Ход белой лошадкой

– Девушки, – сказал Мунхэбаяр строго, – я приглашаю вас на площадку Сурхарбана на… на… на…

И он ускакал, исчез, словно одурелый дух в пучине становления молодой колхозной жизни.

* * *

А в это время более серьезные, как им казалось, парни, чем наш артист, во главе с девятнадцатилетним Жамсо Тумуновым обсуждали предстоящую агитвстречу. Тогда все мероприятия назывались агитационными. В те годы гремело имя Алексея Стаханова, но его шахтерский опыт к селу не подходил. А еще знаменита была Паша Ангелина из Донецкой области, трактористка. Жамсо тогда задумал пьесу о бурят-монгольской Паше Ангелиной, «Басаган-трактористка». Но пока пьеса не складывалась. Надо попробовать поставить сегодня сценку из нее и получить советы новых друзей. Сейчас они дружно работали молотками, сколачивая скамьи для зрителей. Над площадкой развевались красные флаги СССР, РСФСР и БМАССР. Первые два были с изображением серпа и молота, и парни, поглядывая на них и работая молотками, невольно считали, что приобщаются к духу рабоче-крестьянской власти. Скульптурная группа «Рабочий и колхозница» Веры Мухиной еще не была воздвигнута, но Жамсо Тумунову уже пришла в голову мысль открыть встречу гимнастической сценкой: юноша Цыжип будет держать молоток, а его девушка Гоохон – серп. А Мунхэбаяр споет «Интернационал». Слова этого пролетарского гимна не поддаются пониманию, но что делать! Это почему же, в нашем случае, еравнинцы «заклеймены проклятием»? А «голод» разве не революция приносит? И как это разум может «кипеть», когда у разума одна задача – удерживать равновесие мыслей и поступков от безумства? И разве можно вытерпеть слова «кто был ничем, тот станет всем»? Всякий бурят-монгол гордится своим родом-племенем, уходящим в глубину веков, любой из племени может ли быть «ничем»? И разве под силу кому-то стать всем? Даже Абай Гэсэр не говорил о себе, что он «всё».

У Жамсо были трудности с задуманными им пьесами именно потому, что он не мог связать воедино коммунистические лозунги и действительность. Еравнинская Паша Ангелина – ну зачем ей садиться за руль трактора? Скотоводы, как известно, степь не пашут. После того как трактор пройдется по степи, на ней остается уродливый шрам от его гусениц. Жамсо Тумунов решил, что актеры поставят пока такую сценку. В улус приезжает киноустановка, девушка, ну, к примеру, ее зовут Гоохон, она настоящая красавица, видит на экране бравого парня на тракторе. И решает, что, если уж выходить замуж, то только за тракториста. А где же его найти? И она говорит юноше, который вздыхает по ней, ходя по той тропе, по которой она водит на выпас родительских коз (коза ведь не крупное животное, ее можно вытащить на сцену?), что выйдет замуж только за тракториста. Растерянный юноша вынужден признаться ей в своих чувствах и в том, что он не будет трактористом. У него есть любимый буланый конь, пусть он и отдан теперь в колхоз. Девушке Гоохон кажется, что юноша, Цыжип, объясняется в любви к своему буланому, а не к ней! И она бросает ему: «Тогда я сама стану трактористкой!» На этом сцена заканчивается. Может быть, зрители подскажут, зачем же Гоохон-красавице садиться на неприятно пахнущий трактор? Неужели ради одной всесоюзной девичьей моды?

Прискакал Мунхэбаяр и известил товарищей, что он пригласил на встречу русских девушек.

– Девушек? – переспросил его подъехавший к группе Жамьян Балданжабон. – Одних девушек? А что же юноши?

Он не осмотрел Мунхэбаяра с головы до ног, как это сделали русские мужики, у бурят это считалось неприличным, но представился ему:

– Мы с товарищем Жамсо вместе были направлены в еравнинские степи. Меня зовут Жамьян, я из агинского улуса Хужартай. Я писатель и поставил своей задачей ликвидировать неграмотность среди нашего народа. Спасибо, что вы все приехали. Как я понял, ты Мунхэбаяр и будешь петь нам новые песни.

– Да, это я, – согласился наш артист. – Я пою не только новые песни. Я люблю исполнять старинные улигеры. В этом мой принцип – уважительно относиться к старине.

– Правильно, – одобрил Жамьян. – А русский язык ты знаешь? Как ты считаешь, бурят-монголы должны овладеть русским языком?

– Конечно должны! – воскликнул Мунхэбаяр, помня слова Марии Юрьевны. – Нам надо влиться в дружную семью народов, а этого без русского языка не достичь. И потом, я пою песни из репертуара великого… великого… Я хочу понимать песни русских.

– А вот, скажем, твой отец, он же неграмотный скотовод? – уточнил у Мунхэбаяра Жамьян.

– В том-то и дело, что нет. Мой отец Ринчин участвовал в Первой мировой войне, остался жив, хотя и тяжело пострадал. Он умеет говорить и писать по-русски…

Мунхэбаяр осекся, потому что дальше последовал бы провокационный рассказ про царевен, посетивших солдатский лазарет и вручивших отцу свиток с мантрами.

– Мы видим, – включился в разговор Жамсо, вбив в скамейку последний гвоздь, – что среди нашего народа встречаются люди с самым различным опытом. И самые бывалые за то, чтобы одолевать неграмотность, учить наравне с родным русский язык. Это открывает широкие возможности равенства со всеми народами.

– Я отражу это в своей лекции, – добавил Гомбожап. – Мы – безбожники. У нас нет такого, что у каждого свой национальный божок или свой святой. Мы преклоняемся перед справедливостью для всех. Мы за освобождение труда во имя расцвета наций. И это я понимаю как расцвет всех видов искусств.

– Это мне подходит, – согласился Мунхэбаяр. – Расцвет искусств. Но вот объясните мне, товарищи, пожалуйста, следующее. В Еравнинских степях есть знаменитый Эгитуйский дацан с изображением Сандалового Будды. Неужели он будет закрыт? Разве это не искусство – воздвигать подобные сооружения, наполнять их красивыми предметами и благозвучиями?

– Может, это и искусство, – ответил Жамьян. – Однако оно уводит прочь от общественных задач. Люди должны находить лучшее среди своих и бороться за нового человека. А в буддизме беспрестанный безысходный проворот колеса сансары. Нет идеи прогресса. Вот в чем дело. В двадцати километрах от Эгитуйского дацана пять лет назад построен улус Усть-Эгита с новой школой. Мы поспорим с ламами: куда поведут родители своих детей – в монастырскую школу или в новую советскую? Конечно в новую советскую!

Мунхэбаяр понял, что его новые товарищи настроены решительно. Он не сможет выполнить просьбу Биликто-ламы и поклониться святыням Эгитуя.

* * *

Пыльная площадка с рядами скамеек заполнилась сельчанами, и Гомбожап, готовившийся первым держать речь, обратил внимание, что ни один из зрителей не приехал верхом, никто не привязал своего гривастого любимца к одной из многочисленных сэргэ-коновязей. Это встревожило его. Степняки лишились своих поголовий! Впрочем, Гомбожап это знал. А теперь увидел эту печальную картину своими глазами. Еще когда он доучивался в институте театрального искусства, в Москве прошел Седьмой съезд Советов. Докладчики объявили о превращении нэповской страны в социалистическую: «социалистический уклад стал безраздельно господствующим в народном хозяйстве».

Так о чем же рассказать этим бедным людям? О том, что пятнадцатого мая этого года запущена первая линия Московского метрополитена? И он, Гомбожап, ездил на поезде метро? «Ом ах хум ваджра гуру падма сиддхи хум, – прозвучало вдруг в его голове. – Ом-мм…» Что над кремлевскими башнями вознеслись красные армейские звезды? А почему не раньше? А что, до 1935 года все могло вернуться на круги своя, к царизму и многоукладности? А теперь всюду господствует воля пролетарского энтузиазма? Рабочих рук не хватает, и один теперь надрывается за троих. Появились на хлопковых полях комбайны? Однако сколь же далеко хлопковые поля от Еравнинской степи! Гомбожап знал от институтских преподавателей, что страну идейно сплотит кинохроника. В любом улусе и хотоне можно будет немедленно узнать о лучших достижениях новых советских людей. Но киноустановок не хватало, и сейчас рассказывать о том, чего никто себе не представлял, казалось неуместным.

Мунхэбаяр заиграл на скрипке «Марш октябрят». Скрипичное исполнение марша, как вы это себе представляете? Сельчане встретили его исполнение с интересом. Парень был одет в строгий темный костюм, в таких приезжают сюда большие начальники! На дощатые подмостки в легком рабоче-крестьянском танце вышли Дондок и его Зыгзыма, Цыжип и Гоохон. Они воздели руки с серпами и молотками, Мунхэбаяр передал скрипку незнакомому мальчику и а-капелльно запел «Интернационал». Ему нравились там строки:

Никто не даст нам избавленья —Ни бог, ни царь и ни герой,Добьемся мы освобожденьяСвоею собственной рукой[7].

Освобождение – это там, в царстве нирваны, ради нирваны стоит жить! Мунхэбаяр пропел на подъеме:

И если гром великий грянетНад сворой псов и палачей,Для нас все так же солнце станетСиять огнем своих лучей!

И сорвал дружные аплодисменты. Эти слова были так жизненны! Какие только псы не терзали простой деревенский люд! Шесть лет назад, в двадцать девятом году, первенцы социалистической индустрии – стальные танки давили повсеместно восставших крестьян Центральной России. В Еравне, конечно, не знали об этом никогда, но в Москве Гомбожап слышал шепоток об этом от сокурсников. Здесь, в Еравне, не забыли о хоринском восстании тридцатого года, весть о котором принес один земляк, впоследствии арестованный. Замысел восстания возник за год до его начала в селе Вознесеновском у некоего Шитина. Вскоре восстанием были охвачены Новая и Старая Брянь, Михайловка, Куорка, Мухор-Тала, Павловский, Шалоты, Кижинга, Жибхеген, Хуригт, Заиграево, Бада, Хохотуй. Стратегия восстания разрабатывалась при участии бывшего офицера царской армии подпольщика Лосева. Захват Хоринска и столицы республики Верхнеудинска был назван повстанцами первейшей задачей. Лозунгом восстания стал призыв «Свобода без коммунистов!». Началась мобилизация крестьян. Руководили восстанием в основном бедняки. Когда же в октябре в селе Эдэрмэг свыше ста повстанцев захватили коммуну «Манай зам» («Наш путь»), из Читы были направлены ликвидаторы, в жестоком и долгом бою они подавили восстание. Надо было жить дальше, и вскоре в сверхнапряжении народных сил сельское хозяйство стало подниматься.

Мунхэбаяр насладился аплодисментами и приветливым солнцем дня. Вот что несет слава! Какое это наслаждение! Радость его потонула в новых ощущениях. Гомбожап произнес речь на русском и бурятском:

– Дорогие еравнинцы, уважаемые граждане Страны Советов! Мы строим социализм! Мы строим новое общество добра и справедливости! И когда мы построим его, будет великий праздник! К нему надо готовиться заранее. Не забывать народных песен и древних сказок. Музыки и танцев. К этому празднику мы должны прийти в красивых нарядах, пошитых нашими народными мастерами. Мы поставим спектакли о борьбе за народные идеалы и счастье всех трудящихся. Мы напишем новые песни. Сочиним книги для повышения культуры всех народов. Да здравствует всеобщая грамотность трудящихся, ведущая к победе социализма! Ура, товарищи! Ура!

– Ура-а-а!

Следом Цыжип и Гоохон сыграли сценку «Басаган-трактористка». Жамсо дал им текст, написанный монгольским шрифтом, а это предполагало учтивые и красиво построенные фразы. Таким образом получалось, будто девушка-трактористка знатного рода. Тогда отчего же она пасет коз? Цыжип и Гоохон постарались свести фразы к просторечию. Гоохон вышла на подмостки в концертном тэрлиге с тщательно отмытой и расчесанной белой козочкой. Зрители взволнованно захлопали. Женской половине присутствующих очень понравилась грациозная красавица ямаан, а мужской – грациозная красавица Гоохон. Начальству района – и та и другая, обе. Навстречу девушке с козой вышел, озираясь, робкий юноша Цыжип. Девушка Гоохон не прошла, потупив глаза, мимо. В ее глазах был огонь. Она попросила Цыжипа поступить на курсы трактористов. Для парня это было полной неожиданностью. Козочка резво дернулась. В руке у девушки осталась пеньковая веревочка с ее шеи, а козочка спрыгнула с подмостков и побежала. Ловить ее вызвалось множество пионеров и комсомольцев. Цыжипу и Гоохон пришлось приостановить действие. Автор, великий драматург Жамсо, кинулся улаживать козий переполох. Когда все стихло, Цыжип и Гоохон продолжили. Цыжип произнес монолог верности любимому коню. Гоохон слушала его, сердясь все больше. Она совсем забыла, что у Цыжипа театральная роль! Она поняла, что парень дорожит конем больше, чем ею. А Цыжип старался вовсю. Он вспомнил собственного мохнатого конька, оставленного в родном агинском хотоне, и уже говорил, как он будет тосковать по любимцу, если сядет на железного мангадхая. Гоохон слушала его со всевозрастающим гневом, крутя козью пеньковую веревочку в руке все ожесточеннее.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Отрывок из стихотворения «В родимой степи» Солбонэ Туя.

2

Отрывок из стихотворения «Сын степей» Солбонэ Туя.

3

Отрывок из поэмы А. Блока «Двенадцать».

4

Отрывок из советской песни «Авиамарш» 1923 г. Автор слов П. Д. Герман, автор музыки Ю. А. Хайт.

5

Отрывок из четвертой ветви бурятского народного эпоса «Гэсэр» в пер. В. Солоухина.

6

Отрывок из стихотворения Ф. Тютчева.

7

Пер. А. Коца.