Клубок Сварогов

Таким хотел видеть себя Святослав Ярославич перед нынешним и грядущими поколениями.

Наконец-то Изборник был закончен. Эту объёмистую книгу в новеньком переплёте из телячьей кожи принёс в княжеский дворец новый игумен Печерской обители – Стефан.

Святослав встретил Стефана с непоказным радушием, поскольку тот в прошлом не раз гостил в Чернигове и даже помогал иноку Антонию, спасавшемуся от гнева Изяслава, основать близ Чернигова Ильинский пещерный монастырь. Преемником Феодосия в Киево-Печерском монастыре Стефан стал тоже не без помощи Святослава. Двух этих в сущности разных людей связывало одно – стремление поставить Киевскую Русь во главе всех православных государств. И если Святослав на этом поприще был готов действовать копьём и мечом, то Стефан избрал своим оружием славянскую письменность, полагая, что слово, написанное кириллицей, весомее греческих молитв, звучащих во многих русских храмах.

Глава пятая. Беседа за шахматной доской

В октябре война в Богемии закончилась.

Отчаявшись одолеть русскую рать в открытом сражении, Вратислав запросил мира. Он заплатил Перенегу откуп в тысячу гривен серебром и снабдил русичей провизией на дорогу.

Киев встретил победоносное русское войско колокольным звоном и толпами ликующих людей.

Потом был пир в великокняжеской гриднице, где среди всеобщего веселья звучали похвалы молодым князьям Олегу и Владимиру, достойно проявившим себя в трудном далёком походе. Не был забыт и Перенег, чьё ратное умение и жизненная мудрость как нельзя лучше пригодились в столь нелёгком для русских полков испытании. Старшие дружинники, соратники Перенега, провозглашали здравицы и в честь Святослава, давшего им в предводители столь опытного воеводу.

Олег недолго сидел за пиршественным столом. Он покинул гридницу вскоре после того, как с пиршества удалилась Ода.

Ещё перед пиром Олег и Ода условились о встрече в одном из укромных покоев на женской половине дворца.

Олега провела туда Регелинда. Ему самому не удалось бы отыскать нужное помещение, не привлекая внимание служанок. Дворец был так огромен, что Олег с трудом ориентировался в нём, особенно в тёмное время суток.

Ода встретила Олега в исподней сорочице из тонкой греческой ткани, сквозь которую проступали округлые формы её прелестного нагого тела. И в сорок лет Олегова мачеха выглядела великолепно.

Олег с порога объявил мачехе об этом. Ода рассмеялась счастливым смехом и кинулась на шею к Олегу.

Их уста соединились в долгом страстном поцелуе.

В этот миг в светёлку заглянула Регелинда и сердито прошипела:

– Дверь-то на засов заприте, скаженные. Чай, успеете налобызаться!

Заперев дверь, Олег и Ода снова обнялись с жадным исступлением, одолеваемые одним-единственным желанием.

Насытившись поцелуями, любовники устремились к ложу и повалились на него, не размыкая своих объятий. Лёжа на спине, Ода через голову стянула с себя тончайшую сорочицу. Она поглаживала пальцами пунцовые сосцы своих белых округлых грудей, с еле заметной улыбкой глядя на то, как Олег поспешно избавляется от одежд.

Наконец Олег предстал пред мачехой совершенно обнажённым, с вожделенным блеском в глазах. Два нагих тела сплелись воедино, счастливые и полные страсти. Олег шумно и часто дышал, сотрясая кровать сильными телодвижениями. Ода негромко стонала под ним. Исторгнув из себя семя, Олег тоже застонал, протяжно и блаженно. Вмиг обессилев, он повалился на постель рядом с Одой.

Они лежали в обнимку, нежно поглаживая друг друга кончиками пальцев. Их молчание длилось недолго.

Ода стала расспрашивать Олега про Гиту, которая недавно родила сына-первенца, а Олег стал ему крёстным отцом. Так пожелал Владимир.

Олег отвечал на вопросы мачехи коротко и односложно. Он вдруг ощутил в себе какую-то неловкость, некий внутренний стыд. Причина этого была ему понятна. Расспросы Оды пробудили в сердце Олега задремавшие было чувства к Гите, милый образ которой часто возникал перед его мысленным взором. Олег догадывался, что Гита питает к нему такие же чувства, но вынуждена таиться, ибо отдана в жёны Владимиру. Олегу вдруг показалось, что, лёжа в постели с Одой, он чем-то предаёт кареглазую дочь Гарольда.

Олег мысленно искал себе оправдание.

«Что связывает меня с Гитой? – думал он. – Наши взаимные признания украдкой, единственный торопливый поцелуй в уста, редкие откровенные взгляды… Всё это в прошлом и больше не повторится, ведь Владимир мне друг и брат. Не пристало мне, став крестником его первенцу, тайно соблазнять его жену».

Между тем Ода принялась рассказывать Олегу о том, как Святослав сосватал за брата византийского императора Марию, дочь Всеволода Ярославича.

– Бедная Мария пролила немало слёз, прощаясь со мной на пристани, – печально молвила Ода. – Не хотелось ей покидать отчий дом. Ох как не хотелось!.. Но разве отцов трогают дочерние слёзы, коль речь заходит о выгодном родстве с василевсом ромеев. В этом есть вся мужская суть! Во все времена женщины являются для мужчин либо игрушками, либо разменной монетой…

Ода подавила раздражённый вздох.

– А как же Роман? – спросил Олег.

– Для Романа твой отец намерен подыскать другую невесту, которая не будет с ним в родстве ни в ближнем, ни в дальнем, – ответила Ода. – Кстати, твой отец и для тебя невесту подыскивает, и не где-нибудь, а в Венгрии. Туда недавно послы уехали.

Олег был удивлён и немного раздосадован услышанным, поскольку отец при встрече с ним ни словом не обмолвился об этом.

Ода прижалась к Олегу, заглянула ему в глаза и томно прошептала:

– Не отдам тебя ни венгерке, ни польке. Никому!

Румяное лицо мачехи с блестящими глазами в обрамлении светлых растрёпанных волос в этот миг показалось Олегу самым красивым на свете. Он стиснул Оду в объятиях и запечатлел жадный поцелуй на её алых устах.

* * *

Спустя два дня состоялось венчание Регнвальда и Мелитрисы, которую перед этим русские священники обратили в православную веру, как того требовал обычай.

В Софийском соборе, где проходило торжество, было не протолкнуться. Сюда пришли не только киевские бояре с жёнами, но и великое множество простого люда. Весть о том, что воевода Регнвальд привёз из Богемии невесту невиданной красоты, мигом облетела Киев. Из уст в уста передавались слухи о том, что Мелитриса является дочерью покойного чешского князя Спитигнева и что она пребывала в монастыре до встречи с Регнвальдом. Правда обрастала кривотолками подобно снежному кому, катившемуся с горы. В окружении великого князя шептались, будто руки Мелитрисы добивался сам германский король, но она предпочла монастырь короне. Ещё поговаривали, что якобы Мелитриса сначала досталась Олегу, который уступил её Регнвальду в награду за то, что тот спас ему жизнь в битве при Оломоуце.

Докатились эти слухи и до Оды, которая в порыве ревности потребовала от Олега объяснений. Ода имела возможность познакомиться с Мелитрисой, которую Регнвальд приводил во дворец. Привлекательность знатной чешки послужила для Оды косвенным доказательством того, что, перед тем как достаться Регнвальду, Мелитриса наверняка побывала в наложницах у Олега. Впрочем, Ода не собиралась обвинять Олега в излишнем сластолюбии, поскольку полагала, что столь красивая наложница, как Мелитриса, вполне достойна Олегова ложа. Оде хотелось лишь услышать признание из уст Олега, что он действительно обладал Мелитрисой, но, несмотря на её дивную красоту, всё же расстался с ней, дабы по достоинству вознаградить Регнвальда. В душе Ода была даже готова восхищаться благородством Олега.

Однако Олег не только ни в чём не признался, но и пришёл в негодование от того, что Ода не желает верить его словам, зато охотно доверяет сплетням и слухам.

– Какая собака пробежала меж нами, коль ты не веришь в мою искренность? – возмущался Олег. – Иль тебе непременно хочется уверовать в то, что я хуже, чем есть на самом деле. Так?

– Олег, я видела, какими глазами глядела на тебя Мелитриса, когда приходила во дворец, – молвила на это Ода. – Так может смотреть лишь женщина, таящая в своём сердце глубокую признательность к мужчине, совершившему ради неё благородный поступок. Возможно, ты заметил, что Мелитриса неравнодушна к Регнвальду, потому и уступил её ему. Заметь, Олег, я ни в чём тебя не обвиняю. Мне просто непонятно, почему ты отрицаешь то, что Мелитриса была твоей наложницей.

Говоря всё это, Ода не спускала с Олега своих внимательных глаз в надежде, что он выдаст себя смущением или замешательством.

Однако Олег был спокоен.

– Я и впрямь поначалу был более близок с Мелитрисой, нежели Регнвальд, – сказал он, – но до интимных ласк у нас с ней не доходило и не могло дойти.

– Отчего же? – спросила Ода.

– Я был изранен. Мне тогда было совсем не до женских прелестей.

Олег помолчал, затем продолжил:

– Расположенность ко мне Мелитрисы объясняется просто. Это я убедил её покинуть монастырь, следуя велению сердца, а не доводам разума. Если бы Регнвальд не питал к Мелитрисе сильных чувств, то я не стал бы этого делать. По-моему, Регнвальд и Мелитриса просто созданы друг для друга. Разве нет?

Ода кивнула, соглашаясь. И тут же промолвила:

– Не сердись, но я слышала, как твой отец упрекнул тебя, мол, зря ты уступил Регнвальду такую красавицу. Почему он так сказал? Не потому ли, Олег, что с отцом ты был более откровенен, чем со мной?

Олег уколол Оду неприязненным взглядом.

– Так ты подслушивала под дверью. Не ожидал от тебя такого!

– Ах, как некрасиво я поступила! – взорвалась Ода. – Как низко я пала! Я скажу тебе больше, мой милый. Об этом же я обиняками расспрашивала и твоего отца и узнала-таки от него истину, которую ты скрываешь от меня!

– Отец не мог сказать тебе о том, чего не было, – угрюмо проговорил Олег. – Мелитриса не делила ложе со мной. Это истинная правда.

– Ты лжёшь, Олег! – в сильнейшем раздражении Ода вскочила со стула и принялась нервно ходить из угла в угол. – Зачем ты это делаешь? Зачем разрушаешь нашу любовь? Я жена тебе перед Богом, а кто для тебя эта смазливая чешка? Я не собираюсь корить тебя тем, что ты на какое-то время увлёкся Мелитрисой. Мне просто не нравится, что ты делаешь из этого тайну. Скрываешь от меня то, что известно всему Киеву!

– А мне не нравится твоё желание верить досужим сплетням посторонних людей и не верить мне, – вспылил Олег. – По-твоему, я разрушаю нашу любовь. Нет, это ты режешь её ножом, возводя напраслину на меня!

Олег стремительно удалился из светлицы, сердито хлопнув дверью.

Ода в отчаянии опустилась на скамью и разрыдалась.

…Вечером этого же дня Святослав пригласил Олега сыграть с ним в тавлеи[45] и заодно потолковать о том, к чему великий князь давно стремился и о чём не смог договориться с братом Всеволодом.

За окном хлестал проливной дождь. На исходе был октябрь.

Отец и сын сидели за столом друг против друга, неторопливо двигая по клетчатой доске чёрно-белые фигурки из слоновой кости. Столь же неторопливо текла их беседа.

– Я решил перевести Владимира с Волыни в Туров, поближе к Киеву, – начал Святослав. – Это на тот случай, ежели князь полоцкий отважится разорять земли киевские, покуда я буду пребывать с полками в дальней стороне. Владимир при своей воинственности сможет дать достойный отпор Всеславу. А ты как мыслишь, сын?

Олег уже знал о намерении отца по весне двинуть войско в Болгарию, поэтому ответил искренне:

– По-моему, тебе лучше взять Владимира с собой, ибо с ним надёжнее стоять в сече против любого врага. А земли киевские и Борис может постеречь, ему это даже сподручнее будет, ведь он свой стол княжеский держит в Вышгороде. От Вышгорода до Киева ближе, чем от Турова.

– Так-то оно так, – согласился Святослав, – но я намерен взять Бориса с собой в поход. Можешь мне поверить, из Бориса ратоборец вырастет не хуже, чем из Владимира. Он уже сейчас верховодит конницей так, что залюбуешься.

– Этому я охотно верю, – улыбнулся Олег, который имел возможность видеть своего двоюродного брата в сражении с половцами.

– Я бы и Владимира взял в поход, да не могу рисковать его головой, ведь он любимый сын у брата моего Всеволода, – продолжил Святослав. – Пусть уж брат мой и сын его Владимир постерегут Русь от вражеских вторжений до моего возвращения из Болгарии.

Олег удивлённо посмотрел на отца.

– Ты что же, хочешь воевать в Болгарии без Всеволода Ярославича? Это неразумно, отец. Всеволод Ярославич свой человек для ромеев, ведь дочь его Мария недавно вошла в императорскую семью. Кто, как не он, сумеет при случае договориться с ромеями, падкими на коварство. Всеволод Ярославич живо распутает все их хитрости, не поддастся на их обман. Ведь ромеи ныне добры с нами, поскольку сами слабы, а как одолеют ромеи сельджуков и воспрянут с новой силой, то враз отплатят нам злом за добро. Такое уже бывало.

– Бывало… – Святослав покивал головой, сделав ход белым ферзём. – Токмо я не ради ромейской выгоды поведу полки к Дунаю, а для того, чтобы Русь навсегда закрепила за собой дунайские земли. Всеволод не поддерживает мой замысел, не желая ссориться с ромеями, поэтому он будет лишь мешать мне в Болгарии.

Размах отцовских замыслов одновременно восхитил и озадачил Олега.

Хоть и слаба ныне держава ромеев, однако недооценивать её военную мощь никак нельзя. Испокон веку Византия противостоит вражеским нашествиям с Востока и Запада. Византийский флот когда-то спалил негасимым греческим огнём флотилии арабов, дошедших до Царьграда. От этого же страшного огня почти полностью погиб русский флот, посланный на Царьград Ярославом Мудрым. Быстроходных византийских дромонов[46] боятся и норманны, и берберы, и генуэзцы… Войско ромеев по своей выучке и вооружению ничуть не слабее западных рыцарей. Неудачи ромеев последних лет в Италии и Азии во многом объясняются распрями среди самих византийцев и изменами наёмных военачальников.

Всё это Олег постарался втолковать отцу, но тот лишь небрежно махнул рукой, заявив, что им продумано наперёд любое развитие событий.

– Византия для Руси сила равная, поэтому без надёжных союзников нам её не одолеть, – молвил Святослав, глядя то на Олега, то на доску с фигурами. – Поэтому я задумал не воевать с болгарами, а взять их в союзники против тех же ромеев. Ведь ромеев лучше бить теми же приёмами, коими они привыкли действовать против других. Ещё я надумал породниться с венгерским королём Гезой, который тоже зарится на византийские владения за Дунаем. Вкупе с венграми и болгарами мы ромеев победим непременно, благо воевать с ними на море не придётся.

Тут Святослав объявил шах и задорно подмигнул Олегу.

– Кого же ты наметил в женихи дочери венгерского короля? – спросил Олег. – Меня или Романа? А может, Ярослава?

– Тебя, кого же ещё! – весело воскликнул Святослав. – Да ты вроде не рад этому, сынок? Отчего? Иль не по чести тебе породниться с венгерским королём?

– Честь-то, может, и есть, токмо не нужна мне жена-католичка, – ответил Олег, двинув в атаку чёрного коня.

– Дочь Гезы перед тем, как стать твоей супругой, православие примет, как водится, – сказал Святослав.

– Родня-то её всё едино в латинской вере останется, – буркнул Олег. – Опять же венгерская невеста ни обычаев наших, ни языка не знает. А я по-венгерски молвить не умею. Хорошая мы будем пара!

– Гита, жена Владимира, англосаксонских кровей. Двух лет не прошло, а она уже по-русски свободно изъясняется, – заметил Святослав. – И дочь Гезы язык наш выучит, невелика беда.

– Вот Гиту я охотно взял бы в жёны, отец, – вдруг признался Олег, – а дочь Гезы мне не нужна. Ещё не ведомо, какова она с виду.

– Ты что же, хочешь все мои замыслы порушить?! – Святослав слегка пристукнул ладонью по столу. – Будет так, как я сказал! Пойдёшь под венец с дочерью Гезы, и весь сказ.

– Мне русская невеста нужна, – упрямо проговорил Олег. – У князя полоцкого дочь на выданье. Говорят, пригожая девица. Почему бы не сосватать её за меня?

– Ещё чего! – Святослав так грохнул по столу кулаком, что шахматные фигурки разлетелись в разные стороны. – Всеслав Брячиславич нам, Ярославичам, злейший враг. Иль забыл ты, как мы стояли против него на реке Немиге! А сколь раз Всеслав на Новгород покушался! Сколь раз он к Смоленску подступал. Забыл?

– Вот и примирились бы через этот брак Брячиславичи с Ярославичами, – хмуро произнёс Олег. – От этого всей Руси было бы благо.

– Ишь, миротворец выискался! – проворчал Святослав. – Кабы всё так просто было! Всеслав хитёр, он и дочерью пожертвовать может, лишь бы отнять первенство на Руси у рода Ярослава Мудрого.

– А ты, как видно, готов мной пожертвовать ради своей выгоды, – недовольно обронил Олег. – До моих чувств и желаний тебе и дела нету!

– Полно! О чём ты? – Святослав поднялся из-за стола и похлопал Олега по плечу. – Ты мой ближайший помощник во всех делах. Можно сказать, моя правая рука. Будь здесь Роман, так мне ещё было бы спокойнее. Роман стал бы моей левой рукой. К его храбрости твоя рассудительность, Олег, как нельзя более к месту.

– А на Глеба ты разве не можешь опереться, отец? – спросил Олег. – Ты же ему Переяславль доверил, до этого он в Новгороде княжил: высокие княжеские столы всё время занимал.

– Глеб умён и начитан, – медленно заговорил Святослав, как бы взвешивая слова. – События времён текучих, что у нас на Руси, что в других землях, для Глеба есть повторение одного и того же. Люди испокон веку воюют друг с другом. Любая долгая война изматывает государство, тем более долгое противостояние кочевым племенам.

Поскольку Русь стоит на границе половецких степей, то и усилия всех русских князей, по мнению Глеба, должны быть направлены на борьбу с половцами. И все ближние христианские государства для Глеба есть союзники Руси в борьбе со Степью. Поэтому Глеб противник того, чтобы русские полки ходили войной в Европу или на Кавказ.

– Пусть Глеб не такой удалой воитель, как Роман, зато с женой ему повезло, – не удержавшись, вставил Олег.

– Опять ты за своё! – раздражённо воскликнул Святослав. – Не понравится тебе дочь Гезы, ну и плюнь ты на неё! Пускай она тебе детей рожает, а красой телесной тебя наложницы радовать будут. Вон у прадеда твоего Владимира Святого наложниц было, как у царя Соломона, более семи сотен!

– Наложница может радовать глаз, но не сердце, – стоял на своём Олег. – Сердце будет в радости лишь тогда, когда рядом с тобой любимая женщина. В Писании сказано: «Любовь есть тот светоч, который отличает человеков от диких зверей». Негоже князьям случаться с кем ни попадя, как свиньям!

Святослав устало махнул рукой, сердито пробурчав:

– Ладно, сын, ступай спать. Поздно уже. После договорим.

Глава шестая. Ланка

Едва прихватило дороги первыми ноябрьскими заморозками, ростовская дружина выступила из Киева домой – в Залесскую Русь.

Святослав распрощался с Олегом неласково, поскольку тот не пожелал дождаться венгерских послов, коих ожидали в Киеве со дня на день. Олег был готов уступить воле отца и взять в жёны дочь Гезы, но при этом он не скрывал того, как ему неприятен этот брак.

Рассерженный Святослав выплеснул своё раздражение на Оду, подвернувшуюся ему под руку.

– Ты во всём виновата, сорока безмозглая! – кричал он. – Из твоих пустомерзких баллад и песенок Олег набрался мыслей про взаимную любовь, про охи-вздохи, про рыцарей, творящих подвиги ради своих возлюбленных невест. Кабы знал я, что эдак всё повернётся, разбил бы твою лютню[47] о стену, а тебя упёк бы куда подальше с глаз долой. Ты и Вышеславе тем же забивала голову, поэтому и та не хотела идти под венец с Болеславом. Ещё бы! Болеслав скорее похож на медведя, чем на красавца-рыцаря.

– Чего ты раскричался! – защищалась Ода. – Олег ведь согласен взять в жёны дочь Гезы. Он сам сказал тебе об этом…

– «Сказал, сказал…» – передразнил жену Святослав. – Ты видела, с каким лицом он это сказал! Как будто ему на прокажённой жениться велят. Ежели Олег и на свадьбу с таким же лицом пожалует, тогда всё пойдёт прахом. Венгры просто оскорбятся и будут правы, а я лишусь ценного союзника для войны с ромеями.

– А ты разве не с болгарами воевать собираешься? – удивилась Ода.

Святослав понял, что случайно проговорился. Он тут же торопливо произнёс:

– Ну конечно, поведу полки против болгар. Оговорился я просто. Ромеи же мои друзья.

Однако эта оговорка Святослава насторожила Оду. Прожив столько лет со Святославом, Ода знала, сколь бывает скрытен её супруг и каким он может быть коварным в своих замыслах. Честолюбия в Святославе было на семерых, поэтому Ода нисколько не удивилась бы, узнав, что её муж замыслил отнять трон у самого византийского императора.

«Темнишь, муженёк! – размышляла Ода. – Пыль в глаза пускаешь мне и Всеволоду. Не иначе, замыслил ты твёрдой ногой встать на Балканах! Вознамерился превзойти славой прадеда и прапрадеда своего!»

Ода принялась украдкой наблюдать за Святославом, стала прислушиваться к его речам и даже к тому, что он иногда бормочет во сне, дабы укрепиться в своих догадках. Оде было небезразлично своё будущее. Связанная со Святославом узами законного брака, Ода в случае удачи могла вознестись вместе с мужем к высотам величия, но при неудаче она неизменно разделит с супругом и позор унижения.

В канун Дмитриевской недели[48] в Киев возвратились доверенные люди Святослава, ездившие в Венгрию договариваться с королём Гезой о военном союзе против Византии. Посланцы Святослава вернулись не одни, а с венгерским посольством. Из этого следовало, что Геза приветствует такой союз. Венгерские послы поведали Святославу, что их король будет рад выдать свою дочь Гизеллу за сына киевского князя.

Переговоры с венграми Святослав вёл тайком от Всеволода, чтобы тот, недавно породнившийся с императором ромеев, не встревожился за своего порфирородного родственника. Собственно, женитьбой Всеволодовой дочери и младшего брата Михаила Дуки Святослав хотел усыпить недоверчивость ромеев. Пусть ромеи тешат себя мыслями о том, что совсем скоро болгары будут усмирены русскими полками. На самом же деле Святослав и венгры вступят на землю империи, преследуя лишь свои цели. Неожиданность – мать победы, любил говорить Святослав.

Однако случилось непредвиденное.

В эти же дни из Германии прибыли послы от Шаламона, прежнего короля венгров, который правил в стране, пока его не изгнали сторонники Гезы и войско польского князя. Шаламон, женатый на сестре германского короля, нашёл пристанище у своего шурина. Вместе с Шаламоном ушли в изгнание преданные ему воины и слуги, а также его мать Анастасия-Агмунда, родная сестра Святослава Ярославича. Анастасию выдал замуж за венгерского царевича Андраша Ярослав Мудрый, желавший опутать родственными связями всех соседних государей. Как выяснилось, именно Анастасия через своих послов сейчас просила Святослава помочь её сыну лишить Гезу венгерского трона. Более того, Анастасия предлагала брату соединить брачными узами дочь Шаламона и любого из Святославовых сыновей.

Посольство от бывшего короля Шаламона было гораздо многочисленнее, нежели посольство от Гезы.

Среди послов Шаламона находился барон Ульрих, родственник графа Штаденского Леопольда, отца Оды. Также оказался в этом посольстве и настоятель трирского собора Бурхардт, сводный брат Оды. Прибыла в Киев и Ланка, сестра Шаламона.

Впрочем, Ланка приехала в Киев по своей надобности. Ей хотелось повидаться со своими повзрослевшими сыновьями Рюриком, Василько и Володарем, которые жили в Киеве на полном попечении у Святослава. В прошлом Ланка была замужем за Ростиславом, племянником Святослава. Этот Ростислав доставил немало хлопот своим дядьям, то и дело покушаясь на их владения. Коварство ромеев свело в могилу храброго Ростислава. Ланка вернулась в Венгрию, оставив сыновей на Руси, поскольку сидевший тогда на киевском столе Изяслав Ярославич не отпустил с матерью отпрысков Ростислава. Изяслав не хотел, чтобы венгры обратили в католиков сыновей русского князя.

Святослав оказался в затруднительном положении. Ему пришлось объяснять посланцам Гезы, что он и не думал втайне договариваться с Шаламоном, что прибывшее в Киев посольство Шаламона – полная неожиданность и для него самого. Святослав постарался заверить послов Гезы, что для Киева союз с Гезой предпочтительнее союза с изгнанником Шаламоном.

– Единственно из любви к сестре Анастасии я согласился разговаривать с послами её сына, – молвил Святослав людям Гезы, собравшимся в обратный путь. – Что бы я ни говорил, как бы ни улыбался послам Шаламона и германского короля, это не более чем дань вежливости. В Германии пребывает и мой брат Изяслав, который мне такой же недруг, как Шаламон королю Гезе. В моё намерение входит задобрить немцев и Анастасию пустыми обещаниями, чтобы они не мешали мне вести войну на Дунае. Если же Шаламон и немецкие рыцари попытаются свергнуть Гезу с трона, то мои полки непременно придут Гезе на помощь.