Ань-Гаррэн: Белая ворона в мире магии

Почти все окружающие оказались стройными блондинами и блондинками с дежурными улыбками, которые умудрялись улыбаться даже во время поглощения супа. Ни повышения тона, ни грусти, ни смеха, ни каких-либо других понятных проявлений эмоций, как и особого интереса к моей скромной персоне, я не заметила. Гораздо более понятными оказались сотрапезники с темной кожей. Их было четверо: двое светловолосых парней, отличавшихся лишь оттенком кожи, моя знакомая клыкастая девушка и юноша с темными локонами, обрамлявшими плечи. Они были спокойны, но на их лицах не было этой бессмысленной, застывшей улыбки.

Подача второго блюда, невнятного, однотонного и сухого салата, была столь же удручающей. Внимательно распробовав каждый ингредиент, я окончательно разочаровалась. Казалось, листья дуба и березы вываривали непозволительно долго, а затем высушили до состояния гербария и в таком виде подали на стол.

Разочаровавшись в ужине, я принялась вычислять хозяйку вечера. К ней обращались чаще всего, и каждое обращение начиналось с одной и той же связки слов, которую я усердно зазубривала про себя. К салату подали вино, и я с грустью смотрела на свой бокал, наполненный отталкивающей жидкостью. Алкоголь и я – понятия несовместимые. Но жажда мучила, и я, сложив руки, умильно стала привлекать внимание "клыкастой". Она заметила меня и, очевидно, распорядилась принести мне воды. Вода стала спасением, и я жестами выразила ей свою благодарность.

Когда у меня попытались отобрать кубок вина мой сосед, единственный брюнет в этом блондинистом аду, схватил свой пустой бокал и молниеносно заменил на свой, таким образом присвоив себе вторую порцию. Никто и глазом не моргнул. Я лишь удивленно захлопала ресницами. Затем обратила внимание на его тарелку: салат был виртуозно размазан по краям, будто половина его была уже съедена. Воспользовавшись подсказкой, я, подобно скульптору, принялась творить то же самое на своей тарелке. Но мой художественный беспорядок не остался незамеченным. "Клыкастая" откровенно пялилась на меня, и глаза ее округлялись с каждой секундой.

Обстановку разрядила третья подача блюд. Соседу подлили вина, и он, как мне показалось, тихо поблагодарил слугу. Я запомнила это и начала заучивать новое полезное волшебное слово. Передо мной тоже возник новый кубок с вином. Видимо, таков здесь порядок. Я не обиделась, но отодвинула его подальше к соседу.

На десерт подали фруктовый набор. Определить его назначение было нетрудно: он источал сладкий аромат манго и ананаса, бередя уязвленные чувства моего желудка. На вкус съедобным оказался лишь один компонент этого на вид прекрасного салата. Он был красным, кисло-сладким и источал тот самый манящий аромат манго и ананаса. Выковыривая из тарелки кусочки вожделенного деликатеса, я привлекла внимание соседа, который все так же виртуозно размазывал содержимое своей пиалы. Дождавшись, когда я разорю свой десерт, он ловко заменил свою порцию на мою, не забыв при этом подменить свой пустой кубок моим полным.

Когда ужин подошел к концу, я решила поблагодарить хозяйку вечера, использовав выученные мной два новых оборота. Я сконструировала из них типичное для моего сердца «спасибо хозяйке стола/дома» или как там ее называли. Возможно, я что-то перепутала в порядке слов, но спокойные до этого глаза и дежурные улыбки замерли. Глаза начали округляться, но быстро пришли в себя и успокоились. Я подумала, что у них, возможно, конструирование этой фразы идет в другом порядке, и, вероятно, сейчас я была похожа на мастера Йоду из "Звездных войн". Я решила повторить попытку поблагодарить хозяйку в конце ужина. «Хозяйке дома, спасибо?» – произнесла я с немного вопросительной интонацией на их языке. Мое косноязычие показалось им еще более удивительным, а "клыкастая" и вовсе не смогла сдержать эмоций и показала мне даже нижние свои клыки.

Не зная, что у них принято, я решила, что с меня хватит, и направилась к выходу из этого странного банкетного зала. Напротив него, через коридор, я заметила выход на балкон. Подышать свежим воздухом показалось мне отличной идеей. Пройдя через балконную дверь, я ожидала увидеть сад, лужайки, фонтанчики, детскую площадку или что-то подобное. Но внизу, залитый тусклым сиреневым светом, раскинулся лес, прерываемый лишь единственной рукотворной вещью – дорогой к дому, в котором я ужинала. Лес был ярким, разноцветным и разнокалиберным. Возле дороги деревья были низкорослыми, а чем дальше от нее, тем выше они становились, создавая эффект гнезда, в котором и располагался дом. Конец дороги скрывался за листвой, и что там было дальше, увидеть было невозможно.

Я вздрогнула, когда что-то прохладное и твердое коснулось моей руки. Резко обернувшись, я увидела клыкастую, протягивающую мне нечто, напоминающее грушу. Поднеся фрукт к носу, я узнала тот самый, первый съедобный плод. Благодарность моя была безгранична, и я заключила мою спасительницу в объятия.

Затем она взяла меня за локоть и повела обратно в комнату, где я проснулась. Первым делом я разделась до корсета и трусиков, закуталась в одеяло и, как заправский хомяк, принялась уплетать долгожданную грушу. Наконец, насытившись хоть чем-то съедобным, я провалилась в сон.

Второе утро в этой до стерильности белой комнате началось феерически. Сперва меня разбудили и вновь принялись опрыскивать ледяным паром, обтирая тряпочками. Затем предложили облачиться в нечто, похожее на мой вчерашний наряд, но уже светло-зеленого цвета. Корсет прилагался, и я была даже благосклонна, хотя цвет вызывал у меня тоскливые мысли. Попытку сделать мне прическу я пресекла с первого же раза.

Когда «хамелеонихи» закончили свои издевательства, я выдавила из себя заученное «спасибо». На этот раз никаких вопросов и удивлений не последовало. Вскоре появилась клыкастая, принеся с собой стопку каких-то книг и устройство, видимо, заменявшее здесь часы. На нем синей краской были отмечены два времени и красной – два, помимо основных, равноразмерных делений. Она ткнула пальцем в первое красное деление, затем показала на предшествующее ему и, улыбнувшись, присела на мою кровать.

Я протянула ей свою ногу и состроила жалостливое личико. Она с готовностью начала поглаживать ее. Ну вот и славненько, не все же жить по их правилам. Потом она попыталась установить контакт и положила свою руку на грудь.

– Афигэль нио Треорти, – серьезно произнесла она.

– Афигель, – послушно повторила я. Акцент, видимо, не удовлетворил клыкастую.

– Афигэль, – повторила она еще раз, держа руку на груди, затем осторожно положила ее на мою и состроила вопросительное выражение лица.

– Артемида, – заявила я, заранее подготовив этот псевдоним. Называть им свое настоящее имя я не собиралась и накануне уже выбрала себе это имя.

– Арь Тэй Мита, – повторила она, неожиданно разделив имя греческой богини на составляющие.

Я улыбнулась, знакомство состоялось. Она протянула мне книгу. Книга оказалась странной штуковиной, потому как страницы в ней были тканевыми и вышитыми. Для удобства у жесткой обложки имелись крепления. Афигель ловко прикрепила страницу к обложке и стала показывать мне картинки, называя их. Видимо, это был букварь. Но для того, чтобы понимать, как что-то пишется, надо прежде хоть немного подтянуть разговорный…

Ее мнение разнилось с моим, и мы усердно повторяли название стола, двери, какой-то птицы, дерева и фрукта. Поможет ли это мне в ближайшие дни, я не знала, но не хотела ее огорчать. Вскоре часы прочирикали свой тихий перезвон, Афигель захлопнула букварь, и мы отправились завтракать.

На выходе нас уже ждало вчерашнее сопровождение. Афигель тыкнула в своего темнокожего друга и сказала:

– Мэгкил нио Треорти, – и, повернувшись ко мне, назвала мой исковерканный псевдоним. Затем указала на моего сопровождающего: – Эллэдиль Флиратьоен.

– Артемида, – представилась я, выдавив улыбку.

Афигель защебетала с ними на своем птичьем языке, а я отчаянно пыталась запомнить имена парней. С первым все было предельно ясно – «маг убивать», да и фамилия как у Афигель. Со вторым же все было до оскомины печально. Абсолютно не запоминающаяся и труднопроизносимая фамилия никак не хотела укладываться в голове, из которой уже успели выпорхнуть слова из букваря, оставив лишь два: дерево и стол.

Войдя в уже знакомый зал унылых трапез, я застала лишь собирающуюся толпу. Афигель подвела меня к темноволосому красавцу и, положив руку ему на грудь, провозгласила:

– Маэдронд нио Прекриньо.

Красавчик Маэдронд, которому ужасно не шло это безвкусное имя, но как нельзя лучше подходила фамилия, едва заметно улыбнулся.

– Арь Тей Мита, – уверенно произнесла Афигель, указывая на меня.

– Артемида, – представилась я, протягивая руку Маэдронду.

Он сжал мою ладонь в своей и не отпускал. Напряжение нарастало. Что делать? Вырвать руку или терпеть это теплое прикосновение? Разрядила обстановку Афигель, схватив меня под локоть и утащив к блондинистому субъекту. Его я уже видела – в прошлый раз он сидел слева и уплетал весь ужин. Субъект был смазлив и тонок. Если среди светловолосых и встречались подтянутые, спортивные личности, то этот, скорее, походил на голодного студента театральной академии.

– Алетхинэф иль Флиратьоен, – представила она его.

– Артемида, – поторопила я процесс, прежде чем она снова начнет делить мой псевдоним на части, и протянула руку и этому юноше.

Его ладонь оказалась ледяной, что вызвало у меня подозрение: не глисты ли у парня, или его морят голодом? Столько поглощать безвкусной еды и оставаться таким холодным – не к добру. Хотя цвет кожи у него был типичным для его представителей – светлую кожу обрамляли ровные, гладкие волосы слегка золотистого оттенка.

Этот молодой человек подержал мою руку от силы три секунды и тут же отпустил. Я была рада, что все так быстро закончилось. Запоминать его имя и еще одну страшную фамилию моей памяти уже не хватало, и я просто улыбнулась ему.

Все замолчали, когда в зал вошла определенная мной хозяйка дома под руку с мужчиной. Оба – абсолютные блондины. Я бы даже сказала альбиносы, если бы не ресницы. Хотя брови тоже были белыми. Она кивнула собравшимся, некоторые поприветствовали ее, и мы сели завтракать. И тут судьба сыграла со мной злую шутку.

Я никогда не любила манную кашу. А тут, судя по запаху, на тарелке в руке слуги приближалась именно она. Более того, я подозревала, что ни соли, ни сахара в ней не было, по примеру остальных блюд. Чтобы не опозориться и не испортить всем завтрак, я пулей вылетела из-за стола и побежала на балкон. Там через пару минут оказался сопровождающий хозяйку мужчина.

Он показал на себя: – Лирондад иль Флиратьоен.

– Артемида, – я протянула ему руку, но он, словно не заметив, грубо схватил меня за локоть. Рывком потащил к лестнице, что пряталась за ажурной балюстрадой, и мы спустились в подобие сада.

В этом пестром хаосе зелени он двигался уверенно, будто по исхоженным тропам, зная каждый поворот, и все тащил меня за собой. Этот незнакомец, прозванный мной в уме "Лимонадом", явно что-то задумал. Приволок меня к знакомой лишь ему точке, обвел рукой окружающие деревья и с нежностью погладил кору одного из них. По его примеру я прижалась щекой к шершавому стволу. И тут он сорвал с высокой ветки яблоко и протянул мне.

Обычное яблоко. С виду ничем не примечательное, желто-зеленое, без запаха. Я взяла его, разглядывая. Он, недовольный моей медлительностью, полез за вторым, а потом подошел к моему дереву и, ловко обломав несколько зеленых веточек или побегов, протянул их мне. Я, с трудом удерживая все это в руках, вопросительно смотрела на него. Он глубоко вдохнул и повел меня прочь из этого зеленого лабиринта. По пути я услышала тихое журчание и потянула своего провожатого к источнику звука.

Это оказался небольшой, искусно вписанный в груду камней фонтанчик. Я омыла в нем фрукты, побеги и руки, и, переборов нерешительность, надкусила розовый плод. Вкус оказался отвратительным – сырой баклажан. Тогда я решила попробовать побеги, оказавшиеся сырыми оливками, что, к счастью, не разочаровали – косточек в них не было. Яблоко не вызывало у меня особых подозрений, и я решила, что хуже уже не будет. Откусив порядочный кусок, я взвыла. В какой-то мере это и было яблоко, только совершенно незрелое, твердое и кислое, но самым ужасным было то, что оно отдавало чесноком. Словно кто-то перемолол неспелое яблоко с зубчиками чеснока в равных пропорциях и слепил из этой смеси подобие фрукта. Впору было притвориться Белоснежкой и заказать себе хрустальный гроб.

Не поймите неправильно, чеснок я люблю, но не в таких же адских дозах! Откашлявшись, я судорожно схватилась за протянутый мне платок, утерла слезы, прополоскала рот водой из фонтана и аккуратно сложила остатки "угощения" в платок, завязав его в узелок. Урны поблизости не было, а мусорить не хотелось.

Меня проводили обратно, минуя зал пыток едой, сразу в комнату. Там, раздевшись и закутавшись в одеяло, я съежилась, словно нахохлившийся снегирь. Минут через десять ко мне зашла Афигель, жестами предложила поесть, на что я лишь замотала головой и разрыдалась. Она подбежала ко мне и чуть не вырвала мою ногу из-под одеяла. Поглаживая ее, что-то быстро прочирикала, и в комнату внесли пару круглых, низеньких столиков, которые тут же заставили подозрительно благоухающими яствами.

«Неужто отравить захотели?» – подумала я. Но Афигель уже тащила меня к столу, отламывая что-то от неведомого блюда.

Следующий час превратился в пытку дегустацией. Лишь случайно я наткнулась на подобие имбиря и использовала его, как щит, против терпких вкусов и вызывающих запахов. Из всего этого гастрономического кошмара лишь четыре блюда можно было с натяжкой назвать съедобными. Я старательно заучивала их названия, любезно предоставленные Афигель.

В последующие дни судьба смилостивилась, и я познакомилась с женой Лимонада и ее чопорной фрейлиной, тщетно пытавшейся обучить меня местной грамоте. Увы, безуспешно. Клыкастые "афро-эльфы" исчезли, что меня, признаться, огорчило. Зато появилась немолодая женщина с вычурной высокой прической и совсем юная девчушка лет пятнадцати, которые практически обосновались в моей комнате. Трантициэль – так звали мою новую учительницу. Она одевалась скромно, в отличие от пестрых обитателей дворца, вела себя почтительно, но непреклонно. Трапеция – так я окрестила учительницу для удобства. Маня, ее помощница, старательно записывала все обрывки русских слов, вылетающих из моей головы, в потрепанную тетрадку.

Завтраки и ужины превратились в монотонное поглощение одних и тех же четырех блюд, успевших набить оскомину. Спустя пару недель, когда я начала хоть что-то понимать из сумбурного потока жестов и непонятных слов, к нашим ежедневным языковым мучениям присоединился Алетхинэф иль-что-то-там. Три безуспешные попытки выговорить его имя закончились компромиссом: отныне он – просто Алеша. На второй же день у Алеши появились странные украшения с мутно-голубыми камнями на ушах и шее, и наше общение улучшилось. Казалось, он понимал половину моих русских фраз. Оказалось, он младший принц, не претендующий на престол, а потому – беспечный и веселый. Я уговорила его сбежать на прогулку за пределы дворцового леса, но осуществить этот дерзкий план удалось лишь неделю спустя.

После очередного завтрака Алеша просто схватил меня за руку и потащил по выбеленной камнем дороге. Я ожидала увидеть за лесным массивом неприступную стену железных ворот или что-то подобное, но деревья редели, пока не расступились, открывая широкую поляну, в самом сердце которой лежал каменный круг мостовой. Вдоль него теснились импровизированные лавки, ловко сооруженные из повозок, а чуть поодаль виднелся навес, где неспешно паслось небольшое стадо разномастных лошадок. Это место вполне могло бы сойти за ярмарку, если бы не странная тишина и приглушенная палитра красок. Никто не зазывал к своему товару, и, казалось, здесь не принято было торговаться.

Никакой суеты, несмотря на немалое количество народа. Мы двинулись по кругу, разглядывая лавку за лавкой. Торговец мехами не привлек моего внимания, и мы перешли к следующей – лавке тканей. Ткани поражали своим разнообразием, явно принадлежа разным культурам и отличаясь качеством. Здесь и яркие полотна с крупным, пестрым орнаментом, и плотные ткани с блестящей каймой, и нечто, напоминающее мягкий трикотаж. Я украдкой взглянула на принца, заметив, как он трогает пальцами переливающийся атласный отрез небесно-голубого цвета. Я тоже решила ощутить шелковистость тканей.

Мой взгляд почти сразу упал на темно-кровавый бархат, такой приятный на ощупь. Продавец тут же подошел, спрашивая, нравится ли он мне. Бархат нравился, и я косноязычно ответила односложным утверждением, осознав тут же свою ошибку. Смутившись, поправила себя, использовав более развернутую фразу. Торговец, оказавшийся человеком, махнул на меня рукой и подмигнул. Мое внимание задержалось еще на трех образцах, выложенных на прилавке: темно-зеленой плотной ткани с замысловатой вышивкой золотой нитью, синем хлопке и ярко-алом шелке. Попрощавшись с продавцом, я поблагодарила его. Покупать что-либо я не могла, ибо денег у меня не было.

Следующей нас ждала странная конструкция, частично металлическая, собранная из двух повозок. Мы вошли внутрь, причем Лёше пришлось сильно нагнуться. Внутри обнаружилась лавка кузнеца-ювелира, или, вернее, двух таких. Хозяева тут же закрыли за нами двери. Они были невысокого роста и коренастые. Один был гладко выбрит, другой носил окладистую бороду, и если бы не эта деталь, различить их было бы невозможно. У прилавка с драгоценностями висела яркая лампа, отражающая свет в бесчисленных гранях камней. Бросив беглый взгляд на украшения и не обнаружив ничего необычного, я направилась в другой отдел ювелирно-смертоносного магазина. Пройдя мимо полок с серебряно-золотыми коробочками и явно кухонными ножами и утварью, я застыла перед топорами, мечами и кинжалами. Красивые, искусно инкрустированные полудрагоценными камнями, разных размеров. Их было не то чтобы много, но ассортимент впечатлял. Один кинжал особенно привлек мое внимание. Маленький, с полупрозрачным, почти черным камнем, в глубине которого едва угадывались желтоватые прожилки.

Затем мы наткнулись на лавку с книгами и принадлежностями для письма. Здесь меня приятно удивило наличие настоящей бумаги, слегка зеленоватого оттенка. Следующим был шатер с маслами и пряностями, его невозможно было спутать ни с чем другим. Аромат проникал в самое сознание, вызывая в памяти давно забытые вкусы и запахи. Тут я немного растерялась и принялась упрашивать принца дать мне немного денег, пообещав непременно вернуть их когда-нибудь. Он просто вложил мне в руку небольшой мешочек, который приятно позвякивал и ощутимо оттягивал ладонь. Я вернула его обратно, и мы, жестами и ломаными фразами, договорились, что он просто заплатит за меня.

Следующие полчаса я отчаянно пыталась договориться с торговцем в пестром тюрбане, выпрашивая у него по щепотке всех его диковинных порошков и масел, с непременным указанием названий. Немолодой темнокожий мужчина с трудом изъяснялся на языке, которому меня безуспешно обучали, да и я сама не блистала красноречием. Принц демонстративно отказался участвовать в этом балагане, и мы, словно два неразумных ребенка, размахивая руками и срываясь на крик, пытались объясниться жестами. В конце концов, казалось, нам это удалось. Принц, расплывшись в довольной улыбке, что-то быстро пролопотал на своем родном наречии и за пару минут уладил вопрос оплаты. Мы двинулись дальше.

Я пылала от стыда, ненавидела принца и злилась на собственную беспомощность. Пройдя еще одну лавку, заваленную совершенно непонятными мне вещами, я вдруг увидела храм. Две дороги, словно объятия, окружали его, и, казалось, войти можно было с любой из трех сторон. Колонны поддерживали навес из прозрачного, бледно-голубого камня, за которым в тени угадывались открытые двери. На пороге, прислонившись к колоннам и стенам, сидели эльфы и люди. Кто-то беседовал, кто-то дремал, а кто-то и вовсе трапезничал. Над основной частью храма возвышалась трапециевидная конструкция, венчавшаяся, очевидно, хрустальным навершием, инкрустированным золотом. Она искрилась всеми цветами радуги, источая ощущение неземной святости.

Принц повел меня к храму, и, пройдя немного вдоль правой стороны, мы наткнулись на узкую тропинку, уходящую в густую зелень деревьев. Алешка бесцеремонно подтолкнул меня туда, молча приглашая исследовать незнакомое место, и сунул в руку пару монет. Отказываться не было смысла. Пройдя всего метров пятнадцать, я уловила знакомый, родной запах свежего мяса. В конце тропинки обнаружилась еще одна лавочка. За прилавком никого не было, как и посетителей. Не было видно и товара, но запах не обманывал. Заглянув за пустую витрину, я приподняла шторку, отделявшую внутреннюю часть повозки от торгового места. В полумраке и прохладе спала женщина, примерно моей комплекции, в белом чепце и простом сером платье до пят.

– Простите, – попыталась я ее разбудить.

– Ааааа! – завопила она, схватилась за сердце и начала тереть глаза.

Она что-то спросила, но языка я не знала. Лишь покачала головой и демонстративно облизала губы, показывая ей монетки. Она засуетилась, начала что-то бормотать себе под нос. Наконец, повернувшись ко мне, она протянула кусок сырого мяса, завернутый в грубую ткань. Я понюхала его, улыбнулась и тут же помрачнела. Кухни у меня не было. Я и так жила как бедная родственница, непонятно почему пригретая королевской семьей.

– Подожди, – вдруг произнесла женщина на знакомом мне языке и, забрав кусок сырого мяса, достала откуда-то кусок колбасы. Уже надрезанный. В этом же свертке был и хлеб, и что-то отдаленно напоминающее сыр.

Я протянула ей монетки, забирая заветный ломоть колбасы. Едва надкусив, я расплакалась. Не то чтобы эта колбаса была верхом кулинарного искусства – скорее, прессованное вареное мясо, без солинки, без искры специй, отдаленно напоминающее баранину. Но после почти месяца безликих подобий еды, она казалась даром небес, вкусом надежды. Женщина, заметив мою реакцию, нарезала толстый ломоть хлеба и налила в кружку рубиновый морс. Затем, наполнив и свою кружку, она принялась за немудреный бутерброд с колбасой и сыром.

Тиша – так ее звали – тоже с трудом изъяснялась на эльфийском, и наш скромный полдник прошел в почти полном молчании. Когда я, счастливая, собралась уходить, Тиша вернула мне монеты. Не желая ее обижать, я забрала их, без конца повторяя «спасибо».

Выскользнув из тенистого переулка, я нос к носу столкнулась с Алешкой. Он оживленно беседовал с шатеном довольно плотного телосложения, совершенно нетипичного для эльфа. Мужчина был коренаст, крепок, а голову его венчала причудливая конструкция, напоминающая высокий поварской колпак. Заметив меня, они прервали разговор и направились ко мне.

– Эриантен фон Джурни, – представил мне своего собеседника Алешка.

– Артемида, – представилась я, протягивая руку. И тут произошло нечто странное: Алешка резко перехватил мою руку и отдернул ее от руки "Эриантена".

Тот, в свою очередь, поспешно отступил на шаг. Видимо, меня еще не посвятили в тонкости эльфийского этикета. Удивленно вскинув брови, я вопросительно посмотрела на обоих странно себя ведущих эльфов. Алешка начал сбивчиво объяснять, что Эриантен принадлежит к древнему и знатному роду, и что прежде чем представляться, я должна дождаться, пока представят меня, а подавать руку кому-либо, кроме членов королевской семьи, – верх неприличия.

– А обниматься с Мириэлем было правильно? – спросила я.

Уголки губ Эриантена дрогнули в подобии усмешки. Неужели он лично знаком с моим портным?

– Когда ты обнималась с Мириэлем? – Алешка оставался непроницаем.

– Когда он… – я развела ладони на небольшое расстояние и приложила их к его предплечью, – делал…

– Это называется «снимать мерки», и никак нельзя назвать «обниматься», – снисходительно поучил меня принц.

– Как скажешь… – пробормотала я себе под нос, заметив мимолетный укол в глазах его высочества.

– Давай попробуем сначала: это Эриантен фон Джурни, королевский лекарь, – представил мне принц "Антенчика" снова.

Лекарь слегка поклонился, произнеся нечто похожее на «доброе утро, госпожа».

– Позволь представить тебе Артемиду, – никаких титулов я, видимо, не заслужила, и объяснять, как мне следует приветствовать лекаря, он тоже не стал.

Поэтому я просто улыбнулась. Для эльфов дежурная улыбка – лишь маска, скрывающая истинные эмоции и намерения, а для меня – символ приветствия, удовольствия и всего самого приятного.

– Я нашла… – и снова мой словарный запас подвел меня. Внезапно я осознала, что слово «колбаса» вряд ли существует в эльфийском лексиконе, раз мяса на их столе никогда не было: мертвую, свежую… животину. Ее продавала женщина, и мы вкусно ею пообедали.

В ответ меня встретило молчание. Казалось, эльфы не знали, как реагировать на это, а я не представляла, как объяснить им радость обретения колбасы.