Ход белой лошадкой

Услышав этот рассказ, Аюрзана очень опечалилась.

– Очир Модонов гостит у нас, – сказала она, помолчав. – Вам не нужно больше искать его. Нам же придется согласиться с вашими благоразумными предложениями.

– Баярые хургэнэм, – искренне обрадовался Тумэн. – Отличная весть, спасибо!

Вдвоем с сыном они сбросили вьюки с обоих боков жеребца, и Тумэн пригласил Аюрзану сесть в седло, придержав левое стремя. Аюрзана совсем не была тяжелой – питаясь почти одними травами и кореньями, она исхудала, как и все ее люди.

– Отара пойдет за нашим Хара, а мы немного пугнем ее сзади, – сказал Тумэн.

Отец и сын, тая усталость, взвалили вьюки на спины и отправились пугануть овец и идти дальше. Аюрзана, не успев задуматься о происходящем, верхом на лоснящемся красавце жеребце Хара возглавила шествие успевших отдохнуть бодрых копытных. Из кустов, клонящихся над логом, к удивлению отца и сына, Тумэна и Солбона, выскочили хубушки с ивовыми прутьями и пошли за отарой.

* * *

– Это что за диво дивное, чудо чудное! – воскликнули Ринчин и Долгеон при виде этого и в самом деле великолепного зрелища.

Как вы помните, все здесь стали слушателями преданий и сказок старого улигершина и сами научились выражаться культурно и чудесно. А безымянный свой летник назвали улус Онтохоной – сказочный. В лесостепной глуши совсем не знали, что революция породила множество сказок, и следовали новой моде по наитию.

Баргузинские имеют западное, предбайкальское происхождение, и родичи Аюрзаны называя себя баргутами, вышли, по их преданию, с реки Худын-гола, Куды, впадающей в Иркут. В сочинении «Сокровенное сказание монголов» Баргуджином зовется северная окраина Монгольского государства. Баргуджин-токум – это прародина, волшебное место, так что еще и с этой точки зрения, назвав свой улус Онтохоной (будущий улус!), его люди попали в самое яблочко! Слово «токум» у монголов в узком значении – это «родина женщины», вот и оказалась Аюрзана во главе родичей неслучайно, хотя, на первый взгляд, оттого лишь, что степняки, как и все люди России, сильно пострадали от войны и неурядиц первой четверти двадцатого века.

Парни отвели овец в новенький загон, подготовленный после того, как древний Очир нагадал, что скот у них будет во множестве. Крупный мохнатый пес-овчар сообразил, что незнакомые люди дружественны его хозяевам. Он принял их помощь, а потом улегся близ отары. Напившийся в логу воды овчар очень хотел наконец-то отдохнуть. И то, что отара оказалась в загоне, очень устроило его.

Аюрзана спешилась на площадке у костра, и Долгеон успела подойти и поддержать левое стремя, обратив внимание, что стремена из меди и с красивыми насечками. Аюрзана подвела коня к Ринчину:

– Тебе же нужен был конь? Езжай же на охоту! Или ты лентяй?

– Прямо сейчас? – удивился Ринчин. – Дайте же перевести дух от неожиданных событий, эхэнэр! И расскажите, что за странные вещи происходят!

Присутствующих удивило сложное чувство, отразившееся на лице Аюрзаны, и они хотели услышать ее рассказ. Неужели отара и конь теперь принадлежат им, а незнакомцы – это сказочные волшебники, поспешившие к ним с помощью?

Долгеон привязала Хара к сэргэ-коновязи и налила Аюрзане горячего свежего травяного отвара с молоком. У костра предполагали, что незнакомцев надо будет угостить чаем, и успели приготовить напиток самого приятного вкуса.

Побрызгав им и испив несколько глотков, Аюрзана приступила к рассказу:

– Эти люди – хоринцы. Они претерпели и бежали по степи к нам.

– Сюда? – удивился Очир.

– Слушайте же, почтенный Очир, мой рассказ дальше, – кивнула Аюрзана, не желая сразу сообщать старику, что прибывшие – его родня. – Они остались одни, потому что их семья погибла от неизвестной заразной болезни, пока они пасли отару на значительном отдалении. Они сожгли весь летник с умершими и их вещами. Там были и женщины, и дети, и цонгольский парень, которого они приняли, не ведая, что он опасно болен.

– Как же он посмел явиться в гости таким больным? – удивился Ринчин.

– Он был ранен в перестрелке с недругами рода и приписывал лихорадочное состояние и жар ранению. Он спасался от погони и нашел приют. Прибывших к нам людей зовут Тумэн и Солбон. Это отец и сын. Они передали нам отару и жеребца и решили месяц провести в отдалении от нас, желая убедиться, что не заразились сами. Они построят шалаш, будут в нем жить и заготавливать дрова на тот случай, если умрут и нам потребуется сжечь их тела.

– И тогда отара и конь будут наши? – высказал кто-то предположение, не без скромности, но и не без радости.

Аюрзана уловила радость в голосе спрашивающего и строго повела правой бровью:

– Мы будем молиться о здоровье этих мужчин и примем их к нам. А их желание остаться среди нас мы должны заслужить. Солбон, сын Тумэна, так хорош собой, что если бы его увидели наши девушки и женщины, то тотчас бы захотели замуж. Разве мы не можем предоставить ему трех жен сразу?

– Так не бывает, – сказала Сэндэгма, мать Нимы, – что сразу на трех женятся. Разве что по очереди.

Разговор перешел в другое русло:

– А что, отец, Тумэн так стар, что не может жениться тоже?

Аюрзана, влюбившаяся в шестидесятилетнего Тумэна с первого взгляда, осторожно возразила:

– Дело не в этом. Такой видный человек может жениться только на достойнейшей.

Присутствующие поняли тонкий намек и промолчали, а Ринчин, отчего-то решивший, что Хара – уже его конь, поскольку произошедшее имеет волшебный характер, последним дополнил нечаянный спор о пришлецах:

– Во всяком случае, я завтра же отправлюсь на охоту и добуду изюбрей. А там посмотрим, чей это конь. Я вооружен лучше. Я его никому не отдам.

Выслушав слова Ринчина с приподнятой правой бровью, а брови у Аюрзаны были тонкие, соболиные, а лицо имело правильные и выразительные черты, она сказала несколько высокомерно:

– Вы все поспешили в своих рассуждениях и не знаете самого главного. Эти люди, Тумэн и Солбон, потомки нашего уважаемого убгэн эсэгэ. Они Модоновы, как и он сам, они иволгинцы. Они назвали убгэн эсэгэ родным прапрапрадедом и разыскивают именно его. Небо привело их сюда.

Очир сверх меры был поражен сказанным и, поглаживая правой рукой длинную белую бороду, осторожно спросил:

– Что же их навело на мысль искать меня?

– Кто! Это был путешествующий лама. Они встретили его после сожжения близких, и лама посоветовал им отправиться на поиски Очира Модонова. И они последовали его совету. Лама, не назвавший своего имени, сказал им, что, по имеющимся у него сведениям, улигершин направился в сторону Баргузинской долины.

– Гайхалтай зуйл! – стали восклицать собравшиеся. – Чудо! Как чудесно, что почтенный улигершин оказался именно у нас! Мы не только слушаем предания и сказки из его уст, его драгоценный морин хуур, но и имеем чудесные события. Мы будем всячески помогать Тумэну и Солбону Модоновым, чтобы они остались у нас.

– Но как это сделать? – повела тонкой бровью Аюрзана. – Они ведь отдалились от нас и могут погибнуть от неизвестной опасной болезни…

Воцарилось длительное молчание. Нарушил его Очир:

– Пусть мои названые родичи устроятся на новом месте и отдохнут. Я верю, что это мои родичи. Молва давно доносит мне о них. В молодости я, повинуясь своему морин хууру больше, чем чувству родства, отправился в бесконечное странствование и не видел своего единственного ребенка больше, чем в замыслах. – Очир помолчал и после паузы продолжил: – Мы издавна носим фамилию Модоновы, потому что еще при царице Екатерине были поверстаны в казаки. Пусть потомки мои Тумэн и Солбон отдохнут, а на рассвете я отправлюсь к ним с запасом лекарственных трав, что мы заготовили с хубушкой, и с очистительными мантрами в своей памяти. И буду находиться со своими потомками, пока они не поймут, что здоровы. А если мы все умрем, сожжете нас троих. Мунхэбаяшка заготовит для вас новые лекарственные травы, как я его научил.

Спорить с убгэн эсэгэ не имело смысла. Тем более всем теперь хотелось, чтобы Тумэн и Солбон спасли свои жизни. Ринчин, узнав, что это родня Очира, учителя и наставника его хубушки, понял, что не будет завладевать Хара силой своего оружия. Он попользуется конем временно, как бы грустно это ни было для него. Да и примет ли его конь, вообще-то говоря?

* * *

Потянулись дни ожидания. Среди людей редко гостит счастье, поэтому они всегда чего-то ждут. Онтохонойцы ждали чуда.

Провожая почтенного Очира, который вида не показывал, что ощущает, будто не вернется, они дали ему наказы. Например, когда кто-то из Модоновых будет спускаться к логу за водой, внизу тропы им будут оставлять продукты, что добыли, а также целебное овечье молоко. Убгэн эсэгэ объяснит, что затяжная разруха унесла у онтохонойцев почти все нажитое, у них теперь в ходу подножный корм. И пусть убгэн эсэгэ намекнет родичам, что у принявших их отару один взрослый мужчина – вернувшийся с германской войны Ринчин. А если случится плохое и кто-то заболеет той же болезнью, от которой так быстро умирают, то дедушка вывесит на палке серую тряпицу. Тряпиц ему дали две. А если дело станет плохо совсем-совсем, то привяжет к палке еще одну тряпицу. Если совсем узуур, то есть кирдык, то третью. Третью тряпицу в итоге не дали. Как же еще можно общаться, не придумали. Очир владеет старомонгольской письменностью, а Ринчина на войне научили кириллице; Очир начал учить Мунхэбаяра старомонгольскому письму, да только начал. А то ведь можно было бы нацарапать на бересте какие-нибудь знаки и оставить эти послания у тропы; да пользы не будет, хотя береста – дело святое, очищает от заразы. «Деготь гоните, – посоветовал Очир, – и здоровее будете». А как гнать – не объяснил, спеша. До подъема от лога в гору хубушка донес мешок с травами. Простились кратко, старец был погружен в свое.

Овцы у Модоновых оказались настоящие цигайские, в отаре было найдено множество ягнят от полутора месяцев от роду, их можно отгонять, а маток доить. Да вот обнаружилось, что пес-овчар подпускает близко к отаре одну Аюрзану, потому что она одна общалась с его хозяевами. Доить овечек выпало ей. И она это делала с удовольствием, ведь половина выдоенного уносила она к Модоновым, и молоко пил Тумэн, в которого она влюбилась. От восьми маток, с которыми ей удавалось справляться в одиночку, в сутки выходило около девяти-десяти литров молока, в общем суулга – ведро. А коза давала за сутки чуть больше трех шин – трех литров.

Ринчин, которому не терпелось доказать всем, что он настоящий мужчина, и взять Долгеон в жены, в тот же день, когда хубушка проводил Очира к своим и очень грустил, не желая чем-либо заняться, уговорил сына показать ему место водопоя изюбрей. Хара, почуявший к себе самое ласковое обращение, дал Долгеон оседлать себя при помощи неопытного хубушки. Потом Хара послушно лег, будто воспитанный пес. Что делать, война, когда коней забирали в войска, и чем дальше, тем больше, научила их хозяев заботиться о конском навыке скрытности. Хара лег, Ринчин, хмурясь, забрался в седло, сжал бока жеребца короткими обрубками с привязанными к ним подобиями ичигов. Хара встал, хубушка забрался спереди отца. Они оба были такие исхудавшие и легкие, что Хара, откормившийся к августу на степном разнотравье, унес их в тайгу без труда.

* * *

В серых сумерках наступавшего утра следующего дня Ринчин отправился на охоту, посадив впереди седла Долгеон. Он был сосредоточен и не проронил ни слова. Конь сам шел по вчерашнему пути без понуждения, запомнив его. Было очень тихо. Ринчин отмечал, что молодая женщина расположена к нему, как и прежде, а сам думал о том, что в видимости появились мужчины, перед которыми он проигрывает. А до этого все так ценили его, вооруженного и уверенного в себе стрелка и защитника! Забыв о казачьем товариществе, он не очень-то желал Модоновым остаться живыми и здоровыми и в мыслях был по-особенному жесток.

Неподалеку от звериной тропы к водопою Ринчин ссадил Долгеон. Вчера вдвоем с хубушкой они заметили, что на водопой приходят и медведи – на стволах деревьев и на большом камне у бьющего из горы ключа были видны процарапы их когтей. Но сейчас всадник вовсе не думал о том, чтобы оберегать Долгеон. Превратившись в сгусток внимания и мускулов, он устремился вперед, вслушиваясь в тишину и держа револьвер на изготовку. Это не охотничье ружье, которое можно зарядить жаканом. Из револьвера имеет смысл стрелять в глаз или в ухо животного.

Долгеон осталась ждать у толстой сосны. Дерево очень понравилось ей своею первозданной, все претерпевшей мощью, и она с любопытством оглядела его. Оглядела и замерла. Ствол был украшен свежими следами медвежьих когтей, а неподалеку обнаружились свежие катышки медвежьего помета. «Спи, Миша, спи, – зашептала Долгеон невидимому зверю, – спи, еще холодно, темновато для твоих глазок. Ты самый сильный, ходишь не таясь. Зачем тебе это промозглое утро? Спи, Миша, спи». И вздрогнула, услышав, как два револьверных выстрела один за другим прокатились по тайге и, вспугнув таежную дрему, эхом отскочили от скал.

На тропе, торопя коня, показался возбужденный Ринчин.

– Готово, – крикнул он Долгеон. – Два выстрела, два изюбря. В ухо каждому насквозь. Иди смотри! Нет, садись смотри!

Он подогнал Хара к скальному камню, Долгеон поднялась на него и села впереди, и тут Ринчин, осмелев, сказал ей:

– Ну вот, заголяйся, теперь настал мой час!

Он обнажил свой тяжелый и крупный шодой настоящего воина, слился с Долгеон, а потом они поскакали к убитым животным.

Почувствовав себя настоящим мужчиной, Ринчин задумал про себя: после женитьбы он вступит в партию большевиков. Когда красноармейцы провожали его к родным, они сумели внушить храброму ветерану партийно-ленинско-троцкистские идеи.

* * *

Целый месяц носила Аюрзана к тропе Модоновых куски вареной изюбрятины. А на шесте висела серая тряпица, потом появилась и вторая, извещающая о болезни пришлецов. Однако мясо исчезало вместе с берестяным жбаном овечьего молока, диким луком, вареными грибами, завернутыми в большой лист лопуха. У шалаша вился дымок костра, вселяя надежду.

Ранним утром после ночи полнолуния, подоив спокойных, привыкших к ней овец, Аюрзана подошла к тропе, ведущей к шалашу невольных отшельников, и взволновалась. Рядом с местом, куда она всегда клала еду, сидел Тумэн. Он очень похудел, на лице сильнее обозначились монгольские скулы, а на высоком лбу под стареньким малгаем появились новые морщины. Он встал и поздоровался, заметно волнуясь сам.

– Извините меня, уважаемая Аюрзана, – сказал он на это. – Я так давно не видел женщин.

– Вы очень похудели, уважаемый Тумэн, – обеспокоенно откликнулась Аюрзана. – Наверное, мы мало давали вам пищи?! Теперь с ней у нас стало налаживаться. Представляете, вчера Ринчин подстрелил хозяина, матерого медведя. На вашем Хара, спасибо вам за него, он отправился на новую охоту вместе со своей Долгеон. И вот, они увидели хозяина, который очень рассердился на них. Ринчин выстрелил ему в один глаз, потом в другой, потом в ухо. И три раза попал. Мы едва дотащили могучую тушу к себе. Очень много плакали, просили извинения у духа хозяина тайги. А что, если убитый был самый главный хозяин?! Мы провели все необходимые обряды и надеемся, что он доволен. Я принесла вам большую вареную лопатку. Я рада, что вижу вас, и мы готовы выполнить все ваши просьбы.

Тумэн выслушал Аюрзану с легкой рассеянной улыбкой и сказал в ответ:

– Все не так просто, уважаемая. Убгэн баабай пришел к нам и выходил нас. Мы, когда устроились и отдохнули, вместо прилива сил получили жестокую лихорадку. Если бы не он, нас бы уже не было среди живых. Я нахожу, что путешествующий лама направил нас на его поиски очень прозорливо. Но вчера случилось непредвиденное. Убгэн баабай стал жаловаться на слабость. А может быть, он ее испытывал и раньше, но мог утаивать от нас. Он прилег, стал рассказывать нам сказку и уснул. А утром оказалось, что душа его уже отошла. Я уверен, она направляется в царство нирваны. Убгэн баабай заслужил это.

– Заслужил! – воскликнула Аюрзана после продолжительного молчания, потрясенная горестным для онтохонойцев известием. – Убгэн эсэгэ столько сделал нам добра! Он всегда внушал нам бодрость и силы, будучи сам в почтенных летах.

– Мы сожжем ненужное ему тело вместе с вещами и шалашом. Мы так поставили его, чтобы искры не пали на лес. Мы думали, что живем последние дни, и только размышляли, как отослать убгэн баабая обратно, и не заразился ли он от нас, и кто же сожжет нас, и уже решили, что на излете дыхания сами запалим наше жилище.

– Как тяжело слышать все это! – вздохнула Аюрзана.

– Так слушайте, уважаемая Аюрзана, дальше, что мы продумали еще при жизни нашего баабая. Он сказал, чтобы мы остались среди вас, в чьей порядочности он убедился. Он сказал, что, уходя к нам, оставил ценные вещи в своем шалаше. Это его письменное размышление о Пустоте и Пустотности, которое он просил передать знакомому ламе из Янгажинского дацана, с которым они однажды вели беседу об этом. Убгэн баабай пять зим назад, зимой же, жил в Кяхте в доме именитого купца Чагдара Булатова из Тунки. И тогда же составил свое размышление. Потом, в шалаше его хранятся десять золотых империалов, что подарил ему купец Чагдар Булатов. Эти деньги он просил израсходовать так… Началось с того, что убгэн баабай попросил передать Хара искалеченному на германской войне Ринчину. Я же сказал, что ни за что не отдам своего благородного коня никому. Это было, когда мы с сыном стараниями баабая пошли на поправку.

– Почему же у вас один конь? – спросила Тумэна Аюрзана. – Мы размышляли об этом и удивлялись, как же – у таких крепких и серьезных людей, как вы с сыном, всего один конь…

– Кобылы с жеребятами, оставленные с нашими женщинами, пали. Видимо, от той же болезни, что и они. У сына был свой племенной жеребец. Когда мы встретили путешествующего ламу и он дал нам совет искать прапрапрадеда, он еще сказал, что если мы отдадим ему одного коня, то достигнем своей цели быстрее. Мы передали ему коня Солбона и пошли пешком, лишь иногда по очереди садясь в седло, жалея Хара, поскольку ему теперь приходилось нести вьюки за двоих. Мы шли и удивлялись: как это мы достигнем цели быстрее, если пришлось отдать коня? И так и не разгадали загадку ламы. И вот, когда я отказался расстаться с Хара, баабай сказал мне, чтобы из его денег мы купили кобылу, а жеребенка от нее отдали Ринчину. Это значит, что нам придется оставаться у вас больше года!

– Оставайтесь навсегда, Тумэн, – предложила Аюрзана. – Нам так недостает мужчин. У нас есть хорошие девушки. Солбон сможет выбрать и жениться. У нас самые благодатные края, какими только владеют бурят-монголы!

– Ну, ну, – усмехнулся Тумэн. – Всяк кулик свое болото хвалит. Так говорят русские. Хотя я готов согласиться, что места ваши одни из самых знаменитых среди бурят-монголов. Баабай сказал, чтобы Солбон взял в старшие жены женщину по имени Сэндэгма. Она очень хозяйственная, разумная и заботливая. А уж младшую чтобы присмотрел постепенно.

– Это хорошая мысль, – согласилась Аюрзана. – Правда, у Сэндэгмы есть сын Нима. А нам бы хотелось выдать за Солбона бездетную.

– Убгэн баабай сказал, что у Сэндэгмы есть хороший парень – Нима. Значит, родятся хорошие дети. Еще он сказал… – Тут Тумэн замялся, замолчал и ничего не говорил, пока Аюрзана не спросила:

– Что же сказал убгэн эсэгэ? Что-то тревожное?

– Да как сказать… Баабай сказал, чтобы я взял в жены вас, уважаемая Аюрзана!

– Вот не было печали! – отозвалась Аюрзана не без растерянности и не без кокетства. – Давайте, уважаемый Тумэн, обсудим этот вопрос позднее и отдельно.

– Давайте, – согласился Тумэн и продолжил, медля: – Вы унесите эту пищу обратно, уважаемая Аюрзана. Я сейчас поднимусь, и мы с Солбоном подожжем последнее пристанище нашего уважаемого предка. Надо же, какая польза и благость, когда такие предки долго находятся среди живых! Надо будет провести не одно моление о достижении баабаем царства нирваны и абсолютной Пустотности! Мы подожжем, а вы не говорите людям, что мы оба живы. Я опасаюсь, что ваш Ринчин, узнав об этом, ускачет на нашем коне навсегда со своей Долгеон. Я думал об этом и понимаю его. Какой казак без коня? Мое сердце обливалось бы кровью, потеряй я своего. И речь идет о Хара. Когда Солбон отдал своего жеребца ламе, он не мог справиться со своей тоской несколько дней. А ведь он еще не одолел тоски по нашей былой жизни, по любимой жене и детям. Его коню было тяжело нести его. Постойте-ка, уважаемая Аюрзана! Может быть, лама забрал у него жеребца по этой причине? Надо поделиться с сыном этой мыслью.

Тумэн посидел в молчании, не решаясь теперь смотреть на Аюрзану. Ему показалось, что он признался ей в чувствах. А ей его слова показались отвлеченными и бесчувственными.

– Скажите, уважаемый Тумэн, – наконец произнесла она, – а разве вашему Хара не было тяжело нести вас? Вы не изнемогали от тоски по женам?

– Э-э-э-э, как сказать, – начал тянуть Тумэн. – Я больше тосковал по матери. Первая жена родила мне Солбона и больше не беременела. Она полюбила прясть и вязать и вся ушла в это занятие. Я и видел ее очень редко. А вторая родила нескольких детей, и все они умирали, не дожив до года. А потом она сделалась недобра и сварлива, и я избегал ее. Будто бы я наказан малым числом потомков. Однако сын мой Солбон так пригож и старателен, что я всегда доволен им. И потом, как повелось от нашего почтенного Очира, когда он ушел странствовать, так и нет у него множества прямых потомков. Вот и малые дети Солбона погибли, не успев принести нам радости.

– Поняла, – кивнула Тумэну Аюрзана.

– И вот, мы подожжем последнее скромное пристанище нашего баабая… и затем переоденемся в чистое, что мы с Солбоном отложили сразу. На случай нашего спасения спрятали под защитой одиночной сосны. Там лежит и вощеный мешочек с солью. Сейчас это ценность. А спустя какое-то время я сяду на Хара и поеду покупать кобылу. И жеребца Солбону куплю. И может, куплю кобылу Ринчину. Мы должны помогать друг другу. Так советовал нам Великий Будда, и это нравится Вечному Синему Небу.

– Объясните мне, пожалуйста, Тумэн, – попросила Аюрзана. – Царя нет, а в ходу царские империалы. Какая же у нас все-таки власть? Что такое новая республика бурят-монголов?

– С последним я сам не разобрался. Это можно будет только в Верхнеудинске разузнать. Но то, что золотые рубли чеканятся в Петрограде, как при царе, хотя пять лет прошло, как он отрекся от престола, говорит о том, что все непросто. Не надо увлекаться новыми идеями. Все вернется на круги своя. Колесо сансары вращается… Бурят-Монголия вечна, в ее центре ось вращения. И вот откочуем мы одной семьей к Верхнеудинску.

– Нам будет жаль покидать наш Онтохоной! Может быть, вам с сыном понравятся наши края, уважаемый Тумэн?

– Понравятся, – согласился Тумэн. – Однако мы всегда жили в людных местах и всегда там, где наш род. Вам придется согласиться с нашим мужским решением. А Онтохоной не запустеет. Баабай сказал, что Ринчин тяготеет к уединению, поскольку излишне напитался чуждыми событиями кровавой войны. А также он не хочет отражаться в людских глазах, будучи калекой. Ему достаточно терпения его Долгеон. Ринчин и она останутся здесь, тяготея к Пустоте и Пустотности. Они не уедут в неизвестность на моем Хара. Неизвестность сама придет к ним. Надо им заранее сказать, что им достанется Онтохоной.

– Это все очень разумно, Тумэн, – согласилась Аюрзана. – Но в отсутствие коней у нас правит одна нищета. В нее мы впали, когда табун забрали на войну. Я вижу, как тяжело бремя нищеты: невозможно обменяться товарами, приобрести табуны, стада и отары. Видеть людей в красивых одеждах. Я согласна покинуть Онтохоной. И мой внук Мунхэбаяшка хочет учиться в Верхнеудинске. Он отправится туда не один, а сберегаемый всеми нами. Все складывается к одному.

– Ну вот, – сказал Тумэн. – Баабай говорил мне, что вы очень разумная женщина, Аюрзана. Однако же я пойду исполнить свой долг перед ним и всем нашим родом.

Он медленно и не оглядываясь отправился вверх по тропинке между высоких трав – горькой пахучей полыни и тяжелых фиолетовых голов цепкого колючего чертополоха. И когда Тумэн поднялся, кучно вспыхнуло пламя, и дым устремился к Вечному Синему Небу.

Глава третья

Сагаалшан-кобылица приносит удачу

В Онтохоное потекла совсем другая жизнь. Тумэн и Солбон Модоновы были еще слабы и поправлялись после болезни, но уже обзавелись новыми женами Аюрзаной и Сэндэгмой. Таков естественный порядок вещей, и они следовали ему. Верхом на коне они (Хара легко нес их обоих, донельзя исхудалых) побывали в Умхее, где, по мнению Аюрзаны, был приличный табун, нашли его и купили двух коней – Солбону и Ринчину, чтобы положить начало тому приумножению поголовья, как заведено у степняков. Ринчин не остался в долгу и подарил новым родичам только что выделанную роскошную шкуру убитого им хозяина тайги. Привезли отец и сын из Умхея и охотничье ружье с патронами, и немного муки, одного только не нашли – подходящей кобылы. Те, которых они осмотрели, по мнению Тумэна, никуда не годились, они могли только ухудшить породу Хары. Везде было голодно и пустынно, конский приплод любой не помешал бы, но Тумэн был эрдэм соёлтой, образованный, он не сдавался.