Клубок Сварогов

Владислав постоянно ругал своего брата, словно вёл речь о своём злейшем враге. При этом его нисколько не смущало присутствие русских князей и воевод.

Советником у Владислава был воевода Сецех, который в отличие от него был необычайно красив, словно природа в его внешности смешала славянскую красоту с неподражаемым совершенством античных богов. Сецех был высок и статен, его большие голубые глаза сверкали, как аквамарины, прямой нос удивительно гармонировал с высоким лбом, светлые вьющиеся волосы непослушной гривой свешивались ему на плечи. Усы и маленькая бородка придавали Сецеху мужественности, а его приветливая улыбка неизменно располагала к нему любого собеседника.

Именно Сецех объезжал города и замки, собирая конников и пешую рать под знамёна Владислава. Помимо этого у Сецеха была ещё одна обязанность: подыскивать для своего сюзерена красивых наложниц. Ни для кого из польской знати не было тайной, что Владислав страдает обжорством, но в ещё большей степени он падок на женскую красоту. По слухам, Владислав был столь неутомим в постельных утехах, что ему постоянно требовались всё новые наложницы. Обладая неуравновешенным нравом, Владислав во хмелю порой калечил какую-нибудь из своих многочисленных любовниц. Тогда заботы о несчастной женщине тоже ложились на плечи Сецеха, которому, помимо всего прочего, надлежало ещё и заботиться о добром имени Владислава.

На одном из пиров, которые часто задавал Владислав, удалось поприсутствовать и русичам. Дыглош, опекавший русских воевод, старался не допустить их сближения с Владиславом, поэтому до сего случая русичи не получали приглашения на пиры. Однако Дыглошу пришлось уехать в Познань, дабы привести оттуда отряд воинов.

Во время пиршества Олег был неприятно поражён тем, как не в меру упившийся вином Владислав похваляется перед гостями своими богатствами. Мол, что для него дань чехам, если он может без особого для себя ущерба откупиться от Вратислава на десять лет вперёд.

– Это мой брат сидит в постоянной нужде, так как у него повсюду враги, – разглагольствовал Владислав, восседая во главе длинного стола. – Мой брат покрылся злобой, как плесенью. Болеслав так и норовит до всех соседних князей мечом дотянуться, а с соседями надо дружить!

Владислав с важностью поднял кверху толстый указательный палец, при этом громко рыгнув.

Глядя на хозяина застолья, Олег невольно проникался к нему всё бо́льшим отвращением. Ему казалось, что для Польши нет большего бедствия и позора, чем такой правитель. Как бы ни был жесток и недальновиден Болеслав, благодаря своему умению воевать он более достоин княжеской власти. Олега сильно огорчало то обстоятельство, что во главе польского войска, идущего в Чехию, будет стоять столь бездарный полководец, как Владислав.

«Будет ли Владислав стремиться к победе над чехами, если он уже сейчас не скрывает своих симпатий к чешскому князю, который к тому же женат на его сестре», – мрачно размышлял Олег.

Чем дольше затягивалось пребывание Олега в Калише, тем сильнее ему внушал опасения предстоящий поход в Богемию. Ведь о князе Вратиславе идёт слава, как о доблестном воине и опытном военачальнике!

Олег поделился своими опасениями с Владимиром. Тот согласился с ним, что нельзя недооценивать ни ратолюбивого чешского князя, ни его воинство.

– Спитигнева[27], старшего брата Вратислава, когда тот правил в Чехии, боялись и немцы, и венгры, и поляки… – молвил Владимир, наслышанный от отца о том, что творилось в Чехии и Польше, когда на Руси княжили Владимир Святой и Ярослав Мудрый. – Спитигнев на войне был неустрашим и неодолим. Особенно Спитигнев ненавидел немцев, при нём всех немцев изгнали из Чехии за три дня. Вратислав многому научился у Спитигнева, поскольку тот воевал и с родными братьями, не терпя с их стороны даже малейшего своеволия. Вратислав своей воинственностью нисколько не уступает покойному Спитигневу, это уже ощутили на себе венгры и поляки. Младшие братья Вратислава, Конрад и Оттон, ратной славы тоже не чураются. Но оба ходят в его воле, владея землями в Моравии. Чаю, тяжко нам придётся, ежели эти три чешских князя дружно против нас выступят. От поляков-то большого подспорья в этой войне ждать не приходится.

При всех своих опасениях Владимир тем не менее не собирался поддаваться унынию: не такой это был человек. Владимир тем охотнее желал встречи с противником, чем противник этот был сильнее. Он полагал, что тогда повышается ценность победы.

Наконец Сецеху и Дыглошу удалось собрать девятьсот тяжеловооружённых всадников и около восьми тысяч пехоты для вторжения в Богемию. Было очевидно, что с такими небольшими силами Владиславу не только не одолеть чешского князя, но и просто опасно вторгаться на его землю. Поэтому главной надеждой поляков в предстоящем походе являлось двадцатитысячное русское войско.

В начале июля польские и русские отряды стали переправляться через реку Одру у города Глогова. Сюда загодя были согнаны крестьяне из окрестных деревень. В лесах над Одрой стучали топоры, сотни лесорубов валили медноствольные сосны, заготовляя брёвна, из которых на берегу реки сколачивались плоты.

Олег и Владимир осматривали плоты, уже готовые к спуску на воду. Посмотрели они и на то, как трудятся над ними польские смерды, ворочая длинные тяжёлые брёвна.

Олег обратил внимание, что у многих польских мужиков нет то носа, то уха, то глаза… Он спросил у Дыглоша, почему у здешних смердов так много похожих увечий.

Дыглош объяснил Олегу, что в Польше крестьян за провинности секут розгами или же наносят им различные увечья.

– Провинившемуся смерду могут не только отрезать нос или ухо, но и руку отрубить, – спокойно молвил Дыглош. – А ежели мужик поднял руку на своего господина, то за это он заплатит головой. Такой у нас закон.

Дыглош самодовольно усмехнулся, гордясь суровостью польских законов.

– Кто эти люди в железных ошейниках? – Олег кивнул на нескольких работников, которые волокли на верёвках гладко обтёсанное бревно. Их измождённые бородатые лица потемнели от загара, спутанные длинные волосы были грязны, а одежда напоминала лохмотья.

– Это рабы, – небрежно обронил Дыглош. – Их жизнь вообще ничего не стоит. Раба можно убить за малейшую провинность. Разве у вас на Руси не так?

– Нет, не так. – Олег отрицательно покачал головой. – По Русской Правде[28] господин не имеет права убивать ни смерда, ни холопа. Коль такое всё же случится, то боярин платит за это виру[29].

– Ежели боярин не имеет права убивать своих рабов, то какой же он тогда господин?! – искренне удивился Дыглош. – Ваша Русская Правда написана для рабов, а не для господ. Так быть не должно!

– Когда мой дед Ярослав Мудрый составлял Русскую Правду, он стремился к тому, чтобы имовитые люди не ощущали себя богами пред меньшими людьми, – сказал Олег. – Ибо всевластие порождает беззаконие. Даже князь не может быть выше закона.

– Я этого не понимаю, – пожал плечами Дыглош. И в порыве откровенности добавил: – Если честно, князь, то у вас, русичей, странный склад ума, хоть вы и славяне, как и мы.

«Плохо, что ты считаешь милосердие странностью!» – подумал Олег, но вслух ничего не сказал.

Олег и прежде не питал к Дыглошу большой симпатии, а теперь и вовсе разочаровался в нём.

* * *

Самый удобный проход из Польши в Богемию пролегал по лесистой равнине, где начинались верховья рек Одры и Моравы. Эту равнину с запада теснили Богемские горы, поросшие лесом, а на восточной стороне вздымались ещё более высокие кряжи Угорских гор.

На реке Одре, запирая единственную пригодную для конницы и обозов дорогу, стоял небольшой, хорошо укреплённый чешский город Градец.

С осады этого города польско-русское войско и начало войну с чешским князем Вратиславом.

В прошлом поляки не раз осаждали Градец, когда ходили войной на чешские земли, но захватывали этот город лишь однажды и то благодаря измене.

Градец с трёх сторон был окружён водой. С северо-запада его омывали воды реки Одры, с юга протекала узкая речка, приток Одры. Каменные стены и башни, окружавшие Градец, отражались в спокойной голубой глади широкой протоки, отделявшей градчан от вражеского стана, где белели шатры и виднелись обозные повозки, крытые белым холстом.

Перенег решил штурмовать Градец одновременно с двух сторон: с восточной стороны, засыпав ров и подкатив к стене осадную башню, и с западной, преодолев реку на плотах. Польские воеводы с большой долей сомнения отнеслись к замыслу Перенега. Особенно им не понравилось намерение русичей попытаться преодолеть западную стену с помощью лестниц, поставленных на зыбкие плоты.

– Я уже не говорю про то, что на плотах не переправить зараз много воинов, – высказался Сецех на военном совете. – Чешские лучники смогут безнаказанно расстреливать наших людей на плотах как со стены, так и с угловой башни. К тому же на стремнине многие плоты может снести течением. Те же плоты, что всё же пристанут к стене, градчане легко разобьют, швыряя сверху большие камни. В случае неудачи нашим людям будет вдвое труднее вернуться обратно на сушу.

С мнением Сецеха согласились все польские военачальники.

– Я учёл всё это, – сказал Перенег. – Штурм со стороны реки начнётся после полуночи одновременно с приступом восточной стены. Темнота и неожиданность лишат чехов всех преимуществ.

– Ночью тем более опасно пересекать реку, – возразил Сецех и посмотрел на Перенега, как на умалишённого. – В темноте очень трудно ориентироваться, а зажечь огонь – значит обнаружить себя.

Польские воеводы, поддакивая Сецеху, закивали головами. Замысел Перенега казался им полнейшим безумием.

– Тогда изложи нам свой план штурма, – обратился Перенег к Сецеху.

– Я полагаю, самое лучшее – это держать градчан в осаде, засылая в город подмётные письма, прикреплённые к стрелам, – ответил осторожный Сецех. – В этих письмах надо обещать щедрое вознаграждение тому, кто тайно ночью откроет нам ворота или спустит верёвку со стены. Таким способом нам однажды удалось захватить Градец.

– При этом мы не понесли никаких потерь, – горделиво вставил Владислав. И с усмешкой добавил: – Не считая глаза, который выцарапала какая-то бешеная чешская матрона пану Войтыле, когда он захотел затащить её в постель.

Польские военачальники громко захохотали, поглядывая на покрасневшего от досады Войтылу, лицо которого украшала чёрная повязка, закрывавшая левый глаз.

Перенег заявил, что готов согласиться на осаду, но только после того, когда все попытки штурма Градеца не принесут успеха.

– Я не намерен стоять у этого городка всё лето, – сказал воевода.

Дабы сгладить возникшее разногласие, Владислав предложил начать со штурма стен, как бы намекая своим приближённым, что, обломав зубы о неприступный Градец, упрямые русичи живо растеряют свою воинственность.

– Но с одним условием, воевода, – добавил Владислав, обращаясь к Перенегу. – Польское войско будет штурмовать Градец с суши, а русские полки со стороны реки. Ты сам предложил использовать плоты, друже. Значит, сия честь принадлежит русским воинам.

Перенег не стал возражать, поскольку иного и не ожидал от поляков.

Весь день польские пешцы засыпали землёй и камнями глубокий ров перед восточной стеной, чтобы осадная башня, которую уже сколачивали из брёвен и досок, могла без помех подкатиться вплотную к стене. Помимо осадной башни у поляков имелись в обозе большие камнемёты, которые они привели в действие, осыпая камнями защитников Градеца.

В это время русичи, укрывшись в лесу, сколачивали плоты из сухих поваленных ветром деревьев, мастерили вёсла и длинные лестницы, благо в русском войске было немало плотников.

Когда всё было готово к ночному штурму, к Перенегу пришёл Владимир, сообщив, что его волыняне, углубившись в лес, случайно наткнулись на потайной лаз в подземелье.

– Дружинники мои поначалу решили, что это медвежья берлога. Они разворошили жерди и сухие листья, прикрывавшие лаз, и обнаружили ступени, ведущие вниз. – Владимир был объят радостным волнением. – Я думаю, этот подземный ход ведёт не куда-нибудь, а в город.

– Счастлив твой Бог, княже, ежели это действительно так, – промолвил Перенег, не скрывая радости от услышанного. – Но пусть дружинники твои покуда молчат об этом подземелье. Дабы поляки о нём не прознали и от штурма не отказались. Отвлекать градчан всё равно придётся. Пусть поляки этим и занимаются, а мы тем временем проберёмся в Градец, как мыши по норе.

Перенег с заговорщической улыбкой подмигнул Владимиру.

Подземный ход и впрямь вёл в город. Отряд русичей, возглавляемый Владимиром, пробрался в Градец перед рассветом. Ночью поляки остервенело, но безуспешно пытались сбросить градчан с восточной стены. Неожиданно в спину защитникам города ударили русичи. Всякое сопротивление мигом прекратилось, градчане ударились в повальное бегство. Они прыгали со стен в ольховые заросли, росшие по берегам протоки, заскакивали в лодки и плыли вниз по течению Одры. Лишь немногие из градчан ещё пытались сопротивляться, запираясь в башнях и домах.

Хитрый Перенег и после взятия Градеца ни словом не обмолвился полякам про обнаруженный русичами подземный ход. По его приказу несколько сотен русских ратников перед самым рассветом подогнали плоты к западной стене, омываемой водами Одры, чтобы польские воеводы полагали, будто русичи именно таким способом проникли в город.

Олегу и Владимиру Перенег сказал:

– Кто знает, может, в недалёком будущем нам придётся отбивать Градец уже у поляков. Тогда сей подземный ход станет достойным ответом на польское коварство, от коего мы можем пострадать.

Перенег не стал возражать, когда Владислав объявил о своём намерении разместить в Градеце польский гарнизон.

– У нас с чехами идёт давний спор из-за этого города, – добавил Владислав.

От Градеца польско-русское войско двинулось лесными дорогами к городу Оломоуцу, что стоял на реке Мораве. Правителем Оломоуца был Оттон Красивый, брат Вратислава.

Во время одного из дневных переходов, когда отряды огибали высокую, поросшую елями гору, на её вершине вдруг заклубился густой чёрный дым.

– Это гора Добенин, – молвил Дыглош Перенегу. – На её вершине постоянно находятся чешские дозорные. Можно не сомневаться, этот дым увидят в Оломоуце и ближних к нему городах. Теперь нам не избежать встречи с ратью князя Вратислава.

Проходя по землям Моравии, польские воины безжалостно разоряли усадьбы чешской знати, жгли деревни и мельницы. В неволю поляки забирали прежде всего детей, девушек и молодых женщин. На возы грузили всё, что имело хоть какую-то ценность: от медных подсвечников до скаток грубого крестьянского полотна.

Чем ближе к Оломоуцу подходило польско-русское войско, тем чаще поляки платили кровью за свою жестокость и алчность. Небольшие чешские отряды внезапно появлялись из лесов и нападали на грабителей, когда те меньше всего этого ожидали. Теперь польские рыцари не осмеливались далеко отходить от своего основного воинства.

Русским ратникам Перенег строго-настрого запретил участвовать в грабежах, поясняя, что за помощь, оказанную в войне с чехами, польский князь и так заплатит им из своей казны.

На подходе к Оломоуцу конные дозоры донесли, что впереди стоит войско Вратислава.

Поляки и русичи принялись на ходу перестраиваться в боевой порядок. Центр и левый фланг Владислав уступил своим союзникам, польские конные и пешие отряды собрались на правом фланге.

Лес остался позади. Вокруг расстилалась холмистая равнина, местами изрезанная неглубокими оврагами и руслами пересохших речек, некогда впадавших в Мораву, до которой было рукой подать.

Вот на вершинах дальних холмов показались знамёна и множество торчащих кверху копий. Заблестели на солнце шлемы и щиты далёкого войска, перекрывшего обе дороги, ведущие к Оломоуцу.

Олег придержал коня, прикрыв глаза ладонью от слепящих лучей солнца. Вражеское войско показалось ему не просто большим, но огромным.

Многочисленность чехов и моравов стала особенно заметна, едва рать Вратислава двинулась с холмов на равнину. Пешие отряды чехов двигались в шахматном порядке. Конные колонны, сверкая латами, мчались по пологим склонам, обгоняя пехоту и занимая место на флангах.

– Не меньше тридцати тысяч, – проговорил Перенег, вглядываясь в чешское войско. Он посмотрел на Олега и Владимира: – Ну, други мои, пойдёте с конными полками, а я пешую рать возглавлю. Далеко вперёд не зарывайтесь. Помните, Вратислав смел и коварен. Коль мой стяг падёт, тогда воевода Никифор главенство примет. С Богом!

Владимир возглавил конные сотни волынян, киевлян и переяславцев. Олег – ростово-суздальскую дружину и черниговцев.

Варяг[30] Регнвальд, Олегов гридничий[31], затеял спор с черниговским воеводой Путятой. Ни тот ни другой не желал ставить своих конников в задние ряды. Олег прекратил этот спор, сказав, что впереди встанет дружина Владимира.

– Владимиру честь уступаешь, княже, – недовольно промолвил Регнвальд. – Не по годам ему такая честь!

– Отец твой стоит выше Владимирова отца, – вставил Путята, – значит, и первенство должно быть за тобой. Гляди, княже, возгордится Владимир, станет и впредь первенства для себя требовать.

Однако Олег от решения своего не отступил. Он понимал, что Владимир хоть и молод, зато в ратном умении превосходит многих седоусых воевод. Владимир не растеряется в опасности, не оробеет перед мощью врага. К тому же Владимир уже имеет опыт столкновения с рыцарской конницей, ибо ему приходилось в своё время изгонять поляков за реку Буг. В тех сечах двухлетней давности Владимир вышел победителем, хотя поляки превосходили числом его дружину.

Олег не стал делиться своими мыслями с Регнвальдом и Путятой. Он хорошо помнил наставление отца перед своим выступлением в Польшу.

«Головой зря не рискуй, – сказал ему Святослав, – в этой войне от тебя особенной доблести не требуется. Ежели Владимир будет вперёд рваться, уступи ему честь зачинать битву, а себе бери славу одержанных им побед. В сражении последний успех порой важнее первого. Помни об этом, сын мой».

Едва пришла в движение закованная в блестящие латы чешская кавалерия, в тот же миг взревели боевые трубы в русских и польских полках. Затрепетали разноцветные флажки на копьях польских всадников, которые ринулись на чехов, построившись клином. Русские конники устремились на врага, развернувшись широким фронтом. Это делалось с той целью, чтобы у конных лучников был шире обзор.

Олег мчался на длинногривом гнедом скакуне во главе своей ростовской дружины. Прямо перед ним развевались красные плащи киевских и переяславских дружинников. Над островерхими шлемами русичей среди частокола копий реяли чёрные с позолотой стяги, на которых был изображён лик Спасителя. Олег старался разглядеть впереди красное знамя Владимира с гербом его стольного града, но так и не смог его увидеть. Волынская дружина умчалась далеко вперёд на своих резвых угорских скакунах.

«Не терпится Владимиру сойтись с чехами лоб в лоб! – мелькнуло в голове у Олега. – И в кого он уродился с таким норовом? Отец его хоть и не робкого десятка, но в сечу никогда не рвался. А этот…»

Где-то впереди раздался громкий скрежет и лязг, словно сшиблись две лавины неведомых железных чудовищ. Задрожала земля под тяжестью многих сотен всадников. Шум битвы, нарастая, разорвал тишину летнего утра.

Олег не заметил, как оказался в самой гуще сражения. Какой-то чешский рыцарь с такой силой ударил его копьём, что Олег, приняв удар на щит, едва не вылетел из седла. От мощного удара копьё чеха переломилось. Рыцарь выхватил из ножен длинный меч и ринулся на Олега. Олег вздыбил коня и рубанул мечом сверху, целя рыцарю в предплечье, но промахнулся. Удары рыцарского меча были столь тяжелы, что в сердце Олега невольно закрался страх: по силам ли ему одолеть столь могучего противника?

Лицо чешского рыцаря было закрыто стальной личиной с прорезями для глаз, закруглённый верх шлема был украшен богатой насечкой в виде дубовых листьев. На чёрно-красном треугольном щите чеха был изображён кабан с оскаленными клыками. Казалось, эта эмблема на щите олицетворяет свирепый нрав её обладателя.

Два ростовских дружинника вовремя прикрыли Олега щитами, когда у того сломался меч.

Выбравшись из лязгающей железом сумятицы ближнего боя, Олег отдышался и примерил в руке рукоять булатного меча, поданного ему верным слугой Бокшей.

– Поостерёгся бы ты, княже, – проговорил Бокша, помогая Олегу сесть в седло. – Не лезь на рожон-то. Чехи – это не половцы. Глазом моргнуть не успеешь, как снесут голову с плеч.

– Что же мне за спинами дружинников отсиживаться! – проворчал Олег, отпихнув Бокшу сапогом. – Я – князь, а не мужик обозный!

Олег вновь ринулся туда, где вовсю кипела яростная кровавая сеча. Он увидел полотнище чешского знамени сквозь мелькающие и скрещивающиеся над головами воинов мечи, и в нём вдруг пробудилось непреодолимое желание повалить вражеский стяг. Это непременно должно ободрить русичей, для чехов же это будет позором.

Чешские витязи распознали в Олеге князя по его шлему с серебряной насечкой и по богатому панцирю, они рвались к нему, чтобы сразить или пленить русского князя. Одного чешского рыцаря с чёрным пером на шлеме Олегу удалось выбить из седла, другого – смертельно ранить, поразив его мечом в шею. В сумятице сражения Олег вдруг оказался один в окружении врагов: все его дружинники, находившиеся рядом, были убиты. Оставшиеся без седоков кони испуганно метались из стороны в сторону, стараясь вырваться из страшной кровавой круговерти.

Никогда ранее Олегу не доводилось в одиночку отбиваться от стольких врагов, закованных в прочные латы. Он отражал щитом удары мечей и топоров, уворачивался от нацеленных в него копий, рубил и колол сам. Конь под Олегом крутился волчком, повинуясь ударам шпор.

Олег позабыл про свой страх, про вражеское знамя, целиком захваченный неравной схваткой, свирепея от мысли, что ещё немного – и он погибнет, как лось, обложенный голодными волками. Олегов щит от сильного удара топора раскололся надвое, панцирь на нём выдержал уже не один удар копья, а меч в руке Олега стал красен от крови сражённых им врагов. Чешские рыцари уже не пытались пленить Олега, оценив по достоинству его безумную храбрость. Они взяли Олега в плотное кольцо, намереваясь прикончить его, изнемогающего от усталости и ран.

Внезапно круг врагов разорвался, рядом с Олегом оказался Регнвальд и ещё трое ростовских дружинников. Меч Регнвальда был подобен молнии, чехи старались держаться поодаль от варяга после того, как тот сразил могучего чешского воеводу и его оруженосца.

Натиск чехов заметно ослабел, словно что-то надломилось в том яростном порыве, с каким конники Вратислава начинали атаку. Вскоре чехи и вовсе подались назад.

В преследовании врагов Олег не участвовал. У него вдруг закружилась голова, и он стал валиться с седла, не понимая, что с ним происходит. Чьи-то сильные заботливые руки подхватили Олега и уложили на траву. Олег закашлялся, ощутив во рту солёный привкус крови. Его мутило от внезапной слабости, у него тряслись руки. Закрыв глаза, Олег расслышал, как Регнвальд отдаёт кому-то приказ вынести его с поля битвы.

«Неужели я смертельно ранен?» – подумал Олег перед тем, как потерять сознание.

Придя в себя, Олег обнаружил, что с него сняты доспехи и над ним хлопочет рыжебородый лекарь Петрила, перевязывая ему правую руку повыше локтя.

– Очнулся, соколик! – радостно заулыбался Петрила. Он окликнул челядинца: – Эй, Бокша, иди сюда. Жив твой князь!

Олег увидел над собой озабоченное лицо Бокши.

– Эх, княже! – покачал головой слуга. – Ну и напугал ты меня! Принесли тебя всего залитого кровью. Я уж думал, не сносить мне головы за то, что не уберёг тебя…

– Где рать Вратислава? – тихо спросил Олег.

– Отступили чехи: и конница, и пешцы, – бодро ответил Бокша. – Вся их рать к Оломоуцу подалась.

– Значит, победа наша?

– Наша, княже! – широко улыбнулся Бокша. – Пересилила наша сила чешскую!

Олег хотел было встать на ноги, но лекарь удержал его.

– Сеча закончилась, князь. Спешить теперь некуда, – молвил он. – Бок у тебя сильно повреждён, и рука, и бедро… Крови ты много потерял, поэтому лежать тебе надо. Ежели будет надобность в чём-то, Бокше прикажи. Он всё сделает.

Закончив перевязку, лекарь отправился к другим раненым, которых продолжали выносить с поля битвы.

Наконец вернулись русские конники, преследовавшие отступающих чехов. Топот копыт и громкие радостные голоса заглушили стоны раненых.

Владимир разыскал Олега и горделиво показал ему захваченное чешское знамя, на белом полотнище которого раскинул крылья чёрный орёл с когтистыми лапами.

– Отлетался чешский орёл, – усмехнулся Владимир, швырнув знамя на землю. – Завтра пойдём на Оломоуц.

Глядя на радостного Владимира и на поверженное чешское знамя, Олег лишь теперь до конца осознал, сколь сладостен миг победы.