Учительская монстра

Я не привыкла к такому.

Но сегодня… мы всё ещё были женаты. И я должна была хотя бы попытаться. Тем более мама не оставит меня в покое, если я не выжму из себя все соки в попытке наладить брак.

Дверь щёлкнула.

Медленно, не оборачиваясь, я услышала, как он вошёл, я чувствовала его спиной – его взгляд, прохладный, изучающий.

Как холодная вода, скользящая по обнажённой коже.

Я вдохнула – и обернулась.

– Привет… – голос сорвался, стал слишком мягким.

Я сжала пальцы, чтобы не выдать волнения.

Кристофер стоял в дверях, в расстёгнутом вороте рубашки.

Вчера он пах табаком, виски, и кожей – теперь он пах чем-то… другим. Усталостью. Закрытостью.

И тенью ночи, которую он унес с собой, оставив меня в постели одну.

– Как прошёл день?

Он смотрел на меня молча.

Я невольно провела ладонью по бедру – платье задралось чуть выше, чем мне было комфортно.

– Я… приготовила ужин. Если хочешь. Или, может… – я попыталась улыбнуться. – Может, сначала бокал вина?

Тишина.

Мой голос стал чуть тише, но я заставила себя продолжить:

– Я знаю, что вчера… было неловко. Да, и сегодня, в принципе, тоже. Но… может, мы попробуем начать сначала?

Я шагнула ближе, каблук тихо щёлкнул по полу.

Сердце стучало в груди. Как будто я не жена, а гостья, которую могут выставить в любую секунду. Хотя, от части, так и есть. От Кристофера можно ждать, что угодно.

Я положила руку на край его пиджака, легко, неуверенно.

– Я ведь всё ещё твоя жена, Кристофер… – сказала я почти шёпотом.

– С каких пор ты носишь такое? – Говорит он, как будто все до, он пропустил мимо глаз, и я убираю свою руку.

Оскорбительно? Не то слово. И именно от этого я уже не неряшливо выпрямляю спину и становлюсь грудью вперёд. Не скажу, что щеки не горят, но я делю смущение вместе со злобой. Глаза Кристофера опускаются на мое декольте, а после на моё лицо.

– По-твоему, я не могу такое носить?

Ставлю руку на бок, но это оказывается, ошибкой, ведь я пошатываюсь на каблуках и тут же убираю, пытаясь уловить равновесие, взмахнув руками. В попытке исправить положение, как только это получается, опускаю её обратно.

Боже, я посмешище.

Но Кристофер не смеётся, он ставит стакан на столешницу и без единой эмоции надвигается на меня. Машинально припечатываюсь в кухонный островок за своей спиной. Останавливается мой муженёк, лишь когда становится ко мне впритык.

Что я там хотела? Я буду проклинать себя за это всю оставшуюся жизнь…

Отвожу взгляд в сторону, и слышу его шепот:

– Что такое, милая? Хотела соблазнить мужа, но что-то пошло не так?

Проглатываю вязкую слюну, которая резко появляется во рту. И Кристофер усугубляет положение, опуская руки на мою талию, обтянутую тканью бесстыдно короткого платья.

– Хотела, чтобы захотел тебя?

Снова попытка проглотить слюну, но внезапно накрывший шар лишает возможности дышать. Мужские руки опускаются вниз к краю платья и резко дергают его вверх, оголяя мои ноги.

– Чего же тогда так краснеешь, а? Ты же перестала быть максимальной скромницей?

– Боже, Кристофер, – шокировано шепчу человеку, который никогда себя так не вёл со мной. Он же в принципе не хотел видеть во мне женщину. Что за порыв? Так одно платье подействовало?

– Что такое? – С легкой хрипотцой говорит он, и ноги подкашиваются.

Не знаю, то ли он почувствовал и решил помочь, то ли это просто похоть ударила в его голову, но Кристофер проводит своими большими ладонями по моим бедрам, а после ведёт их к ягодицам. Слава Богу, я в подходящем белье!

Дышать становится тяжелее, жар распространяется по всему телу. За широкой грудью Кристофера ничего не видно, и я в который раз понимаю восторг маленьких девушек рядом с крупным сильным мужчиной. Он сжимает ягодицы в руках, и, по-моему, я сейчас свалюсь в обморок. Именно поэтому жалко вцепляюсь в край островка за своей спиной.

Не успеваю опомниться, как муж уже стоит в шаге от меня (все с той же позорно поднятой к талии юбкой). Моргаю, чтобы прийти в себя и понять, сквозь горящие щеки, в чем дело. Кристофер усмехается.

– Ты – не мой типаж женщин, милая. Не заведешь, не поймаешь со мной одну волну. Не нужно пытаться быть той, кем тебе не быть. Я не люблю скромных, хороших девочек.

И он собирается уходить, растаптывая мои чувства.

– Почему тогда женился на мне?

Это все, что мне удается бросить ему в спину без страха, и получить в ответ холодное:

– Потому что нужно было слово сдержать.

Мужчина снова оглядывается, усмехаясь.

– Амелия, наш брак не будет стандартным браком с ужинами, объятиями, поцелуями, совместными выходными. Максимум пару выходов в люди в год, и то, для наглядности, что я держу слово. Я буду содержать тебя, просить, чтобы тебе покупали подарки от меня на праздники, но не больше.

– Но почему ты не хочешь хотя бы попробовать?

Очень жалко, Амелия. Очень жалко выглядишь. Хуже твой вид становится лишь от того, как муж снова усмехается, кивая в сторону накрытого стола.

– Потому что это все смешно. Ужин своими руками? Думаешь, хоть кто-то из женщин в нашем обществе так делает? Они – лицо своего мужчины и владелицы дорогущих подарков, которые кричат о том, что их мужчина с яйцами. Никто не делает работу прислуги.

Элоиза делает для Джареда.

Кэтрин делает для своего мужа.

Сама сестра Кристофера делает для Эйдона.

И все это не потому что это работа прислуги, это любовь. Хотеть делать что-то приятное и радовать. Сегодня мне хотелось добавить что-то от себя, более искреннее, чем сказала мне сделать мама. И это не оценили.

Кто бы что не говорил, я никогда не пойму, почему всегда посмешище – тот, кто относится с любовью, добром, трепетом, а не тот, кто с этого смеётся и пользуется этим.

Глава 4

Кристофер

– И долго ты ее избегать собираешься?

– Я ее не избегаю, дядя.

– Да ладно, Кристофер. Я тебя с бедняжкой не видел вместе в одной комнате даже. Твоя прислуга поговаривает, что ты не спишь с ней в одной постели, и что она ложится, даже не задавая вопросов о тебе.

Раз в три месяца.

Раз в три месяца я меняю гребаную прислугу в доме. Для каждого болтливого рта находится свое место. Кто-то теряет работу без возможности найти её больше где-либо, а кто-то теряет мужа. В горе и в радости, ведь так? Болтливость жены – ответ её мужчины. И все равно каждый раз одно и тоже, никого ничего не учит.

– Сегодня скажу Кэндону, чтобы избавился от них.

– Да ладно, сынок, – дядя смеётся, пока я открываю новое письмо на почте, – Это не искоренить. Даже если выберешь немых, они начнут писать, чтобы что-то донести.

– Ну, им можно отрубить пальцы и оставить, а не заменять.

Родственник заливается смехом.

– И к чему они тогда нужны? Чтобы ты среди толпы с женой не пересекался?

– Дядя, – отрываю взгляд от монитора, чтобы посмотреть на развалившегося с чашкой кофе в кресле мужчину, – И давно ты болтаешь с моей прислугой? Как же тетя?

С лица дяди тут же спадает улыбка.

– Сынок, не смей даже намекать в эту сторону. Ты знаешь, я не принимаю даже шутки в нашу сторону с этим посылом. Мы с твоей тётей безумно любим друг друга, и у нас есть двое прекрасных сыновей. И если бы все вышло, то была бы и доченька.

– Конечно.

Равно «Не вышло бы, дядя, потому что твоя жена пьет противозачаточные в страхе не знать, чей ребёнок».

Как тебе папа? Посмотри на своих детей, которых ты бросил. Дочка сбежала из дома с братом наркомана и собирается играть в дочки-матери с чужим брошенным ребёнком. А сын, которому ты оставил наследство? Я уверен, пролил гораздо больше крови, чем бы хотела для него его мать. Спит с собственной теткой, без капли застенчивости хватает возможность, чтобы кольнуть ничего не подозревающего дядюшку. А, а ещё, благодаря тебе, я женат на гребаной святоше. Где ты её вообще отрыл, папа? С ней даже находиться в одной комнате невозможно. Она вся такая… Приторно-правильная. Ей место в монастыре.

Монастырь.

Встряхиваю головой, чтобы отойти от внутреннего диалога с отцом.

– Дядя, а монастырь, в который мы спонсировали, все ещё работает?

– Не говори, что ты собираешься запихнуть туда бедняжку, только потому что она не шлюха, как ты привык.

Да. Не у того человека я спросил. Гребаный Кэндон со своими заметками нужен мне ещё и в голове. Если в монастырь теперь нельзя, потому что дядя её тут же вытащит в память об отце, тогда… Можно в психушку? С Кэролайн же прошло. С женушкой будет проще простого, потому что нет ничего более хрупкого, чем сумасшедшая святоша.

– Нет, дядя. Мне просто интересно, все ли работает.

Молчу, понимая, что этого старого ублюдка не взяла моя ложь. Но мне плевать, ведь больше, чем женушка, которая за последний месяц почему-то стала выводить меня из себя одним своим присутствием, меня волновала моя сестра. Все шло слишком медленно для моих стандартных угроз.

– Как Кэролайн?

– Я думал, ты про неё и не спросишь уже. Наша девочка готовится к свадьбе.

Поджимаю губы, ведь не мечта любого старшего брата, чтобы его младшая сестренка, о которой он заботился всю её жизнь, выходила замуж за члена наркоманской семьи.

– Я говорил тебе, Кристофер, что она должна была остаться дома, не нужно было отправлять её тогда подальше. Сейчас бы она не была бы такой взбалмошной, и не кричала бы о любви там, где ее-то и, возможно, нет.

– Я сделал это, чтобы уберечь её от всей этой грязи.

– А по итогу она все равно ненавидит тебя, – дядя делает глоток кофе, и усмехается, мол «а я говорил», – Кристофер, которого я знаю, не сдался бы и не забил на сестру, которая в любой момент из-за родства с ним может оказаться в опасности.

Мужчина встаёт, то ли, чтобы показать свое разочарование во мне, то ли, чтобы идти, ведь через полчаса у него встреча с людьми, которые поставляют нам оружие.

– А я и не забил, – сурово отвечаю, пока родственник поправляет свой пиджак, – Их новая няня, – мой человек, который в любой момент, который ей покажется подозрительным или опасным, знает с кем связаться.

– Ты поэтому ничего не знаешь о сестре? – Усмехается он.

– Слышать не хочу рассказы о её буднях.

– Надо было её оставлять дома, Кристофер, и тогда бы она выросла такой же властной и ценящей семью, как и ты.

Это все, что он оставляет мне на раздумье, когда уходит. Дверь за ним закрылась с мягким щелчком.

Я даже не поднялся – ни смысла, ни уважения. Только медленно вытащил сигарету и щёлкнул зажигалкой. Огонь вспыхнул в тишине, как дыхание змеи. Тонкий дым начал подниматься к потолку, завиваясь в ленивые кольца.

"Дядя", как он сам себя любит называть…

Может, когда мне было десять, это и вызывало тепло. Теперь – только скуку. Он говорит слишком много, делает слишком мало. Особенно, оставляя «на подумать» то, чего уже не поменять. Я не жалею, что отправил маленькую Кэр после смерти родителей подальше. Дядя предлагал, торгуясь со мной, что пару лет она поживет девичьей жизнью, а потом возьмется за наши дела. Проверкой на выносливость которых, была чья-то смерть. Я же взял всю кровь на себя, как истинный старший сын этой семьи.

Сейчас у меня два глобальных дела: вернуть сестру домой и избавиться от женушки, не нарушив слово покойного отца, заботиться о девчонке.

– Кэндон.

Я не кричал. Не повышал голоса. Мне не нужно – достаточно произнести имя, чтобы кто-то уже поднимался по лестнице.

Дверь снова открылась, и в кабинет зашёл Кэндон – быстрый, как всегда, с глазами, в которых читается вечная готовность угодить.

– Слушаю вас, сэр.

Я молчал несколько секунд.

Иногда молчание говорит больше.

Моя жена последний месяц редко попадалась на глаза. Видимо, тот разговор на кухне заставил её повиноваться. Даже когда я поставил её перед фактом, что теперь мы не будем делить даже смежные комнаты, она просто кивнула. Ни одного лишнего слова, вроде бы, как я и просил. Но её существование от этого стало только накалять.

Затея с новым переездом в разные комнаты, скорее, была моей прихотью, дабы посмотреть на тошнотворную покорность Амелии. На мой взгляд, девочка все ещё надеется на счастливый финал. И она смогла, только больше показала, что она ненужный призрак в моем доме. Каждый работник дома, как будто считал нужным отчитаться вместо неё за то, чем она занималась весь день. Я запретил это дерьмо на корню, потому что это последнее, что я хочу слышать, приходя в свой же дом. Но незаметно я стал ненавидеть Амелию за то, что сам стал присматриваться к тому, где она. Это как будто ты знаешь, что дома у тебя завелся паразит. Он не мешает, не гадит, не представляет угрозы для жизни, но тебе нужно всегда знать, где он находится, чтобы не терять из виду.

– Знаешь, – выдохнул я дым, – удивительно, как просто можно расшатать человека. Один шаг – и у него уже дрожат руки. Один неправильный звук – и он начинает сомневаться в себе.

Кэндон чуть склонил голову, не перебивая. Он знал, что я подхожу к сути.

– Амелия. – Я почти смаковал её имя. – Она ещё думает, что это… – я лениво обвёл рукой кабинет, – …что всё это часть какой-то красивой истории. Что наш брак – это начало новой жизни.

Он не ответил, но по лицу я понял – он понял.

– Я хочу, чтобы она сошла с ума, Кэндон.

Не истерика. Не сцены. Нет. По-настоящему. Чтобы сдалась тихо. Чтобы в какой-то момент с ужасом поняла, что больше не может доверять даже собственным мыслям.

Я встал, прошёлся к окну. Там – огни города. Слишком яркие, слишком живые. Иногда мне хочется потушить всё. Просто щёлкнуть – и тьма.

– Начнём с простого? – отозвался Кэндон, когда понял, что я жду. – Мелочи. Перестановки в комнате, голоса в телефоне. Шаги, когда никто не идёт. Сны, от которых она будет просыпаться в слезах. Может, что-то в чай?

Я улыбнулся.

Бог ты мой, как он хорошо умеет слушать.

– Да, именно.

Сначала – сомнение.

Потом – страх.

И в конце – я, её спасение. Я, её палач.

Я отвернулся от окна.

– Когда она умолкнет… когда останется только её страх – мы её сдадим. В чистенькую палату, с решётками на окнах и мягкими стенами. А я, конечно же, стану тем самым добрым мужем, который "не смог больше видеть, как она страдает".

Кэндон улыбнулся – вежливо, профессионально.

Он уже всё понял. Он готов начинать.

Я затушил сигарету и сел обратно в кресло.

Игра началась.

– Начнём с малого, – сказал я, и Кэндон сразу чуть подался вперёд, словно пес, почуявший свежую кровь. – Она пока ещё верит в «нас». В эту выдуманную историю о браке. Пусть держится за неё.

Я открыл ящик стола и вытащил золотой ключ – маленький, почти игрушечный, к потайной комнате в доме, о которой она не знает. Пока.

– Сегодня ночью. Её комната. Замени половину её косметики на дубликаты. Но пусть они слегка отличаются: запах, текстура, цвет. Настолько, чтобы она начала сомневаться в себе. Сделай это чисто, чтобы не было следов.

Кэндон молча кивнул. Это была его стихия.

– На третий день она подойдёт ко мне, растерянная. Спросит: «Ты случайно не трогал мои вещи?» Я посмотрю в глаза, возьму её за подбородок и скажу: «Любимая, ты, кажется, устаёшь. Может, тебе стоит отдохнуть?»

Я видел, как у Кэндона дёрнулся угол губ – восторг, замаскированный под уважение.

– А потом? – тихо спросил он.

Я встал и подошёл к книжной полке. Вытянул одну из книг, за которой скрывался сейф. Открыл – и достал маленькую флешку.

– Камеры уже стоят. Спальня, кухня, ванная. Я хочу видеть каждый момент её распада.

Если она расплачется – я должен быть первым, кто это увидит.

Я повернулся к нему, и голос стал ниже, как шёпот перед выстрелом:

– Она сама протянет руки. Она сама попросит, чтобы её спасли.

И тогда – я стану её единственной реальностью.

Кэндон стоял, будто загипнотизированный.

Я бросил флешку в него.

– Запусти систему. И скажи охране – с завтрашнего дня за женой начинают следить. Пусть думает, что сходит с ума. А мы просто посмотрим, насколько крепка её вера в любовь и примирение.

Амелия не говорит со мной. Все так, как я и хотел. Никаких ужинов, никаких семейных посиделок и никакой совместной деятельности. Прислуга говорит, что она не ест в общем зале, который они накрывают для нее, что всегда просит принести на балкон комнаты. Там, по её просьбе поставили столик и оборудовали лаунж-зону. Девчонка, конечно, просила лишь столик, где она могла бы трапезничать, но мои люди не привыкли выполнять что-то вполсилы. Амелия за месяц выходила лишь во двор, и то под присмотром парней, которых я к ней приставил. Она отстроила внутри моего семейного особняка маленький мир, в котором укрылась от всего. И это-то мне поможет, ведь девочка даже не ездила за все время ни к кому в гости, хотя у неё есть близкие.

– И, сэр…

– Что?

– Там приехала девушка, – робко говорит Кэндон, немного краснея. У него всегда такая реакция на женщин, которая пришла с большим размером груди, чем двойка.

– Шлюха от посла? – Усмехаюсь, отталкиваясь в кресле. – Я же говорил ему, чтобы прекращал эти подарки. Его девочки все равно идут не ко мне, а к моим лучшим парням в качестве награды.

– Нет, – парень краснеет ещё больше, и с моего лица спадает улыбка. – Там девушка, которую вы ждали, бывшая жена жениха вашей сестры.

Кэндон краснеет, потому что эта девушка ему понравилась. Ещё на фото, когда я просил её разыскать, он покраснел впервые. Сейчас, я же понимаю, что я просто обязан этому парню отдых. Иначе он так и будет влюбляться по картинкам.

– Пусть проходит, а ты занимайся тем, чем должен.

Парень кивает, покидая кабинет, а следом за выходом, я встречаю долгожданную гостью.

– Элизабет, вас пришлось долго ждать.

Даже стук женских каблуков не заставляет меня подняться. Она подходит к столу и, не спрашивая разрешения, садится в кресло, где недавно был мой дядя. Я ей позволяю эту оплошность, ведь именно её руками я хочу разрушить любовь.

Девушка подает голос:

– На отдыхе я не думала о том, что меня тут ищут.

– Точно. Друзья отказались, не веруют никак, что ты изменилась. Бывший муж не может много общаться, потому что его не поймет новая пассия…

– Кристофер, – мягко, но при этом нагло прерывает меня, – Я пришла сюда, потому что не желаю, чтобы и моё бездыханное тело находили друзья на пороге своего дома.

Намеки.

Подумаешь. Кто бы был против, если бы так поступили с их бывшим? Он же выжил. Конечно, к сожалению для меня, этот ублюдок выжил.

– Что вы хотите?

– Помочь.

– Как я понимаю, не мне.

– И тебе тоже, Элизабет. Ты, как неприкаянная душа, которую отталкивают там, где раньше были рады. Мы можем помочь друг другу. Ты вернешь Эйдона себе, а я свою сестру.

Девушка усмехается, закидывая ногу на ногу. Ей интересно. Как бы она не играла в расскаянность, ей всегда всего будет мало.

– Я, пожалуй, откажусь рискнуть потерять то, что у меня есть.

– Моя жизнь меня научила, что, когда тебе отказывают, это значит, что ты мало предложил, или недостаточно.

Поднимаюсь с кресла, доставая из шкафчика маленькую фотографию.

– Ситуация с тобой, – говорю, обходя свой стол, – Показывает, что я предложил мало.

Протягиваю фото, и в ту же секунду, как её глаза встречаются с изображением, она уставляется на меня.

– Видишь ли, – девушка берет из моих рук фото, – Я перед тем, как позвать тебя, послушал сплетни. И ты не из тех, кто довольствуется малым. Быть замужем, но хотеть недосягаемого друга, – сильно.

К счастью, я не понимаю взгляд, которым девушка смотрит на старое университетское фото. Она, чертов паршивец Эйдон, который увел из дома мою сестру, и Джаред Адамс в обнимку. Кэндон украл это фото у Джареда для меня, узнав все необходимое из вне. Ведь мне бы Джаред не стал рассказывать подробности своей жизни, зная, что я хочу навредить его дружку.

– Я помогу вернуть все, Элизабет. Я имею влияние.

– Вы с Джаредом, говорят, последнее время стали близкими друзьями…

– Но он – не моя кровь. Я продам кого угодно за свою сестру, даже чужую семью.

– Он – тоже же уже семья, ведь у вас брак с его двоюродной сестрой.

– У меня свои мерки семьи.

– Откуда мне знать, что с Эйдоном в этот раз ничего не случится, как только Кэролайн уйдет?

– Моего слова мало?

– Я вернулась в город, потому что за жизнь Эйдона была на волоске. Простите, но мало.

– Элизабет, он похитил мою сестру, использовал её наивность и травмы, во имя того, чтобы закрыть раны, которые оставила ты. Как только все встанет на свои места, я оставлю его в покое.

Лиз мнётся, но я-то понимаю, что ответ есть. Даже при этом приходится подыгрывать её благородности, чтобы не сорвать с крючка.

– Ты слышала обо мне многое, поэтому, думаю, ты знаешь, что нет того, что я не сделал. И у тебя есть право выбора, ты можешь идти, но всегда можешь передумать и связаться со мной.

Я не хочу, чтобы в этот раз Кэролайн знала, что я хоть как-то причастен к разрушению её жизни. Больше я не собираюсь совершать ошибки на эмоциях. Избавиться от Эйдона, но теперь только чужими руками. А я приму разбитую сестренку в дом, где ей всегда рады.

Девушка передо мной поджимает губы в сомнении.

– Как раньше уже не станет, Лиз, – обобщаю, ведь точно знаю, однажды совершив ошибку, получишь клеймо на всю жизнь.

– Мне надо подумать.

– Конечно, – невозмутимо киваю.

– Можно я оставлю её себе?

– Она твоя.

Перед тем, как моё новое оружие против больной любви моей младшей сестренки уходит, говорю вслед:

– Возьми у Кэндона номер для связи.

Элизабет уходит молча, но почему-то не закрывает за собой дверь.

Девушка буквально осталась без ничего. Да, она получила не хилую долю после развода с раздражающим меня фермером, но осталась без большего. Насколько я наслышан, парнишка, который вцепился в Кэролайн, очень любил жену. Здесь я даже надеюсь, что он просто закрывает моей младшенькой свою боль, и как только получит взаимность, отступит. У Элизабет были друзья, с которыми они виделись раз в неделю, и тайная тяга к запретному. Сейчас, у неё нет ничего из той поддержки, которая была раньше, ни веры, ни любви. Ведь её возлюбленный сейчас нашел себе утешение. Ей просто нечего терять, и она захочет рискнуть. Стоит лишь подождать.

Всего секунд тридцать нужно, чтобы понять, почему гостья не закрыла за собой дверь. Первой появляется худая женская нога, облаченная в ярко-красный каблук, а после и остальное тельце.

– Что ты здесь делаешь, тетя?

– Твой дядя сказал, что с тобой нужно поговорить, – она закрывает за собой дверь, проворачивая щеколду, – Ну, а у меня есть на тебя особое влияние.

Несколько шагов, и её сумочка летит на кресло, где за последнее время побывало до черта гостей.

– С чего он взял, что мне нужны разговоры?

– Он сказал, что ты хочешь избавиться от бедняжки-серой мышки жены, думая сдать её в монастырь.

Бэт замечает мой недовольный взгляд и подходит вплотную, что я даже жалею, что после последней гостьи не успел сесть обратно в свое кресло. Женские руки лезут к лацканам моего пиджака.

– Похоже, что твоя жена из нас всех нравится лишь твоему дядюшке, – мурчит Бэт, наклоняя голову к моей шее. – Что сделала твоя мышка, что ты хочешь её отправить куда-нибудь?

– Просто она есть, – непоколебимо от женской попытки соблазнить отвечаю, а женщина, замечая, что это бездейственно, начинает покрывать легкими поцелуями кожу, около которой только что было её дыхание.

– Она не справилась бы никогда с твоими аппетитами, Кристофер, иначе бы ты не приходил ко мне. Но твой дядя положил на неё глаз.

Между поцелуями эта чертовка, как обычно успевает поговорить, да ещё и скользнуть языком по коже моей шеи.

– Думаешь, он способен на что-то подобное?

Мне вспоминается оскорбленное выражение лицо дяди, когда я намекнул на нечестность в его семье.

– Ты понимаешь, что я имела ввиду.

– Он её не тронет.

Бэт тут же замирает, а после отстраняется.

– Почему?

– Потому что эта девчонка ни на что не способна.

Женское лицо искажается в самодовольной улыбке, которую видеть не особо хочется.

– Не забывай, зачем ты пришла, – опускаю руки на её плечи, заставляя встать передо мной на колени. И Бэт уговаривать не приходится, её руки тут же тянутся к пряжке ремня.

Только вот сейчас я получаю удовольствие не от осуществляемого теткиного отсоса, а от того, что оба мои плана начинают вступать в действие. Небывалая волна эмоций проносится внутри, когда я понимаю, что все ситуации снова будут в моих руках, и я вернусь обратно к своей больной жизни, к которой привык.

Глава 5

Амелия

Я перестала быть уверенной, где заканчивается день и начинается ночь.