Учительская монстра

Она подошла слишком близко. Настолько, что я почувствовала, как её запястье скользнуло вдоль моего, будто случайно.

Нет, ничего случайного с Бэтани Билфорг не бывает.

– Ах, Амелия, – выдохнула она, глядя сквозь бокал шампанского. – Знаешь, иногда ты напоминаешь мне меня… До того, как я поняла, что мужчин нельзя очаровать невинностью. Они едят её, а потом плюют.

Я не ответила, ведь шлюшка-жена дядюшки, который мне помогает, пользовалась моментом, когда я была одна у столов и уязвима.

Говорить с ней, – как спорить с ядом. Он побеждает даже молчание.

– Он говорил о тебе, – продолжила она, глядя поверх гостей. – Несколько дней назад. Сказал: «Пугающе светлая. Как будто нарочно родилась, чтобы мучить грешников». Потом засмеялся. И… – она сделала паузу, позволив тишине капнуть прямо в душу, – Выкинул бокал в камин. Интересно, почему?

Я резко вдохнула, но снова ничего не сказала.

– Хотя, знаешь… – Она провела пальцем по краю своего бокала. – Кристофер всегда говорил, что я – самое зрелое тело из всех, кого он знал. Это его слова, не мои. Он любил это слово – зрелое. Интересно, он всё ещё любит бананы, или стал увлекаться зелёными яблочками?

– Я предпочитаю быть яблоком, тётя, – произнесла я. – Их не трогают грязными руками, их срывают, когда готовы. А ещё яблоко не выглядит так, как будто через пару дней сгниет.

Её глаза на мгновение сузились.

– А ты уверена, что твоё деревце не растёт слишком близко к краю утёса? Такие хрупкие ветки, знаешь… Легко сломать.

В груди что-то заныло.

Она знала, куда бить. В меня. В мою уязвимость.

Я могла играть в безумие, могла улыбаться, когда рядом смерть, но она знала, как сказать что-то, что не оставляет синяка, но ломает изнутри.

– Не знаю, – прошептала я. – Но, может, когда оно сломается, оно упадёт прямо вам на голову.

Я повернулась и пошла прочь.

Плечи горели. Сердце колотилось. А за спиной звучал смех – хриплый, надменный, взрослый.

Тот самый смех женщины, которая боится только одного – потерять свою власть.

И я уже чувствовала, что отняла у неё больше, чем могла бы словами. Иначе бы она не подошла изливать свою желчь, продолжая играть мирную тетушку.

Я вышла с балкона, где пахло табаком, вином и женской враждой, и спустилась по ступеням, ведущим в сад.

Воздух был свежим и влажным. Словно мир сжалился и решил дать мне глоток тишины.

Туфли скрипнули по гравию. Я шла, не зная куда – между кустов, вдоль дорожек, туда, где стояли фонари, отбрасывающие мягкий янтарный свет на стриженые изгороди.

Хрустальная нить на шее тянула – подарок Кристофера. Точнее подарок, купленный Кэндоном от моего мужа. Или ошейник? Сегодня я не могла сказать точно.

Я опустилась на скамейку у изгиба аллеи. Живот сжался от боли, но не физической. От того, как легко можно быть растоптанной, когда ты мягкая.

Я ненавидела себя за то, что мне всё ещё больно. За то, что эти слова Бэт сжигали кожу сильнее, чем прикосновения Кристофера.

– Ты не любишь шум, да?

Я вздрогнула.

Алекс стоял чуть позади, в расстёгнутом пиджаке, с тем самым усталым, честным взглядом, в котором не было ни капли игры.

Только человек.

Только сочувствие.

– Прости, – сказала я тихо. – Я не… Не знала, что кто-то заметит.

– Я заметил.

Он сел рядом, не слишком близко, но так, чтобы я почувствовала: я не одна.

– Ты часто убегаешь в сад, когда становится слишком больно?

Я горько улыбнулась.

– Часто, когда забываю, кто я. Или когда слишком хорошо помню.

Мы замолчали. Только стрекот насекомых и редкий шорох в траве сопровождали нас.

Алекс повернулся ко мне. Его глаза были тёплыми, как чай, когда горло саднит.

– Я не знаю, кто сделал тебе больно. Но я чувствую, что ты держишь всё в себе… Так, будто боишься, что рассыплешься.

Он посмотрел вдаль.

– Ты заслуживаешь не прятаться. Заслуживаешь быть счастливой.

Я посмотрела на него. На его искренность, на пальцы, чуть дрожащие от волнения. На сдержанную нежность, которой мне так не хватало.

– А если счастье – это просто тишина? – спросила я. – Ни боли, ни криков, ни яда…

– Тогда я готов быть этой тишиной, Амелия.

– Алекс…

Он взял мою ладонь, не как любовник, а как тот, кто увидел во мне что-то раненое и захотел стать бинтом, а не ножом.

И в эту секунду я подумала: если бы я была свободна, возможно, я бы в него влюбилась.

Но я не была свободна.

Я была пешкой, ставшей королевой, и кровь на моих пальцах не смывалась даже в самых тёплых руках.

Запах лаванды и роз опьянял не хуже, чем игристое в бокалах. Тёмные дорожки среди аккуратных кустов, освещённые мягким золотом фонарей, скрывали всё, что не предназначалось для чужих глаз. Я облокотилась на мраморную перилку, опуская подбородок на ладони и не в силах унять дрожь внутри.

– Ты от чего-то убежала, – тихо сказал голос за спиной.

Я обернулась.

Взгляд Алекса был спокойный, чуть тревожный. Он держал в руках бокал, который, видимо, даже не пил, а просто носил с собой, как повод находиться в гуще взрослых.

– Я… хотела подышать.

– Ты не умеешь врать, – он усмехнулся, и это прозвучало удивительно мягко.

Я молчала, глядя мимо него, вглубь сада. И вдруг почувствовала, как он становится ближе. Медленно. Не по-мужски агрессивно, а как будто давая мне право отступить. Но я не отступала. Я устала быть той, кто всё время уступает.

– Я вижу, тебе больно, – сказал он. – Я не спрашиваю, почему. Но… если бы ты захотела, я бы мог стать тем, с кем тебе хотя бы не больно.

Я медленно подняла на него взгляд. Мягкие черты лица, добрый свет в глазах. Как кто-то может быть таким настоящим в доме, где все играют?

Он протянул руку, осторожно коснувшись моей щеки. Вдох – и я закрыла глаза. Мы были слишком близко, и всё же никто не дышал громко.

Только сердце.

Моё.

Его.

Стукались в унисон.

Когда его губы коснулись моих, я не отшатнулась. Всё моё тело кричало: «Наконец». Он не был груб, не был настойчив. Он просто был… Алексом. Спокойствием. Теплом. Выбором.

Поцелуй становился глубже. Мягким, но отчаянным. Моё сердце будто рассыпалось на куски и собиралось заново. Я не знала, что будет дальше. Я даже не думала.

Алекс опустил руки на мою талию, пробираясь нежными прикосновениями к оголенной спине. Мои руки обвились вокруг шеи, забыв обо всех гадостях, что творятся вокруг, в доме, в браке. Я хотела забыть и забыла, что я замужем.

И в эту тишину, как удар плетью, нарушил звук шагов. Ровно в момент, когда руки сына посла добрались до моих ягодиц.

Гулкие, тяжёлые шаги вернули к реальности. Я оторвалась от Алекса, резко выпрямившись.

На дорожке стоял Кристофер. Его лицо будто застыло. Не ярость – нет. Холод. Сухой, обжигающий ледяной холод, от которого даже кусты, казалось, затрепетали. Он не сказал ни слова. Просто смотрел.

И впервые за всё это время я увидела, что в его глазах горит нечто большее, чем просто контроль. Что-то сломалось. В нём. Или во мне.

Я смотрела на Алекса, всё ещё чувствуя вкус его губ на своих. Его рука легонько коснулась моей щеки, и мне захотелось снова стать той, кто верит в доброту, в спасение, в простую человеческую нежность. Но я знала, что этот сад, этот вечер и эти чувства – всё это слишком опасно для него.

– Алекс, тебе нужно уйти, – прошептала я, отступая на шаг и стараясь не смотреть ему в глаза. – Пожалуйста.

– Амелия…

– Я не хочу, чтобы тебя втянули в это. Просто… уйди. Пока ты можешь. Пока он не сорвался окончательно. Он меня не тронет.

Мои пальцы скользнули по его запястью, задержавшись чуть дольше, чем следовало. Он понял. В его глазах промелькнула тревога, но он кивнул. Без слов. Он уходил, не сказав ни слова, и в этом молчании было больше заботы, чем я заслуживала.

А потом – шаги. Медленные. Уверенные. Лёгкий стук каблуков по камню. Муж появился из темноты, как всегда, когда чувствовал угрозу, когда хотел застать врасплох.

Кристофер.

Он отступил в сторону, давая Алексу пройти. Словно позволял, но глаза его горели так, будто внутри сгорало всё. Он даже улыбнулся. Почти. Почти по-доброму.

– Поздновато гуляешь, мальчик, – пробормотал он, глядя тому вслед. – Воздух уже прохладный. Можно простудиться.

Алекс ничего не ответил. Он просто ушёл. Ушёл, а я осталась, чувствуя, как каждая клеточка моего тела напрягается под его взглядом.

– Ты знаешь, – произнёс он наконец, подходя ближе. – Я должен тебя поздравить. Сыграла красиво. Даже я чуть не поверил.

Он приблизился вплотную, его дыхание коснулось моей щеки, но в нём не было ни тепла, ни желания, – только ярость, облечённая в самообладание.

– Я предупреждал тебя, Амелия. – Его голос стал низким, хриплым. – Не играй в игры, если не готова проиграть.

Я выдержала его взгляд. Хотела бы, я бы дрогнула. Но мне нужно было быть сильной. Или хотя бы выглядеть так.

– Может, это ты не готов проиграть. Мне.

В его глазах что-то мелькнуло. На долю секунды. А потом снова холод. И я поняла: теперь он не просто злой. Он разъярен. И от этого ещё опаснее.

Я стояла в темном саду, сердце колотилось так громко, что казалось, что его услышат все вокруг. В мужских глазах горел огонь, который я раньше никогда не видела. Это была не просто ярость – это была настоящая буря, готовая смести меня с лица земли.

– Ты… Ты не видишь границ, Амелия? – его голос звучал резче ножа, холодно и опасно. – Я слишком много позволял тебе. Ты играешь со мной, как с игрушкой, а я терпел, думал, что ты поймешь, что это не игра.

Я пыталась что-то ответить, но слова застряли в горле.

– Вставай на колени, Амелия. Сейчас ты будешь показывать мне, кто твой господин.

– Крис, там гости в доме… – я сдавленно шептала, пытаясь унять дрожь в голосе.

Он хмуро посмотрел на меня и сказал, с таким холодным твёрдым тоном, что кровь застыла в жилах:

– Если кто-то придёт – я заставлю их смотреть.

От его слов меня пробило дрожью, но я не могла уступить.

– Я не стану на колени.

Кристофер взорвался:

– Это не просьба, Амелия. Ты – моя. И ты будешь доказывать это. Сейчас.

Глава 10

Кристофер

Она коленилась передо мной, дрожащая, глаза её широко раскрыты и пол