Серебряные нити Шардена. Пепел и тис

– Давай. Только если выпадет что-то вроде Башни или Пустоты, завтрак ты доедаешь сам, а я – никуда не пойду и останусь под одеялом, – предупредила я, перетасовывая колоду и дожёвывая кусочек мяса.

Торш довольно улыбнулся, соглашаясь с предложением. Карты скользили одна за другой – тёмные, окрашенные временем, с серебристыми узорами, чуть тронутыми выцветанием. Я сняла верхнюю карту с колоды, и тотчас тонкий, еле слышный шёпот, будто ветер, прошёлся по комнате, и под пальцами дрогнул отголосок старой, родовой магии.

Путник.

Пальцы слегка дрогнули, когда я увидела рисунок: фигура в тёмном плаще, закутанная по самые глаза, с посохом, перевязанным оберегами и сушёными травами. За спиной у него мешок, перевязанный кожаными ремнями, а дорога под ногами – неровная, уходящая в туман, в никуда. Только полуулыбка, кривоватая, как у того, кто знает: дорога всегда ведёт к переменам, и редко – к покою.

– Путник, – повторила я задумчиво, крутя карту между пальцами. – Начало. Поиск. Любопытство. Или неприятности, если по-простому.

Торш усмехнулся, доедая кусочек сыра, обмакнутый в мёд. Его глаза сверкнули янтарём, а совы с его пижамы удивлённо уставились на меня.

– По крайней мере, не Башня и не Пустота, – отозвался он. – Хотя я бы не радовался. Путник – это ведь всегда туда, где всё не по плану.

– План? Как будто он вообще был, как будто что-то когда-то шло по плану в принципе, – фыркнула я, снова тасуя карты. – Ладно, а тебе вытянуть?

– Смелая ты, ведьма, – довольно мурлыкнул Торш, пододвигаясь ко мне. – Давай, глянем, какие планы у судьбы на меня сегодня.

Я перетасовала колоду снова – медленно, с нарочитой серьёзностью. Каждая карта скользила под пальцами, шелестела, как перья воронов в полёте, как сорванные листья. Затем веером, рубашками вверх, повернула колоду к Торшу. Тот нахмурился, призадумался, но вытянул карту наугад, рубашкой вверх, и отдал мне.

Стая Воронов смотрела на меня с лицевой стороны карты, и я не смогла сдержать ухмылку.

– Вести, слухи, чужие тайны, – заговорщически протянула я, показывая карту. На ней – чёрные вороны, взметнувшиеся с кряжистого дерева, небо тяжёлое, серое, будто затянутое дымом. – Твои любимые игры, Торш. Нос везде суёшь, слушаешь, где не стоило бы греть уши. Похоже, что день обещает тебе свежую порцию сплетен. Может, тебе принесу их я со своего пути? – хмыкнула я, смотря на свою карту.

– Может. Главное, не принеси неприятностей, – поддакнул он, довольно махнув хвостом. – Ну что, Путник и Стая Воронов. Дорога, надеюсь, без неурядиц, и слухи. Прекрасная суббота.

Мы ещё немного обсудили предстоящий день, Торш, оказывается, планировал сегодня генеральную уборку до полудня. Это признание шокировало меня до глубины души! Генеральная уборка! Сам решил, сделает один, без моих просьб! Мирид обиженно скуксился, когда я начала внимательно его осматривать и спрашивать, кто он и что он сделал с Торшем.

Завтрак доедался, чай потихоньку остывал, когда я перевела взгляд за окно. Солнечные пятна всё ещё плясали на подсыхающих каплях дождя и деревянном подоконнике, а тёплый аромат хлеба, мёда и мяты висел в воздухе, согревая моё нутро и разум. Уходить не хотелось.

– Ну что, Путница, собирайся, пока неприятности не начались, – разбивая мои мечты, протянул Торш, гадая на чаинках в своей пустой кружке. Кажется, он выпил три кружки чая за эти полчаса. – И волосы хотя бы расчеши. Ты же, как-никак, уважаемая нарушительница законов, а не городская сумасшедшая.

– Очень смешно, – протянула я, поднимаясь. – Слушай, если я к одиннадцати ночи не вернусь, считай, что Путник завёл меня куда-то совсем не туда.

– Тогда ужин сам съем, – философски и вполне справедливо, заметил Торш. – И "Пеплотравы" себе оставлю.

Я шла медленно, прокладывая путь через утреннюю сырость после дождя, которую постепенно высушивало несмелое солнце. Тёмно-синее платье цеплялось за ноги, а серый плащ чуть шуршал при каждом движении. Низкий хвост из пепельных волос то и дело цеплялся за ворот, словно и он не был согласен с этой необходимостью – идти в лавку, заниматься делами, делать вид, что всё в порядке.

На самом деле ничего не было в порядке. Ни в городе, где за последние дни количество преступлений и странных исчезновений переросло в нечто напоминающее предвестие беды. Ни в планах на сегодняшний день, в которых внезапно оказалось больше незаконного, чем легального. Насколько то, что мы задумали, было безопасно? Или мне стоило просто довериться Ирису? Кто-то, а он точно знал всё о криминальных ухищрениях. Но… мы же делаем благое дело… ведь благое?

Я остановилась на улице Скрипящих Фонарей, у входа в «Пеплотравы». Маленькая лавка утопала в тени вечнозелёного плюща, облепившего стены, словно зелёный шёлковый саван. Табличка со стилизованной веткой полыни чуть покачивалась на цепочке, тихо постукивая о дверной косяк.

Дверь скрипнула, ловец ветра приветственно звякнул, впуская меня внутрь, и лавка встретила теплом с привычной смесью запахов – сушёная ромашка, терпкий чабрец, горечь зверобоя и синегривки. Здесь всё было моим, знакомым, выученным до последнего пятна на столе и щербинки на полке.

Я повесила плащ на крюк у двери и прошлась взглядом по пространству – всё на месте, всё в порядке. Травы, корни, баночки с настоями и эликсирами, мешочки с порошками. В дальнем углу столешницы, как обычно, лежала стопка заказов, ожидая своей очереди.

– Ignira, – заклинание тихо сорвалось с губ, и лавка тотчас засияла тёплым светом магических фонарей и свечей. Стало теплее и светлее – светильники, фонарики, огни, свечи – всё осветило пространство лавки, окутывая его в тёплый, мерцающий, дрожащий свет. Кое-где магические светильники были фиолетовых и зелёных цветов, что придавало этому освещению особое очарование, которое всегда радовало мой глаз.

Инвентаризация не ждёт. Нудное, но необходимое занятие, ведь без инвентаризации в любом бизнесе никак. Я абсолютно не грациозно закатала рукава платья, обнажая серебряные линии на коже. Серебро в них недовольно шевельнулось, словно тоже было не радо предстоящему делу.

– Ну что, – пробормотала я себе под нос, становясь за деревянную стойку. – займёмся скучным, нудным и унылым.

Пальцы привычно потянулись к старой книге учёта, перебирая и сверяя количество трав, отваров, эликсиров, настоев. Книга пахла временем, пыльной бумагой и чем-то пряным – следами тех же трав, что лежали сейчас на полках. Чёрные чернила чуть потускнели, угловатый, строгий почерк Торша чередовался с моими более лёгкими, вытянутыми строками. Где-то на полях красовались его ехидные пометки, оставленные в дни особенно плохого настроения:

«Полынь – осталось всего пять пучков. Остальное сожрала мадам Клер»

«Синегривка – ноль, всё подчистую смела безумная мамаша для своего дитятки»

«Ясенец – три штуки, хихикающие студентки всё утащили для противозачаточных отваров. Блудницы!»

Я улыбнулась, прочитав последнюю строчку. Хоть пометки Торша меня и смешили, мысли блуждали где-то далеко за стенами лавки. Например, в Академии, где мне предстояло искать Солейла Дархана. Затем думы метнулись к Ирису, к нашему идиотскому плану, полному прорех и непродуманных дыр. Затем я зависла с пучком полыни в руках, обдумывая вечер у Хаэля и книги, которые могли бы быть во «Второй Полке». Хаэль. Книги. Архивы.

Я грязно выругалась, бросив полынь на место так, словно она меня обожгла. Как перестать об этом думать? Ладони сами хлопнули меня по щекам, и я решительно настроилась на работу, отбрасывая сантименты.

После стойки, где хранилось всё самое нужное и ходовое – сверка продолжалась, как всегда, полкой у окна. Здесь должна лежать остальная полынь – и да, действительно, жалкие остатки после набега мадам Клер, купившей полмешка. Остатки роскоши аккуратно перевязаны бечёвкой, пыль выбита, листья ещё держат горечь, стебли не ломкие – всё в порядке, но надо срочно собрать ещё. Записала. Чабрец – сильно убавилось, явно кто-то взял на чай. Нужно собрать ещё. Записала.

Зверобой, сушёный и настой – расход идёт медленно. Все боятся побочных эффектов или вспоминают о нём только на грани нервного срыва. Торш вечно этим гордится: мол, зверобой хорош для разбитого сердца, а у нас таких, судя по продажам, мало.

Пальцы привычно перебирали мешочки, баночки, стеклянные пузырьки. Я прикасалась к каждой травинке, проверяя не только количество, но и их магическую чистоту – свежесть, живость, силу.

Спустя, наверное, тонну трав, баночек, скляночек – корешок книги учёта, наконец, драматично щёлкнул, захлопываясь. Я устало потянулась, с наслаждением услышав, как хрустнули плечи. Травы были пересчитаны, настои – промаркированы, эликсиры выстроились на полках, будто маленькое стеклянное войско, готовое к обороне этой лавки.

«Пеплотравы» снова дышали полноценным порядком. Я успела только присесть за стойку и убрать книгу, как за дверью раздался характерный, торопливый, почти панический топот. О, кажется я знаю, кого принесло! Ловец ветра на двери истерически взвизгнул, подтверждая мою догадку.

– Айлин! – влетела мадам Клер, чуть не снося порог. – О, святые боги, только Вы меня и спасёте…

О, да, то была мадам Клер собственной персоной. Жуткая паникёрша, которая делала нам огромную выручку. Худенькая, как стебель, с ногами-спичками и лицом, на котором одновременно помещались трагедия грядущей смерти и нарочитая бледность. Глаза – водянисто-голубые, вечно округлённые, как будто она только что увидела призрака или, что вероятнее, собственное отражение без грима. Рыжеватые волосы, собранные в неаккуратный пучок, выбивались из-под смешной шляпы с цветами. Весь её облик был как из комедийного спектакля: слишком длинное, пёстрое платье с вышивкой ромашек, тяжёлые бусы из искусственного янтаря.

Если бы тревога имела человеческий облик – это была бы мадам Клер. Но тревога, которая оч-ч-ч-чень щедро платит за каждый пузырёк, настой и пучок.

Я знала этот тон. Последний раз она так же вбежала с историей о комарином укусе, который, по её словам, медленно превращал её в труп. А на днях именно она, судя по рассказу Торша и пометкам в книге учёта, утащила полмешка полыни.

– Доброе утро! Что на этот раз? – я ласково улыбнулась, приподнимая бровь.

Клер повернула шею – на коже, прямо под ухом, действительно была опухоль, красная, налитая, неприятная, но пустяковая. Всего лишь нарыв. Не страшный, но на её лице уже отражалась трагедия вселенского масштаба.

– Он растёт! Он распух! – заламывая руки, зашептала она. – А если это начало кровяного заражения? А если я уже на последней стадии? А если…

– Мадам Клер, если продолжите паниковать – точно помрёте, только не от нарыва, – добродушно усмехнулась я, уже вытаскивая ступку и ставя на огонь котелок. – Присядьте, я знаю, что вам нужно, и всё сделаю. – я указала ей на зелёный диванчик у окна, и женщина упала на него, тревожно обхватив себя руками. О, все болезни – от нервов. Ну правда! Чем больше ты себя накручиваешь, тем хуже выглядит ситуация, которая на самом деле опасна не более чем безобидный нарыв.

Подорожник – вытянет гадость. Шалфей, календула – для заживления. Я ловко перебирала баночки, сопровождая это действие шуршанием трав. Мелкая ступка, матовая от времени, скрипела под пальцами. Перемолола листья, капнула свежего сока чистотела – ой, жгучий, пахнущий горькой зеленью. Пчелиный воск расплавлялся на медленном огне, превращаясь в густое золотистое озеро, готовое вобрать в себя всё, что я велю. Я мешала мазь, следя, как она густеет, как воск впитывает в себя зелёные тени трав, как пар поднимается, пахнущий полем и лёгкой горечью.

Из-под стойки, осторожно, чтобы не привлекать истеричных глаз мадам Клер, я достала маленький пузырёк – настой плачущей мяты и тени лунного мха. Против тревоги. Жидкость чистая, прозрачная, как утренняя роса, и такая же редкая в этом городе. Пусть будет в подарок. Мне так спокойнее будет. Перелила настой в прозрачный флакон без этикеток, затем – подозвала мадам и вложила ей в ладонь бумажный пакетик, в котором был и настой, и мазь.

– Вот, мазь – наносите утром и вечером, пока нарыв не уйдёт. И ещё от меня Вам… – я кивнула на пакетик, – Настой. В подарок. Пить по ложке, дважды в день. Для надёжности. Тоже от нарыва, так сказать, изнутри будет его лечить.

Клер закивала так энергично, что цветы на её нелепой шляпке всполошённо затрепетали, как испуганные мотыльки. Щёки её пылали, а глаза, влажные от тревожных слёз, сверкали благодарностью, в которой, как всегда, смешивалась лёгкая истерика.

– Ах, Вы… Вы – хоть и теневичка, но Вы, Айлин, просто спасение, благословение небес, сияющий луч среди этого… этого кошмара! – залепетала она, прижимая к груди аккуратно перевязанный пакетик, как дитя.

Я склонила голову, улыбнувшись уголком губ – сдержанно, чуть иронично, чтобы не давать её панике разгуляться дальше. Предрассудки к теневикам меня ничуть не обижали… спустя годы.

– Если бы я была благословением небес, мадам Клер, у Вас бы давно уже ничего не чесалось и не нарывало, – ответила я. – Но, к сожалению, или к счастью, я – всего лишь теневая ведьма, что разбирается в травах.

Она кивнула, доставая из сумки плотный мешочек с монетами и щедро положила два фраса на стойку.

– За Вашу доброту к старой, сумасбродной дурочке и платить не жалко. Пусть Ваше дело процветает, теневая ведьма. – деньги звонко упали на стойку, будто подтверждая её слова.

– Берегите себя, мадам Клер. – пожелала я вслед уже уходящей дамочке.

Лавка дышала пряностями и теплом. Окна запотели, храня внутри тягучее, тревожное тепло – как будто стены знали, что за порогом мир холоднее и злее, чем кажется. Так и было – ближе к десяти часам утренний дождик вернулся, неторопливо барабаня по подоконнику снаружи.

Я сидела за стойкой, лениво перебирая сушёные цветки синегривки – пальцы пахли мёдом и дымом, кожа чуть саднила от недавнего ожога, полученного в неравной схватке с горячим котлом. За окном дождь продолжал мерно барабанить по подоконнику, рассыпая капли по стеклу, словно мелкие жемчужины.

С утра ко мне таскались все, кому не лень – тревожные, уставшие, бессонные, простывшие. Платили за зелья от бессонницы, за травы для успокоения сердца, за любые частички магии, которые хоть как-то обещали защитить их от неприятностей.

После мадам Клер пришла пожилая портниха – я знала её, тихая, из тех, кто живёт за занавесками, но тщетно следит за чужими окнами. Взяла настой для суставов, а потом – уставилась на меня с любопытством, будто я собиралась тут же превратиться во что-то страшное. Я, смеха ради, заставила серебро под кожей вспыхнуть, и та ойкнула, быстро кинув один фрас на стойку – щедро для неё – и чуть ли не убежала, оставив после себя запах кошек и старого пудрового парфюма. Нос сморщился, и я зажгла ароматическую свечу с корицей.

Следом заявился долговязый сапожник, нервный, с покрасневшими глазами. Попросил средство от похмелья, а заодно намёками пытался выведать, правда ли я могу заговорить дом от сглаза. Лгала бы я, если сказала, что это не льстит. Я продала ему мятную настойку и отправила восвояси, оставив без ответа.

Заговорить целый дом… а это интересно, но, наверное, требует очень большого магического ресурса. Быть может, это было подвластно Магистру, но уж точно не мне – мне бы на такое просто не хватило опыта в теневой магии. Хм, а на жителей дома заговор распространяется? Или только на место? Возможно, это был бы очень дорогой заговор, но бесполезный, ведь сглазить можно человека, но никак не место. Хотя, сглазить место… наверное, тогда бы ломалась мебель, полы, портился декор, или появлялась бы плесень…

Так, в размышлениях об этой странной просьбе – прошли несколько проданных настоев синегривки от простуды, лунной шелухи от бессонницы, лунной пыльцы для спокойствия… всё шло своим чередом. Взгляд упал на часы – время потихоньку ползло вперёд, и надо было бы отправить тенегласс Хаэлю с вопросом о том, как попасть в Академию, не вызывая подозрений.

Я опустилась под стойку, чтобы поднять несколько упавших стеблей мяты, поднялась обратно и едва не закричала от неожиданности – передо мной, будто выросшая из-под пола, стояла фигура в чёрном. Как он… она… оно… вошло?! Я ведь даже не слышала!

Паника схлынула, когда я пригляделась и поняла, что незваный гость мне по пояс, а из-под плаща торчит хвост. Мирид.

Ну, с миридом, если что, я точно справлюсь.

Из-под полы плаща лениво, будто насмешливо, покачивался длинный пушистый хвост – серебристо-пепельный, с чернильными кольцами у кончика. Уши каким-то образом чуть торчали из-под капюшона – заострённые, тёмные, чуть подрагивающие. Мордочка плохо различалась, но, вроде бы точёная, остроносая, с чёрным носом и янтарными глазами. Эти глаза смотрели на меня без эмоций. Я сложила два и два. В чёрном. В капюшоне.

Тенелапы! Он из отряда миридов Тенелап!

– Чем обязана? – нахмурилась я, смотря на гостя сверху вниз.

– Айлин? – голос гостя оказался неожиданно низким. Я кивнула, наблюдая за каждым его движением. Он вытянул из складок плаща свёрток – пергамент, перевязанный тонкой чёрной нитью, сургучная печать. Ага.

Эврен.

Даже если бы он не оставил печать – Магистр Теней умеет обёртывать послания таким холодком, что пальцы немеют, стоит дотронуться.

– Это всё. – коротко сказал мирид, опуская свёрток на стойку и тотчас буквально испарился. Лишь ловец ветра у двери покачнулся, оставляя меня в немом удивлении. Вот это да! Тенелапы! Значит, что-то важное, раз не тенегласс и не обычная почтовая служба.

– И всё? Ни пожелания удачи, ни инструкций? Ни "до свидания"? – я приподняла бровь, бурча себе под нос и ломая сургучную печать. Содержимое меня удивило. На пергаменте – чёткие, ровные строчки чернил, сухих настолько, будто их выцарапали лезвием.

«Пропуск временного допуска

Выдан: Айлин Элире Мирст

На основании: распоряжения Магистра Теней, Эврена Веландриона Хаэля, действующего Пятого Лика Совета Совета

Цель: временный исследовательский доступ в библиотеку Академии Шардена

Права: вход, допуск на всю территорию Академии, без возможности доступа к закрытым аудиториям и помещениям, включая Запретную Секцию библиотеки

Срок действия: двое суток с момента предъявления

Особые условия: владелица пропуска несёт полную ответственность за вмешательство в охранные плетения и магические конструкции Академии. Пропуск является личным. Передача третьим лицам – запрещена.»

– Пеледаца тлетьим литсам – заплесена, – передразнила я свиток, но мысленно поблагодарила Хаэля и бережно убрала пропуск в карман платья. Ладно. Что-что, а эта бумага мне действительно была нужна для того, чтобы каким-то образом найти в Академии сегодня Солейла Дархана. Магистр даже полным именем пропуск подписал, значит, бумажка и правда важная.

На улице проплыл мелодичный звон главных часов, чуть глуховатый из-за шума накрапывающего дождя. Солнце скрылось за тучами, на подоконнике клубочками свернулись тени, серый, дождливый свет расползался по полу полосами, а травяная пыль кружила вальсом в воздухе.

Я подбросила в маленький котелок, бурлящий на огне, веточек чабреца для аромата, и уже собиралась наконец-то заварить себе чай, как скрипнула входная дверь. Закон подлости в действии – только садишься поесть – кто-то приходит, поджигаешь табак – подъезжает дилижанс.

Клиентка – сухонькая старушка, кажется, из дома напротив. Добродушная женщина, которая принесла мне домашних пирожков с картошкой. Обожаю их! У неё снова сердце шалило, как всегда бывало перед переменой погоды. Я завернула ей настой боярышника, чай из листьев пустырника и, в подарок, настой из тиса. Опасная вещь, но, если приготовить с умом – работает отлично. Когда дама, осыпав меня благодарностями и пожелав благословения всех богов, ушла, я наконец позволила себе плеснуть кипятка в чашку и с наслаждением вдохнуть терпкий запах липового цвета. И вот только я успела сделать первый глоток и откусить пирожок – ловец ветра у двери снова обрёл голос. Да что ж это такое! Ни минуты покоя! Я подняла взгляд – и чай тут же чуть не полился обратно.

Что за нахрен?

На пороге стоял тот самый нахал из Академии. Собственной персоной. Светлые волосы в хаотичном беспорядке, как будто он чесал голову по пути. Чёрный камзол из дорогой ткани сидел на нём хорошо, но очень небрежно. Рубашка мятая, воротник лукаво приоткрыт. Глаза – светлые, нахальные, насмешливые, точно проверяют, как скоро я его выгоню. Он расплылся в улыбке, узнав меня, и направился вглубь лавки. Я как дура пялилась ему в лицо, пока он приближался, и тут… светлые серые глаза, блондин… и чуть-чуть съехавший в сторону нос.

Как будто… его кто-то… когда-то… сломал.

Я ахнула. Твою мать!

Это же Солейл Дархан! И он – тот самый наглец из Академии, что пытался ко мне подкатить!

– А я уж думал, ты меня не вспомнишь, – усмехнулся он, наблюдая за моей реакцией и подойдя к стойке, слишком уверенно, как будто лавка – его территория. – Айлин Мирст. Или мне притвориться, что мы не знакомы и спросить про свойства полыни?

Я поставила чашку на стойку, выдыхая сквозь зубы.

– Если ты пришёл за полынью, то её вон, полно на полке. Если – за чем-то другим, придётся сформулировать внятно.

Он опёрся локтями о стойку, улыбаясь, как кот у миски сливок.

– За другим. Но формулировать придётся долго и сложно. Есть десять минут? Поговорим?

Я скользнула взглядом по его нахальному лицу, что улыбалось всё сильнее и сильнее, рассматривая меня. Какие там слухи о нём ходили в Академии? Я напряглась, вспоминая вчерашние слова Эльсы.

Постоянно сбегает с Академии, растаптывает девчоночьи сердца, нарушает правила. Ага.

Что-то подсказывало – этот визит будет для меня ценнее, чем проданные настойки и мази. Но одно радует – мне хотя бы не придётся теперь идти в Академию. Что ж, раз ты здесь… поговорим.

– Serratura, – махнула я рукой, заперев дверь лавки на замок и зашторив окна. – Umbra, tene sussurrum. – серебряная нить появилась из воздуха, буквально вытекая из моих татуировок, и я ухватилась за неё, обводя лавку по кругу. Теневое заклинание тишины обрубило все внешние звуки, и воцарилась благодатная тишь, которую нарушил лишь Солейл своим восхищённым присвистыванием.

– Вот теперь – поговорим. – я сложила руки на груди.

Он усмехнулся, чуть наклонив голову.

– Восхищает, – он указал кивком на мои татуировки. – Даже не спросишь, зачем я пришёл?

Я начала закипать. Серебро под кожей убедительно вспыхнуло на секунду. Припёрся, еще и язвит!

– Ладно, – он побеждённо поднял ладони, будто сдавался. – Я… увидел тебя в Академии и узнал. Вспомнил, что у вашей семьи, кажется была травяная лавка на улице Скрипящих Фонарей. И пришёл извиниться.

– Чего? – я ослышалась? – За что? – если кому и стоило извиняться, так это мне, но я не собиралась. Он, несколько лет назад, скажем так, за свой нелестный базар, заслужил побои и сломанный нос. Однозначно заслужил! И что тогда я не просила прощения, что сейчас. Более того – если он продолжит испытывать моё терпение – сейчас это может повториться.

Солейл тяжело вздохнул, опуская плечи так, будто готовился к наказанию. Но его глаза всё равно блестели нахальством и задором.

– Пять лет назад, – начал он драматично, – я был идиотом.

Здесь я усмехнулась.

– Ничего, в целом, не изменилось, но тогда я был чрезмерно глупым и шумным, слепым. – кинув на меня убийственный взгляд светло-серых глаз, продолжил Дархан. – Не имевшим собственного мнения о многих вещах. Я высказывался… нелестно, скажем так, о Тихом Круге, твоих татуировках и вообще обо всём, что касалось магии Тени. Был слишком уверен, что знаю, кто ты и что ты. – его усмешка потеплела, превратившись в почти что сожаление. – Сейчас понимаю, как ошибался. Не то чтобы я вдруг стал святым, но… некоторое время жалел об этом, правда.

Он сделал паузу, глядя прямо в мои глаза – дерзко, почти вызывающе, но без капли лицемерия.

– Вот, собственно, и пришёл, чтобы сказать: извини. Хотя… знаешь, я не стану делать из этого спектакль с соплями. Ты – серебряная теневая ведьма, а я – реально идиот. Так что прими моё извинение, если хочешь, или не принимай. Я не собираюсь на колени вставать. – он указал на свой нос, смотревший чуть в сторону. – И нос я не стал специально вправлять, в напоминание о собственной дурости, и о том, что за свои слова можно сильно огрести. Удар был хорошим, правда!

Я ухмыльнулась. Он пожал плечами, будто сбросив тяжесть своего признания.

– Что ж… извинения приняты. Лучше поздно, чем никогда. Об этом ты хотел поговорить? Чай? – я приподняла бровь

– Не только об этом. Чай. – он усмехнулся, шагая в глубину лавки. – Зелёный, если можно.