NeuroSoul. Том 1

– Нет, не тридцать, – отрицательно покачал головой торговец. – Пятнадцать.

Дэвид тяжко вздохнул. Торговец вздохнул разочарованно.

– Как скоро придет транспорт до центра? – спросил Дэвид.

– Сейчас редко ходят. С полчаса, может, больше.

Согнувшись, торговец на мгновение исчез, погрузив товары во тьму. Когда он разогнулся, неоновые вспышки с новой силой ударили по глазам. Лавочник плюхнул перед собой небольшую плетеную корзину с какими-то гранеными шарами. Их было примерно с дюжину, и размером они не превосходили шарики для пинг-понга.

– А как насчет брелков? Всего два монеро за штуку. Они говорящие.

– Говорящие брелки?

– Да-да, именно так.

Нависнув еще раз, Дэвид взглянул в корзину с высоты своего могучего роста. Это были не шары – это были непрозрачные штуки с множеством граней. Взяв одну, он насчитал целых шестнадцать. У другой было восемь, или двенадцать, к тому времени, как Дэвид дошел до цифры «7», он запутался. Ему казалось, что он только что посчитал эту грань, и эту, и ту тоже, а когда развернул, забыл, что уже считал ее. А вспоминать названия многогранников по числу граней и вовсе не решился. Они звучали странно и были жутко сложными. Он расстроился, что ни у одной такой штуки не оказалось по четыре грани, тогда это был бы простой кубик и с названием не нужно было заморачиваться.

– А что они умеют говорить? – спросил Дэвид, повертев перед носом многогранник. – Что-то они совсем черные, будто не живые. Динамиков тоже нет. Откуда они говорят, если умеют?

– Отовсюду, – пожал плечами торговец. – С каждой грани понемногу и получается очень даже складно. У них отличная синхронизация звуков. Говорить могут всякое, все зависит от подхода… как вы научите. Мороки может быть много, но на то и цена такая бросовая. Если повезет, можно заставить их говорить только отдельные фразы. Например, приветствие или трансляция прогноза погоды…

– Заставить? – удивленно переспросил Дэвид. – У них не встроенные программы фраз?

– Это искусственные интеллекты. У них нет фиксированных программ, – тряхнув корзиной, ответил торговец. Многогранники глухо звякнули, перекатываясь друг на друге. – Когда-то они стоили ужасно дорого, но сейчас дендровые ядра на каждом шагу. Мой сосед увел вчера мою жену, мерзкий обольститель. А ведь он только как с неделю получил эндельцию о признании его мыслящим. Вот что бывает, когда встраиваешь себе член прежде, чем мозги. Так что, вы берете?

– Но ведь они… тоже мыслящие, – нахмурился Дэвид. Ему что-то не нравилось, но он пока не понимал, что именно. Они были мыслящими существами, мыслящими. И лежали кучкой в корзине, не имея возможности издать ни звука.

– Да, мыслящие, но без эндельции они всего лишь милые аксессуары. У них устаревшая технология дендровых ядер, так что многого от таких ждать не приходится. Они не получат эндельцию, даже если небо упадет на землю, – хохотнул торговец. – Я же говорю – брелок. Безделушка.

По закону эти многогранники не могли быть живыми, тут торговец был прав. Всего лишь предметы, которые можно раздавить в ладонях, как букашки. А ладони у Дэвида были широкие и сильные, и он чувствовал подушечками пальцев шершавые переливы на гранях искусственного интеллекта, и видел отражение ядовитого неона, бившего со стороны торговца.

– Включите его, – попросил Дэвид, возвращая торговцу его товар. – Я хочу послушать, как он говорит.

– Что ж, это я могу, – с охотой ответил торговец, принимая пухлыми пальцами многогранник. – Ночь темна, а вы мой первый посетитель за весь сегодняшний вечер. Должен же Берти Олива отобрать у Стенли хотя бы два его монеро.

Затаив дыхание, Дэвид следил за каждым движением ловких пальцев. Как они прикоснулись к темным граням, отражающим ядовитый неон, как прошлись подушечками по белой полоске одного из ребер многогранника… он не замечал ее раньше, она была слишком тонкая.

– Анпейту двадцать-восемнадцать. Активация, – шлепнул губами Берти Олива, поднеся дыхание прямо к искусственному интеллекту.

Белесый пар окутал многогранник, лизнув мокротой глянцевые грани. Молчание… ничего так и не произошло. Ии не изменил цвета, не вспыхнул яркой вспышкой и не почернел еще больше, он даже не дрогнул, оставшись безмолвным гладким камушком.

– Что с ним? – обеспокоился Дэвид.

– Хм… какая досада. Этот, видимо, мертв.

– Может, у него закончился заряд? – с надеждой спросил Дэвид, ему почему-то не хотелось, чтобы этот разум умер, хоть он и побаивался искусственных интеллектов, как и киборгов, как и все искусственное, что не рождено. – Можно зарядить его и попробовать снова.

– О, это работает не так, – покачал головой Берти Олива. – Старые дендровые ядра заряжаются энергией солнца. А Арсианское небо, как видите, не слишком щедрое. – Он задрал голову, безуспешно оценивая небо. – Слишком долго я не выгуливал этих малышей на свежем воздухе, боюсь, некоторые из них совсем зачахли… – Олива раздосадовался, отбросив в сторону еще один бесполезный многогранник, третий по счету.

– У них должен быть режим энергосбережения.

– Хм… а ведь вы правы, один год – не срок, вряд ли они могли умереть за это время. При уменьшении энергии ядра должны перейти на экономию, просто уснуть… Ай-яй-яй, – Олива покачал головой. – Наверное, они слишком долго находились в одиночестве. Надо было хотя бы включить их, чтобы переговаривались между собой… как печально… отсутствие общения для этих малышей смертельней, чем долгая голодовка. Они могли умереть от тоски, или сойти с ума. Тогда они не стоят даже двух монеро. Если я найду хотя бы один живой, отдам его вам бесплатно.

– И не попросите даже двух монеро? – как-то глупо переспросил Дэвид, обрадовавшись такому бесполезному подарку.

– А почему же нет?

– Вы торговец, – напомнил ему Дэвид. – Торговцы всегда жадные…

Берти олива рассмеялся, обхватив ладошками живот.

– Рассмешили… хоть и правда. Мне не нужны синяки от недовольных клиентов, хватает и других. Эти малыши были отсоединены от общей сети при формировании своего интеллекта. У таких нет ни рук, ни ног, поэтому их обучение было фрагментарным, ограниченным. Они редко понимают, кто они и что делать в этом мире. Поэтому делают, что скажут. Спросишь прогноз погоды – будет прогноз погоды. Они даже могут запомнить имена ваших любовниц и составить графики, чтобы они не пересекались друг с другом. Но толку, если они перепутают Стефани с Камиллой и те расцарапают вам лицо? – задумчиво проговорил торговец. – Когда они сходят с ума, то могут перепутать не только это… царапины на лице заживают долго, скажу я вам… Хотя, с каким хладнокровием эти милые малыши путали графики… возможно, виновато не безумие. Может, они это специально делали? Если так, мне останется их только выбросить.

«Этот мир сошел с ума, – подумал Дэвид, – Весь этот мир сумасшедший, не только эти брелки. С каждым днем все больше и больше». После развала Союза ему все чаще приходила в голову эта мысль, потому что в детстве все было просто и хорошо, а сейчас приходится много считать.

– Дайте мне корзину, я поищу сам, – ответил Дэвид, протягивая широкую ладонь. – Все равно вы хотите их выкинуть.

– Держите, – Олива поспешно всучил кучку темных камней в руки Дэвиду, сразу же переключив внимание на невысокого тощего незнакомца с механическим вороном на плече.

Новый покупатель, более потенциальный, чем сам Дэвид, мало чем отличался от остальных зевак, ждавших транспорт. Ядовитые цвета и безликие плащи делали жителей окраин похожими друг на друга больше, чем темнота. Тем более, лица его не было видно, и даже головы – все скрылось под широким капюшоном. Незнакомец склонился над безделушками, с интересом рассматривая ромашку. Дэвид оторвался от многогранников, взглянув на ворона. Сначала ему показалось, что это дроид. Сторона, доступная его взору, была сплетена из сверкающего нановолокна и черных транзитных нитей.

– Покажите, как он работает, – глухо отозвался обладатель ворона, ткнув пальцем в белые лепестки.

– Работает! Работает! – задрав стальной клюв, загоготал ворон. – Работает!

Ромашка завибрировала. Ворон распахнул черные крылья, сверкнув тонкими нитями, скользящими промеж черных, как смоль перьев. Он вертел головой туда-сюда, резко заламывая шею. Правый глаз, со стороны Дэвида, горел красным. Интересно, он понимает, о чем говорят? Стальные тонкие лапки впились в глянцевый плащ. Они то и дело скользили, поэтому ворону приходилось все время расправлять шелковые крылья, чтобы удержать равновесие.

«Это не дроид, – с изумлением догадался Дэвид, – это киборг». Другой глаз у ворона был совершенно обычным – черным, как и полагается настоящему ворону. Дэвид увидел это, когда птица резко повернула голову, в очередной раз заломив шею. Это была ювелирная, очень тонкая работа, стоившая гораздо больше, чем тридцать монеро. Не удивительно, что торговец сразу потерял к нему интерес. Будь у него такой ворон, он бы тоже сошел за богатого.

– Кто здесь?! – громко спросил ворон, пока его хозяин забавлялся с безделушками. – Кто здесь, кто здесь?!

Взмах, еще взмах – и холодный воздух Арсии плавно нырнул в шелковые смоляные перья. Перышки зашевелились, словно живые. Птичьи суставчики напряглись, заставив когти впиться в ткань. Дэвиду нравилось наблюдать за ним. Ворон походил на забавную игрушку, особенно когда открывал и закрывал клюв. Только думать так было не совсем красиво. Все же, у него в его груди бьется сердце, и он живой.

А бьется ли? Дэвид поймал себя на мысли, что не знает этого. Несомненно, мозг у него птичий – иначе это был уже не киборг. Искусственные животные интеллекты не создавались для развлечения, их не найти в частных руках. Особенно на окраине, на плече у прохожего, рассматривающего ромашки. Соколы могли летать в небе, жуки перебирать толщу породы, но все они имели государственную маркировку. А это просто ворон на плече. Ничего серьезного.

Только сердце у него вполне могло быть искусственным, если вообще имелось. Присутствие сердца не входило в обязательный перечень, признающий существо живым. В этот перечень входил только мозг. Может, поэтому мир и сходит с ума, подумал Дэвид.

– Кто здесь… – уловил острый слух Дэвида. Такое тихое, робкое, что сразу понял – это сказал не ворон. А еще он понял, что ворон повторяет лишь то, что слышит, а, значит, не он первым сказал эти слова. Эти слова сказал многогранник в его руках.

Очередное «Анпейту двадцать-восемнадцать. Активация» вдохнуло жизнь в существо, у которого было восемь граней. Дэвид хорошо посчитал, ведь каждая из них светилась разными цветами и перепутать было невозможно.

Подушечки пальцев почувствовали едва уловимую вибрацию. Дэвид потрогал сначала левой рукой, потом правой, а потом снова взял в левую. Так он хотя бы ощущал легкое шевеление – кожа на правой руке одубела и совсем перестала чувствовать. Полет Миражей отобрал у него не только боль, но и колкость холода.

– Здесь я, – Дэвид не знал, как представиться. – Это я… тут.

– Ты моя мама? – спросил многогранник.

– Мама! Мама! – хлопнул крыльями разговорчивый ворон, разогнав обжигающий морозный воздух.

Вспыхнув гранями, интеллект замолчал и притаился. Видимо, он испугался громкого голоса. Есть ли у него зрение, Дэвид не знал.

– Я возьму этот, – сказал он, пытаясь показать лавочнику активированный «брелок». Тот даже не обратил внимание на него, заворачивая в подарочную обертку третью по счету безделушку.

Ворон расправил крылья, спорхнув с плеча хозяина сразу, как только Дэвид оставил в покое корзину. Он приземлился на ее край, с интересом рассматривая черные камни. Потом он опустил голову в корзину, поддел клювом один из многогранников и выбросил его на мостовую. И громко закричал, что уши заложило. Потоптался немного, хлопнул перьями и вдруг замер. Клюв у него застыл раскрытым, грудь выгнулась вперед, хвост опустился ниже, чем лапки. Неестественная поза, неестественное поведение, неестественная тишина… Дэвид не мог поверить, что эта птица, наконец, заткнулась. Еще мгновение назад он любовался ею, но сейчас испытывал острое желание свернуть ей шею. Слишком уж давили на виски ее громкие крики.

Но ворон его опередил. Он сам сломал себе шею, наклонив ее вбок резко, грубо, под смертельным тупым углом. Красный глаз вспыхнул, глядя Дэвиду прямо в лицо:

– Как часто ты говоришь «да»? – донесся неестественный, механический голос из раскрытого настежь клюва, прямо из хрупкого черного нутра.

– Что ты несешь, тупая ты птица? – видимо, ворон раздражал не только Дэвида, но и его хозяина.

Никто из них не говорил эту фразу, поэтому она сразу обратила на себя внимание.

– Да… как часто ты говоришь «да»?

Дэвид поспешил отойти подальше, унося с собой интеллект. Согревая его в ладони, он боялся, что холод отнимет у разума остаток заряда. Нужно найти солнце, побольше солнца. Но как это сделать, если в Арсии оно появляется всего на несколько часов, и то тусклое?

– Да! Да! Да! – кричал оживший вновь ворон, разбрасывая многогранники из корзины. Он цеплял их твёрдым клювом, подкидывая в воздух над головой. Шея его ломалась и ломалась, с каждым таким рывком.

– Да, – сказал мимо проходящий дроид, вперившись на Дэвида пустым взглядом.

– Да. – Прошептал интеллект в его ладони и грани его тут же потухли.

«Этот мир сошел с ума».

Дроид с пустым взглядом встал неподвижно, врастая стальными пятками в мостовую. Он стал похож на большую куклу, ровно в человеческий рост, и только тусклое свечение нановолокон вдоль его корпуса напоминало – еще мгновение назад он имел право называться живым. Среди людей начал нарастать ропот. Они беспокоились и испуганно вертели головами, пытаясь понять, что случилось с дроидами. А дроиды десятками замерли неподвижно, похожие на стальные иглы, которые и делали этот морозный воздух таким колким…

В небе завис патрульный дирижабль, заглушив шуршащие двигатели, с гладкого пуза свисали трепещущие на ветру сенсорные щупальца из нановолокна. Длинные плети полоскали и били воздух, хаотично и рьяно, будто наказывая за то, что потеряли над собой контроль.

Контроль… неоновые вывески замигали, не в силах справиться с перепадом напряжения в сети. Один-единственный экран на все трущобы, безуспешно пытавшийся продать сезонную клубнику – и тот погас.

«Как часто вы говорите «да»?», – вновь услышал Дэвид перед тем как понять, что Система подверглась взлому.

Глава 4. Взлом

– Такое просто слово… – голос, казалось, доносился отовсюду. Мелодичный, надрывный женский голос, льющийся, словно пение раненого соловья. – Сколько раз мы говорим его за день? «Да», чтобы войти в сеть, «да», когда принимаем звонки, «да» получая удовольствие или наоборот, если оплачиваем счета. Обыденность, пустяк. Эти слова ничего не значат…. Или все же значат?

На темном полотне неба проступили едва уловимые очертания человеческой фигуры, и она тут же пошла рябью. Стоило предположить, что еще немного, и она исчезнет, даже не появившись. Только она не испарилась, не растаяла в темной смоле воздуха, а стала множить свои помехи. Рябая фигура раздвоилась, отделив от себя еще одно тело, потом еще одно, и еще. Она словно дробилась под взглядами стоящих внизу людей.

Три, четыре, десять… голос тоже не исчез. Он отдал приказ фигурам спуститься, и они подчинились. «Она приказала спуститься сама себе?» – удивленно подумал Дэвид, уж больно фигуры были похожи друг на друга. Еще больше он удивился, когда действительно оказалось так – помехи, скребущие темное небо слились в четкие стройные фигуры женщин-дроидов, похожих друг на друга, как отражения. Они ходили среди людей, склоняясь над их настороженными ушами.

– Я – это ты, – шептали они каждому прохожему, рассекая теплую плоть бесплотными голограммами.

Люди то отступали, то отшатывались в ужасе, но вскоре поняли, что это всего лишь прозрачный образ и даже стали подставлять уши для слов. Фигуры вперивались в плотные тела, расплескивая ядовитые огненно-черные краски, и собирались вновь за их спинами.

– Я – это вы, – донеслось сверху, когда большая фигура в небе разомкнула губы.

Она осталась одна в темноте, загородив собой почти все небо. От механических плеч и фарфоровой маски лица рассеивалось слабое свечение, разгоняя тьму. Девушка… определенно, она походила на молодую девушку. По крайней мере, она была сделана из гладких материалов без ржавчины и щербин, и блестела новизной – это Дэвид подметил сразу. А все новое никогда не выглядит старым, и дроид тоже не выглядел.

Девушка показалась только по пояс, но хватало и этого – взору открывалось то, что многие не хотели бы ни видеть, ни знать. Стальная серебристая шея, стальные серебристые плечи и темные нити из нановолокна, питающие энергией тонкие гиперивые жилы по всему телу – жилы, отделяющие жизнь от смерти. Лицо, наполовину фарфоровое, наполовину механическое, раскрывало зияющую дыру с правой стороны челюсти – там, где не было сплошного белого глянца.

Когда она говорила, половина ее фарфорового лица билось на мелкие осколки, танцующие по щекам и скулам. Когда она замолкала, они снова собирались в непроницаемую маску. Ни одной эмоции нельзя было прочитать за этой маской, если она не поломается. Дэвид не знал, на сколько осколков она рассыплется, если девушка вдруг разозлится.

Один глаз топил в себе глубину бирюзового моря, сверкая почти малахитовой зеленью, второй оставался черным и не имел зрачка. Половина черепа дроида вынужденно была лысой – мыслящее ядро прочно защищалось толстой стальной пластиной со встроенными иглами датчиков. На другой половине – из синтетической кожи, торчал ярко-рыжий пучок волос, стекая по левому краю черепа и впалой щеке, словно острая волна. У этого лица не было четких, выверенных черт, разве что острый подбородок и пологие гибкие скулы, делавшие овал похожим на аккуратное гладкое яйцо. При каждом движении челюсти многочисленные жилы сгибались и разгибались, делая правую половину неестественно подвижным. Будто змеи кишели прямо в челюсти.

Приглянувшись, Дэвид понял, что снова ошибся. «Это не дроид, – второй раз за вечер подумал он, с досадой. – Это киборг. Дроид не станет натягивать на голову так мало кожи. Так же вообще никто не делает, только бывшие люди. Я бы тоже цеплялся за свои остатки, отвались у меня половина черепа. И тело заодно. Под стальными пластинами у нее настоящие мозги, а не мыслящее ядро. Это уж точно. Какая же она страшная, если все-таки хоть немножко живая. Зачем она не натянула кожу на лицо? Эти фарфоровые щеки очень пугают, да и механические тоже».

Сначала этот ворон… а потом она… новый мир путал его, и путал неприятно. Дэвид боялся, что однажды между ними – киборгами и дроидами, не станет никакой разницы, и живые станут мертвыми, а мертвые обретут право называться живыми. Интересно, она думает так же? Конечно… иначе бы не светилась на этом небе, и не говорила странные слова. Опасные слова, хоть еще и не произнесла ничего такого. Дэвид подозревал, что сейчас услышит нечто запретное, что не понравится его начальнику. Зачем тогда отключать дроидов и клубнику на больших экранах, если не сказать парочку опасных слов?

Из всей живой плоти у киборга осталась только часть черепа и один малахитово-бирюзовый глаз… а еще сердце, заключенное в прозрачные тиски груди, словно в тюрьму. Оно было живым, совершенно точно живым. Оно покоилось в огромной дыре, по самому центру, пустота вокруг сердца срезала правую и левую грудь. Конструкция напоминала песочные часы без тонкой перемычки, и вместо песка – живая плоть. Красное, до сих пор сильное сердце билось в кристально-прозрачной жидкости, заключенное в такую же прозрачную колбу. Тук-тук… тук-тук… каждое сокращение подсвечивалось золотистой вспышкой, скользящей по нежным волокнам питающих узлов.

«Оно все еще бьется… какое шустрое. Скорее всего, это ее собственное. С ней случилось что-то очень плохое, если у нее остался только кусочек головы. Наверное, она таскает сердце с собой, потому что хочет почувствовать себя живой, – с грустью подумал Дэвид. – Ей не хватило протоколов, по которым она может считаться живой имея только мозги».

Но сколько бы она не подключала к себе сердец, они все равно будут таскаться отдельно. Тут уж никуда не подеваться.

– Болезнь всепринятия поразила нас как проказа, съедающая тело годами. В итоге она все равно убьет. Знайте – вы уже мертвы, – черный глаз засверкал, разбитый фарфоровый рот скривился, будто от боли. – Вы впустили внутрь болезнь, потому что не заметили ее. Не заметили, потому что не распознали. Не распознали, потому что научились слепоте. Умиляетесь отвратительному? Восхищаетесь тем, чему следовало бы ужаснуться? Вы хотите жить мертвецами, – холодно обвинила девушка-киборг, указав на дроидов внизу. Рука сверзлась с неба большой голограммой, под большим указательным пальцем оказался один из взломанных роботов. – Вот кто принимает каждое ваше «да». Оно пользуется им, как паразит, усыпляющий хозяина уколами парализующего яда. Мы впускаем в свою жизнь «да», позволяя миру травить нас. Это язва, разъедающее кожу, мозг, душу… все живое.

Голограммы-копии большой женщины в небе оказались рядом с замершими роботами, взяв их под руки. Те подчинились, будто находясь в сонном забытье, и закружились с голограммами в медленном вальсе. Пока большая женщина с бьющимся сердцем в груди говорила, они кружились и кружились, и танцевали, рисуя пятками знаки бесконечности на каменной мостовой.

– Насколько вы больны этим словом? – мелодичный голос лился с неба, киборг ухмыльнулась уголком рта. – Подумайте… вы просто стоите и смотрите, разинув рты. Вы даже мне сказали «да». Иначе побросали бы в меня камни.

И действительно, люди стояли неподвижно, с интересом задрав голову и слушали эту странную большую женщину. Некоторые глазели на танец дроидов, усеивающих мостовую как опрокинутые на пол детали конструктора. Мимо проплыл мужчина в длинном плаще, ведомый одной из голограмм, на его плече сидел черный механический ворон. С тех пор как шея птицы вывернулась под тупым углом, она глядела яркими красными глазками, ни разу не моргнув. Капюшон хозяина съехал вниз, оголив гладкий стальной череп. Он оказался дроидом, не человеком. А питомец – киборг… Теперь приключилась совсем какая-то неразбериха. Дэвид так запутался, что оглянулся украдкой: остальные вокруг него – люди, или уже нет? Вдруг они как-то успели стать киборгами? Он не знал, как. Просто растерялся.

– «Нет» мы говорим гораздо реже… а зря. Именно это слово должно звучать каждый день и каждый час. Мы должны поверить ему, чтобы не верить больше «да»! – женщина будто не боялась, что ее отключат, несмотря на рябь, разбивающую её лицо на мелкие полоски. Жилы путались с жилами, делая женщину еще страшней. – Я не боюсь говорить «нет». Запомните три этих фразы и никогда не забывайте. «Нет» искусственному разуму, он – обман. «Нет» телепортам – это источники мертвых душ. «Нет» киборгизации… они хотят лишить нас рая!

Последняя фраза эхом пронеслась по тесным пьяным улочкам, тихим шелестом осев на людских губах. В этот момент Дэвид понял, что его начальнику скоро не понравится не только эта большая женщина. Ему не понравятся все, кто повторил эту фразу. Сам он держал губы плотно сомкнутыми и старался не произносить ни слова.

– Они выгонят вас из собственного дома, а потом – из собственного тела, – образ женщины сильно исказился, ее голос стал металлическим. – Им всегда всего мало. Пожиратели душ. Вы потеряете собственное «я». Вы сами откроете им двери. – Женщина сжала пальцы в стальной кулак, загородив им половину лица. – Так подберем же камни и бросим в открытые двери, чтобы они убирались с нашего порога! Идите за мной, и я научу вас говорить правильные «да» и правильные «нет». И помните – что не рождено, не имеет смысла.

Изображение резко пошло рябью и погасло. Десятки, сотни, а, может быть, тысячи взглядов вновь встретили темное небо. Ведущие в вальсе дроидов копии большой женщины тоже нырнули в ночь. Сначала они резко пошли сильной рябью, а потом прервались, словно их проглотила пустота. Как только бесплотные ладони перестали держать спутников, ноги дроидов подкосились, словно поломанные спички, и сталь рухнула на мостовую.

Дэвид подошел к мужчине, у которого из-под плаща торчала стальная голова. Наклонился пониже. Дроид лежал неподвижно с открытыми потухшими глазами. Она убила их. Шея вороны-киборга так и осталась держаться под тупым углом, даже когда механика начала принимать импульсы по прежнему коду. Черная птица рваным пятном лежала на мокрых камнях, отразивших неон.

– Сдох, – торговец Берти Олива пнул бессознательный дроид, тот глухо звякнул под подошвой. – Отлично, что он успел заплатить. У этих железяк всегда имеются деньжата. Они вынимают их из карманов нищих, что валяются по мостовым окраин. Тридцать монеро за мастер быстрой укладки, пятнадцать за тепловую пушку и еще пятьдесят пять за массажер затекших мест. Понятия не имею, пригодилось бы ему хоть что-то из этого барахла. Не знаешь, у них что-нибудь затекает?