Серебряные нити Шардена. Пепел и тис

Наша мини-процессия вышла на улицу – калитка бросила Эльсе вслед пару нелестных скрипов, а та в ответ пригрозила ей кулаком, облачённым в – конечно же, красные – перчатки без пальцев. Холодный воздух моментально прояснил разум – эффект, как если окунуться в холодное море в жару. Дыхание на миг перехватило, хоть и солнце всё ещё светило ярко, покрывая золотом землю и немного пригревая через нарастающий холод атмосферы. Мы шли по тротуарам, неспешно переговариваясь ни о чём – настоящее мгновение счастья.

Счастье – это ведь далеко не что-то великое, не фейерверк, не грандиозный триумф с фанфарами и отполированными до блеска бокалами с весёлыми пузырьками игристого. Оно прячется в тёплой кружке чая из плачущей мяты в холодных ладонях. Оно – тихий, шепчущий шелест осенней листвы и родное плечо рядом, которое не задаёт глупых вопросов вроде "как дела?". Оно – возможность идти и не бояться, что какой-нибудь негодяй внезапно бросит тебе нож в спину. Оно – просто дышать. Оно – игра солнца в куче золотых листьев, собранным заботливым дворником. Оно – писать смешные записки, истории и заметки. Оно – и есть жизнь – величайший, самый бесценный из небесных даров, преподнесённым человечеству богами на блюдечке с золотой каёмочкой. Жизнь прекрасна просто в факте своего существования – есть возможность дышать, видеть, слышать, двигаться. Есть крыша над головой, есть те, с кем можно разделить горести и радости, есть любимое дело – что ещё нужно для счастья?

Жаль, что люди практически не ценят этого. Счастье – как случайно забытая мелодия, что вдруг сама собой всплыла в голове: простая, почти детская, и именно поэтому бесценная. Оно редко громкое. Чаще – тихое. Не требует оваций. И вообще ничего не требует, кроме как… просто быть. Быть замеченным. И вот я иду – с подругой, которая пахнет корицей и смелостью, что-то весело щебеча, как попугайчик; в уютном тёплом плаще и лёгкой дрожью в коленях от предвкушения сегодняшних дел. Я понимаю: да, впереди ждёт штормовая буря, Совет, в котором прячется предатель; будет Эврен с этим своим бархатным голосом, от звука которого хочется бросить в него дипломатическим сводом Шардена или, на худой конец, укусить его. Но сейчас – просто утро. Приятное, прохладное, солнечное, доброе утро. И если это для вас не счастье – то я не знаю, что тогда.

Шаг наш, на протяжении всего пути, был уютно выстлан мягким ковром из падающих листьев, создавая ритмичное и приятное для слуха "шурх-шурх". За отвлеченной беседой мы миновали улицу Забытых Вод, Переходный склон, улицу Закатной Пыльцы – там мы встретили моего знакомого старичка, который, как и всегда, подкармливал городских ворон. Дедуля ласково улыбнулся нам, и мы приветственно помахали ему, крикнув пожелание доброго утра – а вороны, заметив претенденток на внимание дедушки – одновременно каркнули нам вслед определённо что-то нелестное. Я, обернувшись, громогласно каркнула им в ответ – вороны офигели, моментально захлопнув клювы и посмотрев на меня взглядом, в котором так и читался вопрос о моей адекватности. Эльса заржала как лошадь, распугивая несчастных, нахохлившихся воробушков с мостовой оградки. Со смехом – "видала, как я их!" – мы миновали переулок Багровой Ивы; и, наконец, приблизились к Туманной площади.

Башня Совета – или Временная башня – начала вырисовываться перед нами, как мрачный и величественный силуэт на фоне издевательски яркого, радостно-голубого, совсем не по-осеннему чистому, неба. Каменные стены башни поднимались ввысь, как будто подпирая собой ослепляющий небосвод. Несмотря на красоту башни, роскошные столичные часы, и в целом – благоприятную обстановку, сегодня она казалась мне холодной и могучей, зловещей – будто бы ждала момента, чтобы поглотить всё, что к ней приближалось. Б-р-р. Никогда не думала, что обычное здание может заставить поджилки трястись.

Эльса посмотрела на башню с легкой усмешкой.

– Ну что, Айлин? Готова идти? Совсем не рада, что мы идём в это место столь чудесным утром, правда?

Я взглянула на неё и ответила с короткой, почти невидимой улыбкой:

– Никогда не будет хорошего времени для того, чтобы входить в Башню Совета. Но у нас нет выбора. Но, может, заскочим к Лавру? У нас есть еще пятнадцать минут, – воодушевлённо спросила я, умоляюще глядя на подругу, словно пытаясь выпросить у нее отсрочку на казнь.

– Ты права. – сказала она, ловко перехватив меня за локоть – кажется, она и сама не особо-то горела желанием торопиться. – Если мы явимся к Эврену с пустыми руками, он нас испепелит взглядом. А я еще слишком молода для того, чтобы становиться кучкой теневого пепла.

– А ты думаешь, он не испепелит нас даже с полными руками? – я приподняла бровь, поспевая за Верин, но в глубине души согласилась: в том, чтобы задобрить великого Магистра Теней утренним кофе, была определённая тактическая мудрость.

– Разница между «испепелил» и «подумал, что ты заботливая», – фыркнула Эльса, отточенным движением поправляя причёску, – иногда решает, сколько заданий и проблем он на тебя повесит. А учитывая, что ты так и не раскололась, в чём дело – думаю, кофе – определённо важный атрибут сегодняшнего дня.

Лавка Лавра уютно вжалась в Туманную площадь, словно существовала тут испокон веков всего Эвмонара. Мы вошли – колокольчик звонко возвестил о нашем прибытии – и сразу помахали Лавру, который уже улыбался нам из-за чайной стойки, протирая чашечки. Да, мы с вами много говорили о медоэле, чае из плачущей мяты… но шарденский кофе – это не просто напиток. Это философия, закрученная в спираль зёрен. Его не пили на бегу – его вкушали, прямо-таки целовали и встречали всегда с распростёртым сердцем. Если ты принесешь кофе от Лавра ильдеверийцу, который нейтрально относится к зёрнам – даже он будет счастлив. Творение Лавра было крепким, как брачная клятва, и тёмным, тёплым, как ночь после долгого, тяжёлого дня. Чайный мастер, безусловно, ценил больше чай, но и кофе он варил потрясный – никаких готовых смесей, никаких суррогатов. В его лавке всегда неизменно царила чайно-кофейная-монотеистическая строгость в отношении качества напитков.

Лавр, как всегда, был одет с иголочки – ай, модник! – чёрная атласная мантия, вышитая золотыми нитями, бархатный бордовый жилет, который обнимал его нескромных размеров животик. А накрахмаленный ворот рубашки педантично был застегнут до последней золотистой пуговки, подчеркивая его серьёзность и напускной официоз.

– Девы мои, – протянул он с радушием, глядя на нас поверх идеальных очков-полумесяцев. – Куда это вы так бодро и так рано?

– В Совет, – вздохнула я обречённо, – нести кофе в жертву страшному демону.

– А может, лучше чай? – уточнил Лавр, склонив голову и безошибочно определяя в страшном демоне Хаэля. – Магистр-то с утра, глядишь, не в духе – время-то, всего без пятнадцати девять.

– На всякий случай возьмём всё, – Эльса подмигнула. – Пусть сам выбирает, каким зельем себя залить. Да и Ирис не откажется.

Мы выбрали для Эврена кофе тёмной обжарки, с нотками какао, дыма и чего-то чуть солоноватого – Лавр утверждал, что по вкусу это «как душа старого моря, что когда-то было рекой». Для чая – мне, Ирису и Эльсе (надеюсь, Хаэль выберет свой чернющий кофе – чаем делиться мне никогда не хотелось) – я выбрала тонкую смесь с лавандой, черноплодкой и крошками засахаренного фиалкового листа. Напиток, который будто бы мог приглушить злость и успокоить – думаю, после сегодняшних новостей это потребуется всем нам.

Я приглядела ещё один мешочек – для Торша. У него была слабость к молочному чаю с кусочками сушёной груши, поэтому попросила завернуть его мне с собой.

– Убедительно прошу, – сказала я Лавру, – всё упаковать так, будто это подношение трём…м-м-м…божествам, без которых бы Совет давно развалился; и одному, слегка раздражённому.... псу.

– В скобках – главному, – захихикала Эльса.

Лавр добродушно усмехнулся в усы, пожурив нас за то, что нехорошо обижать Магистра – на что мы серьёзно покивали – а потом все втроем от души посмеялись, обменявшись любезностями и последними сплетнями с Лавром. Тот поведал, что очень возрос спрос на чай с синегривкой (конечно, сезон простуд на носу) – и по секрету нашептал, что чай с ней отвратительный, мол, не понимаю, как вообще его пьют. Я с ним согласилась на все сто, воодушевлённо пожав ему лапу. И, как обычно, мирид сделал всё в лучшем виде, пожелав нам удачи и хорошего дня. Обожаю миридов – лучший народ во всём Эвмонаре! Всегда позитивные, радостные, добрые – кажется, как будто ничто не способно омрачить их настрой.

Мы вышли из лавки с тёплыми пакетами в руках (куда же без кристальных булочек!) – мешочек чая для Торша исчез во множестве карманов моего плаща – и стаканчиками, перевязанными между собой виноградной лозой. Тонкой, словно насмешка Этерны, с прядями золотистых усиков, которые вились, как настроение в столь ранний час. Пахло осенью, как и должно пахнуть в такие солнечные, октябрьские дни: не просто пыльной листвой, а памятью о лете, сдобренной дымком, тянущимся от утренних очагов, пряным дыханием прелой травы и лёгким треском под ботинками – словно город тоже решил закутаться в шарф и одеться потеплее.

Шарден не торопился – он никогда не спешит. Этот город вообще не знает, что такое бежать – он плывёт, разворачивается медленно, как сон, в котором слишком красиво и хорошо, чтобы просыпаться. Он позволяет тебе пройти мимо витрин, где сушатся травы в охапках, заботливо перевязанные лентами – лавандовые, шалфейные, крапивные. Позволяет задержаться взглядом на окнах, за которыми пекут что-то сладкое и наверняка незаконно вкусное. Даёт услышать: где-то играет уличный скрипач, фальшивит, но играет искренне и от души; где-то смеются дети, у которых день явно вышел удачнее, чем у Совета. Из дверей самых разных лавок вылетали тенеглассы – утренние послания торопливо разыскивали своих получателей. "Ш-шурх!" – один такой пролетел прямо между нами, едва не врезавшись подруге в лицо – и Эльса зашипела, как чайник.

– Они когда-нибудь научатся говорить "простите"? – громко возмутилась она, сопя, как кот, которому на хвост наступили.

– Конечно, – усмехнулась я. – Если получат голос и манеры. А это, боюсь, вне бюджета Совета.

Мы шли, и город шел вместе с нами – расстилался под ногами, пел, дышал, подмигивал бликующим солнцем, отражённым в витринах. И в этом утреннем спокойствии была то редкое ощущение, когда всё вдруг кажется вмиг осуществимым и пустяковым – даже несбыточные мечты. У подножия Башни Совета было спокойно. Здесь шум улиц стихал, как если бы сама башня поглощала звуки.

– Как думаешь, – прошептала я, сжимая лозу со стаканчиками, – если я уроню это у входа и убегу, Хаэль зачтёт мое доброе намерение?

– Нет, – ответила Эльса с усмешкой. – Но, как минимум, запишет в протокол как "преднамеренное заваривание проблем".

Громогласно захохотав от столь потрясающего каламбура – о, как всегда, самые идиотские вещи кажутся самыми смешными в моменты, когда нервы натянуты до предела! – мы вошли в заботливо отворённые стражниками, тяжёлые, дубовые, старинные двери Башни Совета. Места, которое сегодня меня пугало донельзя своей неизвестностью. Вслед нам донеслось "бом-м-м-м-м...." – беспардонно начали главные часы Шардена петь свою песню, славя утренний праздник – как-никак, четверг! – и возвещая о том, что пробил девятый час пополуночи. Уместно ли употреблять слово «пополуночи» в отношении утра? Значения особого не имеет, главное – мы успели вовремя.

Я невольно выдохнула – внутри воздух был другим. Здесь пахло воском, старинной, вековой пылью и официальностью. Знаете, тяжёлый запах дерева, который возвещал о том, что ты пришёл в то место, где почему-то хочется говорить шёпотом. Полы, натёртые до зеркального блеска, отражали нас, как гротескные тени из сказок – вытянутые, серьёзные, идущие по плитам из серого камня, каждый из которых словно помнил, сколько людей по нему прошло. Стены вздымались вверх, прерываясь лишь на огромные, роскошные, витражные окна, через которые сейчас солнце виртуозно раскрашивало эту обитель законов.

– Это место вечно напоминает мне о плохой трагической постановке, – шепнула Эльса. – Все говорят пафосно, ходят, как будто у них под плащами кинжалы, а вместо живых сердец и мозгов – бумажки, справки и отчёты.

Мы прошли мимо стен, увешанных гобеленами – на них были изображены События, с большой буквы, конечно. Победы, Поражения, Торжественные Подписания, Важные Переговоры.

И тут из бокового коридора возникла она – маленькая, но страшная женщина, что держала в своих ежовых рукавичках всех обитателей Башни Совета. Милое розовое платье, которое едва выглядывало из-под гордого, тёмно-красного, объёмного плащ Совета. Она не была Советником, нет, но была немаловажной составляющей его Башни – главная Хранительница Ключей и Смотрительница Башни Совета.

Плюшетта из Дома Вельвиксов, умопомрачительно красивая мирида – светло-серая, нежная шёрстка, которая облачком обнимала её миниатюрное тело. Роскошный, пушистый хвост пипидастром, ушки с кисточками, глаза, которые горели огнём, мудростью и силой – но не обольщайтесь, её милый внешний вид был очень обманчив. Ох, как она один раз меня отчитала за то, что я сидела на подоконнике в коридоре! Упаси Этерна, если забудешь ей вернуть какой-то ключ – из-под земли достанет и всыпет по первое число. И сейчас Плюшетта из дома Вельвиксов была определённо недовольна, преградив нам путь – клац-клац! – предупреждающе звякнула огромная связка ключей где-то в недрах её мантии.

– Девицы, – тонким голосом начала Плюшетта. Она сложила пушистые лапы на грудке, прижимая к оной толстенную учётную книгу. – Это что у вас? – она кивком указала на бумажный пакет и виноградную лозу со стаканчиками в наших руках, сдвигая серые бровки и прищуривая янтарные глаза.

– Дар его великому Пятому Лику Совета, – немедленно выдала Эльса, ни на секунду не задумываясь, и делая самый невинный вид, достойный кинонаграды.

– Топливо для мышления, – добавила я, усиленно кивая головой, как болванчик, подыгрывая подруге.

– У нас в коридоре не пьют, – строго отрезала Плюшетта, ещё сильнее хмуря брови. Ишь, пришли тут, порядки её, выстроенные годами, портить! Бестолочи!

– А мы и не будем! Только в кабинете, торжественно клянёмся, – Эльса подмигнула, потихоньку пытаясь обойти мириду по широкой дуге.

Плюшетта поворчала, посмотрела на пакеты с видом «тоже мне, Асессоры Совета», но, в итоге, тяжело вздохнула, доставая из недр плаща ключ.

– Пятого Лика Совета еще нет на месте, – буркнула она. – Ключ потом верните, иначе доложу госпоже элериарху. Найду в коридорах хоть каплю – пеняйте на себя. – вроде как дружески посоветовала она, протягивая мне для росписи за ключ учётную книгу, где я ловко оставила автограф.

– Конечно, госпожа Плюшетта, – хором ответили мы, направляясь в сторону логова великого Пятого Лика Совета. – Ни капли мимо!

Последние наши слова важная мирида уже не слышала, удаляясь куда-то в другую сторону от нас по своим делам. История миридского дома Вельвиксов тянется буквально испокон веков – те практически с самого появления Шардена служили на благо Совета Иль-де-Вирела, занимаясь всеми организационными моментами, охраняя ключи и ведя слежку за тем, чтобы везде было чисто, убрано, всё лежало на своих местах. Доподлинно неизвестно, сколько поколений Вельвиксов сменилось здесь – а мириды, напоминаю, живут по триста лет!

Ключ услужливо щёлкнул в замке, и дверь в кабинет Эврена – тысяча сто одиннадцатый – охотно отворилась, как старый том, который давно не раскрывали.

Внутри было всё, как он любит: тишина, полумрак – шторы на окнах плотно задернуты, и лишь один нахальный солнечный лучик светил прямиком в серебряную чернильницу на столе. Книги стояли по ранжиру, как солдаты; строгая, но изысканная деревянная мебель была выстроена тоже в строю, а у большого, витражного окна – глубокое кожаное кресло, где Эврен обычно сидел, как молчаливое воплощение осуждения.

Кабинет Эврена был похож на него самого – строгий, сдержанный, но при этом наполненный внутренним напряжением, как струна, натянутая между молчанием и бурей. Стены были обшиты тёмным деревом, из тех пород, что растут только там, куда добираться безумно дорого и долго – на меньшие изыски Магистр Теней, уверена, не был согласен. Роскошь он всегда любил. На полках стояли книги – старые, в кожаных переплётах, с закладками в виде перьев, трав, и даже… одного высушенного лепестка ириса (я однажды заглянула – и потом неделю гадала, откуда он). Воздух был напитан смесью лаванды, пыли знаний и чуть заметного аромата тисовых, табачных лепестков, отдающих пеплом – Эврен не курил, но пепел и тис был его неизменным парфюмом уже много лет.

Я знала этот кабинет до каждой трещинки в дереве пола – так как Хаэль уже половину десятка лет был моим куратором, здесь я была частым гостем. Тут мы изредка вместе составляли отчёты о проделанной работе, когда он привлекал меня к каким-либо заданиям Совета; здесь он частенько отчитывал меня за очередную глупость – например, как-то раз, лет в шестнадцать, я побила сына Вараста Дархана – того самого, которого спас Ирис (не от меня).

Этот плюгавый засранец ляпнул что-то весьма нелестное обо мне, моей магии и Тихом Круге – и я его хорошенько так приложила, причём без магии и даже без лука. Просто пара… или чуть больше… хороших ударов, от которых этот гад едва не заплакал. После этого госпожа Ауриэль Тенцзар сделала выговор Хаэлю, а тот, в свою очередь, долго вещал мне про дипломатию, мою плохую репутацию и всё в этом духе. Он никогда не повышал на меня голос – кроме того случая пять лет назад, когда я на заседании Совета предложила всё-таки открыться магии Тени – но Эврен виртуозно владел умением резать без ножа. Словами и интонациями. Он говорил так холодно, строго, бросаясь существительными, глаголами и прилагательными как плетью, что нещадно била по моим щекам, заставляя всё-таки краснеть и стыдливо прятать глаза, признавая вину.

На роскошном, выполненном из тиса, громоздком рабочем столе – безукоризненный порядок. Пустые тенеглассы лежат в ряд, подготовленные к отправке. Массивная, идеальной чистоты серебряная чернильница – и, конечно, рядышком в ряд сложились перьевые ручки и идеальные отрывки пергамента. Сложенные в стопку донесения, отчёты – как камни в старой крепостной стене. Никаких личных вещей. Всё – как в сердце у мага, который слишком много знал и видел, чтобы позволить себе роскошь проявления эмоций. Всё идеально выверено, у всего есть своё место – и, упаси Этерна, если ты оставишь здесь хоть что-то, что будет напоминать о твоём присутствии, нарушая порядок.

Повесив плащ на изящную вешалку в углу, я по-хозяйски поставила связку стаканчиков на стол, нарушая этот самый порядок и привычный ход вещей. Пусть оценит заботу. И, всё-таки засмотревшись на красивый блик на поверхности чернильницы – повернулась к Эльсе:

– Думаешь, он почувствует, что в нём – какао, соль и «душа старого моря, что когда-то было рекой»?

– Думаю, он почувствует, что ты снова нарушаешь регламент подачи кофе, ведомый только ему одному. – весело откликнулась она.

Велатр я оставила рядом с плащом – не слишком далеко, но и не слишком близко, чтобы Эврен не догадался, что я подозреваю и его тоже. И, не успели мы опуститься в два мягких кресла напротив рабочего стола – дверь открылась. Резко, с тем великолепием и торжественностью, с каким раздвигают бархатные занавеси в первом акте великой трагедии – и в кабинет одновременно вошли Эврен и Ирис (видимо, столкнулись на подходе к кабинету?), словно две стихии, которым очень тесно в одном пространстве. Один – стальной холод осенних сумерек, другой – яркое пламя, напичканное стреляющими по поводу и без, шипами ехидства.

Ирис был, как обычно, в своём роскошном, тёмно-синем пальто, которое будто специально кричало: "я – верх эстетики, и горжусь этим!" Белоснежные волосы, как всегда, идеально уложены в низкий хвост, голос – как сахар с ядом, сверкающий и сладкий, но оставляющий смертельно опасное послевкусие. Мчась следом, он впечатывал шаги в изысканный деревянный пол и уже что-то вколачивал в уши Эврену – быстро, хлёстко, как пощёчины:

– …и если бы ты мог сразу объяснить, в чём проблема на самом деле, всё было бы намного проще! Я бы уже что-то нашёл!

Эврен стремительно подошёл к столу, на ходу бросая нам сухой приветственный кивок и одновременно скидывая чёрное пальто. Тень за ним колыхалась странно – слишком живая, как будто злилась отдельно от тела – что, в целом, было неудивительно, с его-то уровнем магии Тени. Перчатки Магистр уже снял, его пальцы сжимались на спинке кресла – элегантно и угрожающе, как у палача, который из вежливости уточняет, кого казнить сначала. Я хихикнула про себя, представив, как он сдерживается, чтобы не задушить Талькара. Впрочем, рисковал и Ирис. В чёрных глазах Хаэля было столько осуждения и холодной злости, словно ему дали задание написать уставной свод по управлению идиотами.

Он прекратил мучать несчастное кресло, повесил пальто на изящную вешалку, рядом с нашими плащами, и бросил на Ириса взгляд, который в другом жанре был бы последним моментом в жизни Талькара. Вор захлопнул за собой дверь и зло опёрся на дверной косяк – как будто готовый отвечать за свои слова, но при этом – оставляя себе путь к побегу.

– В следующий раз, – спокойно, медленно начал Эврен, закатывая рукава рубашки и будто смакуя яд каждой произносимой буквы, – попробуй, прежде чем орать на весь Совет, включить хотя бы остатки той субстанции, что у тебя вместо мозга. Я понимаю, это сложно, особенно когда идиотизм заменяет логику, но поверь, результаты этого нехитрого действа потрясают.

Он подошёл ближе к Ирису, смотря на него сверху вниз – разница в росте была на целую голову; тень его шевельнулась и распласталась по полу, как чёрный шёлк костюма Магистра – слишком плавно для гнева, но слишком быстро для магического спокойствия обладателя.

– Если я что-то не сообщил, – продолжил он, на опасном расстоянии глядя прямо в глаза Талькару с таким выражением, будто выбирал, какое именно заклинание Этерны было бы достаточно болезненным, – возможно, была причина. И эта причина, представь себе, не в том, чтобы позлить тебя лично. Хотя, признаю, побочный эффект приятный.

Он бросил короткий взгляд на нас, будто убеждаясь, что зрители на месте, не сбежали в страхе, а затем повернулся к Ирису вновь – ещё холоднее, ещё больше сокращая расстояние между ними.

– Так что сядь. Закрой рот. И, если тебя это не слишком утомит, выслушай. – процедил он сквозь зубы, вроде сухо, но ощущалось, как килограмм соли, высыпанный на свежее ножевое ранение.

Ирис фыркнул и отошёл к окну, словно ему просто стало скучно, а не его только что разгромил теневик.

– А теперь – доброе утро, дамы, – опустившись в своё рабочее кресло, сказал он голосом, в котором сочеталась осенняя гроза и пара недописанных приказов на казнь. – Надеюсь, вы успели выпить свой кофе, пока здесь ещё не началось настоящее, жуткое утро. – он, чуть смягчившись, посмотрел на нас.

Сегодня на нём, как обычно, было чёрное – волосы цвета зимней ночи убраны в низкий хвост, обсидиановый шёлк рубашки поймал тот самый единственный лучик солнца – я невольно залюбовалась этим бликом, он буквально кричал о роскоши и дороговизне этого предмета туалета Хаэля. На скулах – лёгкая небритая тень усталости. На губах – как всегда, строгий намёк на недовольство. На шее – еле заметная родинка, которую… возможно, я, при других обстоятельствах, рассматривала бы гораздо дольше. Я похихикала про себя, отбрасывая эту бредовую мысль.

– Почти, – откликнулась я, с наигранной невинностью, кидая на Ириса весёлый взгляд – друг надулся в углу как воздушный шар и закатил глаза, заметив мой взгляд. – Шеф, будешь кофе? Мы захватили у Лавра. Ирис, – призвала я нарушителя утреннего спокойствия. – Чай. Чай – Ирис. – Талькар сдался, подходя ближе, и я вручила ему стаканчик чая. Вор по-хозяйски пододвинул к себе стул от другого стола и, повернув его спинкой вперёд, сел рядом. Видимо, он понял, что наорал на Магистра несправедливо. Спрошу позже, что они не поделили на этот раз. Вообще, они часто переругивались по мелочам и нет – но всегда быстро остывали. Милые бранятся – только тешатся. Один раз я озвучила это после их очередной перепалки… Хаэль с Талькаром тогда бросили на меня такие взгляды, что я стала цвета мантии Совета – от самых корней волос до кончиков пальцев.

Эврен, едва заметно прищурившись, посмотрел на наши стаканчики, как на прямое доказательство вторжения в его личное пространство. Я уже приготовилась выслушивать тираду от теневого болвана – но, к моему огромному удивлению, он благодарно кивнул и взял свой кофе – это был единственный стаканчик коричневого, а не зелёного цвета. Лавр определённо знал толк в настоящем сервисе, он крылся именно в таких мелочах! – и отпил ароматного варева, даже без ругательств, что я взяла не тот сорт/зерно/не с тем молоком/не в то положение планет на небе. Обалдеть. Молчание в кабинете повисло густым и плотным, как пар в аптекарской травяной сушильне.