Крылья за спиной

В памяти Земолай против ее воли проступило лицо отца. Его гнев, и сильнее гнева – разочарование. Дочь отвергла его веру, и это его ранило. Ведь она отвергла все, что было важно для него и для ее матери.

Земолай на миг зависла, охваченная сомнениями. Она взглянула на молодую женщину – и увидела живую Гальяну, а не фигуру на доске; узнала родственную душу. Ту, что оставила родных из любви к ним, из желания вернуться с победой и охапкой даров – ту, что не достигла заданной цели и отчаянно нуждалась в новой.

– Думаешь, они бы приняли тебя обратно? – негромко спросила Гальяна.

Она говорила о книжниках. О ее семье. О Милар.

И, застигнутая врасплох, Земолай невольно сболтнула лишнего:

– Нет. Я совершила нечто непростительное.

– И что же?

Мир сжался до них двоих, стоящих на коленях лицом к лицу, словно они делили молитвенный уголок в переполненном храме. Здесь не было ни жертвенников, ни икон на стенах, ни скамеек, чтобы опереться, – лишь помятая тарелка с остывшей едой, безмолвное отсутствие святости и холодная земля.

У Земолай закружилась голова, в ушах загудело от прилива крови, и на миг она снова вернулась туда, чувствуя, как горят щеки, и понимая, что есть вещи, которые исправить невозможно.

Она помотала головой, в который раз прогоняя воспоминания. Она не хотела говорить об этом – даже думать об этом не хотела, – но ее нерешительность уже приоткрыла брешь в обороне.

– Наше дело простое, – тут же сунула ногу в образовавшуюся щель Гальяна. – Все мы хотим иметь право следовать заветам своего божества, независимо от того, служим в одиночку или вместе с родными. Другие не понимают, что привело тебя к меха-дэве, но я-то понимаю. Когда ты наделен даром… – она повертела руками, демонстрируя выцветшие шрамы от давних технических усовершенствований, – отказываться от него – куда большее святотатство.

Угощение камнем оттягивало желудок. Земолай отчаянно хотелось, чтобы Гальяна поняла.

– Первейший завет меха-дэвы – защищать, – отрезала она. – Что бы ты о ней ни думала.

– Да. – Девушка подалась вперед. – А главный завет техно-дэва – творить. А схола-дэва – изучать прошлое. Вам просто надо отойти в сторону и дать нам сделать дело.

Земолай прикрыла глаза, представляя будущее, в котором подобное стало бы возможно.

– Красивая фантазия, – заключила она с изрядной горечью. – Но все это не важно. Схола-дэв молчит долгие годы. Если в той башне и остались до сих пор его забаррикадированные адепты, то очень мало. Секта книжников почти умерла, и если их божеству и есть что сказать по этому поводу, он держит это при себе.

Земолай припомнила, как закончились открытые службы схола-дэву. В памяти всплыло лицо Схола Петке прямо перед тем, как ему на голову надели мешок. Крылатые искоренили ересь, и с тех пор книжников едва хватало, чтобы ухаживать за святилищем на крыше.

Гальяна вскочила, едва не опрокинув стул. В глазах у нее вспыхнул новый свет, нечто среднее между страхом и решимостью. Земолай потребовалось мгновение, чтобы понять, что в руке у девушки зажат ключ.

– Хочу показать тебе кое-что, – сказала Гальяна. – И думаю, ты готова это увидеть. Могу я тебе доверять?

Ключ сверкнул серебром – так близко, словно дразня.

Сработало. Пусть Земолай потеряла нить собственного плана, позволила себе отвлечься на сожаления о прошлом, все равно сработало. Реальность с грохотом встала на место, и Земолай ею чуть не подавилась. Ее разбирала злость на эту юную идеалистку – за ее наивность, ее оптимизм, ее веру в способность все изменить. Только посмотрите на нее – думает, что победила. Будто стоит побеседовать пару раз по душам через решетку и вся жизнь Земолай изменится. Предлагает этот ключ, словно безделушку и они сейчас выйдут отсюда подругами.

– Мне ведь больше некуда идти, – откашлявшись, произнесла Земолай.

Ключ повернулся в замке. Запоздало насторожившись, Гальяна отступила на шаг, но движения Земолай оставались замедленны. После недели (или дольше) взаперти, она только так и могла двигаться – неторопливо и размеренно.

Гальяна нервно рассмеялась:

– Ну, думаю, пора напомнить тебе о таблетках. Кроме того, у меня при себе болт-ган.

– Разумеется, – отозвалась Земолай.

Гальяна попятилась к выходу из комнаты мимо стульев для посетителей и недоеденной булки с орехами – и столового ножа, который она столь заботливо приносила каждый день, чтобы нарезать еду для Земолай.

Пленница притормозила, дожидаясь, пока Гальяна минует дверной косяк и отойдет еще на три шага, и накрыла нож ладонью.

В первые дни войны Земолай получила задание выкурить повстанцев из подземных укрытий. В какой-то момент она обнаружила сложную сеть туннелей между подвалами, словно миниатюрный город под городом. Некоторые были соединены изначально, а другие, укрепленные лишь скрипучими деревянными подпорками да молитвой, явно прорыли наспех. Она называла их кроличьими норами. (А она тогда кто, лиса? Змея?)

Что смогли, засыпали, остальное взорвали. Гадкая работенка.

Теперь, когда Гальяна вела ее бесконечными переходами, то поднимаясь по лестнице, то спускаясь, Земолай снова вспомнила те лабиринты. Здешняя сеть туннелей выглядела куда надежней, хвала Пятерым, с более прочными крепями и аварийными фонарями через равные промежутки, но вряд ли она нашла бы выход самостоятельно.

Гальяна шла быстро, на безопасном расстоянии и держала руку на отлете, но Земолай это не заботило. За те полсекунды, что потребуются бывшей крылатой на перехват, девица просто не успеет вытащить оружие.

Но Земолай грызли сомнения.

Это все туннели (туннели ни при чем). Какой смысл заранее брать заложника, если она заблудится в подземелье (в свое время Земолай и хуже приходилось).

– Куда ты меня ведешь?

– Мы, возможно, уже опоздали, – последовал извиняющийся ответ.

Спокойнее не стало.

Дежурное освещение мигнуло – краткий сбой в подаче электричества, – и Гальяна замедлила шаг. Они достигли конца коридора, где утоптанная земля сменилась плиткой, и осталась всего одна дверь. Девушка быстро набрала код на вмонтированной в стену незаметной клавиатуре, загородив ее от Земолай всем телом. Они шагнули внутрь, в темное, пугающе тесное пространство, освещенное лишь тусклой лампочкой над притолокой.

Засов с решительным стуком защелкнулся обратно. И никого вокруг. Позади запертая дверь. Пространство впереди отгорожено толстыми красными портьерами.

Гальяна предостерегающе вскинула ладонь, едва различимую во мраке.

Земолай стояла на волосок позади нее. Закатанный под пояс штанов столовый нож прижимался к изгибу живота. Ладонь подрагивала, помня ощущение сжатой рукояти.

Гальяна заглянула за портьеры, обнажив изящный изгиб шеи.

«Вот сейчас», – подумала Земолай.

Сейчас, пока девица отвлеклась. Сейчас, пока они не шагнули в неизвестность, пока Гальяна не обернулась, пока Земолай не сорвалась.

«Сейчас».

– Успели! – с улыбкой обернулась Гальяна, не замечая пота, стекающего у пленницы по спине и разъедающего воспаленную плоть вокруг изуродованных портов. – Побудь тут, ладно? Не хочу никого… расстраивать.

Без дальнейших объяснений она нырнула за портьеру, лишив Земолай отличного шанса.

Тяжело дыша, бывшая крылатая зажмурилась, грудь словно тисками сдавило. Вся группа вот-вот вернется (в расцвете сил она бы легко справилась с ними, но не сейчас, не в нынешнем состоянии), а она загнала себя в угол, буквально.

Но…

Имелся еще один вариант.

Вариант был так себе – куда лучше самой триумфально вернуться со сведениями о производстве альтернативы мехалину и приволочь преступников лично, – но он существовал, и следовало привести его в исполнение, прежде чем расшатанные нервы подведут ее в очередной раз.

Земолай вытащила нож из-за пояса. Облизнула лезвие, затем тщательно вытерла с обеих сторон о более-менее чистый участок темных штанов. Темная ткань – это хорошо. На темном будет не так заметно. Помяла большим пальцем верхнюю часть правого бедра, ища, нащупывая…

Нож вонзился в плоть.

Не закричать стоило изрядных усилий (потому что, черт возьми, без лекарств оказалось намного больнее), но Земолай подцепила тонкий слой мышечного трансплантата, даже не ругнувшись. Пот выступил на лбу блестящей пленкой… поле зрения на полсекунды потемнело по краям… а затем она извлекла нечто гладкое, теплое и мокрое от крови.

Резонансный чип – последнее звено связи с высшим командованием мехов. Он синхронизирован с парным устройством в башне Кемьяна. Когда маячок остынет, в башне раздастся сигнал тревоги – «крылатый пал», – и наземная команда отправится за ее телом. Вот тогда-то они и обнаружат, что она находится далеко от больницы для рабочих, и отследят сигнал досюда.

Готово. Если она выстоит против юных повстанцев, можно будет держаться исходного плана и взять их самой. Но вдруг силы или нервы снова подведут? Что ж, если вооруженная пятерка уже в пути, ни то ни другое ей не понадобится.

Земолай отодрала один из карманов и засунула лоскут в разрез на штанах. Решение более чем временное, но ей требовалось лишь замедлить кровотечение. Затем она шагнула за занавески, крепко сжимая чип в кулаке, чтобы оставался теплым, пока не оценит ситуацию.

От увиденного она замерла.

Широкое, круглое помещение с низким потолком, лишь по краям освещенное оранжевыми фонарями. Плиточный пол. Там и сям в тусклом свете поблескивают металлические опоры. Между ними клубится небольшая толпа, в общей сложности пять-шесть десятков человек. Синекожие и длинноногие, богатые бездельники и явные маргиналы, и полным-полно мятежного молодняка, причем все щеголяют постоянными модификатами.

Вперед выдвинулась некая фигура. Сутулый и лысоватый старик. Одной рукой он прижимал к себе зеркало, а другой – пухлую сумку. Он поставил свою ношу на пол и двигался при этом спокойно, деловито, напоминая не столько преступного гения, сколько пожилого лавочника, расставляющего свои товары.

Вот он поднял голову, глаза его вспыхнули лунным серебром, и иллюзия кроткого дедушки рассеялась. Это был истинный адепт схола-дэва.

Теперь Земолай точно знала, где очутилась – в молитвенном зале глубоко под храмовой башней Желан, в самом сердце Милара.

А стоял перед ней Схола Петке, вернувшийся из мертвых.

Глава седьмая

Наш священный долг – создавать порядок из хаоса; обеспечивать ясность и изгонять сомнения. Нигде этот завет не отражается так идеально, как в субординации.

Как меха-дэва говорит Голосу, так Голос говорит командирам, так командиры говорят воинам и так воины становятся клинком в руке.

Книга меха-дэвы

Вот что преисполненная восторга победительницы тринадцатилетняя Зеня писала домой в свой первый вечер в Паве:

«Это потрясающее место! Весь комплекс выстроен в форме огромной шестеренки… стена высотой пятнадцать футов, по периметру расставлены квадратные домики. Вот в одном из таких зубцов я и живу.

Все здесь делается пятерками: четыре конечности и голова. Я живу с Ромилом, Лийо и Долин, а командир у нас крылатая Водайя. Я волновалась, но они мне обрадовались.

И башня Кемьяна ПРЯМО ТУТ… Как думаешь, меня уже пустят? Не слишком нахально будет попроситься? Или стоит подождать? Или все-таки спросить?

Это все взаправду!!»

На что Никлаус ответил:

«Радует, что ты еще в состоянии писать, но пунктуация уже пострадала».

А затем в присущей ему манере пустился в витиеватое описание своего следующего исследовательского проекта для Схола Петке.

Попав на великолепно оборудованный тренировочный полигон, Зеня обрела сосредоточенность, какой никогда прежде не испытывала: волнующую четкость цели. Радежда сама по себе представляла мир в миниатюре, но Пава оказался еще меньшим мирком, угнездившимся в самом сердце Радежды. Это был единственный округ, полностью отгороженный от остальных; изолированное сообщество, притулившееся у Келиорских гор, всеми глазами и сердцами нацеленное на границу.

Когда Зеня шагнула в ворота Павы, все прежнее перестало иметь для нее значение.

А вот о чем Зеня не написала домой в свой первый вечер в Паве: в то утро она десять минут простояла у своего нового жилища, оцепенев от страха. Другие ученики в отряде Водайи вместе жили, вместе работали, вместе тренировались, набивали шишки и сражались уже больше года. Впишется она или ее выгонят?

Через несколько секунд после ее стука дверь распахнулась, явив три нетерпеливые физиономии.

– Так ты та самая из Милара! – воскликнул обладатель первой.

Новенькую со смехом втянули внутрь, бесцеремонно выхватив у нее сумку, чтобы порыться в ее содержимом и похвалить или обфыркать каждую из обнаруженных книг. Представлялись ребята наспех, и Зеня попросила их повторить имена (Ромил, Лийо, Долин; Ромил, Лийо, Долин).

Все они были как на подбор: долговязые и спортивные, глаза горят, волосы стянуты на затылке. Они бурно жестикулировали и не имели понятия о личном пространстве. Держались спокойно и уверенно, но без высокомерия.

В них было все, чем хотела обладать Зеня.

Она задала единственный важный вопрос:

– Каково это – работать с крылатой Водайей?

– Она – одна из величайших воинов нашей эпохи! – восторженно ответила Долин.

И все ее поддержали. Крылатая Водайя целеустремленна, решительна, сурова. Ее ученики неизменно выпускаются досрочно. Вдумчива, всегда готова поддержать, блистательна в вопросах тактики, преданна, всеми уважаема; не раз отличилась и в бою, и в управлении делами. Зене очень повезло быть принятой под ее крыло. Она даже не представляет, насколько ей повезло!

Ничто не прерывало потока славословий, пока Зеня не ляпнула:

– Вас так и было четверо в отряде?

Этакий неуклюжий способ спросить: «На чье место я пришла? Его ранили? Отчислили? Какую роль мне предстоит на себя взять?»

Три радостные физиономии тут же помрачнели.

– Все равно узнаешь, – тяжело вздохнул Пава Лийо. – Нашим четвертым был Пава Генколай. Вообще не годился. Темп не держал совсем. Три месяца назад он слинял, ночью, даже нам не сказал – струсил и занял пустую комнату в отряде крылатого Раксы. Ай, что на него время тратить?..

– Вот и не трать. – Долин поднялась, неодобрительно скривившись. – Идем.

Зеня поспешила за ними, ругая себя последними словами за испорченное общее настроение. Но когда они добрались до тренировочной зоны, всякая неловкость испарилась.

Полигон раскинулся на головокружительные двести футов в диаметре, и повсюду виднелись группки соревнующихся. Лучники и пращники, бегуны и минеры, метатели ножей и боксеры. Стройные юноши в громадных обвесках мчались по лестницам, тогда как другие пытались с помощью сетеметов изловить незадачливых курсантов, изображавших захватчиков.

Зеня жадно впитывала детали: разноцветные значки, нарисованные мелом на кирпичной стене, выпуклые линии разметки на песчаном грунте, лица людей, строившихся в шеренги по рангам и отрядам (ее наставники, ее соперники, ее сверстники!).

Долин взяла на себя роль гида, шепотом называя имена и пересказывая сплетни. На другом конце полигона стоял отряд Раксы, и среди них – предатель Генколай, чья левая рука представляла собой голую металлическую конструкцию. Был там и сам крылатый Ракса, хмурый воин, коренастый и мускулистый, тогда как большинство крылатых отличались худощавым телосложением, – не человек, скала. Роскошные бронзовые крылья выгибались у него над головой, сверкая, как солнечный луч на росе.

– Он рано выпустился, в семнадцать лет, – шепотом поведала Долин. – Я слышала, что он менял наставников по ходу обучения, лишь бы побыстрей окончить курс.

Крылатый Ракса пять лет патрулировал восточную границу, где как-то раз в одиночку в течение трех дней удерживал перевал Генте против отряда непрошеных гостей из соседнего Равастана. Сейчас, всего-то в тридцать три года, он, по слухам, метил в командиры квадранта, и никто из крылатых не хотел становиться у него на пути.

– Кроме Водайи, – с удовольствием продолжила Долин.

Водайя единственная из ныне живущих воинов, оказавшись в том же классе, что и Ракса, продвигалась быстрее, будучи при этом почти на год его моложе. Об их тренировочных схватках ходили легенды, а соперничество никогда не прекращалось. Но именно Водайя была любимицей Голоса, Водайю вызывали во внутренний круг всякий раз, когда предводитель секты обращался за советом к меха-дэве.

Зеня уставилась на Генколая, гадая, что побудило его покинуть столь выдающийся отряд – и, что еще непонятнее, выбрать взамен своей наставницы ее самого ярого соперника.

– Вон она! – указал на небо Лийо.

Крылатая Водайя стремительно приближалась, ее серебряные крылья ловили и отражали свет, как праздничное украшение. Она облетела двор по кругу и приземлилась, пропахав сандалиями две борозды в тщательно вылепленных на песке кольцах. Она глянула прямо на Зеню, и та просияла.

– Доброе утро, Пава, – обратилась к ним крылатая Водайя. – Надеюсь, вы уже перезнакомились. Рассчитываю, что в ближайшие несколько дней вы поможете Земолай освоиться с нашим распорядком, а дальше уже ее задача не отставать. Обучение продолжится в нынешнем темпе, а с ней я буду заниматься отдельно: организую дополнительные тренировки в свободное время, чтобы восполнить пробелы. Земолай талантлива и от природы бесстрашна. Она быстро вас догонит.

Зеня раздулась от гордости… но ведь к похвале прилагалась немалая нагрузка? Несколько дней, чтобы войти в ритм. Неопределенный, но короткий срок на освоение тактики.

Она справится. Если надо, будет вкалывать круглосуточно, но справится.

Водайя привела их к утренней молитве. «Словом и делом – стань защитником. Суди нечестивых, вознаграждай кающихся, блюди законы города и государства, будь покровом, под которым они процветают».

Будь покровом.

Ученики пустились бегом, и сердце Зени воспарило. Годами она бегала в одиночку в сумерках перед школой, и ни одна душа в мире ее не подгоняла. Гражданские спортзалы были заточены лишь на поддержание здоровья. В здоровом теле здоровый дух.

Но теперь она бежала в стае. А это уже – самосовершенствование. Приложение тела к определенной цели. Не поддержание формы, а развитие способностей. В секте мехов Зене никогда не придется преуменьшать свои способности.

Вот как объяснить хоть что-то из этого брату? Как сказать человеку, которого сама же бросила: «Я была одна»?

Но ведь была же. А теперь не одна.

Вот какова была жизнь в Паве в те ранние дни, до того как мир изменился.

Каждое утро Зеня просыпалась на рассвете, толкалась в очереди в умывальню, а затем спешила во двор. Сначала молитва, потом зарядка, потом кухонное окно, где молчаливый повар с розовыми волосами выдавал им завтрак, который они заглатывали по пути на уроки.

Дальше под руководством Водайи они занимались теорией – заучивали наизусть писания святых, хором повторяли правила гигиены и ношения одежды, составляли планы военных кампаний, – но с подлинным нетерпением ждали послеобеденного времени, потому что именно оно было отведено для боевой подготовки.

Они осваивали все: пращи, луки, метательные ножи, сетеметы, дротики. Но берегли задор для настоящего боя: один на один, лицом к лицу. Клинки. Кулаки. Схватка! Соратники по очереди бились с новенькой, стремясь ее нокаутировать, и в течение следующих нескольких недель Зеня проводила больше времени на земле, чем на ногах.

Каждый синяк служил предметом гордости.

Случались и сюрпризы, самым большим из которых оказались проходившие раз в две недели занятия по механике с самым настоящим техником из округа Фэйан.

– Фэйан Санадор уже двадцать два года занимается экипировкой наших бойцов, – объяснила Водайя. – В ходе занятий вы должны научиться сами обслуживать свое снаряжение, ремонтировать крылья, устранять неполадки в полевых условиях. Он научит вас всему, что вам нужно знать. Есть вопросы?

Вопросов была тысяча! И Санадор, человек, посвятивший жизнь изготовлению крыльев и оружия, с радостью на них отвечал. Воплощение главного техника – от бронзовых значков в виде циркулей на отворотах куртки и набитого под завязку пояса с инструментами до белоснежных волос, которые не брала никакая химия.

– Милар! – удивленно воскликнул он, когда Зеня представилась. – Вот уж не думал, что доживу до этого дня. Ну, за тебя-то на экзамене мне беспокоиться не придется.

От комплимента она зарделась, а затем покраснела еще сильнее под недружелюбными или откровенно презрительными взглядами других учеников класса. Зеня быстро усвоила: в плане технологий, которые держали их в воздухе, секта мехов полагалась на техников, но без удовольствия.

(Однако Фэйан Санадор не ошибся: на экзамене ему за нее беспокоиться не пришлось.)

Зеня и рада была бы по вечерам проводить больше времени с отрядом, но, когда у всех остальных учебный день заканчивался, она оставалась с Водайей наверстывать упущенное. Потеря не беспокоила ее, ведь ей нужно было столькому научиться.

Она была стаканом, а Водайя – кувшином.

– Книжных знаний недостаточно, – не раз провозглашала наставница. – Потеть в спортзале недостаточно. В настоящем бою нет места колебаниям. Так нельзя стряхнуть нападающего, обдумать все и попробовать снова. Не станешь оружием – станешь мишенью.

Во время первых уроков Водайя снимала крылья. Зрелище получалось шокирующим. Прямо-таки интимным. Но все занятия Водайя вела бодро, деловито и эффективно. Она подробно показывала каждую последовательность маневров, а Зеня повторяла за ней снова и снова, пока не получалось как надо. Каждый вечер она приползала в расположение отряда, съедала оставленный товарищами холодный ужин и проваливалась в сон без сновидений. Наверстывала ли она упущенное? Поди пойми. Работа казалась бесконечной, а сколько еще впереди, Водайя не говорила.

Так, в непрерывном круговороте испытаний, овладения навыками и новых испытаний, прошло несколько месяцев. Зеня чувствовала, а потом и видела, как меняется ее тело.

Она похудела, но мышцы обрели упругость, а тело – гибкость и отзывчивость. Постепенно она стала выигрывать схватки с товарищами по команде. Поначалу с трудом, скорее за счет эффекта неожиданности, нежели благодаря мастерству, но с достаточной силой, чтобы заставить их напрягаться, стараться больше, драться по-настоящему.

В иные дни Водайя не скупилась на похвалу:

– Ты прирожденный воин, Земолай! Не позволяй никому убедить тебя в обратном.

Бывало, Зеня все делала не так.

– Ты отнимаешь у меня время! – рявкала Водайя. – Вязнешь в расчетах. Ты воин или исследователь? Давай сначала!

В такие дни Зеня тряслась от ужаса, уверенная, что к утру ее отчислят. Ни есть, ни спать она не могла. С рассветом проступок неизбежно оказывался забыт, но Зеня удваивала усилия в тщетной надежде избежать очередной выволочки.

Настроение у нее скакало от восторга (когда Водайя бывала довольна ею) до опустошенности (когда та выказывала разочарование). Ее хрипловатый голос Зеня слышала днем и ночью. Эта женщина держала в руках ее будущее, и девочка понятия не имела, на каком она свете.

(«Тебя послушать, ведет она себя по-мудацки», – писал Никлаус: в двенадцать лет он стремительно расширял свой словарный запас.

«Она хочет, чтобы мы стали лучшими, – отвечала Зеня. – Хочет, чтобы мы вкалывали наравне с нею. Я сама виновата, что всегда слишком много думаю…»

«Все равно по-мудацки», – резюмировал Никлаус.

И она перестала рассказывать ему о неудачных днях.)

После особенно ужасной тренировки Зеня плакала, пока не уснула, вымотанная до изнеможения и полного безразличия. На следующий день никто из товарищей ни слова не сказал, но Водайя вела себя ровнее, а Зене велела лишь повторить систему упражнений, освоенную ученицей еще пару недель назад.

– У всех воинов-победителей общие принципы: вера и преданность. – Водайя стояла так близко, что Зеня чувствовала ее дыхание. – Вера в свое божество. Преданность своему командиру. Вера в моральный авторитет. Преданность дисциплине.

Она придвинулась ближе. Подтолкнула Зене локоть чуть влево и приподняла ей подбородок на волосок выше.

– Я вижу тебя, Земолай, – тихо сказала она. – Вижу, как ты выкладываешься изо дня в день, – не думай, будто я не замечаю. На плацу я говорю то, что должна, но, пожалуйста, никогда не путай мои слова с моими чувствами. Ты молодец.

Зеня успокоилась и на следующий день показала себя безупречно.

(Кое-что из того, что она не могла впоследствии объяснить: как Водайя ухитрялась считывать малейшие колебания настроения и решать все проблемы. В обратную сторону это не работало – настроение у Водайи менялось стремительно, и пытаться предугадать перемены было неблагодарным занятием. Но эта женщина обладала талантом чувствовать потребности своих учеников. Она их просто видела.

Потом Зеня смаковала такие моменты. Когда ночь бывала омрачена бессонницей, она повторяла вопросы-ответы, словно молитву: «Почему она так сказала? Потому что мне нужно было это услышать. Почему она орала? Потому что я делала неправильно».