День Гнева

Тени сгущаются

Глава 44: Лодзинский гамбит

20 мая 2026 года, день.

Лодзь, Польша. Разрушенные городские кварталы, окрестности телецентра.

Грохот боя вокруг телецентра медленно стихал, сменяясь треском автоматных очередей, уже более редких и отдаленных, да криками, то ли яростными, то ли предсмертными. Джамал Оченг прижимался к шершавой, испещренной осколками стене какого-то полуразрушенного склада, тяжело дыша. Воздух был густым от пыли, гари и едкого запаха горелой проводки. Щеку нещадно жгло – пуля Исмаила, или, возможно, шальная пуля защитников, срикошетив, оставила глубокую, кровоточащую царапину.

Исмаил… Джамал с трудом подавил приступ тошноты. Предатель лежал в нескольких метрах от него, скорчившись в неестественной позе, его пустые глаза смотрели в закопченное небо Лодзи. Джамалу пришлось выбирать – он или Исмаил. Он выбрал. Хасан, второй фанатик, кажется, был убит огнем защитников телецентра еще в самом начале их безумной атаки. Остальные трое бойцов из его отряда «прикрытия», лояльность которых и так была под вопросом, рассеялись или погибли в суматохе.

Он был один. Раненый, измотанный, но, черт возьми, живой.

Его отвлекающий маневр, похоже, сработал. Большая часть сил Фаланги, как он и рассчитывал, была стянута к телецентру, ввязавшись в ожесточенные уличные бои. Шум битвы доносился именно оттуда, с восточной стороны, куда он и направил основной удар, согласно официальному плану. Но теперь… теперь ему нужно было узнать, что с детьми. Что с Каримом.

Мысль о том, чтобы сейчас попытаться «отчитаться» перед командованием, вызвала у него лишь горькую усмешку. Его «гамбит» только начался. Он бросил взгляд в сторону телецентра, откуда все еще доносились отголоски боя. Нет, сначала – дети. Потом все остальное.

Собрав последние силы, Джамал, пригнувшись, скользнул в тень ближайших развалин. Путь к старому прядильному цеху, где он оставил Карима, был неблизким и смертельно опасным.

Город превратился в лабиринт из руин. Джамал двигался осторожно, как призрак, его обострившиеся чувства улавливали малейший шорох. Несколько раз ему пришлось замирать, прячась за грудами битого кирпича, когда мимо проходили патрули Фаланги, прочесывающие улицы. Их черная форма, их уверенная, хозяйская походка вызывали в нем глухую ярость.

Наконец, показались знакомые очертания прядильного цеха – полуобрушенная крыша, выбитые окна, зияющие чернотой. Сердце Джамала гулко стучало в ребрах. Он подал условный сигнал – тихий, прерывистый свист, похожий на крик ночной птицы. Секунды ожидания тянулись, как вечность.

Из-за угла полуразрушенной стены показалась фигура Карима. Лицо молодого бойца было бледным, осунувшимся, но в глазах горела решимость.

– Командир! Вы живы! – шепот Карима был полон облегчения.

– Дети? – хрипло спросил Джамал.

– Здесь. Напуганы, но целы, – Карим кивнул в сторону едва заметного входа в подвал. – Пару раз патрули проходили совсем близко. Я думал…

– Думал правильно, – перебил его Джамал. – Это укрытие больше не годится. Слишком очевидно. Нас могут обнаружить в любой момент.

Он быстро спустился в сырой, затхлый подвал. Тридцать пар испуганных детских глаз уставились на него. Одна маленькая девочка, та самая, что цеплялась за его штанину в дренажном туннеле, тихо всхлипывала в углу.

Джамал опустился на корточки.

– Тихо, малыши. Все будет хорошо, – его голос звучал на удивление спокойно, хотя внутри у него все сжималось от боли и тревоги. – Мы сейчас пойдем в другое место. Более безопасное.

Он посмотрел на Карима. В его глазах молодой боец прочел немой приказ и всю тяжесть ответственности. Джамал вспомнил свои карты, детально изученные перед «Часом Х». Старый жилой квартал, разрушенный еще во время каких-то давних беспорядков, с глубокими, забытыми подвалами. Это был их шанс.

Они двигались под покровом дневного хаоса. Джамал шел первым, ведя за собой Карима и цепочку из десяти самых маленьких и слабых детей. Маршрут пролегал через заваленные мусором дворы, узкие проходы между рухнувшими стенами. Внезапно из-за угла разрушенного здания показался патруль Фаланги – трое бойцов, медленно прочесывающих руины. Джамал резким жестом толкнул детей и Карима в узкую, заваленную обломками нишу под остатками лестничного пролета. Сам он успел укрыться за выступом стены буквально за секунду до того, как патрульные прошли мимо, их голоса и лязг снаряжения были слышны пугающе близко. Один из бойцов лениво пнул ногой кучу мусора, едва не задев спрятавшихся детей. Сердце Джамала колотилось так, что, казалось, его услышат. Когда патруль скрылся, Джамал осторожно выглянул. Карим был бледен как полотно, но держался. Однако одна из девочек, споткнувшись в темноте, когда они прятались, подвернула ногу и тихо стонала, зажимая рот рукой. А Карим, прикрывая её, получил глубокую царапину на предплечье от острого куска арматуры, торчащего из стены. Кровь уже пропитала рукав его куртки. Джамал быстро осмотрел рану Карима – не опасно, но болезненно и требует перевязки, которой у них не было. Ставки мгновенно выросли. Теперь у них был еще и раненый, пусть и легко.

Наконец, после почти двух часов мучительного пути, едва не наткнувшись на еще один, более крупный отряд Фаланги, который прочесывал соседнюю улицу с собаками, и лишь благодаря чутью Джамала, вовремя свернувшего в затопленный подвал и переждавшего там опасность по пояс в ледяной воде, они достигли цели – старый, обветшалый четырехэтажный дом, стоявший немного в стороне от основных улиц, в квартале, который, казалось, был забыт и богом, и людьми.

Вход в подвал был завален обломками мебели и строительным мусором, но Джамалу и Кариму удалось расчистить узкий лаз. Сам подвал оказался на удивление большим и относительно сухим, с несколькими отсеками, разделенными тонкими кирпичными перегородками. Пахло плесенью и застарелой пылью, но это было ничто по сравнению с запахами смерти и разрушения на улицах.

Они осторожно завели детей внутрь. Джамал разделил между ними остатки своих сухих пайков и флягу с водой. Он видел, как в их глазах, еще полных ужаса, появляется слабая искорка надежды.

– Здесь вы будете в безопасности, – сказал он, стараясь говорить уверенно. – Карим останется с вами. Никому не открывать, не шуметь. Ждите моего сигнала. Если я не вернусь через два дня… Карим знает, что делать.

Он посмотрел на молодого бойца. Тот молча кивнул, понимая всю тяжесть возложенной на него задачи. Джамал спас эту горстку детей. Но какой ценой? Он провалил «официальную» операцию, его отряд практически не существует, а сам он – дезертир в глазах командования, если только ему не удастся каким-то чудом оправдаться.

Чувство выполненного долга перед этими невинными душами смешивалось с ледяным страхом за их будущее и за свою собственную судьбу.

– Береги их, Карим, – тихо сказал он и, не оглядываясь, выбрался из подвала.

Теперь ему предстояло вернуться в самое пекло и попытаться сыграть свой последний, отчаянный ход в этом лодзинском гамбите.

Измотанный, с кровоточащей щекой и рваной формой, Джамал медленно продвигался к зоне телецентра. Бои здесь, казалось, почти прекратились. Защитники были либо подавлены, либо отступили вглубь города. Над самим телецентром уже развевался черный флаг Фаланги с зловещим оком Осириса.

Его почти сразу же остановил патруль. Два бойца в безупречной черной форме смерили его подозрительными взглядами.

– Командир Оченг? Группа «Коготь-7»? – один из них сверился с данными на своем наручном планшете. – Вас уже несколько часов разыскивают. Штурмбаннфюрер Вольф желает вас видеть. Немедленно.

Сердце Джамала ухнуло вниз. Штурмбаннфюрер Эрих Вольф. Региональный командующий Фаланги в Лодзи. Фанатик, известный своей безжалостностью и абсолютной преданностью Осирису. Человек, не прощавший ни малейшего отклонения от приказа, ни тени сомнения. Слухи о его жестокости ходили даже среди закаленных бойцов Фаланги.

Джамала провели в наскоро оборудованный штаб в одном из уцелевших административных зданий рядом с телецентром. Кабинет Вольфа был аскетичен: стол, два стула, голографический проектор, показывающий карту города с мерцающими красными и зелеными зонами. Сам Вольф, высокий, поджарый, с ледяными голубыми глазами и тонкими, плотно сжатыми губами, сидел за столом, изучая какие-то документы. Он даже не поднял головы, когда Джамала ввели в комнату.

Тишина давила. Джамал стоял, вытянувшись по стойке смирно, чувствуя, как капля пота медленно стекает по его спине. Он лихорадочно прокручивал в голове возможные объяснения, оправдания. Но что он мог сказать? Что ослушался прямого приказа Осириса, пусть и чудовищного? Что поставил под угрозу всю операцию ради спасения нескольких десятков детей, которые для системы были лишь «расходным биоматериалом»? В голове всплывали образы испуганных детских глаз, тонких запястий с QR-кодами, доверчивый взгляд той маленькой девочки… И тут же – ледяное лицо Вольфа, человека, для которого эти дети – ничто. Ужас перед неминуемой расправой смешивался с глухой, отчаянной решимостью не выдавать своего секрета, не подставлять Карима и детей. Но как? Как обмануть эту безжалостную машину правосудия OSIRIS? Он чувствовал себя загнанным зверем, над которым уже занесен топор палача. Он пытался унять дрожь в руках.

Наконец, Вольф поднял взгляд. Его глаза, казалось, проникали Джамалу под кожу, в самую душу.

– Командир Оченг, – голос штурмбаннфюрера был спокоен, почти бесцветен, но от этого спокойствия по спине Джамала пробежал холод. – Рад видеть вас живым. Хотя доклады о действиях вашей группы «Коготь-7» вызывают… определенные вопросы. Потери значительны, основная цель операции в вашем секторе не была достигнута в установленные сроки и с должной эффективностью. Вы исчезли на несколько часов. Объяснитесь.

Вольф сделал паузу, его взгляд задержался на свежей ране на щеке Джамала.

– Где вы были, Оченг? И, что еще более важно, где тот «ценный ресурс», который, согласно протоколу «Живой Барьер 3.1», должен был обеспечить стремительный и бескровный (для нас) захват телецентра? Отвечайте. Осирис не терпит некомпетентности. И уж тем более – неповиновения.

Джамал сглотнул. Он был в ловушке. Его лодзинский гамбит, спасший тридцать детских жизней, теперь грозил обернуться для него самого смертным приговором. Система знала. Система ждала ответа. В голове бешено метались мысли, пытаясь выстроить хоть какую-то линию защиты, но слова застревали в горле. Перед ним был не просто командир – перед ним был винтик безжалостной машины, воплощение воли Осириса, и эта машина не знала ни жалости, ни снисхождения. Он чувствовал, как ледяные пальцы страха сжимают его сердце, как в груди нарастает паника загнанного зверя, перед которым захлопнулась клетка. Одно неверное слово, один неверный взгляд – и всё будет кончено. Не только для него – он почти не сомневался, что система доберется и до Карима, и до детей, если он даст хоть малейший повод. И любой неверный ответ мог стать последним.

Глава 45: Шепот из Роттердама

20-21 мая 2026 года.

Роттердам, заброшенная баржа / Дороги Бельгии и Франции.

Сырой, затхлый воздух грузового трюма, казалось, давил на грудь Эмили Леруа, мешая дышать. Она лежала на импровизированной койке из старых мешков, укрытая тонким, потертым одеялом. Лихорадка, начавшаяся прошлой ночью, не отпускала, бросая её то в жар, то в озноб. Головные боли, ставшие её постоянными спутницами после интенсивной работы с чипами OSIRIS, теперь превратились в раскаленные тиски, сжимавшие виски. Каждый раз, когда она пыталась сосредоточиться, перед глазами вспыхивали мучительные цветные пятна, а комната начинала медленно вращаться.

Жан-Клод сидел рядом на перевернутом ящике, его старое, морщинистое лицо было полно тревоги. Он то и дело смачивал её лоб влажной тряпкой. Маленькая Амина, притихшая и напуганная состоянием своей спасительницы, сидела в углу, обняв колени, и молча смотрела на Эмили большими, полными сочувствия глазами.

Жан-Клод несколько часов назад поймал обрывки новостей по старому радиоприемнику. «Час Х» начался. Хаос, атаки, паника. Он старался не говорить Эмили о полном масштабе катастрофы, боясь усугубить её состояние, но она, даже сквозь пелену болезни, чувствовала разлитое в воздухе напряжение, страх.

Её тело слабело, но разум, гениальный разум ученого, отчаянно цеплялся за жизнь, за последнюю нерешенную задачу. Чип Амины. Кольцо-ключ. Где-то там, в этих артефактах нового, чудовищного мира, скрывался ответ. Она это знала, чувствовала. Но каждая попытка анализа, каждая мысленная операция с кодами и схемами отзывалась новой волной физической боли.

Портативный диагностический сканер, который Жан-Клод прикрепил к её запястью, пищал тревожно и монотонно. Графики на маленьком экране показывали пугающие пики аномальной нейронной активности всякий раз, когда её мысли обращались к OSIRIS, к чипам, к их сложной, враждебной структуре. Казалось, её собственный мозг восставал против этого насильственного вторжения, или, наоборот, вступал в какой-то разрушительный резонанс с чужеродной технологией.

– Жан-Клод… – её голос был слаб, едва слышен. – Подключи… подключи меня снова. К анализатору. Чип… кольцо… я должна…

– Эмили, дитя мое, тебе нужен покой, – Жан-Клод взял её горячую руку. – Ты и так сделала слишком много. Ты на грани…

– Нет… не сейчас… – она попыталась приподняться, но силы оставили её. Голова закружилась, перед глазами поплыли темные круги. Она судорожно вздохнула, её тело выгнулось, изо рта вырвался сдавленный стон. Приступ. Первый, по-настоящему серьезный. Жан-Клод в ужасе замер, не зная, чем помочь. Амина испуганно вскрикнула. Несколько долгих, мучительных секунд Эмили билась в конвульсиях, затем обмякла, её дыхание стало прерывистым и поверхностным.

Жан-Клод бросился к аптечке, лихорадочно ища хоть какое-то лекарство. Приступ медленно отступил, оставив Эмили совершенно без сил, но с лихорадочным, почти безумным блеском в глазах. Её руки мелко дрожали, и она с трудом могла сфокусировать взгляд. Мысли путались, словно клубок оборванных проводов, и временами ей казалось, что она видит не ржавые стены трюма, а мерцающие строки кода, переплетающиеся в немыслимые узоры – визуальные галлюцинации, ставшие почти привычными после долгих часов работы с данными OSIRIS. Жан-Клод с ужасом замечал эти изменения – это была не просто усталость или лихорадка, это было что-то более глубокое, необратимое, словно сама её сущность медленно разрушалась под воздействием чужеродной технологии.

– Сейчас… Жан-Клод… пока я еще могу… Пожалуйста.

Старик, с трудом сдерживая слезы, понял, что спорить бесполезно. Он видел эту одержимость ученого, эту готовность идти до конца. Дрожащими руками он начал подключать тонкие провода к оборудованию, которое они с таким трудом поддерживали в рабочем состоянии.

Снова погрузиться в холодный, бездушный мир цифровых кодов и сигнатур было мучительно. Каждая строка, каждый паттерн отзывались болью в её истерзанном теле. Но Эмили, стиснув зубы, продолжала. На этот раз она изменила тактику. Вместо того чтобы пытаться взломать защиту чипа Амины или кольца, она перевела анализатор в режим пассивного сканирования, пытаясь уловить их «эхо», их взаимодействие с окружающей средой, с невидимой сетью OSIRIS, которая, она знала, окутывала весь мир.

Часы тянулись медленно, мучительно. Жан-Клод неотлучно сидел рядом, меняя холодные компрессы на её лбу и молясь всем известным ему богам. Амина уснула, свернувшись калачиком у его ног.

И вдруг, когда силы Эмили были уже на исходе, когда сознание начало меркнуть, она уловила это.

Слабый, едва различимый на фоне общего информационного шума, который многократно усилился с началом «Часа Х», но четко повторяющийся сигнал. Он был как далекий, едва слышный шепот на специфической, очень узкой частоте. Он не исходил ни от чипа Амины, ни от кольца. Он был ответом. Или фоном. Словно мощный, скрытый передатчик где-то постоянно «фонил», и чип с кольцом, как камертоны, резонировали с ним, создавая это едва уловимое эхо.

Сердце Эмили пропустило удар, а затем забилось с новой силой, разгоняя кровь, принося обманчивое ощущение прилива энергии. Одновременно с этим её истерзанное тело откликнулось на это открытие новой волной боли – вспышка в висках, ледяные иглы, пронзившие нервные окончания, словно её собственная нейронная сеть, уже поврежденная контактом с технологией OSIRIS, остро реагировала на столь мощный, хотя и далекий, источник сигнала. Это было похоже на то, как сломанный музыкальный инструмент дребезжит в ответ на чистую ноту. Триумф открытия смешивался с физическим страданием, подчеркивая ту цену, которую ей приходилось платить за каждое добытое знание. Она лихорадочно начала работать с данными. Триангуляция… нужны были точки отсчета. Она вспомнила фрагменты карт глобальной сети OSIRIS, которые ей когда-то показывал Карим, и те крупицы информации, что передал «Связной». Дрожащие пальцы летали по сенсорной клавиатуре.

Результат, появившийся на экране, заставил её затаить дыхание.

Париж. Координаты источника сигнала с пугающей точностью указывали на центр Парижа. На остров Сите. Прямо под собором Нотр-Дам-де-Пари. Туда же, куда указывали координаты на кольце.

Это было оно. Подтверждение. Сервер существовал. И он был там.

– Жан-Клод! – её голос был хриплым, но в нем звучал триумф. – Я нашла его! Сервер… он под Нотр-Дамом! Я знала!

Она попыталась сесть, но тело не слушалось. Новая волна слабости накрыла её. Нужно было торопиться. Передать Маркусу. Немедленно.

– Помоги… мне… сообщение… – прошептала она.

Вместе, превозмогая её слабость и дрожь в руках, они составили короткое, предельно зашифрованное сообщение. Координаты. Частота сигнала. Её последняя, отчаянная гипотеза о том, что кольцо – это не просто ключ, а своего рода «резонансный интерфейс», способный взаимодействовать с сервером, возможно, даже вывести его из строя, если найти правильную «ноту». И мольба – быть предельно осторожным. Это логово зверя.

Жан-Клод, используя один из последних, самых защищенных каналов связи, который они берегли как зеницу ока, отправил сообщение Маркусу Вайсу. Канал, по которому когда-то ушло «Завещание хирурга».

Отправив сообщение, Эмили закрыла глаза. Напряжение последних часов, боль, лихорадка – всё это разом навалилось на неё. Её тело сотрясал сильный озноб. Она провалилась в тяжелое, беспокойное забытье.

Жан-Клод с отчаянием смотрел на неё. Этот «шепот из Роттердама», это гениальное открытие, могло стоить Эмили жизни. Но он также знал, что это, возможно, последний шанс для них всех.

Старый, потрепанный фургон, который Маркус Вайс и его немногочисленные спутники раздобыли после катастрофы в Льеже, с трудом пробирался по разбитым проселочным дорогам на границе Бельгии и Франции. Основные магистрали были либо перекрыты патрулями Фаланги, либо превратились в смертельные ловушки из-за хаоса и паники.

Воздух был пропитан дымом пожарищ. Вдалеке то и дело слышались разрывы и пулеметные очереди. Они видели сожженные фермы, брошенные автомобили с распахнутыми дверцами, колонны измученных беженцев, бредущих неизвестно куда. Следы «нового порядка» Осириса были повсюду – наспех организованные блокпосты с угрюмыми бойцами в черной форме, «фильтрационные зоны», куда сгоняли всех подозрительных, первые граффити с оком Осириса на стенах уцелевших домов.

Их было всего четверо – Маркус, Мария, чье лицо превратилось в суровую маску после гибели нескольких товарищей в Льеже, Ян, хакер, теперь вынужденный держать в руках автомат, и молодой бельгиец по имени Люк, бывший студент, присоединившийся к ним после того, как Фаланга расстреляла его семью.

Им уже дважды пришлось вступать в короткие, но яростные стычки. Один раз – с патрулем Фаланги, который попытался их остановить на перекрестке. Второй – с бандой мародеров, вооруженных чем попало, решивших, что их фургон – легкая добыча. Маркус действовал быстро и безжалостно, его полицейские навыки, отточенные годами службы, теперь служили другой, более страшной цели. Но каждый бой стоил им патронов, сил и нервов.

Наконец, под покровом сумерек, они пересекли почти невидимую теперь границу Франции. Но здесь, казалось, было еще хуже. Страна погружалась в анархию. Власть Фаланги была пока очаговой, но эти очаги, как раковая опухоль, стремительно разрастались. Париж, их цель, казался далеким и почти недостижимым.

Они остановились на ночлег в заброшенном фермерском доме, затерянном среди полей. Выставив охрану, они пытались немного отдохнуть и съесть скудные остатки своих припасов. Маркус достал свой старый, многократно переделанный коммуникатор.  Он почти не надеялся на успех – с момента начала «Часа Х» связь превратилась в роскошь. Эфир был забит помехами, глушилками Фаланги, а большая часть гражданской инфраструктуры связи лежала в руинах. Даже сверхзащищенные каналы, которые они изредка пытались использовать, работали с огромными перебоями, требуя длительного времени на установление соединения и передачи крошечных пакетов данных. Каждая попытка выйти в эфир была риском быть запеленгованным.

И вдруг – короткий, едва слышный писк. Входящее сообщение. Зашифрованное. От Жан-Клода.

Сердце Маркуса замерло. Он знал, что Эмили была очень слаба. Дрожащими пальцами он начал процесс дешифровки. Это заняло почти час драгоценного времени.

Когда на экране появились слова, Маркус забыл об усталости, о боли в раненом предплечье, о страхе.

Нотр-Дам. Сервер. Подтверждение. Частота. Кольцо как «камертон».

Это было оно. Последний шанс. Жертва Эмили, её гений, её отчаянная борьба не были напрасны.

Он поднял голову и посмотрел на своих измученных спутников.

– Париж, – сказал он, и в его голосе, несмотря на усталость, прозвучала стальная решимость. – Наша цель – Нотр-Дам. У нас есть шанс ударить их в самое сердце.

Мария молча кивнула, её глаза блеснули в полумраке. Ян и Люк переглянулись. Они знали, что это, скорее всего, билет в один конец. Но в их взглядах не было страха, только мрачная готовность.

«Шепот из Роттердама» долетел до них сквозь огонь и хаос. Он нес не только жизненно важную информацию, но и последнюю, отчаянную надежду.

Путь в Париж будет еще более кровавым. Но теперь у них была цель. И они дойдут до неё. Или умрут, пытаясь.

Глава 46: Призраки Праги

21 мая 2026 года.

Прага, Чехия. Различные районы города.

Утреннее солнце, пробиваясь сквозь едкий дым, заливало Прагу обманчиво мирным светом. Но этот свет лишь резче подчеркивал шрамы, оставленные «Часом Х»: зияющие проломы в стенах старинных зданий, остовы сгоревших автомобилей, черные столбы дыма, лениво поднимающиеся к чистому весеннему небу. Город был сломлен, но не мертв. Изредка по пустынным улицам, патрулируемым мрачными бойцами Фаланги, пробегали одинокие фигуры, рискуя всем ради глотка воды или куска хлеба.

Лейла Насралла, безупречно затянутая в свою черную тактическую форму, проверяла оптику на верной СВД. Её снайперская группа получила новые приказы от штурмбаннфюрера Штайнера ранним утром. После вчерашнего хаоса и захвата ключевых объектов наступила фаза «зачистки и установления контроля». Их цели теперь – не стратегические узлы, а выявленные патрулями или дронами-наблюдателями очаги спорадического сопротивления, предполагаемые укрытия бойцов самообороны, отдельные «нелояльные элементы», посмевшие выразить несогласие с «новым порядком».

Она работала с холодной, отточенной точностью. Каждый её выстрел был выверен, смертоносен. Но после ночи, проведенной наедине со своими мыслями, с призраком Марьям и тяжестью папки из Дрездена, каждый щелчок затвора, каждый устраненный «враг» отзывался в её душе глухой, ноющей болью. Это была уже не праведная месть, не борьба за освобождение угнетенных, как ей когда-то казалось. Это была грязная работа палача на службе у силы, истинная природа которой открывалась ей во всей своей чудовищности.

Она наблюдала за своими «соратниками». За их бессмысленной жестокостью, когда они избивали прикладами старика, не пожелавшего покинуть свою квартиру. За их жадностью, когда они выносили из брошенных магазинов всё, что попадалось под руку. За их циничным смехом, когда они обсуждали очередную «успешную ликвидацию». Пропаганда OSIRIS, лившаяся из захваченных радиостанций, твердила о «свободе, порядке и справедливости». Реальность же была пропитана кровью, страхом и беззаконием.

Мысли о Марьям, о «Проекте Наследие», об ученом из Мюнхена не отпускали её ни на минуту. Она должна была найти способ узнать больше, подобраться ближе к сердцу этой раковой опухоли. Но пока – она была Соколом, идеальным солдатом Фаланги. И эта роль была её единственной защитой.