Не чувствовать

– Именно. Если хочешь как лучше, помоги мне.

– Я обсужу это с хозяином.

– А смысл? Марк убедит тебя в том, что ему ничего не угрожает. Гении зачастую так неосторожны. Поверь, я лучше знаю. Мой отец не последний человек в науке, он рассказывал, что иногда бывают проверки. Если найдут что-то такое… Сейчас такие времена, что с этикой очень строго. Хотя бы на секунду представь, что Марк может оказаться за решеткой. Он же слабый, он этого не выдержит. А мы можем сделать так, чтобы этого избежать. Наверняка есть что-то, что Марк не хочет никому показывать. Есть же? Расскажи. Если в этом нет ничего такого, я перестану волноваться. Если есть, у меня появится причина поговорить с ним более основательно.

Ассистент молчал.

– Ты сам говоришь, что Марк доверяет мне. Это значит, что ты тоже можешь мне доверять.

– Я обязан поговорить с ним.

– Ладно. – Анна медленно встала. – Но хорошо подумай. Возможно, Марк перестанет мне доверять и отберет пропуск. Я уйду, он снова останется один наедине со своим разбитым сердцем. Мне кажется, Марк уже привязался ко мне. Он будет страдать, и виноват в этом будешь ты.

Он не ответил, вернулся в кабинет. Немного спустя Анна получила уведомление, и улыбнулась: он скинул ей два файла. Она скачала их себе и решила, что в следующий раз поймает момент и на всякий случай удалит из истории запросов этот разговор с роботом.

Глава 6

Первый файл представлял собой текст без пробелов, который состоял всего из четырех букв: А, С, G и Т. Анна знала, что так зашифровывается геном. Но чей? Он может быть чей угодно, ведь гены абсолютно любого организма на земле можно представить в виде цепочки из четырех видов нуклеотидов, зашифрованных четырьмя этими буквами.

Трудно было сходу сделать какие-то выводы. Нужен доступ к программе, считывающей геном, а значит, нужно или обратиться к отцу, или искать другую лабораторию, которая занимается генетическими исследованиями. В том и другом случае придется объясняться и передавать находку третьим лицам, чего Анна не хотела. Она металась между этими двумя вариантами, пока не сообразила, что можно для начала сравнить этот код со своим геномом, который хранится у нее в медкарте. Возможно, для начала этого будет достаточно.

Различие между ними составило чуть менее половины процента. Анна знала, что в среднем люди генетически идентичны на девяносто девять и девять десятых процента и отличаются от ближайшего родственника – шимпанзе – более чем на один процент. Из этого следовало, что найденный геном с большой вероятностью человеческий, если организм с такими геномом в принципе можно назвать родственником человека. Помимо того, что отклонение превысило среднее значение в пять раз, сама цепочка букв А, С, G и Т была немного короче, будто кто-то прошелся по нити жизни ножницами и убрал ненужные куски.

Неужели Марк занимается теми самыми экспериментами, о которых пару раз заикался? Вот почему он вел себя подозрительно, и Анна думала, что за этим что-то есть. Или же файл просто поврежден, и это вовсе не рецепт генно-модифицированного человека? Анна была так потрясена находкой, что так и не заглянула во второй документ: то ли забыла, то ли боялась узнать что-то пострашнее. Мало ли сколько скелетов в шкафу у такого неприметного человека.

Тем временем университетская жизнь продолжалась, и она, как и прежде, старалась не отставать. Очередное занятие проходило в лаборатории инновационной трансплантации. За стеклянными стенками находились имитации человеческих органов от костей до сердца. Несмотря на то, что технологии выращивания частей тела из стволовых клеток давно вошли в обиход, картина не оставляла никого равнодушным.

– Итак, уважаемые студенты, подытожим, – сообщил робот с предзаписанным голосом преподавателя. – Единственное, до чего пока не дошла регенеративная медицина, – это человеческий мозг. С подробным устройством этого чрезвычайно сложного органа вы познакомитесь в следующем семестре, в рамках другого курса. А теперь объявляю десятиминутный перерыв. Можете ознакомиться с экспонатами, а затем вас ждет небольшая практика. Просьба ничего не трогать.

Анна подошла к секции с сердцем и протянула руку. Ладонь остановилась в сантиметре от стекла. Орган был подключен к искусственной системе кровообращения и бился, совсем как настоящий.

– Как думаешь, – обратилась к ней Вероника, – можно ли будет собрать все эти органы воедино и сотворить человека, когда мы научился выращивать мозг?

«Кажется, я понимаю, почему Марк боится людей, – подумала Анна. – Каково жить с мыслью, что о твоих темных делах однажды все узнают? Это какая же шумиха начнется».

– Анна?

Анне вдруг стало не по себе, и она сбежала, боясь, что ее вырвет в лаборатории на глазах у всех.

Вот почему Марк спрашивал, как она относится к экспериментам над людьми. Вдруг он проверял ее? И что она ответила? Что для этого нужно согласие самого пациента. Но дело обстоит иначе, если человек родится в ходе вмешательства в геном. Что эти люди будут чувствовать? Будут ли они чувствовать? Смогут ли осознавать, кто они? Смогут ли принять тот факт, что их создали люди?

Анна нависла перед зеркалом в туалете, когда к ней подошла обеспокоенная соседка.

– Ты в порядке?

– Наверное, не то съела.

– Или это твой Марк на тебя плохо влияет?

– Нет. – Анна крепко взялась за край раковины.

– Не знала, что ты такая слабонервная.

– Нет, все в порядке. Кому-то эти технологии спасут жизнь. Мы знали, куда поступали.

– Выглядит жутко, с этим согласна. Но ты на себя не похожа.

– Думаешь, все-таки будет когда-то искусственный мозг? Его, наверное, невероятно сложно создать. Да и зачем? Вряд ли кому-то нужна пересадка головы. Впрочем, кому-то не помешала бы. Бывают же, не знаю, больные на голову… Слушай, Ник, можно сколько угодно отрицать это и читать ученым мораль, но настанет день, и они перевернут мир с ног на голову и никого не спросят. Когда-нибудь люди создадут себе подобных просто потому, что смогут.

– Но существует же этика.

– Законы никого не остановят. Общество всегда подстраивалось под прогресс, а не наоборот. Кто-нибудь осмелится и сделает дело. Вы его осудите, запрете в клетку, но пока вы будете заняты бюрократией, мир изменится, и факт в том, что вы к этому не готовы.

– А ты что, не осудишь?

Анна смотрела на свое отражение и спрашивала себя, встанет ли на сторону Марка, если ее догадка окажется правдой, будет ли осуждать его вместе со всеми, если эта страшная тайна станет достоянием общественности.

– Не знаю, – честно ответила она.

Глава 7

Перед полной аудиторией стоял мужчина лет тридцати пяти и с интересом разглядывал студентов. Он смотрел на них, как в зеркало, в котором человек видит собственное прошлое, и едва заметно улыбался, как улыбаются люди в минуты раздумий и сожалений.

– Я прочитаю всего одну лекцию, – начал он, – так что мое знакомство с большинством из вас будет коротким. Я занимаюсь коммерческим разведением крыс с измененным геномом. На сегодняшний день моя лаборатория не единственная в своем роде, но когда-то мы были первыми, кто за это взялся. Про саму лабораторию расскажу чуть позже, после вводной части. И, кстати, мы открыты для студентов как в рамках экскурсии, так и в рамках научно-исследовательской работы. Кому интересно – пишите. Контакты на экране.

– Этот молодой человек действительно твой отец? – прошептала Вероника.

– Ты можешь потише?

– Значит, ты у нас Анна Викторовна?

– Для тебя просто Анна.

– Не понимаю, почему ты этого стыдишься. Наоборот, здорово, что вы почти одного поколения. Представь, как сложно найти общий язык с родителем, который на полвека старше.

– Если у тебя молодые родители, в подавляющем большинстве случаев это означает, что ты незапланированный.

– Скольких ты вообще знаешь, у кого есть отцы? Полных семей не так уж и много.

– С чего ты взяла, что моя семья полная? – усмехнулась Анна. – Мой бы тоже ушел, но мать опередила и не оставила ему выбора.

– Ты не говорила. Прости.

Виктор поручил презентацию своему роботу-ассистенту, роботу нового поколения, а сам сел на краешек стола спиной к экрану и засунул руки в карманы белого халата.

– У вас, я так понимаю, разный уровень подготовки, так что я попробую начать с простого, – сказал он. – Вы, конечно, знаете, что все живое состоит из клеток и что в ядре большинства из них, в хромосомах и отчасти в митохондриях, хранится рецепт жизни. Если взять клетку любого из вас и перепечатать информацию, которая заключена в ней, вы получите книгу из ста шестидесяти двух тысяч листов. Из них всего двести страниц – это ваши личные главы. Да, вы отличаетесь друг от друга всего на десятую долю процента.

Ассистент Виктора листал слайды, пока хозяин стоял к экрану спиной и не давал никаких указаний. Создавалось впечатление, что ассистент лучше студентов понимает, о чем идет речь.

Виктор продолжал:

– Если вы начнете сравнивать свой геном с геномом любого другого организма, будь это животное, растение или даже одноклеточное существо, вы и с ним найдете много общего, потому что все мы произошли от одного общего предка и состоим из одинаковых кирпичиков. И да, пока я вас не утомил…

Ассистент отнес контейнеры с крысами на первый ряд.

– Образцы в первом контейнере отличаются друг от друга на сотую долю процента, но вы видите, как сильно они отличаются внешне. Одна из крыс обычная, другая модифицированная: у нее тело меньшего размера, более длинные конечности и сплюснутая мордочка. Во втором контейнере внешне совершенно одинаковые крысы, но они отличаются на целых два процента. Все зависит от того, что именно мы меняем в коде. Долго ходила легенда, что можно выбросить восемьдесят процентов ДНК человека и построить его почти идентичную копию из остатков. Все потому, что большую часть генетической информации составляет так называемый мусор, который накопился в процессе эволюции, и только небольшая часть ДНК отводится на гены – участки, которые кодируют белок, а значит участвуют в работе клеток.

– То есть лишнюю часть можно выбросить? – спросил студент с первого ряда. – Мы же тратим восемьдесят процентов энергии впустую при каждом делении ДНК.

– Во-первых, какие-то из участков этого так называемого «мусорного ДНК», как оказалось, участвуют в управлении генами, а какие-то еще не изучены. Увы, мы рискуем выбросить что-то важное. Во-вторых, сегодня у нас не так много инструментов, с помощью которых мы могли бы вносить значительные изменения в геном. Мы можем вставить, заменить и удалить какое-то число нуклеотидов, но для того, чтобы работать на больших масштабах, нам нужны технологии другого уровня.

– То есть мы не можем расщепить все водородные связи и собрать из кирпичиков свой собственный образец?

– Дело не в водородных связях. Они очень слабы и даже без нашего участия легко рвутся: так молекула ДНК делится на две части для деления клетки, например. Но ладно, суть вопроса от этого не меняется. Нет, конечно, мы не настолько всесильны, чтобы воссоздать жизнь из отдельных нуклеотидов, мы можем только изменять готовую молекулу.

– Но теоретически это возможно? В будущем мы сможем создать более совершенную версию человека?

– Вы задаете вопросы, на которые нельзя отвечать. – Виктор улыбнулся.

– Хорошо, у меня есть еще один вопрос. Чтобы получить еще одну крысу с заданными свойствами, вы заставляете пару таких крыс размножаться?

– Конечно, так как все изменения вносятся в зиготу. – Ассистент включил анимацию превращения одной клетки в целый организм. – Отдельно поясню, чтобы все понимали разницу. – Он обратился к аудитории. – Сразу после слияния половых клеток отца и матери человек (или крыса) представляет собой одну-единственную клетку с одной копией ДНК. Из нее в процессе деления образуются все остальные клетки. Во взрослом организме большинство клеток соматические, они не участвуют в размножении. Мы меняем геном на стадии одной-единственной клетки, и все клетки организма, в том числе половые, которые получаются копированием, генетически идентичны. Если же мы производим манипуляции на соматических клетках, то есть на клетках взрослого организма, мы не трогаем половые клетки, а значит внесенный признак не наследуется. Короче говоря, почти все крысы, которые рождаются в нашей лаборатории, рождаются естественным путем от модифицированных родителей. Можно, конечно, каждую крысу «подправлять» вручную, но это трудозатратно и нецелесообразно.

– С человеком в этом плане будет сложнее, верно? – спросил тот же студент. – Проще будет клонировать один удачный образец, чтобы получить серию. Технология клонирования давно известна.

– Да, – нехотя ответил Виктор. – Скорее всего, все подопытные будут на одно лицо. Еще вопросы?

– Что вы думаете о гуманности использования крыс в экспериментах? – спросила Вероника.

– А что такое гуманность, по-вашему?

– Соблюдение законов этики.

– Гуманизм, от латинского humanus, то есть «человеческий». Зачем вы очеловечиваете животных?

– Я говорю не только от себя, но и от лица тех, кто выступает против жестокого обращения с животными. Что о вашей лаборатории думает Международный Совет по этике, в котором вы, кстати, состоите?

– По последним подсчетам, одна моя крыса стоит девяти обычных крыс. Использование модифицированных крыс вместо обычных уменьшает количество смертей почти в десять раз. Совет по этике давно признал мой вклад в решение проблемы, о которой вы говорите с таким энтузиазмом.

– Проблема не в количестве жертв, – сказала Вероника, – а в том, что мы допускаем такую несправедливость. А что вы думаете про имитатор? Он ведь полностью вытеснит настоящих крыс: и обычных, и модифицированных.

– Вы про так называемую цифровую крысу? Я не знаю ученых, которые всерьез, – он сделал акцент на слове «всерьез», – этим занимаются. Это мертворожденный проект. Даже если кому-то чудом удастся спрограммировать имитатор, без квантовых компьютеров он будет работать очень медленно. Мало создать такую программу, что само по себе невероятно сложно, ее еще и нужно оптимизировать до такой степени, чтобы на обычных компьютерах она выдавала результат не через десять лет. Я ответил на ваш вопрос?

– Да, спасибо.

Контейнеры с крысами дошли до их ряда, и Вероника взяла один из них в руки.

– Мне их так жалко. Ан, ты только посмотри, какие они живые и любопытные.

– По-твоему, я впервые их вижу?

– Ты злишься из-за того, что я спросила про имитатор? Я думала, он знает.

– Заткнись.

– Слушай, а ты можешь все-таки поговорить с Марком?

– Нет.

– Наверняка он найдет какую-нибудь работу для меня. А вместе мы быстрее справимся. К этому проекту можно подключить много людей, и тогда… Ты же так хочешь, чтобы имитатор тоже получил патент.

– Я не хочу, чтобы мое имя затерялось в огромном списке.

– Ты все равно будешь как минимум второй. Ты не хочешь быть тенью своего отца, но готова стать тенью малоизвестного ученого. Почему? Зачем ты вообще этим занимаешься, если тебе безразлична судьба этих бедолаг? Я не понимаю.

– С чего ты решила, что я буду тенью?

– Но…

– Ты, наверное, не расслышала, что я попросила тебя замолчать.

Анна, поняв, что повысила голос, подняла голову и столкнулась глазами с отцом. Она успокоила себя тем, что с такого расстояния он не мог расслышать, о чем они говорили.

– А теперь я расскажу вам про лабораторию, – сказал он, дождавшись тишины, и продолжил лекцию.

Глава 8

– Что ты на самом деле думаешь про генетически усовершенствованных людей? – спросила Анна отца после лекции в его машине.

– И ты туда же.

– В последнее время слишком много разговоров про это. Я хочу разобраться. Если такая лаборатория существует, мы узнаем о ней тогда, когда будут результаты, верно? Или никогда не узнаем, если эксперимент окажется неудачным… Тебя не смущает факт, что ты можешь узнать первым? Что ты сделаешь? Вмешаешься? Осудишь?

– Пусть Совет решает, что с этим делать.

– Но ты состоишь в Совете.

– У меня не так много влияния. И вообще, за этими делами наверняка будут стоять люди, с которыми нельзя шутить. Ни один ученый не провернет такой эксперимент в одиночку. Зачем мне с ними связываться? У меня и своих забот полно.

– Все говорят, что это плохо, потому что боятся осуждения. Человечество всегда боялось нового и казнило тех, кто не боится и рискует.

Виктор удивленно посмотрел на дочь и спросил:

– А что, по-твоему, это не плохо?

– Помнишь, ты сам рассказывал про китайского ученого, который вылечил близнецов от ВИЧ? Кажется, в каком-то восемнадцатом году.

– Да. Это был первый случай, когда генетические изменения вносились в человеческие клетки зародышевого пути.

– Дети родились здоровыми, но карьера ученого все равно пошла вниз из-за общественного резонанса. Никто больше не рискнул повторить. А все могло быть иначе, если бы люди не демонизировали ученых и лояльнее относились к новому.

– Я согласен, но людей можно понять. Одно дело применять методы генной инженерии на соматических клетках готовых людей, другое – вносить правки на этапе раннего развития эмбриона. Как я говорил, во втором случае любая ошибка экспериментатора скажется на следующих поколениях, так как изменения коснутся половых клеток и будут наследоваться.

– Пап, хватит говорить общими фразами, лекция закончилась. Скажи лучше, тебя не воодушевляет идея, что человека можно улучить? Людям нового поколения в чем-то повезет: они не будут такими ограниченными и посредственными, как мы. А как сильно такой человек будет отличаться от нас? Я смогу понять, модифицирован человек или нет, по его ДНК?

– Не знаю. Для этого нужно быть специалистом. Различия могут объясняться естественными мутациями.

– А если их будет много? Скажем, если он будут отличаться от меня на полпроцента?

– Потребуется сложный анализ. Ты не справишься сама.

– Ты опять во мне сомневаешься.

– Скажи лучше, дочка, когда ты вернешься домой?

– Зачем? – Анна вжалась в кресло и скрестила на груди руки.

– Не поверишь, но такие черствые люди, как я, тоже умеют скучать.

– Я не хочу тебе мешать. Женись во второй раз, заводи других детей, ты же еще молод.

– Ну начинается. С чего ты взяла, что мешаешь? Я тебе хоть раз так говорил?

– Говорил.

– Когда?

– Когда я собрала вещи и заявила, что поступила в универ и переезжаю в общагу.

– А как я должен был отреагировать, по-твоему? И я всего лишь сказал, что ты такая вся неблагодарная. Это не значит, что я хочу от тебя избавиться. Я только хочу, чтобы ты ценила то, что я для тебя делаю.

– Я разозлилась и сказала, что ты ничего для меня не сделал. Затем ты подлил масла в огонь и сказал, что ты сделал больше, чем моя мать.

– Анна, я погорячился. Неужели не очевидно, что в этой ситуации я не мог не сорваться? Ты понимаешь, каково приходить домой после тяжелого рабочего дня и выслушивать твои претензии? Думаешь, мне было приятно? Я девятнадцать лет пахал без выходных, чтобы у тебя все было. А ты мало того, что уехала, так еще и оказалась слишком гордой, чтобы хотя бы раз за все это время самой позвонить и спросить, как я!

– Какая разница, как много ты работаешь, если ты бьешь иногда по самому больному?

– Я уже не знаю, как с тобой разговаривать. Когда ты уже повзрослеешь?

– Я давно повзрослела.

– Нет, Анна. Человек взрослеет в тот момент, когда берет ответственность за свою жизнь и перестает видеть в других людях причины своих проблем. В тот момент, когда он готов простить родителей за то, что они не идеальны.

– Я всегда чувствовала себя ошибкой…

– Анна.

– Ладно, я промолчу.

– Молчание не выход. Я хочу, чтобы ты поняла, что ты не права.

– Хорошо.

– Дома без тебя пусто. Пообещай, что подумаешь.

– Ладно.

– А сейчас хочешь, куда-нибудь поедем? Ты не голодная?

Анна отрицательно помотала головой.

– Ну что с тобой еще? – Отец заботливо хлопнул по ее плечу.

– Я знаю ученого, который работает над имитатором.

– И как? Уже устроилась в его лабораторию?

– С чего ты взял?

– Я хорошо тебя знаю.

– Допустим, устроилась.

– Познакомишь меня с ним?

– Почему ты так спокойно реагируешь? Потому что ты не веришь в успех имитатора, да?

– Ну раз уж ты за него взялась, мне точно конец. – Виктор едва сдерживал смех.

– Тебе, значит, смешно?

– Нет, что ты. Просто у тебя такое серьезное лицо.

«Очевидно, в меня он тоже не верит, – думала Анна. – Но я докажу, что он не прав».

Глава 9

И вот настал тот самый день, который у многих остается в памяти на долгие годы, – день первого экзамена. Взволнованные первокурсники занимали ряды большой аудитории, перед которой стоял старик в костюме и потрепанной шляпе. Он смотрел на студентов, поглаживая белые усы, и не спешил начинать. Только когда в зале воцарилась полная тишина, он заговорил:

– Уважаемые студенты, я рад видеть вас в полном составе, в живой аудитории, как в старые добрые времена. – У него было лицо человека, у которого выдался самый счастливый день в году. – Я знаю, как вам сейчас непросто, и обещаю, что экзамен сдадут все.

В аудитории снова стало шумно.

– Прошу внимания! – сказал преподаватель тем же понимающим голосом. – Так уж вышло, что нам поставили экзамен тридцать первого декабря… Что ж… С другой стороны, вы только подумайте, как это символично! Сегодня тридцать первое декабря сорок девятого года, через считаные часы мы окажемся во второй половине столетия. Мы живем в удивительное время. Мир меняется очень быстро. Ох, мне порой страшно представить, что будет лет через десять.

– Еще одна лекция, – тихо выдохнула Анна. – Мог бы предупредить, что не нужно готовиться.

– Многие из вас пропускали занятия, – продолжил старик, – поэтому я хочу использовать это время, чтобы поговорить о важных вещах, которые вы могли упустить. В конце я попрошу вас написать небольшое эссе – слушайте внимательно. Знаете, такой дисциплины как этика десять лет назад не существовало, хотя сам термин возник давно, еще в Древней Греции. Уже тогда люди рассуждали о ценности человеческой жизни, а сегодня это как никогда актуально. – Он включил презентацию. – Давайте-ка рассмотрим такую задачку. Знакомы с проблемой вагонетки? Это такой мысленный эксперимент. Итак, представьте, что вы управляете поездом, который мчится на большой скорости. На рельсах лежат пять человек, они связаны по рукам и ногам. Они умрут, если вы ничего не предпримете. Вы подъезжаете к развилке. Остановить поезд нельзя, но можно свернуть налево. И вот незадача: слева лежит шестой человек, тоже связанный. Вы можете спасти тех пятерых ценой его жизни.

Профессор сделал паузу, чтобы дать время студентам осмыслить задачу, а затем продолжил:

– Итак, вопрос ясен. Вы бы повернули налево? Отвечайте быстро, в реальной ситуации у вас было бы мало времени на подумать.

На маленьких экранах перед каждым студентом появилось окно с вопросом, и почти все выбрали вариант «да».

– А теперь давайте все же подумаем. Кто-нибудь хочет прокомментировать?

Анна подняла руку и ответила:

– Выбор очевиден. Чем меньше жертв, тем лучше.

– Принимается. Кто-нибудь хочет возразить?

– Задача сложнее, чем кажется на первый взгляд, – отозвалась Вероника. – Моральные принципы запрещают нам брать ответственность за чужие жизни. Мы не можем выбирать, кому жить, а кому нет.

– Но вы тоже выбрали повернуть налево. Почему?

– Потому что… – Вероника виновато опустила взгляд.

– Нет ничего страшного в том, что вы сомневаетесь. В любом случае, спасибо за ответ. – Старик переключил слайд и обратился к аудитории: – Давайте продолжим. Подумайте на досуге, изменится ли ваш ответ, если среди жертв будут дети или ваши родственники. А теперь немного изменим задачу. Вы стоите на мосту, под котором проезжает этот поезд. На пути – те же пять человек. Рядом с вами находится шестой. Предположим, если вы толкнете его на рельсы, он остановит движение поезда, и пятеро будут спасены. Формально ничего не изменилось, но готов поспорить, большинство из вас ничего не предпримет и не толкнет невинного человека. Ваши мысли по этому поводу?

– Можно спрыгнуть самому, – ответила Анна.

– Но это совсем не разумно, – растерялся старик.

– Зато я не нарушу ваши законы этики.

– С точки зрения этики любая жизнь представляет ценность, в том числе ваша.

– И все равно того, кто толкнет, осудят, а того, кто прыгнет, – нет. Разве я не права?

– Понимаете, Анна, мы не можем менять одну жизнь на пять жизней. У задачи с вагонеткой нет правильного решения, как бы мы ее ни сформулировали. Мы возводим неприкосновенность жизни каждого человека в ранг принципа, ведь только так мы можем существовать как общество. Мы не можем обезличить людей и работать с количествами, не можем говорить на языке выгоды. Вероятно, даже самый неэтичный эксперимент можно рационально оправдать. Но как только мы забудем о том, что мы люди, все изменится. Если мы перейдем черту, откажемся от принципов, в конечном счете никто не выиграет. Я хочу, чтобы вы запомнили это.