Учительская монстра

Спускаю штаны, которые успел обратно натянуть вместе бельем. Опускаю взгляд вниз, на все ещё гордо стоящий член в сраном презервативе, на котором виднеется небольшой сгусток позорной крови. Странно, что довольно хвастливая мамаша моей уже жены не сказала об этом. В принципе, каждая мамаша в сраном высшем обществе первое, что говорит, так это то, что её дочь – девственница. Так выгоднее можно продать девушку для замужества. А Жаннет, на удивление, умолчала этот факт. Черт возьми, почему.

А, точно! Может, потому что весь вид девицы, которую мне подсунули об этом кричал. Черт, я думал, это всего лишь игра, которую она ведет по велению матери. А она и правда такая.

На мгновение, на одно гребанное мгновение, я подумал, что этот брак будет веселым времяпрепровождением. Мне показалось, что Амелия та ещё циничная сука, которая пытается меня обыграть, и что замужество со мной будет её наказанием. А мне послали ещё один гребанный слабый цветок, чтобы я его погубил.

Прислушиваюсь, чтобы услышать…

Всхлипывания?

Меня никогда не трогали ничьи слезы. Передо мной плакала не одна шлюха, и не одна девка из высшего света, которая строила из себя невинную на приемах, хотя отдавалась без особых уговоров в любой свободной комнате. Передо мной плакал не один мужчина, который не мог выплатить свои долги. Передо мной плакали те, кто заслужил моей кары. Передо мной плакала моя сестра. Нет… Непременно, её слезы имели какое-то значение, но не вызывали боли. Ведь, каждый повод, который был для её слез от меня, был для её же блага. А сейчас мне интересно, плачет ли девчонка, с которой я толком не общался?

С ранних лет дядя учил меня одному, – беспощадность. Это то, что позволяет владеть ситуацией, а, значит, и всеми вокруг. Непоколебимость даже к собственной семье, то, что дает силу перед всеми. Я не жалею ни о чем, что делал и делаю. Каждый получает то, что заслужил. Но… По-моему, сейчас я тронул ни в чем не повинную душу.

Стягиваю презерватив и кидаю в унитаз.

Прислуга разберется.

Натягиваю штаны обратно, уставляюсь в зеркало. И какого хрена я должен ей сказать? Я свалил во время секса, потому что не ожидал, что ты девственница? Ты вырядилась, как шлюха, приковав себя к постели?

Да, плевать. Один черт она сейчас рыдает и ничего не поймет.

Выхожу в комнату, где пару минут назад бросил окровавленную невесту. И, дерьмо, она также ангельски сидит на кровати, прикрыв юбкой небольшое пятно крови. Девушка расстегнула наручники, бросив их и маленький ключ на прикроватной тумбе. Её волосы немного растрепаны, а в руках она перебирает свой ободок с нимбом. Только лишь, если присмотреться, можно заметить, что её маленькие аккуратные пальчики подрагивают. Услышав звук открывающейся двери, Амелия поднимает голову. Она не плачет, глаза просто красные, а ресницы мокрые, но слез нет.

– Прости, пожалуйста, меня, – говорит она, а после отводит взгляд в сторону.

– За что? – Без капли эмоций задаю вопрос, хоть и не понимаю, чего она хочет.

– За то, что не смогла сдержать слезы…

Гребаное дерьмо.

– Все нормально, мы не поэтому закончили.

Накрашенные тёмные брови девушки изгибаются в вопросе. Она дико переживает из-за случившего, а мне дико хочется закончить этот разговор.

– Мне нужно идти, ты ложись без меня.

Все.

Этого достаточно.

Поворачиваюсь спиной к ней, и иду к выходу, но, открыв дверь, натыкался на лицо своей тёти.

Бет – жена дяди, мать наших с Кэролайн двоюродных сестёр. Женщина, которая вечно молодится, и, иногда кажется, что не знает, что такое скромность. Та ещё сучка.

– Тетя?

– Кристофер.

Она натягивает улыбку, заглядывая краем глаза в комнату.

Этого ещё не хватало.

Легко отталкиваю её рукой, чтобы сделать шаг за порог и закрыть за собой дверь.

– Что ты здесь делаешь? Я к тебе в спальню с дядей никогда не лез.

– И не позволяет тебе это сделать не воспитание, – усмехается она, хоть и кидает взгляд на дверь.

Конечно, ей интересно. Как и каждому внизу. Сдохнет любой, кто узнает, как я облажался.

– Что тебе нужно?

– Кэролайн собирается уезжать со своим женихом и дочкой, я думала, ты захочешь попрощаться.

– Не называй этого ублюдка её женихом.

Эйдон.

Даже при одном упоминании его гнусной личности мне становится тошно. Надо было добить ублюдка тогда и дождаться, чтобы он перестал дышать.

– Тебе придётся смириться, он – выбор твоей сестры.

Надо было не выкидывать его калеченное фермерское тело у дома его друзей. Надо было выкинуть его на пустыре, чтобы ему никто не помог. Хотя, у него не было шанса выжить. Это был шикарный жест моей кары, а по итогу этот идиот получил джекпот от судьбы. Забрал мою сестру, навязал ей брошенного ребёнка наркоманами. Когда я чертову тучу назад отправлял Кэр подальше от этого города, я собирался ей дать нормальное защищенное будущее. А она неблагодарно понеслась за больным, которого едва знала.

Прочищаю горло, даже не пытаясь откинуть мысль о том, что хочу раскрошить череп этому человеку.

– И где они?

– На парковке.

Начинаю идти, как слышу вопрос вслед:

– Так и оставишь невесту?

– Она устала, – бросаю, не оборачиваясь, и иду дальше.

Довольная сука.

Как и любая другая сейчас будет, когда увидит, что, вместо того, чтобы трахать жену, я шатаюсь внизу.

До парковки я практически долетаю, игнорируя любую попытку меня остановить. Спускаясь по лестнице, кричу людям, которые раньше всех покидают свадебное торжество.

– Даже не попрощаетесь?!

Сестра что-то говорит своему ублюдку-выбору, когда тот закрывает багажник, а после отдаёт ему ребенка и направляется навстречу ко мне.

– В чем дело, Кристофер? – Спрашивает она, как только мы встаем друг напротив друга.

– Ты не выйдешь за этого ублюдка, Кэролайн. Тебе ясно?

Гребаный урод-Эйдон сделал предложение моей сестре прям во время моей церемонии. Показушность – все, что имеет этот неотесанный фермер. Моя наивная сестра не видит ничего, кроме его лжи. Он сделал ей предложение прямо на главном моменте бракосочетания. Случайно ли? Нет, конечно. Бросает мне вызов. Думает, если я так долго его не трогал, то смирился. У меня для него своя кара.

– Кристофер, ты не имеешь никакого права на мою жизнь. Я сегодня пришла только из-за Эйдона, и чтобы увидеться с дядей и тетей.

– Я имею на много что влияние, и не оставлю это все вот так просто.

– Ты опозорил нашу семью.

В далеком прошлом я отправил Кэролайн подальше от дома, чтобы её никогда не коснулась наша фамилия. Я был слишком молод для этого, но Кэр… Кэр не заслуживала знать правду о родителях, и не заслуживает до сих пор. Пусть думает, что это я испортил славу нашу семьи, пусть для неё я буду монстром. Но я тот, кто её постоянно оберегает, и я не оставлю просто так то, что какой-то ублюдок играет её чувствами.

– Я хочу, чтобы вся моя семья была в сборе в нашем особняке. Дядя, тетя, ты, я… – Последнее, что я говорю, дается чертовски тяжело принять, – Моя жена.

Я эту девушку из номера для новобрачных даже не могу нормально назвать женой. Там сидит не женщина, способная переварить мой образ жизни, там сидит маленький раненный птенец.

Кэролайн смеется, откидывая воинственно волосы назад.

– Твоя жена?! А я не могу стать женой Эйдона?! Человека, которого люблю?!

– Да он тебя не любит, Кэролайн. Это чувство собственности, радость за то, что смог обыграть меня, но не любовь.

– А ты знаешь, что такое любовь?! Посмотри на себя.

Сестра тычет пальцем мне грудь.

– У тебя что есть сердце?! Если ты думаешь, что женился, даже если из-за расписки отца, на скромнице, и она тебя хотя бы будет любить, то ты ошибаешься. Она никогда не примет тебя, как я. Ты навсегда останешься один, как бы не пытался окружить себя людьми.

Я смеюсь.

Хотел ли я когда-то любви? Может, давно, да. Но сейчас, смотря на сестру, вспоминая, как искал её, когда её похитили, я только убеждаюсь, что любовь – это слабость.

– Не смейся, Кристофер. Однажды ты поймешь, что все, что внутри тебя – это пустота. Ты попытаешься заполнить её, но будет поздно, потому что тьма сожрала все светлое, брат.

– Говори, что хочешь, пугай меня пустотой, но я не оставлю тебя рядом с этим человеком и этим ребенком.

– Это наш ребенок, – гордо заявляет она. Думает, что поступила правильно, принимая чужого ребенка. Молодая и глупая.

– Не привыкай к нему, Кэр, придется потом идти по стеклу.

– Ты сейчас угрожаешь?

– Я сказал, что сделаю все, что угодно, чтобы вернуть тебя домой.

Девушка закатывает глаза, поджимая губы.

– Даже после всего, вместо того, чтобы попробовать попросить прощения, ты выбираешь свой вариант. Кристофер, я никогда тебя не прощу, если ты хотя бы кого-то из моих близких людей тронешь… Ты не добьешься своей жестокостью моей любви. Никогда.

На глазах сестры в темноте среди фонарей заметно поблескивают скопившиеся слезы.

– Ты не станешь матерью этой сиротке.

Ответ не заставляет себя ждать. Кэролайн замахивается, и тишину улицы разрушает звук громкой пощечины от сестры.

– Как ты можешь, – с болью шипит она, – будучи сиротой, так говорить?! У тебя совсем человечности не осталось?!

– Ты только что доказал мне, что семья – не узы крови.

Кэролайн уходит, вытирая слезы с глаз, а я смотрю, как она садится в машину, как этот ублюдок вытирает её слезы, и Кэр кивает ему. Захожу в здание, как только они уезжают. Проношусь мимо гостей и иду к той, кто меня поймет. Дверь она открывает незамедлительно, потому что знала, что я вернусь к ней.

– Где твоя невеста?

– Отдыхает, тётя, – сажусь на диван, устало усмехаясь, – Это был отвратительный вечер. Где дядя?

– Уехал по делам, чтобы тебя сегодня не тревожить.

Женщина подходит ближе и садится на мои колени.

– Неужели, все так плохо прошло?

– Настолько, что мне снова нужна твоя поддержка, – руки обвиваются вокруг женской талии. Секунда, и она наклоняет голову, чтобы наши губы слились в поцелуе.