Полная версия
Война потерянных сердец. Книга 3. Мать смерти и рассвета
– Спокойной ночи!
Не уверена, но мне показалось, что он чуть замешкался, словно от удивления. Однако не обернулся.
Глава 12
С горем и грустными мыслями я справлялась привычным способом – с головой уходила в дела. Во всяком случае, вокруг не наблюдалось недостатка в людях, планах и проблемах, которым требовалось мое внимание. Филиас, Серел и Саммерин даже не пытались заговорить со мной. Риаша подошла под каким-то предлогом, связанным с делами, но наблюдала за мной с беспокойством, не имевшим ничего общего с торговыми вопросами.
– Дитя, мы найдем другой способ освободить его, – тихо сказала она, не дожидаясь, пока я заговорю первая. – Обещаю.
Чтобы сдержать слова, о которых я могла потом пожалеть, мне пришлось с хрустом сжать челюсти.
– У нас полно дел, – ответила я после долгого молчания.
Риаша кивнула, и об этом мы больше не заговаривали.
Она ушла только с наступлением темноты, но к тому времени голова у меня уже не работала. Стены палатки смыкались душным кольцом. Ярость начала угасать, уступая место еще более пугающему отчаянию.
В конце концов я встала и вышла в ночь. Большинство повстанцев уже разошлись по палаткам. Я прошла мимо жилья Серела, освещенного изнутри теплым мерцающим светом фонаря. За плотной тканью различались два силуэта. Их очертания были искажены объятиями, но я не сомневалась, кого вижу. Серела я узнала бы где угодно, да и высокую худощавую фигуру Филиаса тоже было сложно спутать с другой.
Я отвернулась. В животе поднялось ужасное, едкое чувство, – конечно, легко сделать выбор, когда все еще есть к кому возвращаться каждую ночь. Он не знает, что я испытываю. Почему это должно его волновать?
Стоило мысли возникнуть в голове, как меня потрясла собственная желчь, и я тут же возненавидела себя. Серел заслуживает счастья. А Филиас, несмотря на наши разногласия, хороший человек.
«Тисаана, ты не такая», – пронеслось в голове.
Но как же иногда трудно оставаться великодушной!
Я засунула руки в карманы и продолжила путь. С одной стороны лагерь заканчивался небольшим пригорком, где я любила посидеть по ночам в одиночестве. Однако, приблизившись к пригорку, я увидела, что меня кто-то опередил.
После некоторых колебаний я все-таки села рядом с Саммерином. Тот курил трубку и что-то рисовал чернилами в потрепанном блокноте. Несколько долгих минут мы сидели в тишине.
Саммерин заговорил первым:
– Я не собираюсь отрекаться от него.
– Знаю. Мне не следовало говорить то, что я сказала.
– Не извиняйся. Твои слова были полностью оправданны. – Он вздохнул и отложил блокнот. – Поверь, я боролся против такого решения. По крайней мере, насколько позволял языковой барьер. Но я предельно ясно изложил свою позицию.
– Знаю, – тихо повторила я.
– Я пытался что-то придумать к твоему возвращению. Новый план. – Невеселая улыбка искривила его губы. – Жестокая ирония состоит в том, что я никогда не умел найти хороший выход из ситуации. Во время нашей службы в армии именно Макс выдавал идеи.
Не важно, умел Саммерин выдавать идеи или нет. Я сама ломала голову часами и уже начала отчаиваться, – казалось, мы исчерпали все варианты.
Но я бы никогда, ни за что не призналась в этом вслух.
– Дело в том, что… – Саммерин выпустил длинную струю дыма. – Хоть я и не согласен с решением Серела и Филиаса, я понимаю, почему они его приняли. Возможно, на их месте я бы поступил так же.
Я боролась с яростным желанием спорить и доказывать, что он не прав. Но все же… Я подумала о двоих детях Жаклина – старшему еще не исполнилось десяти. Вспомнила мертвое тело Мелины.
– Саммерин, меня тошнит от одной мысли, что Макс страдает там. Я не могу просто… сдаться.
– Знаю. Но ты всего лишь человек, и ты одна.
Я невольно подавила горький смешок:
– Люди постоянно мне об этом напоминают. Не понимаю почему.
– И правда. – Саммерин искоса бросил на меня невозмутимый взгляд.
Оказалось, что я соскучилась по смеху, даже по такому – вполсилы. Но улыбка быстро сошла с губ. И тогда я решилась впервые рассказать о том признании – доверить кому-то драгоценную, постыдную тайну.
– Перед схваткой за титул верховного коменданта Макс спросил, не думала ли я остаться с ним навсегда.
Я помнила ту сцену в малейших деталях: «Если бы так не на пару недель? А на всю жизнь?»
Он произнес это тоном, каким доверяют мечту, с той радостью и уязвимостью, с какой выпускают в жизнь нечто драгоценное. Он подарил мне свое сердце.
И чем я отблагодарила его?
В глазах защипало.
– А я ничего не сказала. Не ответила ему. Потому что испугалась.
Потому что оказалась слишком труслива, чтобы позволить себе поверить в будущее. Слишком напугана собственным эгоизмом. Слишком потрясена тем, как сильно хотела его и мечту, которую он предлагал.
От стыда внутренности скрутило тугим узлом.
– Вдруг он сидит там один и думает, что я его бросила?
Вдруг он не знает, что я люблю его так сильно, что больно дышать? Что я не могу мыслить, не могу жить без него?
– Он так не думает.
– Откуда ты знаешь?
– Если Макс во что-то верит, он отдается этому целиком, без остатка. В этом его величайшая сила и величайшая слабость. И ты, Тисаана, стала первым, во что он поверил за очень долгое время. Чтобы разрушить его веру, потребуется нечто большее, чем тюремные стены.
Саммерин произнес это признание настолько будничным тоном, что оно не могло оказаться ничем, кроме правды.
Мое самообладание грозило пошатнуться. Как и всегда, я взяла себя в руки, пряча свою боль как рану, которую зашивали слишком много раз. Я позволю швам разойтись, но позже, когда останусь одна. А до тех пор им придется продержаться.
– А ты как? – Я искоса взглянула на целителя.
– Просто великолепно. – Он вздернул бровь.
Сарказм Саммерина всегда походил на дорогой виски. Тонкий и изысканный, но достаточно крепкий.
Я положила голову ему на плечо. Из нового положения смогла разглядеть блокнот у него на коленях. Он нарисовал маленький аранский домик с табличкой на дверях, где крошечными буквами выписал: «Эсрин и Имат».
Его клиника.
– Я просто устал, – тихо признался он чуть погодя. – Мы много сражались, много путешествовали.
Эмоции, наполнявшие его голос, были мне хорошо знакомы. Я и сама часто их испытывала.
Мой народ боролся за то, чтобы вернуться домой, в то время как Саммерина оторвали от дома. Повстанцы хорошо к нему относились, но он совсем не говорил на их языке. Жизнь Саммерина, как и у всех здесь, превратилась в монотонную череду сражений, изувеченных тел и поспешных ночных переносов лагеря.
– Ты скучаешь по дому, – прошептала я.
– Я многое оставил на родине. Пациентов, клинику. Семью.
В груди больно кольнуло чувство вины.
– Я позабочусь о том, чтобы ты вернулся к родным.
Саммерин наградил меня легкой полуулыбкой. Она ясно говорила о том, что он ценит мое обещание, но не до конца в него верит.
Но я твердо решила, что сдержу слово и не остановлюсь на полпути.
– Просто на все нужно время, – продолжила я. – Как однажды сказал мне один мудрый человек: создавать труднее, чем рушить.
Уголок рта Саммерина дернулся: целитель понял, что к нему эхом вернулись собственные слова.
– Полагаю, – произнес он, – дело того стоит.
Боги, как же я надеялась, что это правда.
* * *К странным снам я уже привыкла, но сейчас видела что-то иное. Оно началось как сон и закончилось так же. Но в промежутке между началом и концом случилась катастрофа.
Только что я сидела на заросшей цветами лужайке и наблюдала за знакомой, чуть перекошенной влево улыбкой – безусловно, это сон, – и вот уже мир разваливается на куски, будто зрение, слух, осязание, обоняние и невидимые силы, удерживающие их вместе, разом лопнули.
Я оказалась вывернута наизнанку. Где-то далеко, но физическое расстояние тут ничего не значило. Я не могла даже измерить охватившую меня боль. Во мне столкнулись тысячи разных мгновений.
Я находилась в красивой незнакомой комнате, которую ненавидела. Смотрела в потолок, хватая ртом воздух.
И в то же время я металась в ловушке, запертая в четырех белых стенах с орнаментом. Колотила по ним кулаками, вены жгло огнем, но я не могла выбраться.
Момент единения длился всего несколько секунд, даже меньше, но мир после него остановился. Я видела Макса. Я узнала бы его присутствие где угодно, а тем более глядя на мир его глазами.
Нужно вернуться. Нужно добраться до него. Я пыталась обуздать сносящий все на своем пути поток магии, пыталась направить его в нужное русло, но он не подчинялся. Извращенный, гнилой поток, он бессмысленно несся во всех направлениях сразу, не разбирая дороги. Поток, что-то непоправимо сдвинувший в мире. Я пыталась позвать Макса по имени, но лишилась и голоса, и языка. Какую бы рану ни нанесли глубинным слоям мира, она стала только шире. Наконец поток смыл и меня.
* * *– Тисаана.
Я не хотела просыпаться, не хотела прерывать сон.
Сон ли? Все выглядело таким настоящим. Я снова потянулась к магии, нащупывая корни, связывающие меня с запредельным миром, выискивая Макса.
Безуспешно.
– Тисаана.
Я резко открыла глаза и дернулась. Наконец мне удалось разглядеть Ишку. Стояла ночь, и мою палатку освещал единственный фонарь.
Мне потребовалось время, чтобы прийти в себя.
– Ты опоздал, – наконец выдавила я.
– Извини.
Он подошел к кровати, и я села. Мерцающий свет фонаря выхватил из темноты золотистые волосы и золотистые глаза, оставив в тени все остальное, и поначалу фейри походил скорее на привидение, чем на живое существо.
И все же, когда он подошел ближе, что-то в его виде показалось мне до странности человеческим. Я моргнула, прогоняя остатки сна:
– С тобой все в порядке?
– Почему ты спрашиваешь?
– Ты выглядишь… грустным.
– Устал. – Уголок его рта слабо шевельнулся. – Последние сто лет выдались непростыми.
Это шутка?
У меня внезапно разболелась голова, и я помассировала виски. Мир вокруг лениво покачивался. Я была практически уверена, что не удержусь на ногах, если решу встать.
– Где ты был? – спросила я.
– С тобой что-то не так.
Ишка редко задавал вопросы – в основном утверждал.
– Мне приснился странный сон.
– Сон.
По тону его голоса сразу становилось понятно, что он имеет в виду.
– Нужно быть осторожнее, – продолжил он. – Ты не знаешь, способен ли король дотянуться до твоей глубинной магии. Мы не можем рисковать…
– Я знаю.
Ответ прозвучал резче, чем я намеревалась, в основном потому, что меня всегда злило, когда Ишка оказывался прав. Я прекрасно понимала, насколько опасны подобные сны. Я видела, как это случилось с Максом: во время схватки с Нурой он черпал магию с самых глубоких слоев, и король фейри воспользовался открывшимся проходом. Именно мне, после отчаянной просьбы Макса, пришлось разорвать их связь с Кадуаном… хотя я знала, что могу нанести непоправимый удар разуму любимого.
От одного воспоминания становилось плохо.
– Сейчас все выглядело иначе, – ответила я. – Не знаю даже, как это описать… Словно все разбилось на куски.
Кто-то другой мог бы сказать, что я несу чушь, и я даже не стала бы его винить. Но Ишка просто бросил на меня обеспокоенный взгляд:
– Ты чувствовала что-то еще?
Я заколебалась, поскольку сама не была полностью уверена.
– Немного. Какое-то странное место, незнакомое мне. И…
– Он.
Я кивнула.
– Нам нужно соблюдать осторожность. – Ишка выглядел встревоженным.
– Я не могу упустить шанс узнать больше. Особенно если мы хотим выиграть войну.
Фейри ответил долгим, пристальным взглядом:
– Возможно, ты считаешь меня старым и чуждым людским эмоциям. Но я прекрасно понимаю, что тобой движет, и к войне это не имеет никакого отношения. Я знаю, что значит оплакивать кого-то. Но…
Я не хотела снова заводить этот разговор.
– Ты не ответил на мой вопрос, – натянуто сказала я. – Где ты был?
– Не имеет значения.
– Летал навестить сына?
Ишка напоминал мраморное изваяние. Лишь на шее билась жилка.
Я встала с койки и подошла ближе – достаточно близко, чтобы разглядеть все маленькие несовершенства его лица, ранее скрытые темнотой. Едва заметные морщинки в уголках глаз, шрам на подбородке, отливающие серебром пряди в золотистых волосах. Как же легко его соплеменникам было скрывать следы жизненных ошибок; за утонченностью и спокойствием, словно за бинтами, прятать тщательно зашитые раны прошлого. Люди же обычно пропитывали своей болью все вокруг и отрицали ее до последнего вздоха, хотя на коже выступала кровь.
Именно так я себя и чувствовала последние несколько месяцев. Словно истекала кровью.
– Ишка, повстанцы доверились тебе, – сказала я. – Доверие дается им нелегко, но ты его заслужил. Мы благодарны за все, что ты для нас сделал. Но…
«Но» сорвалось с моих губ без разрешения, и я замолчала. При взгляде на фейри я все еще чувствовала что-то странное – острое как бритва.
– Но в тебе еще осталась частичка ее ненависти ко мне, – тихо закончил Ишка.
Она. Он. Решайе. Эф.
Я не ответила.
– Моя самая большая ошибка, – сказал он. – Я могу повторить это тысячу раз, и все равно будет недостаточно. Возможно, потеря сына – наказание за то, что я тогда совершил.
Его спокойное лицо омрачилось болью.
Такое человеческое, узнаваемое выражение.
Он говорил так, словно его сын мертв. На самом деле, хотя сыну Ишки и грозила гибель в плену у Нуры, его спасли войска Кадуана, и он сохранил верность королю фейри. Ишка редко заговаривал о нем. Только сейчас я впервые задумалась: что наш союзник должен чувствовать при мысли, что родной сын считает его предателем? Их разделяла пропасть, такая же непреодолимая, как стены Илизата.
Мое сердце дрогнуло от жалости.
– Иногда кажется, что привязанность доставляет только неудобства, – тихо произнесла я. – Но тогда ради чего мы все это делаем, как не ради любимых людей?
Ишка словно собирался ответить, но передумал и протянул руку:
– Покажи мне.
Я повиновалась. Он сжал мою ладонь, хмуро разглядывая витые золотистые узоры. Свет фонаря струился по металлическим завиткам огненными струйками, и линии казались еще более потусторонними. Жжение притупилось, сменившись легкой остаточной болью. Больше я ничего особенного не чувствовала.
– Расскажи мне еще раз, что произошло.
Я повторила рассказ, описав шар, который Фаримов преподнес фейри, и все, что случилось после того, как я этого шара коснулась.
Ишка молчал. Ладонь закололо: магия фейри потянулась к моей, словно прощупывая золотой узор сквозь кожу. Внезапно он выпустил мою руку и выпрямился. Его взгляд метнулся к моему, и я увидела на лице фейри редкое, несвойственное ему выражение – панику.
– Нужно уходить, – сказал он.
– Почему? Что случилось?
И тут раздались крики.
Глава 13
Время в Илизате текло по-другому. Секунды растягивались в месяцы, а месяцы сжимались в секунды. Я так и не понял, сон я вижу или одну из уловок Илизата.
Сдвиг произошел внезапно: ткань мира словно с болью разорвалась пополам, как плоть под тупым лезвием.
Следующее, что я осознал, – меня тянет все дальше вниз, я проваливаюсь сквозь пол, затем сквозь землю и попадаю в глубинное неизведанное нечто.
Лицо обожгли холодные соленые брызги морских волн. Давящей тучей нависло ощущение, что за мной наблюдают.
Следом меня окутало до боли знакомое присутствие, и я содрогнулся от того, каким родным показался чужак – родным до глубины души: все, о чем я забыл, что искал, словно очутился в дюйме от кончиков пальцев.
Меня позвали по имени.
Я пошел на зов, но вдруг перенесся совсем в другое место.
И здесь я ощутил другое присутствие: кто-то замурованный в камне смотрел вниз, на прекрасный город в горах. Пребывание там тоже длилось всего несколько секунд.
Жар и боль разрывали на части. Я чувствовал, что горю в бушующем пламени, которое пожирает меня заживо. Все вокруг рушилось.
Как за соломинку, я хватался за несокрушимую уверенность: что-то не так.
Что-то ломается.
Это опасно.
И тут пламя поглотило меня.
* * *Я вскочил на ноги еще до того, как осознал, что двигаюсь. Подгоняемая паникой кровь стучала в висках.
В мире вокруг я не понимал очень многого. Но когда я открыл глаза, в мозгу отчетливо отпечатались два неоспоримых факта – я осознавал их так остро, как ничто другое за последние месяцы.
Первый. Только что произошла катастрофа. У меня не хватало слов, чтобы объяснить, что именно случилось или даже откуда я это знаю. Я ощущал сдвиги на уровне более глубоком, чем доступен слуху или зрению, словно встряхнувшее меня землетрясение непоправимо повредило самые основы моего существования.
Второй. Кто-то искал меня. Кто-то важный. Я чувствовал связь с ним, как веревку, обвитую вокруг горла, и она затягивалась все туже.
Сам не осознавая, что делаю, я изо всех сил уперся руками в стену.
Выпусти меня!
Отчаянная попытка использовать магию привела к тому, что на кончиках пальцев вздулись волдыри, – нанесенные на кожу стратаграммы перенаправили мои усилия. Но я едва почувствовал ожоги.
МНЕ НУЖНО ВЫБРАТЬСЯ ОТСЮДА!
Илизат никогда не говорил словами, его голос звучал как набор звуков. Сейчас со всех сторон раздались скрипы и стоны. Вырезанные на стенах рисунки содрогнулись.
«Ты тоже чувствуешь перемену. Как странно. И все же, возможно, нет ничего удивительного в том, что муха чувствует толчки надвигающейся бури».
Я прижал ладони к стене, дыхание участилось, а сердце бешено заколотилось. Рисунки неистово задрожали в ответ. Мне никогда раньше не доводилось видеть ничего подобного.
– Что это? – прохрипел я. – Что сейчас произошло?
Стоны камня походили то ли на смех, то ли на рыдания.
«Начало конца, порожденного гордыней смертных. Руки, тянущиеся к силам, которыми нельзя пользоваться, и размывающие границы, которые нельзя нарушать».
– Я не понимаю.
«Нет, не понимаешь. Конечно же».
Нить, связывавшая меня с этой странной, но такой знакомой душой, начала исчезать, как расплывчатые образы после сна, и от одной только мысли об утрате заныло сердце.
Я попробовал еще раз применить магию, но получил только новые ожоги на руках. Тем не менее я не сдавался.
«Ты не можешь разрушить эти стены. Ты же не настолько глуп, чтобы надеяться, что у тебя получится. Твое место здесь».
Тени Илизата ласкали мое лицо.
«Почему ты так хочешь уйти, мой сын пепла?»
– Потому что…
Я не знал, как описать охватившую меня внезапную потребность. Словно где-то далеко, за стенами тюрьмы, я только что потерял частичку себя.
В ответ на мои невысказанные мысли стены заскрипели подобием смешка. Ведь Илизат слышал все.
«Я тоже потерял частички себя. Но и твоя, и моя потери неизбежны».
Еще одна неудачная попытка прорваться сквозь стены. Еще один приступ боли.
– Нет ничего неизбежного, – пробормотал я.
Связь с чужаком почти прервалась.
Я мог бы поклясться, что Илизат рассмеялся.
«Я здесь целую вечность. Солнца встают и заходят, рушатся империи, а я все еще здесь. Я был здесь задолго до того, как солнце поднялось на небо, зажглись звезды или появились очертания аранского побережья. Я был задолго до этих стен и буду еще долго после того, как смертные разрушат свой мир. Я почувствую, как он рухнет к моим ногам, и буду наблюдать. Вот что такое неизбежность».
Я усмехнулся. Да пошел он!.. Все равно не брошу попытки.
– Мы такие, какие есть, – пробормотал я под нос, тяжело дыша от напряжения перед следующим ударом и обращаясь в основном к себе. – Боремся с неизбежным. Даже если выглядим при этом полными идиотами.
В воздухе повисла странная тишина: перешептывания Илизата разом прекратились. Стало так темно, что при каждой попытке применить магию на моем лице отсвечивало красное зарево.
Хм.
Я замер. Меня пронзило неожиданное осознание.
Все то время, что я провел здесь, запертый в камере, полной насылаемых Илизатом кошмаров, я прислушивался к его шепоту, пугался его видений. Но мне ни разу не пришло в голову задуматься, что же он такое – достаточно ли он живой, чтобы чего-то хотеть.
Это случилось только сейчас.
Кто-то когда-то научил меня: нет ничего полезнее, чем понимать скрытые нужды и желания других. И теперь, по какой-то необъяснимой причине, я почувствовал все это в Илизате. Желание, страсть. А еще горе и страх.
– Ты чего-то хочешь. Я могу тебе помочь.
Взрыв смеха.
«Нужна ли горе помощь насекомого?»
– Гора не может сдвинуться с места. Насекомое может. – Я прижал ладони к камню. – Ты чего-то хочешь. Я чувствую это. Ты прикован к месту. Но я могу уйти, если ты позволишь.
Последовала долгая пауза, и я приготовился снова отчаянно биться о стены; что ни говори, в этом куда больше смысла, чем в попытках договориться с собственной тюрьмой.
Но затем звуки сложились в шепот: «Я заключу с тобой сделку, Максантариус Фарлион».
Я замер. Должно быть, очередная галлюцинация. Очередной трюк Илизата.
«Позволю тебе сразиться с неизбежностью. Дам шанс исправить ущерб, нанесенный основам твоего мира. Тебя ждет неудача, но я разрешу попробовать».
Вырезанные на стенах рисунки сгрудились вокруг моих ладоней, как муравьи вокруг трупа.
«Но поставлю два условия. Ты должен взять с собой частичку меня и вернуться по моему зову».
– Исправить ущерб? Я не понимаю, – нахмурился я. – Что это значит?
Все звуки смолкли. В воздухе повисло молчаливое, невысказанное требование: «Да или нет?»
Возможно, следовало насторожиться. Все взвесить. Но я не думал о рисках. Я думал только о боли, что кричала в мире далеко за пределами нашего. О не поддающемся описанию зове, на который что-то побуждало меня откликнуться. О нити, тянувшей к тому, кто во мне очень нуждался.
– Хорошо, – сказал я. – Договорились.
Руку пронзила боль, намного сильнее, чем причиненная свежими ожогами. Я с проклятием отпрянул от стены. Бросив взгляд на кисти, обнаружил на левой ладони черно-синюю метку. Расположенные ромбом символы – они напоминали вырезанные на стенах Илизата – перекрывали друг друга и слегка мерцали, словно в чернилах были растворены частички серебра.
– Что это?
Я поднял глаза и увидел перед собой дверной проем.
«Можешь идти, – сказал Илизат. – Тебя никто не остановит».
* * *Поначалу, даже выйдя из камеры, я боялся, что это очередная уловка. Но Илизат сдержал слово. В белых коридорах я не встретил ни души. Ни узников, ни охранников. Не было даже шепота самого Илизата. Я понятия не имел, куда идти; каждый раз, когда меня выводили из камеры, я старался запоминать повороты, но, казалось, они постоянно меняются. Тем не менее всего через несколько минут я стоял перед двойными дверьми из серебра. При моем приближении они открылись, и передо мной предстало море в закатной дымке.
– Драть вас всех, неужели это правда происходит?.. – пробормотал я, шагнув за порог, на свободу.
Меня встретила стена холодного, влажного воздуха, и я вдохнул его полной грудью.
Вдали, на фоне заходящего солнца, виднелись очертания острова Ара. В воздух поднимались клубы дыма, достаточно плотные, чтобы их можно было разглядеть даже с такого расстояния. Должно быть, фейри предприняли еще одну атаку – судя по всему, неудачную.
Случившееся ошеломляло, и только сейчас я осознал, что все на самом деле: я стою за стенами Илизата, без малейшего намека на оковы. Свобода.
Хотя еще нет. Не совсем. Надо убраться с этого острова. Я потянулся к магии, но паутина стратаграмм блокировала ее, а свою стратаграмму без доступа к магии мне не сотворить.
Тогда нужно искать лодку. Нужно…
– Макс? Как ты… Почему…
Я обернулся и замер.
Я так привык к видениям Илизата, что не сразу смог определить, настоящий передо мной человек или нет.
На меня уставился Брайан, сжимавший в руках меч. Волосы и накинутый на плечи плащ яростно развевались на ветру, выделяясь на фоне закатного неба красными и черными всполохами. Он переоделся в аранскую военную форму.
Видимо, он присоединился к армии, как Нура и говорила.
Брат смотрел на меня так, словно тоже не был уверен, настоящий ли я.
Оружия у меня не имелось, магией я воспользоваться не мог. Даже с ней я вряд ли сумел бы победить Брайана, но без нее не оставалось ни единого шанса.
– Я не вернусь туда, – сказал я.
Он подошел ко мне, и я напрягся:
– Брайан, клянусь Вознесенными, если…
