Мандала распада

Чита встретила его серым небом и бетонными коробками, похожими на гигантские, уродливые мандалы. Он снял комнату в общаге, где обои отклеивались, как старая кожа, а на стене уже была трещина в форме спирали. Система как будто издевалась над ним.

На лекциях по сопромату он выводил формулы, как заклинания. Пытался запереть хаос своего дара в клетку логики. Профессор хвалил его: «У вас аналитический ум, Гринев!» Но ум был занят другим – он считал бусины на чётках под партой, чтобы заглушить голоса.

Однокурсник Сергей, добродушный и шумный, однажды спросил:

– Ты всё время что-то шепчешь. Молитвы?

– Расчёты, – солгал Артём.

Они шли через железнодорожные пути, сокращая дорогу до общаги. Сергей смеялся:

– Вчера так наотмечался, что чуть под поезд не угодил!

Артём вдруг остановился. В ушах – знакомый белый шум. Система снова отправляла ему отчёт об ошибке. Время растянулось, как раскалённый металл:

Звук: гудок тепловоза.

Ощущение: вибрация рельса.

Результат: треск костей, красный цвет не шарфа, а пакета из супермаркета, намотанного на шпалу.

– Не иди, – выдохнул он.

– Чего? – Сергей шагнул на рельсы.

– Сойди. Сейчас.

Однокурсник фыркнул, но что-то в голосе Артёма заставило его подчиниться. Через пять секунд мимо пронёсся товарный состав, срывая с головы Сергея кепку.

– Ты… как ты узнал?! – пролепетал он, бледный как мел.

Артём молчал. Он просто смотрел на спиралевидный след, который оставило масло с колёсной пары на рельсе.

На следующий день Сергея насмерть сбила машина на пешеходном переходе.

Артём стоял в толпе зевак и смотрел на след шины, закрученный в знакомую спираль. Он не спас его. Он лишь сменил декорации. Переписал скрипт с поезда на машину. Кармический долг не был прощён. Он был просто передан другому коллектору.

Новость разлетелась по общежитию мгновенно. Люди начали его избегать. Он стал призраком.

В тот вечер он не пошёл на похороны. Он заперся в своей комнате, сел за стол и начал чертить. Не спирали. Он выводил на листе бумаги эпюры напряжений для железнодорожного моста – идеально точные, выверенные линии, в которых не было ни капли хаоса. Он пытался запереть свой дар в клетку логики. Но когда он посмотрел в тёмное окно, в отражении он увидел не себя, а пустоту на том месте, где должен был быть Сергей.

Ярость его юности сменилась холодной, вязкой тяжестью. Он достал камень с дыркой и посмотрел сквозь него на трещину в стене. Голос Доржо прозвучал в памяти, тихий и неотвратимый: «Карма не прощает долгов. Она лишь меняет кредитора».

Артём вернулся к столу и рядом с безупречным чертежом моста вывел дату: 22.07.2025.

Это была не молитва и не проклятие.

Это был просто расчёт.

Глава 11. Инженер

(Чита, 2016 год. T-minus 15 лет до нулевого часа)

Артёму было двадцать четыре. Чертежи стали его монастырём. Пять лет после гибели Сергея – той самой смерти, которую он лишь отсрочил на сутки, – он строил стену между собой и миром. Стена была из бетона, стали и сопромата. Он с головой ушёл в работу и к двадцати четырём годам стал инженером, которого ценили за холодный ум. Никто не знал, что эта дотошность – не профессионализм, а отчаянная попытка заглушить дар. Он почти научился игнорировать шёпот времени. Почти.

Трансформаторная будка гудела. И этот гул был неправильным. Не фоновым шумом, а системным уведомлением. Таким же, как тишина перед ударом поезда.

Артём давно понял, что его «замедление времени» – не магия. Это была биохимия, доведённая до абсурда. Его мозг был сверхчувствительным приёмником. В момент смертельной опасности, когда реальность готовилась дать сбой, адреналиновый шторм в его крови действовал как усилитель. Его сознание на доли секунды входило в резонанс с этой аномалией, обрабатывая информацию с нечеловеческой скоростью. Для него проходили минуты, для мира – мгновение. Он не замедлял время. Он ускорял себя до скорости самой катастрофы.

– Гринев! – прораб ткнул пальцем в схему. – Хватит шаманить!

Артём кивнул, но его мозг уже обрабатывал входящий баг-репорт: …искры… запах горелой пластмассы… языки пламени…

За обедом он «случайно» опрокинул термос с чаем на распределительный щит.

– Здесь будет замыкание, – сказал он, глядя, как вода стекает по трещине в стене. – Через два часа.

– Ты электрик или экстрасенс? – засмеялся монтажник Петрович.

Видение настигло его у бетономешалки. Адреналин. ‘Execute’.

Время растянулось. Он увидел всё:

Вспышка в будке.

Крик «Горим!».

Люди, мечущиеся как муравьи.

И в остром запахе озона ему вдруг померещился тонкий аромат гари – тот самый, что остался в волосах Лиды после ритуального костра.

Он рванул к трансформатору, сбивая замок ломом. Внутри – перекрученные провода, пахнущие озоновой смертью.

– Рубильник! – закричал он, но понял, что не успеют.

Его инженерный ум кричал: «Протокол! Смертельное напряжение! Не лезь!». Но ускоренное сознание уже просчитало траекторию. Он схватил лом и, используя его как рычаг, с силой ударил по рукоятке автомата.

За долю секунды до того, как оголённый провод коснулся корпуса, он выбил рубильник. Ослепительная сине-белая дуга на мгновение выжгла тени. Вспышка опалила ему руку.

И наступила тишина.

Когда дым рассеялся, все увидели почерневший автомат и обугленный кабель. Артём сидел на земле, прижимая обожжённую руку к груди. В горле стоял вкус пепла.

– Как ты… – начал прораб, но Артём перебил:

– Проверьте всю проводку. И купите новые огнетушители.

В рассеивающемся дыму, у забора, он увидел её. Ольга. Инженер из смежного отдела. Её рыжие волосы смешались с остаточным образом пламени в его памяти. Она подошла ближе. Её взгляд был не испуганным, а оценивающим. Как у инженера, который смотрит не на следствие, а на причину. Она видела не панику, а точную последовательность действий: его рывок к трансформатору был слишком своевременным, чтобы быть случайностью.

– Выглядите так, будто не просто потушили пожар, а стёрли его из расписания, – сказала она. Её голос был ровным, с лёгкой хрипотцой. – Вы словно видите сквозь бетон, Гринев.

Она развернулась и ушла, оставив Артёма с ощущением, что его впервые за много лет увидели по-настоящему – не как сумасшедшего или героя, а как… аномалию. Её слова ударили точнее, чем пламя. Впервые за долгие годы кто-то посмотрел на его проклятие и назвал его силой. И это пугало больше, чем любое видение.

Вечером, на крыше, он смотрел на чертежи. И в толпе ему на мгновение померещилось знакомое лицо. Белокурые косички, веснушки, алый шарф. Лида. Она стояла у забора и смотрела на него. Не улыбалась. Просто смотрела. Он моргнул, и она исчезла.

Он достал из кармана мешочек с песком. Не для ритуала. Просто чтобы почувствовать его тяжесть. Напоминание. Он не герой. Он – инженер, который работает с повреждённым материалом.

И этот материал – сама реальность.

Глава 12. Ольга

Полуденное солнце плавило асфальт. Бетономешалки выли на низких тонах. Артём, пригнувшись у распределительного щита, щупал провода. На запястье болтались чётки Доржо.

– Вы Гринев? – Голос прозвучал резко, как треск замыкания.

Он поднял голову. Перед ним стояла женщина в бежевом костюме, с рыжими волосами, собранными в тугой узел.

– Прораб говорит, вы предугадали аварию.

Она не спрашивала. Она констатировала факт. Её зелёные глаза сузились, сканируя его.

– Просто опыт, – буркнул Артём.

Её взгляд скользнул по его рукам и зацепился за старый шрам на левом запястье.

– А это? – Она указала на выцветшую спираль. – Тоже опыт?

Ветер сорвал с её папки лист. Чертеж. Бумага метнулась к трансформатору.

Артём потянулся за ним, и мир на мгновение заглючил: сквозь синие линии электропроводки на чертеже проступила тень грузовика с крыльями на брезенте.

– Боитесь, что улетит? – Ольга стояла рядом. – Или там секреты?

Артём сорвал лист. Бумага дрожала в его пальцах. Он перевернул чертёж и, почти не осознавая, что делает, начал рисовать на обратной стороне. Карандаш двигался сам. Линии сплетались в спираль, в центре которой зияла пустота.

Десять лет он не рисовал мандалы. Десять лет он держал это в себе.

– Вы… что это? – Ольга выхватила лист. Её зрачки расширились, будто она увидела не схему, а отчёт о системном сбое.

Артём молчал. Пальцы были в графитовой пыли, как тогда, в дацане.

– Вы сектант? – спросила она, отступая на шаг.

Он посмотрел на неё, и его дар, спровоцированный её присутствием, её прагматизмом, который так контрастировал с его хаосом, выдал новый отчёт. Он увидел не её, а то, что будет. Зародыш. Спираль ДНК.

– Нет, – сказал он. – Я просто верю, что бог – это физика.

Ольга ушла, но он видел, как она аккуратно сложила его рисунок и спрятала в папку. Не выбросила. Сохранила как улику.

Весь остаток дня она не могла сосредоточиться. Инженер в ней требовал логики. Но факт был в том, что его рывок к трансформатору за мгновение до замыкания невозможно было объяснить опытом. Она подняла его личное дело. Картина была странной: несколько рапортов о «потенциальной опасности» – трещина в балке, износ изоляции – сделанных за день-два до того, как эти проблемы действительно были обнаружены. Это были не предсказания. Это были аномальные инженерные отчёты.

Она нашла его вечером у озера. Он сидел на берегу, перебирая чётки.

– Ты снова здесь прячешься? – Ольга села рядом. Она пришла не утешать. Она пришла за данными.

Он не ответил.

– Я читала твои старые рапорты, – тихо сказала она. – Даты мелких происшествий… они совпадают. Как?

Он резко обернулся. В её глазах не было страха или жалости. Только упрямое, почти научное любопытство. Она выдержала его взгляд и сделала рискованный шаг, положив руку на его чётки.

– Лида… Я нашла старые газеты. О той аварии. Ты был там.

Артём замер. Впервые за годы кто-то произнёс имя сестры не с сочувствием, а как факт. Как часть уравнения.

– Ты борешься, – сказала она почти шёпотом, словно делая вывод из проведённого эксперимента. – Это не безумие. Это… переменная, которую никто не учёл.

Он не ответил, но перестал сжимать камень в кармане. В её холодном прагматизме он впервые за много лет нашёл точку опоры. Впервые кто-то посмотрел на его проклятие не как на болезнь, а как на аномальную физическую величину, которую можно измерить. Изучить. И, может быть, понять.

Глава 13. Беременность

(Чита, 2016 год. T-minus 9 лет до нулевого часа)

Дождь барабанил по карнизу, отбивая ритм похоронного марша. Ольга сидела на краю ванны. В её руке – белый пластиковый тест.

Две алые полоски.

Не символ. Системное уведомление. Критическая ошибка.

Артём застыл в дверном проёме. Он не видел Ольгу. Он не видел её надежду, смешанную со страхом. Его дар, его проклятие, уже подключился к новому объекту в сети.

Он не увидел будущее. Он его скачал. Прямо в мозг. Три файла.

Файл 1: Младенец. Зелёные глаза Ольги. Кричит.

Файл 2: Мальчик, 7 лет. Рисует спираль на асфальте. Тот же самый рисунок.

Файл 3: Могила. Дата на камне: 22.07.2023.

– Артём? – её голос дрогнул. – Ты молчишь.

Он поднял на неё глаза. В них не было ничего. Ни радости, ни горя. Только пустота человека, который только что дочитал плохую книгу до конца и узнал, что все умерли.

– Это нужно прервать, – сказал он. Голос был ровным, как у инженера, констатирующего дефект конструкции.

Ольга вскочила. Тест выпал из её руки и со стуком ударился о кафель.

– Что?..

– Программа уже запущена, – продолжил он, глядя сквозь неё. – Скрипт написан. Он умрёт. В семь лет.

Её лицо исказилось. Это был не гнев. Это был ужас узнавания.

– Это не ребёнок, Артём, – прошептала она, и её слова были острее любого крика. – Это твой приговор. Ты посмотрел на него своим проклятым взглядом и подписал ему смертный приговор. Он растёт во мне как напоминание.

Она схватила со стола его чертежи.

– Ты спасаешь чужие здания, но собственного сына называешь ошибкой в расчётах?!

Он медленно подошёл к ней, взял из её рук лист. Его пальцы были холодными.

– Я не называю его ошибкой. Я читаю отчёт.

Он замахнулся и ударил кулаком в стену рядом с её головой. Штукатурка осыпалась. Он ударил не для того, чтобы напугать её. Не чтобы сломать стену. Он ударил, чтобы сломать свою руку. Инструмент, которым он только что начертил приговор. Костяшки пальцев хрустнули. Боль – острая, настоящая, физическая – на мгновение заглушила белый шум в голове.

Ольга смотрела на его разбитую в кровь руку, потом на его пустое лицо. И поняла. Он не сошёл с ума. Всё было гораздо хуже. Он был абсолютно в своём уме.

– Уходи, – сказала она. Голос был мёртвым. – Просто уходи.

Он вышел под ливень, не чувствуя ни холода, ни боли в руке. Лужи на асфальте под его ногами расходились кругами, как битые пиксели. Он посмотрел на свою кровоточащую руку. Он пытался сломать инструмент. Но инструмент был не в руке. Он был в голове.

А Ольга осталась в ванной. Она подняла с пола пластиковый тест с двумя алыми полосками. Прижала его к груди.

В разбитом зеркале над раковиной её отражение дробилось на десятки лиц.

Мать.

Вдова.

Жертва.

И тюремщик для приговорённого, который рос внутри неё.

Глава 14. Свадьба-мандала

ЗАГС пахнул пылью и проигранными войнами. За окном – серый, безликий дождь. Артём и Ольга стояли у стола регистраторши, как два подсудимых, ждущих приговора. На ней – простое платье, на нём – мятая рубашка. Этот брак не был актом любви. Это была попытка построить убежище на проклятой земле.

– Ты уверен? – спросила Ольга, не поднимая глаз. Её голос был тихим, лишённым всякой надежды. – Это ничего не изменит.

– Изменит, – ответил он, надевая ей на палец кольцо. Металл был холодным. – Теперь мы в этом вместе.

Пустая съёмная квартира после.

Бутылка дешёвого шампанского так и осталась нераспечатанной. Вместо тостов – тишина. Артём протянул ей подарок. Не цветы. Не духи. Медный кулон в виде Колеса Сансары, который он когда-то купил у Доржо.

Ольга взяла его. Одна из восьми спиц на кулоне была сломана. На её месте зияла тонкая, рваная трещина, словно от удара.

– Доржо говорил, такая трещина – это след от насильственного вмешательства. Отголосок в будущем, – сказал Артём, сам не понимая, зачем.

Ольга коснулась трещины. Холод металла обжёг пальцы.

– Это… чтобы помнить, что всё циклично? Или что цикл можно сломать?

– Чтобы помнить, что выход есть, – ответил он. – Даже если он ведёт в никуда.

Она надела кулон. Металл лёг на кожу, как клеймо.

Ночью Артём проснулся от собственного крика. Рубашка прилипла к спине от пота. Сон был не сном. Это был прямой репортаж из будущего.

Мальчик стоит в центре мандалы из чёрного песка. Его голос – как разбитое стекло: «Папа, ты опять опоздал».

Стены комнаты трескаются. Из щелей сочится пыль, оседая на губах горьким привкусом урана.

Он сел на кровати. Из носа текла кровь, капая на подушку. Он смотрел, как капли сливаются, образуя спираль. Точь-в-точь как на песке у Доржо.

Ольга застала его в ванной, пытающегося отстирать кровь.

– Опять? – её голос дрогнул. – Хватит. Хватит его видеть. Ты придумываешь это. Ты делаешь это реальным!

– Это не игра, – Артём вытер лицо. – Каждый раз, когда я вижу его, система забирает часть меня. Но я не могу остановиться.

Ольга сорвала с шеи кулон и швырнула его в раковину. Металл с шипением ударился об эмаль. Он поднёс его ближе к свету, и его взгляд, привыкший искать узоры в хаосе, сложил микроскопические царапины и блики света в трещине в знакомые, проклятые цифры: 22.07.2023. Он моргнул, и наваждение исчезло, оставив лишь холодный металл. Но он уже увидел.

За окном прогрохотал грузовик.

Он посмотрел на неё. Она стояла, прижав руки к животу, будто пытаясь защитить сына не от будущего, а от него. От отца.

Он понял, что их убежище уже затоплено.

Глава 15. Обман

Лампа под потолком мигала, как сигнал тревоги. Артём сидел за столом, вдавливая синий карандаш в бумагу. Перед ним – поддельная медицинская справка. Диагноз: «хронический бронхит». Его пальцы дрожали, когда он выводил подпись главврача.

«Переведут на “Рассвет”. Тихий объект. Никаких кранов, никаких бетонных плит. Максим будет в безопасности», – думал он, но голос Доржо из прошлого отозвался эхом: «Бегство – это просто ещё один виток колеса, Артём».

Он достал камень с дыркой и прижал его к документу. Сквозь отверстие бумага пошла рябью, и на ней проступил отчёт о будущем сбое:

Максим, пять лет, строит замок из песка на площадке у объекта “Рассвет”.

Трос крана лопается.

Металлическая стрела рушится, вздымая облако пыли.

Песочница проваливается в чёрную бездну.

Крик сына: «Папа!»

Артём дёрнулся. Кровь хлынула из носа, капая на фальшивую справку. Капли растеклись, превращая схему Читы в кровавую кляксу.

Ольга нашла его у окна, сжимающего испачканный кровью документ.

– Ты стал чужим, – её голос был холодным, как металл. – Как тот монах из твоих рассказов. Даже ложь свою украшаешь узорами.

Артём попытался выхватить бумагу, но она отстранилась.

– Ты не спасаешь его, – сказала она, глядя на кровавое пятно. – Ты сам превращаешься в ту пыль, что нас всех душит.

Через неделю Артёма перевели на «Рассвет». Но на въезде его ждал грузовик с потрёпанным брезентом. Тень от ткани колыхалась на ветру, и на ней отчётливо виднелись выцветшие крылья. Те самые. Система просто сменила декорации.

В кармане завибрировал телефон. SMS от Ольги:

«Ты сбежал от кранов. Но трещины-то внутри тебя».

Позже, разбирая старый архив на новом объекте, он наткнулся на пожелтевшую газетную вырезку: «Черниговский: радиация как инструмент познания». На фото – мужчина в защитном костюме, а за его спиной – силуэт девочки с чёрными косами. В тексте мелькнула фраза: «…профессор Черниговский предполагал, что определённые изотопы могут служить 'ключами', позволяя считывать эхо грядущих событий…»

За обедом он показал вырезку старому прорабу. Тот прищурился.

– А, Черниговский. Помню эту историю. Говорили, на каком-то секретном объекте погиб, взрыв был. Дело тёмное. На фотках в газетах тогда ещё один товарищ мелькал, шишка из Москвы. Фамилию не помню, что-то на «К»… Жёсткий был мужик.

Артём сухо кивнул, но имя «Крутов» из видения уже встало на своё место. Сквозь отверстие мелькнул короткий, повреждённый файл: лаборатория, девушка с чёрными волосами, её руки в перчатках со знаком радиации. И на столе – сложные схемы, напоминающие одновременно и чертежи реактора, и узор его собственной проклятой спирали.

Он ещё не знал имени «Елена», но уже почувствовал, как система подводит его к следующему витку. К новому звену в цепи его кармического долга.

Глава 16: Рождение и смерть

Яркий свет неонатального бокса резал глаза. Артём стоял, прижавшись лбом к холодному стеклу, за которым в пластиковом коконе инкубатора лежал его сын. Максим. Крошечное тело, опутанное проводами, как жертва в паутине. Датчики мерцали. Их ровный писк сливался в монотонный, гипнотический гул – звук жизни, которая едва теплилась.

Он прижал ладонь к прозрачному куполу, и мир рассыпался.

Видение нахлынуло, как приступ мигрени. Жизнь Максима разлетелась на семь мерцающих осколков, семь витков колеса.

Первый виток: годовалый сын тянет к нему пухлые ручки.

Третий: ссадина на коленке, похожая на алую спираль.

Пятый: падение с велосипеда, кровь на асфальте.

Седьмой: больничная палата, та же, что и сейчас, и монитор пищит длинно, непрерывно.

Это были не просто картинки. Это были ключевые точки его судьбы, уязвимые, тающие, словно мандала из песка.

Артём отшатнулся от инкубатора. Кровь хлынула из носа – привычная плата за взгляд за грань.

Он нашёл Ольгу в палате. Она сидела на кровати, бледная, и смотрела в окно.

– Ты видел это, да? – её голос был тихим, лишённым всяких эмоций. – Его смерть. Ты… ты даже здесь не со мной! Ты там, в своих кошмарах.

Он подошёл, хотел обнять её, но она дёрнула плечом.

– Оля, это можно изменить…

– Перестань! – она вскрикнула. – Перестань видеть! Хоть раз – просто будь отцом! Обычным!

Через день медсестра принесла документы на свидетельство о рождении.

– Гринев? Нужно подписать.

Артём взял бланк. В графе «Фамилия» стояло аккуратно выведенное: Соколов.

Он замер. Он вошёл в палату. Ольга кормила Максима.

– Что это? – тихо спросил он.

Она даже не посмотрела на бумагу.

– Это его фамилия.

– Он мой сын, Оля. Он Гринев.

В её глазах на секунду блеснула ярость.

– Фамилия Гринев – это проклятие! – прошипела она. – Оно убило твою сестру. Оно сводит с ума тебя. Я не отдам ему это. Он будет Соколов. Это его щит. Щит от тебя, Артём.

Он молча положил бланк на тумбочку. В этот день у него родился сын, и в этот же день он начал его терять. Имя этой трещины было – Соколов.

Ночью он снова стоял у инкубатора. Он поднял камень с дыркой к глазу. Дар показал ему два пути, две ветви будущего, ставшие предельно ясными.

Отказаться от дара. Закрыться. Перестать видеть. Максим доживает до двадцати лет, но его глаза пусты. Его душа выжжена, потому что отец отрёкся от своей сути, чтобы купить ему годы безжизненного существования.

Принять цикл. Семь лет смеха. Семь лет рисунков спиралей на обоях. Семь лет любви, за которую придётся заплатить последним вздохом сына в больнице.

«Монах спросил реку: "Почему ты течёшь в пропасть?". Она ответила: "Я учусь огибать скалы"», – снова голос Доржо, как шёпот ветра.

Артём сжал камень в руке. Он не мог отказаться от сына. Он не мог отказаться от себя.

Он выбрал.

Он выбрал семь лет.

Он выбрал путь вдоль пропасти, надеясь научиться огибать скалы.

Он выбрал любовь. И смерть.

Это было его рождение как отца. И его приговор.

Глава 17. Кран

(Чита, 2017 год. T-minus 8 лет до нулевого часа)

Кран ККС-10, ржавый динозавр, скрипел под порывами ветра. Его стрела вздымала бетонную плиту, как гигантская рука, держащая гроб. Артём стоял внизу, и его дар кричал, как сирена воздушной тревоги.

Он уже видел это.

Трос лопнул. Плита рухнула на бытовку, где пятеро рабочих пили чай. Крик, взрыв бетонной пыли, алые брызги на стенах. И на мгновение, в тени падающей плиты, ему почудилась фигура Олега Крутова, наблюдающего за происходящим с холодным расчётом, словно проверяющего что-то.

– Остановите кран! – закричал Артём, но его голос потонул в рёве двигателей.

В висках застучало. Первая волна мигрени сжала череп, как тиски. Он рванул к пульту управления, вырвал ключ у ошарашенного механика и ударил по аварийной кнопке.

Плита сместилась и рухнула в кучу песка, в метре от бытовки. Поднялось облако пыли.

Рабочие хлопали его по плечам. «Спас, чёрт!» Но их голоса звучали как под водой. Артём рухнул на колени. Кровь хлестала из носа, окрашивая песок. Перед его глазами, в пыльном облаке, плыли образы:

Чёрный песок, высыпавшийся из разлома плиты, ползёт по земле, складываясь в цифры 2025.

Тень крана за окном бытовки превращается в грузовик с крыльями. В кузове – Максим строит замок из песка. «Папа!»

– Давление зашкаливает, – фельдшер из медпункта накладывал ему жгут. – Стресс?

Артём вытер кровь рукавом, оставляя на белой ткани спираль.

– Сансара, – пробормотал он. – Она всегда перегружена.

На каталке, под вой сирены, он сжал салфетку. Кровь и пыль смешались. Он вывел на ней мандалу: в центре – трещина, по краям – цифры 22.07.2023.

– Вам к психиатру, – врач забрал салфетку, смяв её. – Это ненормально.

Позже, в больничной палате, тот же врач щёлкнул ручкой по результатам анализов.

– Лимфоциты 18 процентов при норме в 30. Капилляры хрупкие, как паутина. Вы в детстве с радиоактивными материалами не контактировали?

– Песок… монацитовый. В Бурятии.

– Бета-излучение, – кивнул врач. – Разрушает эндотелий. Ваш дар имеет свою цену, инженер. И, похоже, вы платите авансом. Каждое ваше «предвидение», если это то, о чём я думаю, – это микроинсульт. Плата за взгляд за грань.