Мандала распада

– Где ты был? – спросила она, не поворачивая головы.

– Я… – он не знал, что ответить.

– Она бы не побежала на дорогу, если бы ты был рядом, – сказала мать. Это был не упрёк. Это была констатация факта. Системный отчёт о его провале.

Вечером пришёл отец. Он не говорил о врачах. Он просто молча ходил по дому, собирая в старый брезентовый рюкзак свои вещи: инструменты, книги по радиотехнике, старый свитер. Он действовал методично, как инженер, демонтирующий вышедший из строя узел.

– Пап, ты куда? – спросил Артём, стоя в дверях.

Отец остановился, держа в руках свой старый осциллограф. Он посмотрел на сына долгим, тяжёлым взглядом.

– Я не могу, Арти, – тихо сказал он. – Я всю жизнь чинил то, что сломано. А здесь… я не знаю, где поломка. В тебе… в твоей матери… во мне… в самом этом мире. Я не могу это починить. А жить в доме, где всё вышло из строя, я не умею. Я уеду на Север. На вахту. Там всё просто. Холод, металл и чёткие инструкции.

Он ушёл, не обернувшись. Его уход был не предательством. Это была капитуляция. Капитуляция логики перед аномалией. Дом опустел окончательно.

Школа встретила его стеной статических помех – шепотками за спиной. «Сумасшедший», «видит мёртвых», «проклятый». На уроке геометрии он вывел на полях тетради спираль. Учительница вызвала его к доске. Он подошёл, взял мел, но вместо формулы увидел в окне Лиду. Она махала ему, её палец указывал на лес.

Мел выпал из его пальцев. Он раскололся на пять частей.

– Вон! – учительница ткнула в дверь. – Возвращайся, когда научишься жить в реальности!

Выходя из класса, Артём мельком взглянул на пол. Пять осколков мела. Интуитивный холод прошёлся по спине. Пять. Число не отпускало его, вызывая необъяснимую тревогу. Ему показалось, что это не просто куски мела, а пять будущих надгробий, пять обещаний потерь, которые ему предстоит понести. Он тряхнул головой, и видение исчезло, оставив лишь холодный вкус неотвратимости.

Доржо пришёл ночью. Он нашёл Артёма на крыше, глядящего на луну сквозь дыру в камне.

– Ты пытаешься сбежать от себя, – сказал лама. Он протянул ему чётки. – Когда система начнёт зависать, перебирай их. Это поможет перезагрузить процессор.

Артём взял чётки. 107 целых бусин и одна, расколотая надвое. Место 108-й, главной бусины-сумеру, зияло пустотой.

– Где последняя?

– Её забрала система в качестве платы. – Доржо тронул его лоб. – Когда найдёшь ей замену, цикл завершится.

Утром мать разбила чашку.

Артём замер. Он услышал не звон фарфора, а тот самый аудиофайл, который предшествовал падению флагштока.

Время замедлилось. Кадры:

Осколки летят к её босым ногам.

Кровь на полу.

Её крик.

Адреналин. ‘Execute’.

Он рванул вперёд и схватил мать за руку, оттаскивая её назад. Чётки на его запястье звонко ударили по дверному косяку.

– Ты… ты видишь? – прошептала мать, дрожа.

– Вижу, – ответил он.

Она вырвала свою руку из его. Отшатнулась. В её глазах был не страх. Был ужас. Она смотрела на него не как на сына-спасителя, а как на ангела смерти, который приносит с собой неминуемые катастрофы, а потом лишь меняет их сценарий. Она молча развернулась и ушла в свою комнату. Щёлкнул замок. Эта дверь закрылась для него навсегда.

Перед уходом Доржо оставил на столе свиток.

«Сансара – не круг, а спираль. Каждый виток – шанс завязать узел или развязать его».

Артём развернул свиток. Внутри лежал чёрный песок и один светлый, почти белый, волос, связанный в узел. Он сразу узнал его – такой же волос он сам вынул из расчёски Лиды за день до её смерти, когда она попросила его заплести ей косу. Видимо, лама нашёл его на одежде Артёма в тот страшный день.

Он насыпал песок на пол, создав мандалу, и положил в центр волос. Чётки на его руке дрогнули. Он закрыл глаза и увидел, как волос внутри реактора становится осью, вокруг которой вращается время.

В ту ночь Артём лежал без сна, глядя в потолок. Стена материнского горя стала непробиваемой. Дверь в мир отца, мир логики и схем, захлопнулась. Он остался один.

И тогда он увидел его. Доржо. Он не вошёл. Он просто был там, стоял в углу комнаты, полупрозрачный, как сбой в рендеринге.

– Теперь ты один, – сказал он без сочувствия. – Твоё изгнание началось.

Он положил на тумбочку чётки. Но в них не хватало одной бусины.

– Твой путь сломан с самого начала, – сказал Доржо и растворился.

Артём взял чётки. Неполные. Символ его сломанной судьбы. Лунный свет, падавший из окна, прошёл сквозь них, и тень от бусин легла на стену. Она была искажённой, рваной. И в этой игре света и тени Артёму на мгновение померещились очертания цифр. Он не мог разобрать их чётко, это было скорее ощущение, интуитивное считывание паттерна, чем ясное видение. Мозг, привыкший искать закономерности в хаосе, сам достроил неясные тени до знакомой, проклятой комбинации. Двадцать второе. Седьмое… Год расплылся, утонул в тени, но ключевые цифры отпечатались в сознании холодным клеймом. Он моргнул, и наваждение исчезло, оставив лишь причудливый узор. Он списал это на усталость. Его дар ещё не говорил на языке цифр. Он говорил на языке образов и боли.

Детство окончено. Впереди – лишь трещины в бетоне.

РАЗДЕЛ 2. ТРЕЩИНЫ В БЕТОНЕ

Глава 10. Шрамы

(Чита, 2005 год. T-minus 20 лет до нулевого часа)

Годы после разрыва с Доржо слились в серый, беззвучный шум. После ухода отца и молчаливого приговора матери дом превратился в ледяную пустыню. Артём понял, что бежать больше некуда. Единственным убежищем от хаоса, бушевавшего внутри и снаружи, стала клетка строгой, предсказуемой логики. Он похоронил себя в учебниках физики и математики. Он выбрал Читу и специальность инженера не из призвания, а из отчаяния. Ему нужна была работа, где миром правят законы и расчёты, где есть только прочность бетона и сопротивление материалов. Где нет места призракам и шёпоту времени. Это была его попытка построить клетку для своего дара.

Чита встретила его серым небом и бетонными коробками, похожими на гигантские, уродливые мандалы. Он снял комнату в общаге, где обои отклеивались, как старая кожа, а на стене уже была трещина в форме спирали. Система как будто издевалась над ним.

На лекциях по сопромату он выводил формулы, как заклинания. Пытался запереть хаос своего дара в клетку логики. Профессор хвалил его: «У вас аналитический ум, Гринев!» Но ум был занят другим – он считал бусины на чётках под партой, чтобы заглушить голоса.

Однокурсник Сергей, добродушный и шумный, однажды спросил:

– Ты всё время что-то шепчешь. Молитвы?

– Расчёты, – солгал Артём.

Они шли через железнодорожные пути, сокращая дорогу до общаги. Сергей смеялся:

– Вчера так наотмечался, что чуть под поезд не угодил!

Артём вдруг остановился. В ушах – знакомый белый шум. Система снова отправляла ему отчёт об ошибке. Время растянулось, как раскалённый металл:

Звук: гудок тепловоза.

Ощущение: вибрация рельса.

Результат: треск костей, красный цвет не шарфа, а пакета из супермаркета, намотанного на шпалу.

– Не иди, – выдохнул он.

– Чего? – Сергей шагнул на рельсы.

– Сойди. Сейчас.

Однокурсник фыркнул, но что-то в голосе Артёма заставило его подчиниться. Через пять секунд мимо пронёсся товарный состав, срывая с головы Сергея кепку.

– Ты… как ты узнал?! – пролепетал он, бледный как мел.

Артём молчал. Он просто смотрел на спиралевидный след, который оставило масло с колёсной пары на рельсе. Сергей стал местной знаменитостью, "счастливчиком", и несколько дней рассказывал всем о своём чудесном спасении, хлопая Артёма по плечу. Артём же в эти дни ходил как в тумане, чувствуя, что система не закрыла этот "тикет", а лишь перевела его в статус "отложенного". Он ждал.

Спустя месяц, когда история уже начала забываться, Сергея насмерть сбила машина на пешеходном переходе.

Артём стоял в толпе зевак и смотрел на след шины, закрученный в знакомую спираль. Он не спас его. Он лишь сменил декорации. Переписал скрипт с поезда на машину. Кармический долг не был прощён. Он был просто передан другому коллектору. Система нашла новую точку приложения силы, и удар был таким же фатальным.

Новость разлетелась по общежитию мгновенно. Сначала это были шёпотки за спиной. Потом – пустые места рядом с ним в столовой. Однажды он вошёл в общую кухню, и разговор мгновенно стих. Кто-то торопливо убрал со стола чайник. Сергей был душой компании, а Артём – его тенью, которая теперь казалась зловещей. Но были и другие. Одна девушка, перед экзаменом, сунула ему в руку шоколадку: "Пожелай удачи, а?". А какой-то старшекурсник, наоборот, толкнул его плечом в коридоре: "Ходишь тут, смерть накликаешь". Он был не просто изгоем. Он стал местным суеверием.

В вечер похорон он заперся в своей комнате, сел за стол и начал чертить. Не спирали. Он выводил на листе бумаги эпюры напряжений для железнодорожного моста – идеально точные, выверенные линии, в которых не было ни капли хаоса. Он пытался запереть свой дар в клетку логики. Но когда он посмотрел в тёмное окно, в отражении он увидел не себя, а пустоту на том месте, где должен был быть Сергей.

Ярость его юности сменилась холодной, вязкой тяжестью. Он достал камень с дыркой и посмотрел сквозь него на трещину в стене. Голос Доржо прозвучал в памяти, тихий и неотвратимый: «Карма не прощает долгов. Она лишь меняет кредитора».

Артём вернулся к столу и рядом с безупречным чертежом моста вывел дату: 22.07.2025.

Это была не молитва и не проклятие.

Это был просто расчёт.

Глава 11. Инженер

(Чита, 2015 год. T-minus 10 лет до нулевого часа)

Артёму было двадцать девять. Чертежи стали его монастырём. После гибели Сергея – той самой смерти, которую он лишь отсрочил, но не отменил, – он строил стену между собой и миром. Стена была из бетона, стали и сопромата. Он с головой ушёл в работу и стал инженером, которого ценили за холодный, почти бесчеловечный аналитический ум. Никто не знал, что эта дотошность – не профессионализм, а отчаянная попытка заглушить дар. Он почти научился игнорировать шёпот времени. Почти.

Трансформаторная будка гудела. Она гудела уже неделю, и этот гул был неправильным. Не ровный, монотонный фон, а прерывистый, больной звук, как будто внутри неё что-то скрежетало, пытаясь провернуться. Артём чувствовал этот гул даже дома, в тишине. Он отгонял его, списывая на усталость и паранойю.

Но сегодня утром, за завтраком, система отправила ему отчёт об ошибке. Короткое, болезненное видение, похожее на скачок напряжения в мозгу. Он увидел вспышку, обугленные провода и услышал искажённый, как из повреждённого динамика, крик «Горим!». Он не знал точного времени, но теперь, стоя у стройплощадки и слушая этот "неправильный" гул, он понял – система нашла точку сбоя. Сегодня.

– Петрович! – Артём перехватил прораба у бытовки. Петрович был человеком, выточенным из цинизма и табачного дыма, и верил только в то, что можно ударить кувалдой. – Глуши всё! Трансформатор сейчас рванёт!

Петрович медленно вынул изо рта сигарету, смерив Артёма тяжёлым взглядом.

– Ты, Гринев, в чертежах своих копайся. А в железо не лезь. Гудит и гудит. Ему положено.

– Он гудит неправильно! – почти выкрикнул Артём. – Я слышу!

– Слышит он… – пробурчал Петрович, отворачиваясь. – Шаман. Иди арматуру принимай.

Артём понял, что слова бесполезны. Его мозг, работающий в режиме аварийного протокола, просчитал варианты. Прямое предупреждение провалено. Саботаж – оставят без работы. Нужно было решение. Инженерное. И жестокое.

Он рванул к распределительному щиту, который питал всю линию. Его инженерный ум кричал: «Протокол! Смертельное напряжение! Не лезь!». Но он уже знал, что делать. Он вырвал из кучи мусора кусок толстой арматуры. Не раздумывая, он с размаху вогнал его между двумя высоковольтными шинами.

Ослепительная сине-белая дуга на мгновение выжгла тени. Грохот короткого замыкания заставил всех на площадке пригнуться. Вспышка опалила ему руку. И наступила тишина. Вся стройка погрузилась в безмолвие обесточенной машины.

Когда дым рассеялся, Петрович подбежал к щиту, изрыгая проклятия. Но тут же замер. Из трансформаторной будки, к которой бежал Артём, донёсся последний, предсмертный скрежет, и оттуда повалил густой чёрный дым.

Петрович медленно повернул голову. Он посмотрел на дымящийся трансформатор, потом на Артёма, который сидел на земле, прижимая обожжённую руку к груди. В горле стоял вкус пепла.

– Как ты… – начал прораб, но осекся.

– Проверьте всю проводку, – хрипло сказал Артём. – И купите новые огнетушители.

Петрович молча кивнул. Он не понял, что произошло. Но он понял, кто это сделал.

В рассеивающемся дыму, у забора, Артём увидел её. Ольга. Инженер из смежного отдела. Она работала на объекте всего пару месяцев, но уже успела заметить странного, замкнутого инженера. И сегодня она видела всё. Её взгляд был не испуганным, а заинтересованно-скептическим. Как у инженера, который смотрит не на следствие, а на причину. Она видела не панику, а точную, почти неестественную последовательность действий.

– Выглядите так, будто не просто предотвратили аварию, а стёрли её из расписания, – сказала она, подойдя ближе. Её голос был ровным, с лёгкой хрипотцой. – Вы словно видите сквозь бетон, Гринев.

Она развернулась и ушла, оставив Артёма с ощущением, что его впервые за много лет увидели по-настоящему – не как сумасшедшего или героя, а как… аномалию, подлежащую изучению.

Вечером, на крыше недостроенного здания, он смотрел на чертежи. Адреналин отступил, оставив после себя гулкую пустоту и тошноту. В такие моменты, на грани истощения, его защита слабела, и сквозь трещины в его логической стене начинали просачиваться образы из прошлого. Ему на мгновение померещилось знакомое лицо в толпе внизу. Белокурые косички, алый шарф. Лида. Она стояла у забора и смотрела на него. Не улыбалась. Просто смотрела. Он моргнул, и она исчезла.

Он не герой. Он – инженер, который работает с повреждённым материалом.

И этот материал – сама реальность.

Глава 12. Ольга

(Чита, весна 2016 года. T-minus 9 лет до нулевого часа)

Полуденное солнце плавило асфальт. Бетономешалки выли на низких тонах, как будто пели мантру усталой, умирающей машины. Прошёл почти год с того инцидента у трансформатора. Год, в течение которого Ольга держалась на расстоянии, но наблюдала. Её, как инженера, всегда раздражал хаос, непредсказуемость. А Артём был живым системным сбоем. Изучая его, она словно пыталась найти алгоритм сбоя, чтобы понять, как защитить от него свой собственный, упорядоченный мир. Сегодня её терпение лопнуло. Ей нужны были данные.

Артём, пригнувшись у распределительного щита, щупал провода. На запястье болтались чётки Доржо.

– Вы Гринев? – Голос прозвучал резко, как треск замыкания.

Он поднял голову. Перед ним стояла женщина в бежевом костюме, цвет старых обоев, с рыжими волосами, собранными в тугой узел.

– Мне нужна ваша консультация по проекту армирования. Петровчи сказал, что у вас глаз намётан на слабые места.

Она не спрашивала. Она запускала протокол. Её зелёные глаза сузились, сканируя его.

– Просто опыт, – буркнул Артём.

Её взгляд скользнул по его рукам и зацепился за старый шрам на левом запястье.

– А это? – Она указала на выцветшую спираль. – Тоже опыт?

Ветер сорвал с её папки лист. Чертёж – синие линии на белой пустоте. Бумага метнулась к трансформатору.

Артём потянулся за ним, и мир на мгновение заглючил: сквозь синие линии электропроводки на чертеже проступила тень грузовика с крыльями на брезенте.

– Боитесь, что улетит? – Ольга стояла рядом. – Или там секреты?

Артём сорвал лист. Бумага дрожала в его пальцах. Он перевернул чертёж и, почти не осознавая, что делает, начал рисовать на обратной стороне. Карандаш двигался сам. Это был не творческий акт. Это была выгрузка повреждённого файла. Линии сплетались в спираль, в центре которой зияла пустота.

Десять лет он не рисовал мандалы. Десять лет он держал это в себе.

– Вы… что это? – Ольга выхватила лист. Её зрачки расширились, будто она увидела не схему, а отчёт о критической ошибке.

Артём молчал. Пальцы были в графитовой пыли, как тогда, в дацане.

– Вы сектант? – спросила она, отступая на шаг. Её лицо было маской скепсиса, но в глазах мелькнул неподдельный, почти научный интерес к аномалии.

Он посмотрел на неё, и его дар, спровоцированный её присутствием, её прагматизмом, который так контрастировал с его хаосом, выдал новый отчёт. Он увидел не её, а то, что будет. Зародыш. Спираль ДНК. Начало нового, трагического скрипта.

– Нет, – сказал он. – Я просто верю, что бог – это физика.

Ольга ушла, но он видел, как она аккуратно сложила его рисунок и спрятала в папку. Не выбросила. Сохранила как улику.

После этого её "консультации" стали регулярными. Она подходила к нему под предлогом рабочих вопросов, но её вопросы всегда были тестами, ловушками, попытками спровоцировать и зафиксировать сбой. Она была не коллегой. Она была исследователем, препарирующим редкий, опасный экземпляр.

Она нашла его вечером у озера. Он сидел на берегу, перебирая чётки. Она пришла не утешать. Она пришла за данными.

– Я читала твои старые рапорты, – тихо сказала она. – И твоё личное дело. Лида… Я нашла старые газеты. О той аварии. Ты был там.

Артём замер. Впервые за годы кто-то произнёс имя сестры не с сочувствием, а как факт. Как переменную в уравнении.

– Ты борешься, – сказала она почти шёпотом, словно делая вывод из проведённого эксперимента. – Я не знаю, что это. Безумие или что-то ещё. Но это… переменная, которую никто не учёл.

Он не ответил, но перестал сжимать камень в кармане. В её холодном прагматизме он впервые за много лет нашёл точку опоры. Впервые кто-то посмотрел на его проклятие не как на болезнь, а как на аномальную физическую величину, которую можно измерить. Изучить. И, может быть, понять.

Глава 13. Беременность

(Чита, лето 2016 года. T-minus 9 лет до нулевого часа)

Дождь барабанил по карнизу, отбивая ритм похоронного марша. Ольга сидела на краю ванны. В её руке – белый пластиковый тест.

Две алые полоски. Цвет ошибки. Цвет крови.

На одно короткое, невыносимое мгновение, прежде чем дар ударил, Артём увидел другую реальность. Ту, в которой он – нормальный человек. Он увидел, как его лицо расплывается в счастливой улыбке, как он подхватывает Ольгу на руки, как они смеются. Это видение было ярче и больнее любого предсказания катастрофы. Это был взгляд в зеркало, где отражался не он, а тот счастливый человек, которым он мог бы стать. А потом зеркало разбилось.

Его дар, его проклятие, подключился к новому объекту в сети.

Он не увидел будущее. Он прочитал его готовый, отпечатанный файл. Три файла, выжженные в кэше его сознания.

• Страница 1: Младенец. Зелёные глаза Ольги. Кричит.

• Страница 2: Мальчик, 7 лет. Рисует спираль на асфальте. Тот же самый рисунок.

• Страница 3: Могила. Дата на камне: 22.07.2025.

– Артём? – её голос дрогнул. – Ты молчишь.

Он поднял на неё глаза. В них не было ничего. Только пустота человека, который только что дочитал плохую книгу до конца и узнал, что все умерли.

– Это нужно прервать, – сказал он. Голос был ровным, как у инженера, констатирующего дефект конструкции.

Ольга вскочила. Тест выпал из её руки и со стуком ударился о кафель.

– Что?..

– Программа уже запущена, – продолжил он. – Скрипт написан. Он умрёт.

Её лицо исказилось. Это был не гнев. Это был ужас узнавания. Ужас не потому, что она считала его сумасшедшим. А потому, что самая рациональная, самая инженерная часть её мозга, видевшая его "чудеса" на стройке, верила ему. И эта вера была страшнее любого безумия.

– Это не ребёнок, Артём, – прошептала она, и её слова были острее любого крика. – Это твой приговор. Ты не предсказал. Ты проклял его!

Она схватила со стола его чертежи.

– Ты спасаешь чужие здания, но собственного сына называешь ошибкой в расчётах?!

Он медленно подошёл к ней, взял из её рук лист. Его пальцы были холодными.

– Я не называю его ошибкой. Я читаю отчёт.

Он замахнулся и ударил кулаком в стену рядом с её головой. Штукатурка осыпалась. Он ударил не для того, чтобы напугать её. Он не пытался сломать стену. Он пытался сломать свою руку. Сломать инструмент, которым он только что начертил приговор. Костяшки пальцев хрустнули. Боль – острая, настоящая – на мгновение заглушила белый шум в голове.

Ольга смотрела на его разбитую в кровь руку, потом на его пустое лицо. И поняла. Он не сошёл с ума. Всё было гораздо хуже. Он был абсолютно в своём уме.

– Уходи, – сказала она. Голос был мёртвым. – Просто уходи.

Он вышел под ливень. Лужи на асфальте под его ногами расходились кругами, как битые пиксели. Он посмотрел на свою кровоточащую руку. Он пытался сломать инструмент. Но инструмент был не в руке. Он был в голове.

А Ольга осталась в ванной. Она подняла с пола пластиковый тест с двумя алыми полосками. В разбитом зеркале над раковиной её отражение дробилось на десятки лиц. Мать. Вдова. Жертва. И тюремщик для приговорённого, который рос внутри неё.

Глава 14. Свадьба-мандала

ЗАГС пахнул пылью и проигранными войнами. За окном – серый, безликий дождь. Артём и Ольга стояли у стола регистраторши, как два подсудимых, ждущих приговора. На ней – простое платье, на нём – мятая рубашка. Этот брак не был актом любви. Это была попытка построить убежище на проклятой земле.

– Ты уверен? – спросила Ольга, не поднимая глаз. Её голос был тихим, лишённым всякой надежды. – Это ничего не изменит.

– Изменит, – ответил он, надевая ей на палец кольцо. Металл был холодным. – Теперь мы в этом вместе.

Пустая съёмная квартира после.

Бутылка дешёвого шампанского так и осталась нераспечатанной. Вместо тостов – тишина. Артём протянул ей подарок. Не цветы. Не духи. Медный кулон в виде Колеса Сансары, который он когда-то купил у Доржо.

Ольга взяла его. Одна из восьми спиц на кулоне была сломана. На её месте зияла тонкая, рваная трещина, словно от удара.

– Доржо говорил, такая трещина – это след от насильственного вмешательства. Отголосок в будущем, – сказал Артём, сам не понимая, зачем.

Ольга коснулась трещины. Холод металла обжёг пальцы.

– Это… чтобы помнить, что всё циклично? Или что цикл можно сломать?

– Чтобы помнить, что выход есть, – ответил он. – Даже если он ведёт в никуда.

Она надела кулон. Металл лёг на кожу, как клеймо.

Ночью Артём проснулся от собственного крика. Рубашка прилипла к спине от пота. Это был не сон. И не обычное видение. Это был сбой иного порядка, предвестник того, во что превращался его дар. Не линейный ролик из будущего, а хаотичный, символический коллаж ужаса.

Мальчик стоит в центре мандалы из чёрного песка. Его голос – как разбитое стекло: «Папа, ты опять опоздал».

Стены комнаты трескаются. Из щелей сочится пыль, оседая на губах горьким привкусом урана.

Он сел на кровати. Из носа текла кровь, капая на подушку. Он с ужасом понял, что его дар мутирует, становится сложнее, злее.

Ольга застала его в ванной, пытающегося отстирать кровь.

– Опять? – её голос дрогнул. – Хватит. Хватит его видеть. Ты придумываешь это. Ты делаешь это реальным!

– Это не игра, – Артём вытер лицо. – Каждый раз, когда я вижу его, система забирает часть меня. Но я не могу остановиться.

Ольга сорвала с шеи кулон и швырнула его в раковину. Металл с шипением ударился об эмаль. Артём поднял его. Он смотрел на трещину в меди, и его мозг, истерзанный видениями, сделал то, что умел лучше всего – спроецировал свой главный страх. Кулон не был магическим. Он был катализатором, как камень с дыркой – куском материи, настроенным на ту же частоту, что и его дар. Он не показывал будущее. Он лишь помогал его собственному мозгу сфокусироваться, отсечь шум и спроецировать самый вероятный исход на ближайшую подходящую поверхность. Дата – 22.07.2025 – не проступила на металле. Она просто вспыхнула в его сознании, как системное уведомление, привязанное к этому объекту, к этой трещине в их общей судьбе.

За окном прогрохотал грузовик.

Он посмотрел на неё. Она стояла, прижав руки к животу, будто пытаясь защитить сына не от будущего, а от него. От отца.

Он понял, что их убежище уже затоплено.

Глава 15. Обман

(Чита, осень 2016 года. T-minus 9 лет до нулевого часа)