Мандала распада

Артём увидел его сразу. Маленькая, хрупкая фигурка в яркой курточке. Максим.

Мальчик побежал навстречу.

– Папа!

Он опустился на колени и крепко обнял его, вдыхая запах детских волос. На мгновение все страхи, все мандалы, отступили.

Они подошли к асфальтированной площадке, где дети рисовали мелками. Максим уселся на корточки и принялся увлечённо выводить что-то на сером асфальте.

Он закончил и с гордостью посмотрел на Артёма. На асфальте красовалась большая, неровная, но узнаваемая спираль.

– Папа, смотри! – он показал на рисунок. – Это твоя дорога?

Невинный детский вопрос обрушился на Артёма всей своей неотвратимой тяжестью. Спираль. Его шрам. Его судьба.

«Моя дорога? — подумал он. – О, если бы ты знал, сынок, куда она ведёт. Неужели это проклятие передаётся по крови, как генетический дефект? Или ты просто… считываешь мои кошмары?»

Он смотрел на рисунок, и линии мела начали плыть. Они изгибались, соединялись, образуя не просто детскую каляку, а… схему. Упрощённую, интуитивную, но до ужаса узнаваемую схему активной зоны реактора «Анатолия». Те же концентрические круги, те же линии, ведущие к центру.

Мел на асфальте в его восприятии засветился тем же тревожным, голубоватым светом, что и трещины на его камне. Внезапно в центре спирали Артёму на мгновение примерещилось бледное, печальное лицо Лиды. Она смотрела на него с немым укором. Всё было связано.

– Артём? Что с тобой? – голос Ольги вырвал его из оцепенения.

Он с трудом оторвал взгляд от рисунка.

– Ничего… красивый рисунок, сынок.

– Пора, – сказала Ольга решительно, беря Максима за руку.

Прощание было коротким и болезненным. Артём остался стоять один, глядя на спираль на асфальте. Он понял, что его дар – или проклятие – теперь не просто его личное бремя. Он перекинулся на сына. Максим каким-то образом был подключён к нему, к его видениям, к реактору.

И это осознание было страшнее любой катастрофы. Это было то, что могло сломать его окончательно.

Или… заставить пойти до самого конца. Чего бы это ни стоило.

Глава 26. Песок в часах

(Санкт-Петербург, 2023 год. T-minus 2 года до нулевого часа)

Возвращение в лабораторию после встречи с Максимом было возвращением в собственную могилу. Прошел ещё год. Артёму было тридцать семь, но выглядел он на все пятьдесят. Глубокие морщины изрезали его лицо, в волосах пробилась густая седина. Каждый звонок от Ольги был сводкой с фронта проигранной войны: Максиму становилось всё хуже. Лаборатория стала для него и домом, и тюрьмой.

Елена встретила его с той же холодной сосредоточенностью, но и в её облике время оставило след – её лицо стало острее, а в глазах застыла одержимость.

– Ты готов? Этот эксперимент мы откладывали годы, боясь последствий, – сказала она, когда все другие методы зашли в тупик. – Песок – это наш последний шанс.

Артём похолодел. Чёрный песок. Но после того, как он увидел в рисунке сына схему реактора, отчаяние смешалось с извращённой решимостью.

– Что вы хотите с ним сделать?

– Позволить ему показать путь.

В центре камеры установили круглую чёрную платформу. Елена принесла небольшой свинцовый контейнер. Внутри лежал чёрный, как безлунная ночь, песок. Когда Артём подошёл, он почувствовал едва уловимую вибрацию и увидел, как отдельные песчинки слабо светятся в полумраке.

Артёма усадили в кресло, подключили датчики.

– Сосредоточься, – голос Елены из динамика был вкрадчивым. – Позволь ему говорить с тобой.

Включились излучатели. Воздух загудел. Артём смотрел на песок. Сначала ничего. Потом одна песчинка дрогнула. Затем весь песок пришёл в движение. Он не рассыпался – он пополз, подчиняясь невидимой силе.

Сознание Артёма слилось с песком. Он чувствовал, как его собственная кровь, капли которой попадали на землю в моменты его видений, резонирует с этим песком. На его глазах чёрный песок начал складываться в узор.

Это была мандала. Живая, пульсирующая.

И вот, когда мандала замерла в идеальной, пугающей симметрии, в одном из её секторов узор изменился. Песчинки сгруппировались, образовав чёткий силуэт. Древний город на берегу пролива, с минаретами, устремлёнными в небо.

Стамбул.

А рядом с ним, как зловещая тень, проступил контур АЭС «Анатолия».

– Видишь? – голос Елены прозвучал рядом. Она вошла в камеру, её глаза горели лихорадочным огнём.

– Стамбул… «Анатолия»… – прошептал Артём.

– Именно, – кивнула Елена. – Этот песок – конденсатор времени, как говорил мой отец. Он указывает на Стамбул, потому что именно там находится активный элемент, который может замкнуть цепь. Там ключ к машине времени.

Внезапно в лаборатории вспыхнула тревога. «Несанкционированный доступ!» – крикнул ассистент. Олег Крутов, наблюдая издалека, пытался перехватить контроль. Между Еленой и невидимым противником началась яростная кибер-дуэль. Артём, чувствуя, как песок под ним вибрирует от чужого, холодного, металлического воздействия, из последних сил удерживал узор. Наконец, Елене удалось отбить атаку.

– Он силён, – тяжело дыша, сказала она. – Но мы оказались сильнее. На этот раз.

Машина времени… Слова звучали как бред. Но Артём смотрел на чёрную мандалу и понимал, что это не иллюзия.

«Стамбул… 'Анатолия'… Ключ… — билось у него в мозгу. – Если там действительно ключ, то, возможно, там и способ всё это остановить. Или погибнуть, пытаясь».

Встреча с сыном, его болезнь, годы бессилия – всё это было последней каплей. Он больше не мог просто наблюдать.

Елена положила руку ему на плечо.

– Ты готов пойти до конца?

Он поднял на неё глаза. В них не было страха, только тяжёлая, ледяная решимость выжженного дотла человека.

– Да, – сказал он глухо. – Я готов.

Глава 27. Кровь на мандале

(Санкт-Петербург, 2024 год. T-minus 1 год до нулевого часа)

К седьмому году его жизни в этом аду система начала трещать по швам. "Разрывы" реальности, до этого бывшие лишь глюками в его сознании, стали просачиваться наружу.

Смерть младшего лаборанта, тихого парня по имени Виктор, стала первым таким прорывом. Его нашли в комнате общежития. Дверь была не заперта. Он лежал на полу, глаза были широко открыты и смотрели в потолок с выражением непередаваемого ужаса. Признаков борьбы не было, но его ногти были сломаны, словно он в агонии пытался что-то соскрести со стен.

Но самое страшное было на стене. Над телом, на бледных обоях, была грубо нарисована спираль. Кровью. Густой, уже запекшейся кровью, стекавшей из глубоких царапин на его собственных запястьях. Спираль, до жути напоминающая шрам Артёма, рисунки Максима, узоры из его кошмаров.

Елена на мгновение застыла, её лицо стало белым как полотно.

– Крутов, – процедила она. – Он перешёл черту. Пытается нас запугать.

В этот момент в дверях комнаты возникла фигура. Олег Крутов. Он тоже постарел за эти годы, но его холодный взгляд стал ещё более тяжёлым, как у человека, который слишком долго смотрит в бездну.

– Какая неприятность, – его голос был спокоен, почти бархатен. – Похоже, ваши эксперименты выходят из-под контроля.

Елена выпрямилась, её лицо исказилось ненавистью.

– Убирайся отсюда, Крутов!

Олег лишь усмехнулся.

– Я здесь, чтобы предложить помощь. Особенно тебе, Артём Гринев.

Он перевёл взгляд на Артёма.

– Я знаю о твоих способностях. И о планах Елены. Но у меня есть другое предложение. Более… безопасное. Работай на государство. Помоги нам контролировать «Анатолию». А взамен… – он сделал паузу, – мы позаботимся о безопасности твоего сына. Мы знаем, как он тебе дорог. Ведь ты же не хочешь, чтобы он стал следующей жертвой в этой игре?

Крутов бросил на стол маленький цифровой диктофон.

– Ваш коллега был слишком любопытен. И успел кое-что рассказать. О Стамбуле… Жаль парня. Но он сам выбрал свою судьбу.

Артём смотрел на Крутова, и его охватывало отчаяние. Кровь на стене… Максим… Крутов держал его за горло. Елена вела его к катастрофе, но Крутов… он предлагал сделку с дьяволом.

– Подумай, Гринев, – сказал Олег, направляясь к выходу. – У тебя не так много времени.

Он исчез, оставив после себя ледяной холод и кровавую спираль на стене, которая теперь казалась Артёму не просто символом, а петлёй, стягивающейся на его шее.

Глава 28. Разлом

Ультиматум Олега Крутова и кровавая спираль на стене в комнате Виктора превратили лабораторию Елены в клетку. Артём метался, зажатый между двумя безжалостными силами. Каждый вариант вёл либо к предательству, либо к гибели – его собственной или, что невыносимее, Максима.

К седьмому году его жизни в этом аду он привык к новостным лентам, полным странностей. Но заголовок из Читы заставил его похолодеть: «Загадочное исчезновение на старой промзоне».

В заметке говорилось, что небольшое административное здание, та самая бытовка, которую он, Артём, спас от пожара в 2010 году, просто исчезло. Испарилось. На его месте зиял пустырь.

Артём читал, и волосы у него на голове шевелились. Он помнил тот день, тот пожар, пятерых спасённых. Но какой ценой?

«Я спас тогда пятерых… а цена – дыра в мироздании? — билась в его мозгу леденящая мысль. – Это не просто изменение ветки будущего. Это… стирание прошлого».

Он чувствовал, как его дар, его проклятие, выходит на новый, чудовищный уровень. Это было уже не предвидение. Это было активное разрушение самой структуры реальности.

В отчаянии он выбежал из лаборатории. Ему нужен был Доржо.

Он нашёл учителя в дацане.

– Я чувствовал… возмущение, – тихо сказал Доржо. – Поток времени… он стал прерывистым. Что ты наделал, Артём?

Артём, сбивчиво, рассказал ему об исчезнувшем здании.

– Ты думал, что играешь с вероятностями? – в голосе Доржо прозвучала скорбь. – Каждое твоё вмешательство – это не просто выбор другой ветви. Это удар по основанию Мирового Древа. Ты вынул кирпич из стены мироздания. И теперь вся стена может рухнуть.

Доржо достал мешочек с песком и начал быстро чертить на полу мандалу, бормоча мантры.

– Этот разлом… его нужно закрыть, иначе он потянет за собой другие…

Но в этот момент Артёма накрыл приступ его собственного, усиленного дара. Волна искажённой реальности, исходящая от него, накрыла комнату. Мандала Доржо дрогнула и рассыпалась.

– Слишком поздно… – прошептал Доржо, глядя на Артёма с отчаянием. – Твоё вмешательство… оно уже создало необратимую цепную реакцию. Я не могу это исправить.

Елена, узнав об инциденте в Чите, отреагировала странно. В её глазах мелькнул не страх, а хищный интерес.

– Видишь, на что ты способен? – прошептала она. – Мы можем не просто видеть будущее. Мы можем его переписывать. «Анатолия» даст нам этот контроль.

Осознание того, что он способен буквально стирать части реальности, повергло Артёма в ещё более глубокий кризис.

«Я не спаситель. Я – разрушитель, – думал он. – Я хотел спасти Лиду – и сломал свою жизнь. Я хотел спасти рабочих – и пробил дыру в реальности. Что будет, если я попытаюсь спасти Максима? Я уничтожу весь мир?»

Ему казалось, что мир вокруг него становится хрупким, иллюзорным, готовым в любой момент рассыпаться на мириады осколков. И он, Артём Гринев, был тем самым камнем, брошенным в это зеркало.

Глава 29. Чётки

После "разлома" в Чите Артём ходил по лезвию бритвы. Лаборатория стала клеткой. К седьмому году его жизни в этом аду он почти не спал, постоянно перебирая в дрожащих руках старые чётки Доржо.

В один из таких дней он сидел в своей комнате, машинально пересчитывая бусины. Его взгляд упал на место, где должна была быть тридцать седьмая – та самая, треснутая, связанная с Лидой, с Максимом.

Её не было.

Нить была цела. Но бусина исчезла, словно испарилась из реальности.

Иррациональная паника охватила его. Это был не просто потерянный предмет. Это был знак. Знак окончательного распада.

Мысль о Максиме не давала покоя. Он выскользнул из лаборатории, как тень.

Ольга встретила его у парка с ледяной враждебностью. Её лицо было бледным, измученным – долгие годы борьбы с болезнью сына выпили из неё все соки.

– Что тебе нужно?

– Я должен увидеть его. Пожалуйста.

Максим играл у песочницы. Он был худ, бледен, двигался медленно, но, увидев отца, его лицо озарила слабая, но радостная улыбка.

– Папа! А я нашёл камушек! Смотри!

Максим разжал маленький кулачок. На его ладони лежала она. Тридцать седьмая бусина. Треснутая, знакомая до боли.

Артём замер. Как?

– Где ты её нашёл?

– Там, – Максим махнул ручкой в сторону кустов. – Она красивая.

Иррациональный страх сковал Артёма. Эта бусина – часть его проклятия. Она не должна быть у Максима.

– Спасибо, малыш. Но это моя бусинка. Давай я её заберу.

Он протянул руку.

– Неть! Моя! – надул губы Максим.

Артём снова потянулся к руке сына, его охватило почти животное желание вырвать артефакт своего проклятия из чистого, невинного мира ребёнка.

В тот момент, когда его пальцы коснулись бусины, он почувствовал резкий, болезненный разряд.

А потом… Максим обмяк в его руках. Его глаза закатились. Он перестал дышать.

– Максим! – истошный крик Ольги разорвал тишину парка. Она бросилась к мальчику. – Что ты наделал?! Что ты с ним сделал?!

Артём стоял, как громом поражённый, его рука сжимала проклятую бусину. Она была ледяной, как осколок смерти.

Ольга подняла на него безумные, полные слёз и ненависти глаза.

– Ты проклял его! – закричала она, её голос срывался. – Ты убийца!

Она рыдала, склонившись над безжизненным тельцем сына, вызывая скорую.

Артём смотрел на эту сцену, и его мир рухнул. Лида… Ольга… теперь Максим… Доржо был прав. Он строил ад.

Врачи в больнице вынесли окончательный приговор: острая сердечная недостаточность, кома. Без чуда он не доживёт до весны. Этот момент стал для Артёма последним толчком.

Он вышел из больницы, оставляя за спиной рыдающую Ольгу. Набрал номер Елены и сказал в трубку одно слово:

– Турция.

Глава 30. Свинцовое небо

(Турция, АЭС «Анатолия», начало 2025 года. T-minus несколько месяцев до нулевого часа)

После трагедии с Максимом мир для Артёма схлопнулся до размеров больничной палаты, в которую его не пускали. Он был сломлен, раздавлен виной. И именно в этот момент, как падальщик, появился Олег Крутов.

– Трагично, – его голос был лишён сочувствия. – Но, возможно, ещё не всё потеряно. Для вашего сына.

Крутов предложил сделку: экспериментальное лечение для Максима в обмен на полное сотрудничество Артёма в Турции. Выбора не было. Цепляясь за призрачную надежду, Артём согласился.

Перелёт в Стамбул прошёл как в бреду. На АЭС «Анатолия» его встретили двое молчаливых мужчин в штатском. «Кураторы». Он был не сотрудником. Он был пленником.

Его работа началась почти сразу. Главный инженер, педантичный немец Штайнер, объяснил задачу: «неконтактное сканирование энергоблока с использованием ваших… уникальных сенсорных способностей».

Приближение к активной зоне вызвало у Артёма мощнейший, болезненный резонанс. Мир исказился. И тогда он увидел.

Реактор открылся ему не как сплетение труб и бетона, а как живое, дышащее сердце, пульсирующая мандала немыслимых энергий. Её слои, сотканные из призрачного света, медленно вращались, затягивая в свой гипнотический танец. В самом центре – ослепительно белая пустота, точка сингулярности, где все законы физики теряли смысл. Эта космическая мандала была связана с ним, с его шрамом, с рисунком Максима, с алым шарфом Лиды – все они были лишь песчинками в этом чудовищном узоре.

Видение оборвалось. Он пришёл в себя на полу контрольного зала, его била дрожь, из носа текла кровь.

– Что вы видели? – голос Крутова, появившегося словно из ниоткуда, был требовательным.

Артём молча покачал головой. Он не мог облечь этот ужас в слова.

Через несколько дней на станции начались странности. Приборы стали фиксировать необъяснимые скачки. Во время проверки системы охлаждения рабочие наткнулись на нечто, повергшее всех в шок. Внутри, толстым слоем, лежал чёрный, маслянистый песок.

Штайнер выругался по-немецки, что делал крайне редко. Он ткнул пальцем в экран анализатора, а потом в контейнер с образцом.

– Этого не может быть, – пробормотал он, обращаясь к своему ассистенту, но так, чтобы слышал и Артём. – Структура… это «Гамма-7». Композит Черниговского.

Ассистент непонимающе посмотрел на него.

– Но, герр Штайнер, он же должен быть частью термостойкой матрицы. Связанным. Инертным.

– Вот именно! – Штайнер нервно протёр очки. – Он должен был быть просто частью структуры! Мы закладывали его следовые количества для исследования нейтронной устойчивости… Но чтобы он выделился в таком виде? В таком количестве? Это значит, что матрица… она разрушается изнутри. Что-то… что-то его высвобождает.

Он покосился на людей Крутова, понизив голос до шёпота:

– Ходили слухи, что Черниговский видел в этом монаците нечто большее, чем просто пассивный элемент. Он называл его «резонатором»… Но чтобы он стал… этим? – он брезгливо кивнул на чёрную массу. – Это не по протоколу. Это вообще ни по какому протоколу.

Артём слушал, и ледяной холод сковал его. Черниговский. Отец Елены. И снова этот проклятый песок, который был не случайной грязью, а тайным компонентом этой адской машины.

Позже, когда ему удалось на несколько минут остаться наедине с Еленой (которую тоже тайно перебросили в Турцию), она подтвердила его догадки.

– Тот чёрный песок… это ключ, Артём! – прошептала она, её глаза горели фанатичным огнём. – Отец верил, что «Анатолия» – это не просто генератор энергии. Это 'хроно-резонансная камера'. А монацитовый песок… он считал его 'катализатором временных петель'. То, что они его нашли… это значит, процесс уже идёт. И мы должны его возглавить, а не Крутов!

Артём смотрел на неё, потом на свои руки. Он чувствовал свою глубинную, смертельную связь с этим веществом, с реактором, с надвигающейся катастрофой. И слова Доржо о «прахе предыдущих циклов» звучали в его голове как похоронный колокол.

Свинцовое небо над АЭС «Анатолия» казалось отражением той тьмы, что клубилась внутри реактора и внутри него самого. Мандала распада начала свой последний, самый страшный оборот.

Глава 31. Сожжение

После открытия с чёрным песком Артём почувствовал, что достиг точки невозврата. Он больше не мог обманывать себя: его дар был не просто пассивным отражением грядущего, а активной, разрушительной силой.

Решение пришло внезапно, холодной, ясной ночью. Он должен был уничтожить прошлое. Сжечь всё, что связывало его с этим даром. Его дневники. Десятки потрёпанных тетрадей, исписанных за долгие годы. В них – всё. Его страхи, его надежды, его безумие. Это был не просто архив. Это был исходный код его проклятия.

Под покровом ночи он выскользнул из своего корпуса. На пустынном берегу моря, недалеко от периметра станции, он развёл небольшой костёр.

Он достал из рюкзака первую тетрадь. Детские каракули, рисунки спиралей, описание первого видения грузовика… С тяжёлым вздохом он бросил её в огонь.

Пламя жадно пожирало его прошлое. Артём, находясь в трансе, швырял тетрадь за тетрадью. Он был так поглощён этим ритуалом, что не заметил тёмную фигуру, которая бесшумно наблюдала за ним из-за валунов в нескольких десятках метров. Человек Елены. Он видел всё.

Ветер, налетевший с моря, взметнул тучу искр и едкого дыма, на мгновение ослепив Артёма, заставив отшатнуться. Когда он снова смог видеть, костёр уже догорал. Он устало опустился на холодный песок. Пересчитав обугленные остатки, он с ужасом понял – одной не хватает. Самой последней, исписанной здесь, на «Анатолии». Выпала по дороге? Унёс тот порыв ветра?

В этот же момент, в своей секретной лаборатории, Елена Черниговская листала толстую, исписанную неровным почерком тетрадь, которую ей только что принёс её человек. Она нашла то, что искала – наброски, схемы, интуитивное понимание Артёмом принципов работы «хроно-резонансной камеры».

«Он умнее, чем я думала, – пронеслось у неё в голове. – И его дар… он действительно видит структуру. Он может быть ключом. Или помехой…»

Артём сидел у остывающего костра. И вдруг среди серой массы заметил не до конца сгоревший, сложенный в несколько раз листок. Он осторожно развернул его. На нём, его же рукой, была нарисована грубая схема «Северного моста».

Он смотрел на этот обрывок, и новый ужас охватил его. Он не знал, что его тетрадь уже в руках Елены. Но он понял другое: система не позволила ему уничтожить улики. Она сама оставила ему эту карту, будто подталкивая его дальше по предначертанному пути.

«Я пытался уничтожить следы, но они сами ведут меня дальше», – прошептал он.

Артём сжал в руке обрывок с картой. Пепел на его пальцах смешался с утренней росой. Игра не была окончена. Она только входила в свою самую страшную фазу.

РАЗДЕЛ 4. МАНДАЛА РАСПАДА. Часть 1. Прибытие в ад

РАЗДЕЛ 4. МАНДАЛА РАСПАДА

(Турция, 2025 г. T-minus 3 месяца до нулевого часа)

Часть 1. Прибытие в ад

Глава 32. Виза в ад

Свинцовое небо над АЭС «Анатолия» давило нещадно. Пепел сожжённых дневников ещё не остыл в его душе, а пропавшая тетрадь жгла его невидимым клеймом. Он знал, что Елена её нашла. Это было очевидно по тому, как изменился её взгляд, по той новой, хищной уверенности, что сквозила в каждом её жесте.

Она появилась в его унылой служебной комнате без стука, словно материализовавшись из теней. В руках она держала его же пропавшую тетрадь и тонкую папку.

– Я прочла, – начала она без предисловий, её голос был ровным, но в нём слышались триумфальные нотки. – Твои догадки о «Северном мосте»… они поразительны. Ты видишь структуру там, где другие видят лишь хаос.

Артём молча смотрел на неё.

– Крутов использует тебя как слепой инструмент, – продолжила она, подходя ближе. – Он никогда не поможет твоему сыну. Его интересует только грубый контроль, подавление. Но я… я предлагаю тебе другой путь.

Она положила рядом с его тетрадью свою папку.

– Здесь не виза в другую страну, – её губы тронула слабая, хищная усмешка. – Здесь твой пропуск в самую суть. Предложение о сотрудничестве. Как с партнёром. Мы можем вместе использовать «Анатолию». Я – чтобы завершить дело отца. Ты – чтобы найти способ действительно помочь Максиму. Отец верил, что монацитовый песок, «заряженный» в такой «хроно-резонансной камере» и направленный волей «видящего», способен влиять на саму матрицу жизни.

Артём смотрел на папку. Сотрудничество. Партнёрство. Теперь это звучало как единственный выход из тупика.

– И какова цена? – спросил он глухо.

– Твой дар. Твоя уникальная связь с этим песком, – ответила Елена, её глаза сверкнули. – Вместе мы сможем не просто реагировать на аномалии, а… направлять их.

Мучительные сомнения терзали его. Предостережения Доржо… Но что ему оставалось? Крутов держал его на коротком поводке. Бездействие убивало его так же медленно, как болезнь – сына. Елена предлагала риск, но и призрачный шанс.

– Крутов… он не позволит.

– Крутов не всесилен, – усмехнулась Елена. – Особенно здесь. И он не знает всего, что знаю я. И что теперь знаешь ты.

Она кивнула на папку.

– Прочти. Подумай. Но времени у нас мало. Мы должны действовать первыми.

Она вышла, оставив Артёма наедине с папкой и его разрывающими душу сомнениями. Он открыл её. Сложные схемы, которые теперь выглядели более понятными. Формулы. Выдержки из дневников профессора Черниговского, полные безумных, но притягательных идей. И между строк Артём чувствовал колоссальный риск, бездну, в которую ему предлагали сделать шаг.

К утру решение созрело. Тяжёлое, выстраданное, полное дурных предчувствий, но единственно возможное. Он найдёт Елену. Он примет её предложение. Он шагнёт в эту бездну.

«Виза в ад» была принята. Теперь оставалось лишь заплатить по счетам, которые, он знал, будут непомерно высоки.

Глава 33: Прощание с прошлым

Решение, принятое под свинцовым небом «Анатолии», не принесло облегчения. Оно легло на плечи бетонной плитой. Каждый день, проведённый в расшифровке безумных теорий отца Елены, лишь усиливал ощущение, что он ступает на территорию, откуда нет возврата. Шёпот Доржо о «реакторах, меняющих карму» звучал в его голове уже не предостережением, а приговором.