морлок? Что она увидит что-то нереальное своими глазами? Но видения пугали старика, а то, с чем теперь столкнулась Кайлин, было… божественно. Некстати ей подумалось, что все люди в «бутылочном горлышке» сейчас наверняка так же любуются зрелищем, раскрыв рты. Этому просто невозможно противостоять, настолько это бесподобно. Мы как беспечные рыбешки, привлеченные светом подводного монстра-фонарщика, подумалось ей. Нас можно брать голыми руками.

И даже понимая это, она ничего не могла с собой поделать. Только бездумно улыбалась, а радужные брызги висели по всей комнате, окружая ее. А затем они резко ускорились, проносясь мимо белыми раскаленными стрелами – и исчезли, просто растаяли в воздухе.

И сразу же откуда-то извне донеслись приглушенные вопли ужаса.

***

С первого же взгляда Рогар понял, что опоздал. Сияние распахнутого разлома раскинулось вширь и ввысь – так далеко, так красиво. Люди кричали, не в силах охватить разумом такое великолепие. Снаружи шел снег, и темные фигурки отчетливо выделялись на белом фоне, стоя на коленях или ползая на четвереньках по земле. Потерянные, как малые дети. Торопливо, насколько позволяла нога, Рогар спустился по лестнице во внутренний двор. Настоящий, чистый, свежий снег он когда-то впервые в жизни увидел именно здесь, на Эре. В Подэре им на головы обычно сыпался желтый пепел.

Рогар протянул ладонь, чтобы поймать снежинку – простое удовольствие, перед которым не мог устоять точно так же, как его кнесты преклонялись перед силой и могуществом разлома, – и старый кнест-оружник, поджидавший внизу у лестницы, истолковал этот жест по своему, вложив ему в руку боевой меч. Рогар только кивнул в знак благодарности и сжал пальцы. Как это символично – чтобы прикасаться к красоте этого мира, он всегда должен быть вооружен.

Переодеться он не успел, но так, возможно, было даже лучше. Одежда как никогда прежде душила, давила на кожу, сковывала тело, и Рогар на ходу сорвал и отшвырнул в сторону рубашку, оставшись лишь в шоссах и сапогах. Крохотные льдинки летели сверху на него, приятно покалывая плечи и грудь, пока он шел – единственный готовый к бою среди временно обездвиженного войска. Он не чувствовал холода снаружи своей телесной оболочки и не чувствовал жара внутри, лишь плотнее сжал рукоять меча, кивнув дозорным, чтобы открыли перед ним внешние ворота, ведущие в «бутылочное горлышко».

На его глазах длинными, хищными лентами два орана взмыли ввысь, закрывая прекрасное пасмурное небо Эры отвратительными чешуйчатыми телами. Их пасти злорадно оскалились под прицелом скорпионов, следящих за врагами со склонов, стен и башен, многочисленные тонкие ноги ходили волнами в свежем морозном воздухе. Из разлома прямо на заградительные рвы ползли приплюснутые вирги, похожие на сундуки на коротеньких ходулях. Один рухнул в ловушку, но остальные напирали сзади. Лишенные интеллекта куски плоти, которыми движет лишь один врожденный инстинкт: убивать. Рогар едва ли взглянул на всех них – старое меню. Сейчас кнесты стряхнут с себя первый шок, опомнятся и примутся за дело.

С его появлением люди и правда воспрянули духом. Глухо кашлянул один скорпион, другой, истошно завопил оран, сбитый болтом и рухнувший в ущелье. Через мгновение он взмыл оттуда опять, но нападать в ответ не спешил, лишь снова завис в воздухе рядом с собратом. Вирги тоже застыли на месте, и в первых рядах десяток возникла заминка: кнесты не понимали, пора ли атаковать, пока враг медлит, или не стоит делать этого первыми.

Рогар насторожился. Подэра меняла тактику уже во второй раз, и это не сулило ничего хорошего. Усилием воли он отогнал мысли о Надэре, сейчас они сильно мешали, отвлекали его внимание, но невольно все равно продолжал скользить взглядом вокруг, ожидать внезапного удара откуда угодно, даже из-за спины. И замер, увидев, кто стоит по ту сторону разлома.

Они по привычке прятали лица, но даже не будь на Учителе знаков отличия, положенных его высокому статусу, Рогар все равно узнал бы его по осанке, манере держаться, властному повороту головы. Он ощутил, как взмокла и задрожала ладонь, сжимающая меч: так сильно, до зубовного скрежета, до темноты в глазах ему захотелось броситься вперед, преодолеть разлом и снести голову убийце матери. Но невидимая в данный момент преграда между мирами надежно защищала обе враждующие стороны от беспорядочных метаний: попробуй Рогар вернуться обратно, и от него не останется ничего, кроме бездушного куска плоти. Учитель наверняка тоже думал об этом и ухмылялся, Рогар шкурой чувствовал это, даже не видя его лица.

А может, Учитель надеялся, что предатель так разозлится, что потеряет рассудок и побежит, забыв обо всем. Это, конечно, оказалось бы самым простым выходом для Подэры: безумец сам положил конец всему. Рогар позволил себе тоже ухмыльнуться.

Тем временем, одна из фигур отделилась от прочих и медленно двинулась к разлому. Сколько лет прошло, а Рогар до сих пор помнил, как сам точно так же едва передвигал ноги навстречу неизведанному. Долго же они ждали, подумал он, когда фигура, поколебавшись, преодолела невидимый барьер и ступила на землю Эры. Но тут же одернул себя: время в мирах течет неравномерно, это здесь его прошло уже много, а там – едва ли несколько лет. И они прекрасно знали, что по эту сторону разлома сами становятся слабы, как дети. Надо быть самоубийцей, камикадзе, чтобы шагнуть сюда, зная, что обратно, к своим, уже никогда не получится вернуться, и не до конца понимая правила, по которым устроен этот мир. Видимо, терпение Учителя на исходе.

В рядах десяток пошло волнение, и Рогар уверенно двинулся вперед, навстречу гостю. Когда он проходил мимо рядов, кнесты замолкали, и вокруг становилось так тихо, что было слышно, как под ногами скрипит снег. Подэрец на мгновение согнулся, пошарил по поземке, с искренним изумлением уставился на свои руки. Как ребенок, усмехнулся про себя Рогар, вспоминая, как когда-то похожие эмоции испытывал сам. Но непрошенный гость уже встряхнулся, поднялся и тоже пошел вперед, пробираясь между тушами виргов. Не видя лица, Рогар его не узнавал. Впрочем, он предпочел бы, чтобы так все и оставалось. Лучше не знать, кого именно из бывших соседей и друзей придется убить на этот раз.