Покаяние. Роман

Соблюдая правила уличного движения, прижимаясь к левой обочине, так как тротуара на этой улице никогда не было, с востока на запад, воспринимая поредевшей, некогда имевшую шевелюру, от которой девушки в те, уже далёкие 70-е годы были в восторге, плешью макушки первые лучи восходящего солнца. Мужичок, с явной склонность с полноте идёт налегке, но явно спешит. И казалось, куда спешить, жизнь, как минимум уже ближе к середине осени, а осень жизни, как известно у каждого разная.

Одни, в 90 лет такие подвижные и энергичные, что, если их подгримировать чуток, то 20 лет легко можно навскидку сбросить. Но и не без того, что идёт грузный человек лет 50-ти и пыхтит, как паровоз и останавливается с одышкой и ищет точку опоры, если не для своей пятой точки, то, чтобы ухватится рукой, для удержания лишних килограммов, которые в теле, в состоянии равновесия и устойчивости. Это может быть ограда и низко свисающая ветка дерева. Что касаемо нашего путника, то он ни первый и не второй. Он выглядит по своим годам и, если бы не средних размеров борода, то минимум на пять лет можно было верхнюю планку возраста снизить.

Походка его была мягкой и немного грузноватой. Несмотря на то, что мужчина шёл не прогулочным шагом и ни где-нибудь в парке, в зоне отдыха, а по обычной, необорудованной тротуаром улице, он отвлекался на всё, что могло только привлечь его внимание: на игривого котёнка, пробравшегося через небольшую щель под воротами и с интересом изучающего, ещё мало знакомый мир за пределами территории, границу которой ему указала мама-кошка; на то, как женщина средних лет, в спортивном костюме, выбрав в качестве спортивного снаряда ствол молодого дерева, делала от него что-то, чем-то отдалённо напоминающее отжимания.

Покачав еле заметно головой, подумал: «Самому бы не мешало килограмм, хотя бы десять сбросить веса. Но спорт, по утверждению самих докторов, противопоказан. Разве, что гимнастика, но лень родилась намного раньше и преобладала над здравым смыслом и необходимостью чего-либо, даже пользы ради – не во вред».

Опустившись по улице до пересечения со второй, главной, по отношению к той, по которой двигался, мужчина, также довольно споро, в большей степени и от того, что дорога вела со значительным уклоном вниз, пересёк проезжую часть на перекрёстке и продолжил движение более спокойным шагом. И если брать во внимание весь отрезок пути от дома до конечного пункта следования, протяжённостью около трёх километров, ежели напрямую, а с учётом вынужденного обхода, то все три с половиной километра, то суммарная разница высот составляла более тридцати метров. Но сейчас это было только плюсом, идти было легко.

Конечно, из-за застроек домов, деревьев и прочего, из своего дома все пять жилых кварталов не просматривались, но зато был прекрасный обзор всего, расположенного километров за пять на запад, за рекой. Там возвышался величаво над долиной, где вьющейся лентой, словно заяц, запутывающий следы на снегу, прежде чем улечься в лёжку, виляла и стремительно несла свои быстрые воды, небольшая, но славная и норовистая в половодье река Миус.

На левом крутом, нависающем вплотную над рекой, почти отвесной стеной берегу, от того места, где брала начало родная улица, на которой жил уже много лет и сейчас спешил по ней же мужчина, располагался легендарный курган, который по приданию и дал название населённому пункту, как Матвеев Курган. А, Матвеем, по этому народному преданию, звали казачьего атамана, захороненного на этом живописном левом берегу Миуса, откуда открывался шикарный вид от юго-запада до северо-запада. Берега реки обрамлены, где узкой полосой лесонасаждений, а чуть севернее значительным лесным массивом лиственных пород деревьев, с вековыми дубами и другими разновидностями степной и лесостепной зопы, местами соорудивших из наклонившихся мощных ветвей «перекидные мостики» с берега к берегу. И если от старости и порчи сердцевины, дерево или массивная ветвь его падала поперёк реки, образовывалась искусственная запруда, мешавшая в разной степени сложности рыбакам на весельных или моторных лодках проходить эти участки. А летом, где под высокими кронами, своей густой листвой образующими огромный тенистый шатёр, где не только хочется организовать пикничок, но и побыть наедине с природой, где и мысли освежаются, из головы все негативное воды Миуса уносят и хочется петь, писать стихи или просто, с упоением наслаждаться заливистыми, с переборами ариями соловьёв.

На этой круче в своё время и была построена районная больница. И всё было бы замечательно, если бы не оживлённая автомобильная дорога, практически под окнами больничных палат и роддома, и сразу за нею железнодорожная станция, где нет-нет и застучат на стыках колёсные пары вагонов грузовых составов. Сюда и спешил мужичок. Но за 10—15 минут до этого, он проходил рядом с кованной оградой храма Павла Таганрогского. Ворота и калитка для прихожан были закрыты и он, обойдя ограду, обязательно бросив взгляд на золочённые купола храма, на которых в ясную погоду, в это время уже во всю играли солнечные зайчики. А сегодня староста или другой служащий, отвечающий за порядком на территории храма, до сих пор не удосужился отключить подсветку куполов и звонарни. И направленные лучи искусственного света попытались своим светом затмить молодые, набирающие с рассветом мощь, лучи солнца, поднимающегося над возвышенной и закрывающей собой далёкий горизонт восточной частью посёлка.

Центральная часть посёлка была бы тоже безлюдной, если бы не трое рабочих в спецовках с надписью «Чистый посёлок», усевшись на удобных скамьях в середине аллеи, оживлённо обсуждали, толи политику, толи вчерашние похождения. Но разговор эмоциональностью не отличался и потому нить сути темы разговора поймать и, ухватившись за конец, размотать весь клубок разговора, даже при желании, было почти невозможно. И было даже смотреть неудобно на то, как хрупкая женщина, с ручной тележкой, нагруженной мешками с собранным из урн мусором, на высоту её роста, суетилась вокруг «уставших» коллег.

Посадочная платформа железнодорожного вокзала, как и все железнодорожные пути с инфраструктурой и производственными зданиями были ограждены от проникновения туда посторонних лиц, минуя здание вокзала с постом досмотра и рамочным детектором. Люди ожидали на платформе электропоезд. У спуска в подземный переход, как и днём раньше, опёршись плечом в стенку проёма, с равнодушным видом курила молодая женщина лет тридцати. В трёх метрах от неё, через ограждение, стоя по разные стороны его, видимо прощались молодые люди. Судя по их лицам, можно было прочитать возмущение тому, что сетка ограды имела такой размер ячеек, что протиснуть в неё голову-то можно было, а вот обратно если что, то можно было и без ушей остаться. Выйдет после этого девушка за безухого парня замуж? Сомнительно. А зачем просовывать голову? Но ведь, пока поезд не показался на горизонте, можно было ещё целоваться и целоваться, ведь аж до вечера не увидятся, ну хоть плачь… Да и мы себя тоже не забыли, когда были таковыми, хоть вот таких заборов тогда не было, но молодость приключения всегда найдёт. Хоть покупай парню билет на электричку на одну зону, чтобы минут пять-десять ещё побыть со своей пассией и даже перед самим отправлением сделать самый сладкий последний, нет, крайний поцелуй.

«Вот оно тебе нужно? Всё хочет увидеть, понять, осмыслить. Ну, ты, зануда! Как тебя земля только носит? – подумал мужчина прежде, чем сделать первый осторожный шаг вниз по трапу подземного перехода, сделав ещё пару шагов, себе же и ответил, – а сам, что не такой был? Правда, когда это было? Да лет, так это пятьдесят назад, ну и лет до пяти позже…».

И после того, как увидел влюблённых и счастливых молодых людей, старичок, ну, конечно старичок, в его-то почти 70 лет, оставшийся до больницы путь прошёл в воспоминаниях, даже не видя поребриков тротуара, «на автопилоте». Ровно 44 года тому назад, он, молодой, двадцатипятилетний парень «по уши», как говорится, с первого взгляда влюбился в дивную, красивую, как роза, смуглянку. Это сейчас этого более, чем зрелого солидного вида мужчину зовут по имени отчеству, а тогда тоже так же звали, но не все и только на работе. Как звали? Ах, да, мы не представили. Знакомьтесь, КФМ. Как вы поняли? Нет, не АКМ. Нет, не «автомат Калашникова модернизированный», калибра 7,62 мм. Хотя такое оружие ему пришлось держать в руках, во время службы в ВМФ. А зовут его Кирилл Фёдорович Мельник.

Когда-то, уже давно, молодой специалист Райсельхозтехники, будучи на уборке урожая, познакомился там с одной чудесной, красивой девушкой. До этого, прошло два года, как Кирилл вернулся со службы, но девушки его совершенно не интересовали, потому что девушка, провожающая его на службу просто не дождалась. И казалось, что никто не сможет растопить, покрывшееся толстым слоем льда и инея сердце и размягчить очерствевшую душу, некогда до безумства влюблённого парня. И он действительно так думал, даже был уверен. И вот, о, Боже! Какое чудо, иначе это не назовёшь, если для того, чтоб растопить сердце было достаточно одного взгляда, а для смягчения и настройки души недавнего моряка на лирический лад, нужно было просто блистательно улыбнуться. И это случилось. И теперь, Кира, ложился с именем Люба, и просыпался с этим именем. Да и вообще, как он мог поддакивать в пьяной компании поговоркой – «что все бабы – бл.. и мир сплошной кабак». За баб сейчас он думать не хотел, но что есть в мире одна та девушка, которая для него и есть весь мир и этот мир весь вмещался в её красивых бездонных карих глазах.

Девушка, окончила училище, а работы по специальности в селе не было. Потому ей пришлось переехать в районный центр и жить на квартире, в самом крайнем доме на юго-западе поселка. За ним располагался кирпичный завод, южнее примиусская луговина, а западнее в 100—150 метрах русло реки. Парню, после работы приходилось делать четыре ходки из дому к девушке и обратно, и его «пробег» был в два раза большим, чем для девушки, равняясь 15—20 километрам. Маршрут непременно всегда пролегал через железнодорожный вокзал и несколько рядов железнодорожных путей. Благо, что тогда никаких ограждений не было и преодолевать эту естественную преграду приходилось по шпалам, через пути, иногда в обход «дремавших» на отстое составов на запасных и маневровых путях.

Вот так все полгода молодые люди встречались и расставались, пока в одну из крайних суббот самого короткого месяца в году в торжественном зале отдела ЗАГС в их паспортах не были поставлены штампы. Как давно это было, что не верится, как быстро годы пролетели.

Фёдорович сейчас вспомнил, что более двадцати лет тому назад, при замене паспорта, на нужной странице в него не была внесена отметка о семейной положении. Да и нужна ли она сейчас, когда прожито в браке более сорока лет?! Потом попытался вспомнить, есть ли в паспорте жены такая отметка и не смог. И придёт же такое в голову.

Мысли и воспоминания растворились, когда увидел перед собой такую картину. Со стороны стоянки автомобилей, Фёдоровичу наперерез не шёл, почти бежал мужчина, чуть моложе, чем сам Кирилл Фёдорович, но килограмм на тридцать упитанней. Его возила на процедуры в дневное отделение дочь и, потом целый час ждала отца в машине. Ему удалось «отрезать» того, кто «имел помеху справа», как он думал и выйти на финишную прямую двора больницы. Впереди бегущий, иначе не назовёшь, почти бежал, одышка заставляла глубоко и шумно дышать. Мельник мог обойти легко того, кого уже давно обогнала его тень, пролёгшая через левое плечо впереди бегущего и уходящая далеко вперед, заставляя «ведущего» гонку, ускоряться.

– Тёзка, – не выдержал Фёдорович, – «не гони лошадей», поостынь, ты же не хочешь инфаркт получить? Я не собираюсь тебя обгонять и очередь на капельницы отбирать. Не беги, я за тобой – ты первый.

Казалось, что эти слова только обидели и ещё больше подстегнули немолодого мужика и он уже из последний сил ринулся на лестничный пролёт, заняв его середину, не допуская даже мысли, чтобы его кто-то обогнал.

«Шо малэ, шо старэ», – вспомнил Кирилл Фёдорович поговорку, глядя на широкую, вспотевшую спину своего более молодого тёзки.

– Кто в очереди за здоровьем крайний? – сделав вид, что не заметил впереди спешащего и пыхтящего кипящим самоваром тёзку по палате, иронично спросил Фёдорович, когда подошли к двери, где уже три человека ожидали, когда дверь в стационар распахнётся.

– Я! – мило улыбаясь покрасневшим лицом, ответил «лидер» гонки за здоровьем.

– За тобой, брат, не угнаться. На «девятой повышенной» шёл?

По лицу добряка расплылась улыбка вместе с густым бисером пота, который он поспешно смахивал пухлой рукой с густым махровым волосяным покровом. На лестничной площадке сгрудились уже пять человек, трое из которых мужчины и один, видимо пришедший первым восседал на единственном стульчике у входной двери. Обсуждали самую актуальную тему, политику.

Громко открылась входная дверь и медсестра пригласила первую партию больных в коридор дневного отделения. Большинство, проходящих лечение, люди, с хроническими заболеваниями и на группах инвалидности, большей частью «сердечники». В палате, с открытым настежь окном, сердитый восточный ветер, не теряющий надежды опрокинуть приближённую к окну койку вместе с худощавым пациентом, принявшим горизонтальное положение на ней.

– Что-то лечение не даёт мне результата, – жаловался тот же Санёк, который полчаса назад решил поставить рекорд на стометровку, для категории участников забега возрастной группы «шестьдесят плюс».

Да, когда-то мы были Санями, Вовчиками, Кирюхами, а теперь, как и почти всех соседей по больничным койкам звали «на Вась-Вась». А как другой раз хочется, чтобы тебя назвали по-уличному Сантёр-монтёр, Колян или, как на свидании звали парней – Кирюшенька, Андрюша, Алёша, Гриня. А в ответ бы прозвучали девичьи имена – Катюша, Танюша, Любаша или ласкательно – Крошка, Голубка моя, Ласточка, Рыбка… А за глаза, в однородной «гендерной» компашке: парниша, чувак и козлина, чувиха, шиза и коза. Как давно это было, но ведь было и это факт.

Говорят, что в бане все равны. Здесь в принципе тоже все равны и всех можно назвать одним словом – больные. Кто-то следит за своим здоровьем и, при первом недомогании, приходит к врачу и убедительно настаивает на проведении лечебного курса, в качестве профилактики. Кого-то «прихватило так», что иначе никак. Третьи вынуждены пролечиться дважды в год, из-за того, что это обязательное требование медико-социальной экспертизы (МСЭ), присваивающей или продлевающей инвалидность граждан по заболеваниям.

– А, что у тебя болит, беспокоит? – не дождавшись продолжения рассказа соседа по палате, спросил Мельник и бросив взгляд на койку через проход, увидел, как жалобник трёт молча ладонью грудную клетку и продолжил, – всё ясно, «жаба душит» тебя, брат.

– Яка така жаба? Никто меня не душит, но вот тут боль не проходит.

– Вот я тебе и говорю, так болезнь называется и опасная она очень, на полном серьёзе может прикончить. Скажи лечащему доктору, а лучше к кардиологу обратиться и УЗИ, обследование пройти, – продолжил бесплатные консультации Фёдорович.

– Ты-то откуда знаешь? – уже с интересом спросил Санёк с большой буквы, так как взрослый малый, да и не малый вовсе.

– Потому, как опыт большой имею и по больничкам повалялся. В Первой областной клинической только две операции делал, а до того в БСМП-5 спасали от острого инфаркта. Инфаркт был? Нет?! А инсульт?! Ну, тогда слушай, что тебе опытные, больные со стажем говорят. И к доктору ходить не нужно. Тем более, что терапевт наш, лечащий, кто? Не знаешь? Лучше и не знать, «меньше знаешь – крепче спишь».

– Ну, ты, прям профессор медицины!

– Нет, уважаемый, а вот в Ростове я лежал с Андрюхой, того я так и прозвал – профессор медицины. Вот он всё знал, что не спросили. У него стаж пребывания только в областной за год зашкалил, да и память у него, дай Бог каждому. Мы, если что нужно у медсестры или врача спросить, сразу к нему за разъяснениями обращались, и медики после уже были без надобности.

Подложив свободную от капельной системы руку под голову, чтобы лучше было видно лицо того, к кому обращался, Фёдорович продолжил:

– Саня, а ещё один вопрос можно задать? Если не хочешь, не отвечай. Но, что-то мне подсказывает, что причина ещё может быть в том…

– Ну, валяй. Шо там за вопрос такой.

– Я вот вижу, что ты помоложе меня будешь, недавно на пенсии, да?

– Ну, да! А, шо?

– Ни шо. Голова твоя уже седа, а вот эта боль может быть причиной того, шо потянуло тебя на молодых девок. Слыхал же такое – «седина в бороду, бес в ребро»?! Вот он и грызёт тебе рёбра, чтоб внутрь их пробраться. Могёт такое быть?!

– Ну, ты… дурной. Я не знаю прям…

– Во-во, а ты признайся вот тут, при пацанах, от тебя далеко не ушедших ни в сторону «старше», ни в сторону «моложе» – одного мы поколения, брежневского.

– Не! Мне и бабка нужна, шоб борщ готовила, убирала, та в огороде порядок был.

– Ага, а как всё переделает к соседу бегит, пока тебя дома нет, пока ты на рыбалке рыбку ловишь, толи раком кого ставишь…, – вмешался в диалог, молчавший до сих Анатолий, водитель с большим стажем.

– Та шо вы, я не знаю. Напали, як цеповые, всё равно. Жинка у меня гарна и у меня никого нету. Да и не болит у меня уже ни чего.

– Ты понял, – Фёдорович обратился к Анатолию, – в раз вылечили. Саня, если шо, ты знаешь к кому, обращайся – поможем.

Вся палата закатилась хохотом и через десять секунд в дверном проёме появилась сестричка со словами:

– Что тут у вас за тарарам? Забыли, где вы и рядом палата женская. А-ну, угомонитесь, а не то, клизму самому громкому поставлю.

После этих слов смех перешёл в разряд истерического. Медсестра Танюшка лишь махнула рукой и пошла на вызов, прозвучавший из соседней палаты, видимо уже кто-то «отстрелялся» и спешит избавиться от «пут» капельницы. Собеседник Кирилла, воспользовавшись заминкой, поспешил сменить тему разговора на более приятную, заговорил о рыбалке и её охотно поддержал, сосед, койка которого была приставлена впритык к изголовью Санька и друг друга они видеть не могли, только слышать.

Под беззвучное каплепадение капелек в капельной колбе и после принятия организмом большей части содержимого раствора, в организме начала появляться расслабленность и сонливость. Кирилл Фёдорович знал, что спать во время приема процедуры инфузии лекарственного раствора, не есть хорошо и потому предался размышлениям.

В последние годы после того, как случился инфаркт и операции, физическое состояние не позволяло, как раньше выполнять большое количество работ по дому, требующих сколько-нибудь повышенных, по сравнению с поднятием столовой ложки усилий, любимым занятием Мельника стало размышление. Это занятие порою надоедало, но прогнать мысли из головы, было занятием невыполнимым. И самое нежелательное, что они не давали покоя и во сне.

Хотя в этом был определённый плюс. Благо, что группа инвалидности была рабочей и работа к тому же была умственная, а потому, большую часть суток мыслительная деятельность была связана с работой. Работа педагога, преподавателя технических дисциплин, предполагала, кроме аудиторной нагрузки и внеклассную, то есть подготовку к занятиям, изготовление методического и раздаточного материала, различные разработки уроков и прочее.

И ещё одно, без чего Фёдорович уже не мог представить свою жизнь – это творчество. И если перейти к первоистокам зарождения творческих задатков, родничков, пробивших твердь житейских проблем, безденежья, многомесячных невыплат мизерной зарплаты и поиска дополнительных источников существования, то это случилось бесповоротно и навсегда в начале двухтысячных.

Вспомнив поточнее дату своих первых стихов, Фёдорович заметил, что в этом году можно отметить юбилей творчества, двадцатилетие. И за эти годы, если сравнить головной мозг человека с приборами радиоприёмников и телевизоров старых поколений (за новые технологии сказать затруднительно), то, как тогда говорили «кондёры» и транзисторы «посажены», «подсели», или ещё раньше радиолампы. Уменьшалась громкость воспроизведения и появлялись прочие дефекты. Да, что там старая аппаратура. Вот недавно, Фёдорович хотел открыть флешку, качественную, служила правдой и верой ему более 10 лет. Вставил в компьютер, а она ни гу-гу. Толи размагнитилась, толи ещё что, но после переформатирования, очистилась и снова работает.

Так, что можно сделать вывод, что ничего вечного нет. Но, что характерно: то, что делал сегодня утром, как минимум в подробностях не помнишь, а то, что было 50 лет назад – это, как будто вчера было и в подробностях. Как это объяснить? Видимо клетки головного мозга со старой информацией «забетонировались» намертво в коре головного мозга, а то, что должно сохраниться из нового, не находит для себя пустой ячейки, мыкается бедная и «сливается» в спам.

Вот такие мысли сегодня посетили Мельника, пока от него отдыхал Большой Санёк (ну не маленький же), он в тоже время «прогревал» свои мозги, работой «на холостом ходу», то бишь без озвучивания мыслей в слух и тем более, без диалога.

Прошло уже лет десять, как Фёдоровичу, в диагнозе МРТ (магнитно-резонансная томография) головного мозга записали «прогрессирующая дистрофия головного мозга». Интересно, какой тогда у этого головного мозга был потенциал, если за время после этого было написано две тысячи стихов, два объёмных романа, написано множество рассказов, заметок, эссе, не считая методических разработок для помощи студентам в разработке дипломных проектов. То, что он «прожорливый», об этом Фёдорович знал давно, но то, что он может поедать сам себя, когда ему не хватает питательной среды, узнал позже и правда это или нет, неизвестно.

Вот сейчас после того, как закончатся процедуры на дневном стационаре, нужно будет ехать в диагностический центр в Таганрог, чтобы обследоваться по требованиям СМЭ, для продления инвалидности. Что за последние пять лет, он стал здоровее, да ещё и в таком возрасте, когда болезни цепляются, что репей, разговору не было. Как говорят, «горбатого только могила исправит», так и в его случае. Но мысль, пройти повторно МРТ, которая всё чаще приходила туда, что и нужно было проверить, он сразу же отгонял. И этому было простое объяснение, он боялся услышать диагноз, примерно такого содержания, что «в обследуемой голове мозгов не обнаружено», от слова совсем. И приписка – «имеется в коре головного мозга прямая борозда, отвечающая за естественные потребности» и ещё приписка – «в определенных обстоятельствах может вести себя непредсказуемо, неадекватно».

«Да, уж! Голова, ты моя головушка!» – войдя в глубокие раздумья, Фёдорович смог из них выйти только тогда, когда Таня дотронулась к его руке, чтобы отключить систему или проще сказать, капельницу.

II

Процедуры в больнице занимали не более часа и после них предстоял обратный маршрут, но уже неспешно, с возможностью посидеть в тенистой алее, чтобы просто убить минут двадцать времени и заодно сбить пульс, а также артериальное давление, если оно к этому времени успело подняться. Днём ранее заходил Фёдорович в районную библиотеку, где всегда находилась у него тема для разговора. Здесь же есть и персональная полка с его авторскими книгами.

У Кирилла давно уже выработалась привычка, если есть возможность, то хотя бы частично изменять свой маршрут возвращения, по сравнению с первоначальным. А когда приходится ездить по делам на машине, тогда мог бы возвращаться совсем по другой дороге, пусть она и будет намного длиннее, но по замкнутому кругу, что считал для себя уже давно очень даже важным, как законченный цикл чего-либо.

Конечно, ходить пешком и полезнее для здоровья, и есть ещё один плюс. Иногда встречаешься с теми, с кем уже годами не виделся и узнаешь что-то новенькое, и не только из жизни знакомого. На этот раз, традиционно сделав «отсидку» на скамье, под тенью деревьев мемориального сквера и ни с кем, не задержавшись для разговора, Фёдорович поднялся, и неспешно направился вдоль Дворца культуры, в сторону Храма Павла Таганрогского, у которого в это время все входы были открыты, а внутри проходила служба.

Аллея от входя во двор вела прямо к главному входу в храм. Остановившись за два шага до ступеней, поднял сначала взор на золочённые купола, от который солнечные лучи теперь отражались от их южной стороны и трижды перекрестился размашистым знамением с коротким обращением к Богу, славя Его «…во веки веков, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Аминь.»

И когда Фёдорович, после земного поклона выпрямился, чтобы ещё раз взглянуть на животворящий свет, отражённый от пяти куполов храма и шестого на колокольне, то был ослеплён каким-то непривычным, ласкающим не только взгляд, но и душу, пронзая её нежностью и притягательностью, светом, но не солнечным, в обычном понимании, а не иначе, как чем-то духовным и проникновенным.

Одновременно он услышал достаточно громкий, но спокойный и приятный голос настоятеля храма: