NeuroSoul. Том 1

Отца Дэвид никогда не видел, он подозревал, что его и вовсе не существовало. Мать участвовала в госпрограмме по рождению генсолдат, и ей подселяли безликий модифицированный материал. Временами он чувствовал себя человеком только наполовину, но мама убеждала его, что любила бы его как целого, даже если бы он родился без рук или ног, как некоторые неудачные младенцы. У нее тоже не было никого, кроме сына. Дэвид слышал однажды, что она тоже живая только наполовину. Генный эксперимент без корней и прошлого… неважно, это все неважно. Из каких бы половин она не была сделана, она любила его, а когда умерла, унесла свою любовь в могилу. А вот Бетани его оставила, при этом даже не умерев.

– Ты настолько туп, что даже не заметишь, что меня не нет рядом, – бросила она напоследок.

Это была неправда. Дэвид скучал по ней и очень сильно чувствовал, что ее нет рядом. Трудно не заметить отсутствие теплого тела на кровати, особенно когда оно большое и вкусно пахнет. Это все песчаная буря. Бетани просто обиделась на него. Виноваты синоптики, а не он.

В одно мгновение вокруг не осталось ни единой души. Странная пустота преследовала Дэвида по вечерам, догоняя его в маленькой квартире с удобными стульями, и это ему не нравилось.

– Ах… ох…

Сегодня ночью он выбрался отдохнуть. Ему досталась уютная комнатка. Несмотря на огромную кровать, занимавшую почти все пространство, она не казалась маленькой. Скорее, оптимизированной. Дэвиду нравилось все оптимизированное, особенно когда большую часть занимает функциональное. Прямо как эта кровать.

Алый цвет одеяла и оборки по краям кровати должны были создавать романтическую обстановку, и они создавали – Дэвиду с каждой секундой казалось, что в нем росла романтика. Приглушенный свет мягко ложился на стены, скрывая за полутьмой облупленную краску. Иногда он мигал, реагируя на слишком громкие шлепки.

Недалеко от кровати, у самой стены растянулся плоский аквариум с огненными вуалехвостами. Они прятались за вёрткими, похожими на червяков водорослями, спокойно дремав в ворохе суетливых пузырьков воздуха.

Никто из рыбок ни разу не обратил внимание на мигание света. А вот Дэвиду это мешало. Обычно его не трогали яркий свет или его отсутствие, или приглушенные стоны, идущие сквозь тонкие стены сверху, сбоку и снизу. В какой-то мере все это способствовало делу, но сейчас мысли роились в мозгу, и раздражали даже тихие вздохи. Не говоря уж о самых громких, рождавшихся под самым его носом. Дэвид повернул ее спиной, чтобы не видеть лицо. Стоны девушки смахивали скрип несмазанного импульсника.

– Код пятьдесят-девяносто, – приказал он обширной блондинке, лица которой не помнил. – Громкость на минимум.

Девушка дернулась как-то нервно и недобро.

– Ты что, сдурел?! – вдруг взревела она. – Я не робот, идиот!

Дэвиду стало неловко. Он вдруг вспомнил, что точно, сегодня взял живого человека. После расставания с Бетани он ходил в бордели только к дроидам, и тем самым считал, что в какой-то степени хранил ей верность. Но после того, как он встретил ее в том же самом борделе в центре города, куда наведывался к роботам, а потом еще раз, и еще, он стал ездить на окраину, решив, что хранить верность не обязательно.

– Извини, – Дэвид проявил вежливость, но не остановился. – Помолчи, пожалуйста…

Молчание показалось ему недовольным. Не из-за того ли, что он перепутал ее с роботом или потому что ей неуютно рядом с ним? Дэвид решил поспешить, хотя за эти деньги мог купить выпивки на целый вечер.

Солдат сделали большими: большие руки, большие плечи, большой рост и большие ноги, даже шеи у них и то были большими. И ладони тоже. Генмоды могли проломить бетонную стену кулаком, оставив на костяшках пальцев только пару неглубоких ссадин. Их недюжая сила поражала и многих пугала. Как и то, что болталось впереди, тоже большое, как и все в их телах.

Обычно не принимавшая никакого участия в бою деталь была лишь побочным продуктом работы ученых, а те не особо заботились о социализации солдат. Генмоды создавались не для этого. Поэтому об уменьшении отдельных частей тела речи не заходило. Пришли другие времена, и маленькие большие недостатки ударили по кошелькам первого поколения генсолдат. Многим приходилось разоряться, доплачивая за свои размеры. Так случилось и сейчас.

– Может, на ста сойдемся? – спросил Дэвид, посмотрев на девушку с надеждой.

– Сто было пару дюймов назад. Плати или дальше ходи к дроидам.

Она точно обиделась, убедился Дэвид, переводя нужную сумму. Выходил из борделя он расстроенным.

Окраины Арсии встречали морозным осенним воздухом. Чем дальше от центра мегаполиса, тем сильнее разряжался воздух. В холодных, покрытых сумраком окраинах пахло пустыней, мочой и дешевым пивом.

Синайское плато, на котором развернулся город, возвышалось над Марсом на несколько километров и совершенно не подходило для жизни. Во время столетней терраформации плато растаяло, словно лед в кипятке. Суетливые роботы разобрали по крупице многокилометровые залежи железа, меди, кобальта и всего того, без чего стало возможно существование Арсии. Отсутствие полезных ископаемых сделало плато тонким, словно кусок ветчины на бутерброде жадного повара и дырявым, как душа вежливого кредитора. За пределами города синайское плато было истыкано красными пещерами, выдыхающими из своих недр взрывоопасный перхлорат. Иногда из зияющих глоток вырывались огненные брызги, словно пещеры чихали с широко раскрытыми ртами.

Под Арсией тоже петляли разветвленные тоннели, но их насчитывалось не так много и все они были заполнены дерьмом. В свое время Арсия разрасталась быстрее, чем успевали делать очистные сооружения. Поговаривали, что под землей прятались отчаянные преступники, не нашедшие приют в более чистых местах. Марс планета небольшая, всего треть от материнской Земли, и мест для игр в прятки с полицией насчитывалось не так много.

Из-за особенностей атмосферы город почти всегда был погружен во тьму, лишь на несколько рассветных часов обращаясь к солнцу.

Дэвид двинулся вниз по улице, предвкушая сгущение воздуха. Тогда у него перестанет кружиться голова. Метров пятьсот по наклонной мостовой – и хорошо.

Бордель располагался в конце главной улицы, венчая самый важный товар северной окраины. Каждый раз, когда Дэвид находился на этой точке возвышенности, перед его взором возникали далекие пики гор. Впереди протыкала небо пятнадцатикилометровая Арсия, в честь которой был назван этот город, а за ней – гора Павлина, не превышающая и пяти, но все равно хорошо видная. Раньше они были повыше, но терраформация не пощадила ни один камень на планете.

Многие говорили, что с определенного ракурса горы походили на женские груди. Дэвиду казалось это странным. Где это видано, чтобы правая женская грудь была в два раза короче, чем левая? Притом обе они были длинные, неровные и смахивали на высохшие. И пики их совсем не походили на соски, острые и страшные, как у столетних старух. Будь у женщины такие груди, Дэвид бы ее не захотел. Надо полагать, такие груди должна иметь очень страшная женщина, которая уже не помнит, как кормить ими. Дэвид иногда представлял эту огромную каменную женщину, спящую под слоем грунта, дырявых пещер, заполненных дерьмом и небоскребов никогда не спящего города. Ему стало бы жалко ее, если бы эти мысли не вызывали первобытный страх.

– Не найдется парочка свободных монеро, добрый человек? – у каменной обочины разместился бездомный, демонстративно вынув из-под грязного плаща гниющую ногу. Вонь от ноги стояла ужасная.

– У вас ненастоящая нога, – сказал ему Дэвид.

– Это как – ненастоящая? – оскорбился бездомный. – Она растет из меня, сколько я себя помню, – он покряхтел. – Всегда служила исправно и никогда не жаловалась, пока не подвернулся бесплатный ужин. Никогда не входи в загон с харибдами, даже когда говорят, что это безопасно. Но пальцы до сих пор двигаются. Смотри, вот, – бездомный пошевелил пальцами. – Не хотелось бы, чтобы они отвалились так же, как моя гордость, – он протянул руку.

– Меня кусала харибда, после нее мясо гниет не так, – Дэвид был генсолдатом, и его нюх мог различать сотни отвратительных оттенков. – Вот эти пузыри по центру должны покрыться коростой, и по краю идет желтая пленка, а не зеленая. И пахнет от вашей ноги не сгнившим человеком, а олениной и медвежатиной. Медвежатиной больше. Я никогда не видел медведей, но их куски попадались мне на обеде. Это не настоящая гниющая нога.

– Надеюсь, это не повлияет на щедрость доброго господина?

Бездомный без опаски почесал вздувшиеся волдыри, довольно бодро подмяв под себя ногу. Дэвид задрал рукав с индивидуальным днк-браслетом.

– Отсюда раньше ходил маршрут до центра, но сейчас его нет. Наверное, поменяли что-то. Не подскажите, где он находится? – Дэвиду не хотелось брать такси, для него это было слишком дорого.

Он сцедил пятьдесят два монеро бездомному, обнажившему свой браслет на запястье. Тот все еще работал, хотя заряд почти вышел.

Дэвид дал бы больше, если б не доплатил шлюхе за свои размеры. Хотелось извиниться, но стыдно оправдываться этим. Он стеснялся.

– Ходила здесь одна развалюха, вниз по улице и направо, – бездомный задрал шею, показав часть перекошенного лица под капюшоном. У него была морщинистая кожа, заплеванная седая борода и блестящий взгляд. Вечная темнота Арсии искажала лица, делая женщин похожими на мужчин, а бездомных на воров. Впрочем, последнее не сильно разнилось с правдой. После перевода бездомный сразу отключил браслет, чтобы сохранить заряд. – Раньше было лучше. Один город под куполом, все друг друга знают и никаких развалюх. С тех пор, как запустили эти чертовы гравитаторы, купола уже никого не останавливают. Все равно что открыть банку с блохами. Вот только блохи боятся выпрыгнуть наружу, а люди сразу повыскакивали, будто им больше всех надо. Никому уже нет дела до ураганов и перепадов давления. А если какой-нибудь из этих гравитаторов выйдет из строя? Все же помрут как блохи без собаки! Никто ведь не думает об этом. Оо… какие были раньше купола… хорошее было время. Все ходили чистенькие и боялись под себя нагадить. А теперь гадят все, кому не лень.

Признаться, Дэвид не думал об этом, да и не застал времен, когда марсианские города прятались за массивными куполами. Ему недавно исполнилось двадцать семь, и он не застал ничего, кроме распада когда-то могучего Союза. Тогда он был совсем маленьким и помнил все только отрывками. Однако, все же понимающе кивнул, чтобы никого не расстраивать.

– Они говорили, что ничего не изменится, – бездомный сплюнул в сторону, проявив уважение к Дэвиду, как к человеку щедрому, в ином случае он бы плюнул ему на ноги. – Говорили, что переход будет плавным. Посмотри на меня, похоже, что социализм соскользил в чертов капитализм плавно? По мне так форменное издевательство. Моя гнилая нога не соврет, как и пустой желудок. Ну, или просто пустой желудок, раз с ногой мы разобрались… Знаешь, почему я здесь?

Дэвид не знал.

– Может, потому что вы не хотите работать? – предположил он и сразу понял, что ошибся, когда кривое лицо бездомного еще больше скривилось. – Вас обманули? Выгнали из дома из-за долгов. Меня тоже обманули, но не так сильно, чтобы остаться без крыши над головой. Правда, теперь приходится чаще проходить мимо баров, когда я хочу зайти внутрь.

– Нет, не так. Потому что комуняки – идиоты! – бездомный выплюнул гнев вместе со слюной, добавив к плевкам на бороде еще один. – Я сам был комунякой… да к черту все, им и остаюсь! Поэтому я тоже идиот и теперь прошу милостыню. Ностальгия еще никому не помогала пополнить счет. Тебе ли не знать, – Дэвид не знал, ему хотелось уйти. Он так же не знал, почему бездомные так любят поговорить. Потому что он сидит тут один целый день, предположил он, и пожалел его. – Следовало бы догадаться, что корпорации задушат наивных любителей плакатов, которые стремятся защищать всех и вся кроме самих себя в собственном же доме.

В этот момент Дэвид вспомнил, как кто-то объяснял ему произошедшее. Что все было совсем не так, как рассказывали в учебниках и на собраниях. Государственные заводы разрастались, приобретая статус корпораций, потом появились люди, которые начали хорошо управлять ими, потом эти люди становились более независимыми, потом они взяли контроль над роботами и производством частей для киборгов, а потом… У кого роботы – тот и прав, говорили ему друзья. Без роботов Марсу не выжить. А в итоге власть перешла к госкорпорации «Голем» и парочки более мелких. У них были роботы, а, значит, и планета.

– Иногда мне кажется, что они всех хотят сделать роботами, – поделился он своей тревогой с бездомным, – Или киборгами. Хотя киборги лучше, чем роботы, если, конечно, они не ходят с усиленной печенью. Но они все-таки люди, а роботов я не всегда понимаю.

– Скоро они будут везде, – проворчали ему в ответ. – Хорошего от этих железяк не жди. Потому что они не хотят жить с нами – они хотят жить вместо нас! Будто Венера никого не научила ничему.

– Некоторые говорят, что они лучше нас, – Дэвид попытался умерить свою тревогу, произнеся первое, что пришло в голову.

– Кто говорит?

– Все говорят. Везде.

– Ну ты и дурак, парниша. Как эти засранцы могут быть лучше? Да, они не гадят дерьмом и не воняют, потому что у них ничего не гниет. Но что у них тут? – бездомный ткнул грязным пальцем в капюшон, под которым пряталась сальная голова. – Разве лучшие из лучших могут лишить работы такого бедного старика как я? Ох… моя нога… есть еще парочка монеро?

У Дэвида больше не было, поэтому он отвернулся, быстро устремившись вниз по бетонной мостовой. Кое-где торчала арматура, полотно было разбито, но все еще выглядело сносно.

Действительно, в последнее время он начал замечать, что роботов вокруг стало больше. Искусственный интеллект, пять лет назад официально признанный Марсианскими властями личностью, начал выходить на улицы. Его это беспокоило каждый раз, когда он угадывал во взглядах иное. Иногда иное специально обнажало металл под кожей, чтобы заявить всем, что оно не такое, как все.

Остановившись на мгновение, Дэвид обернулся. Бездомный сидел на том же месте, протянув руку первому попавшемуся прохожему. Также он снова вынул ногу. Но как только он узрел в прохожем дроида, сразу одернул ее, спрятав под замызганным плащом. Вторая попытка почти увенчалась успехом:

– Не найдется пара бесхозных монеро? – спросил он высокого худощавого паренька с круговым ирокезом, за что получил пару пинков в бок.

Отвернувшись, Дэвид ускорил шаг. А ведь бездомный был прав. В истории «человеческого» марса таилось немало тайн. От некоторых, которые он знал, у него и вовсе холодели кончики пальцев. Быть честным, Дэвиду больше нравились истории, в которых нет человека. Взрывы там всякие, метеориты, невидимые инопланетяне и все такое. Но было и много других тайн, и всяческих неожиданностей.

Глава 3. Неожиданность

С тех пор, как человечество изобрело гравитаторы и применило технологии в масштабах планеты, купольные города ушли в небытие. Когда-то они удерживали под непроницаемой шапкой из сверхпрочного крионановолокна тысячи и тысячи человеческих вздохов, ведь за их пределами Марс отчаянно пытался остаться самим собой: ржавым, неприветливым, ворчливым. У каждой планеты был свой язык, Марс разговаривал с человеком ураганами, разряженной атмосферой, обжигающим холодом по ночам, и знойной жарой – днем.

«Уходите, чужаки, не трогай мое спокойствие», – будто говорил он человеку, обрушивая очередной купол ураганом. Когда не оставалось воздуха в сотнях легких, не успевших спрятаться в аварийных укрытиях, он ликовал, пропуская в атмосферу очередную порцию смертельного радиоактивного излучения.

После формирования магнитного поля он все еще цеплялся за отсутствие гравитации, стремясь изгнать чужаков. Открылась завеса темной материи, и появились гравитаторы. Адские Долины Смерти потеплели до двадцати градусов по Цельсию. Марс сдался.

«Купола обрушились, а люди превратились в блох», – подумалось Дэвиду, шагавшему широкими шагами вниз по мостовой.

В блох, перескочивших через бетонные стены купольных городов. Он еще маячил там, на горизонте, слева от каменных грудей уродливой великанши, возвышаясь над суетливым мегаполисом бледной расколотой скорлупой. В вечной темноте Арсии были незаметны каркасы и блеск крионановолокна, разрушенный купол неровными тупыми осколками осел на бетонные стены, уже не в силах окольцевать город полностью. Город, который забыл о нем сразу же, как только появилась атмосфера.

«Если я и блоха, то очень большая», – решил Дэвид, устыдившись, что подумал о людях так плохо. Нехорошо называть людей блохами, пусть даже они и очень похожи.

Город так быстро разрастался, что начинал смахивать на земные трущобы. Дэвид никогда не был на Земле, но ему было приятно думать, что здесь не хуже, чем там. Сильнее всего это было заметно именно на окраинах: здесь строили то, о чем власти никогда и не подозревали. Наверное, потому, что им и дела нет до окраин. Они никогда не видели дальше купольного кольца – элита, а что творилось за ним, их не интересовало. Поговаривали, что когда-то было по-другому, но эти благостные времена Дэвид не застал.

Вдоль узких улочек тянулись кривые шершавые дома и мелкие забегаловки с кричащими неоновыми вывесками, утопая во тьме так же, как и лица прохожих. Марс был мал и приходилось тесниться, хоть за пределами мегаполиса и развернулись километры каменной пустоши. Город роился, осторожно поджимаясь с окраин, закрывая воротники широких плащей от сухого песчаника. Временами песок скрипел на зубах, напоминая, что Марс еще мечтает об отмщении, или просто хочет снова побыть в молчаливом спокойствии космоса.

Навстречу стекалась плотная, широкая людская волна – в баре «У бородача Стенли» сегодня день отчаянных скидок, и Дэвиду пришлось побороться за движение в противоположную сторону. Мимо мелькала пестрая марсианская мода, не менее отчаянная, чем скидки у бородача Стенли. Почему марсиане не умели носить что-то более неприметное, для Дэвида оставалось загадкой. Сам он довольствовался казенными черными берцами, серыми плотными штанами и футболкой, поверх которой была накинута совершенно обычная куртка коричневого цвета. Все это было очень оптимизировано и очень функционально, в отличие от ярко-желтой тряпки с неоновой подсветкой, которая болталась на верхней половине туловища того прохожего. Такую видать через несколько кварталов отсюда, по такой точно не промахнешься. Дэвид уже прикидывал, со скольки метров сможет попасть в эту яркую мишень. Прохожий мог быть потенциальным нарушителем порядка. Для Дэвида они все были потенциальными – их так учили. Оценивая моду и внешность прохожих, он прежде всего рассчитывал, насколько они легкие цели.

Мимо пробежала стайка резвых мальчишек.

– Простите, господин! – сразу же извинился один, по неосторожности налетевший на большого и широкого Дэвида. – Оо… – протянул лысый мальчик лет семи, задирая и задирая голову, в конце концов остановившись на лице Дэвида – не менее широком, как и все его тело, с твердыми очерченными скулами, мощной челюстью и спокойными бледно-голубыми глазами.

Мальчишка был поражен ростом генсолдата, и раскрыл рот, не скрывая своего изумления. Высокие люди на Марсе были редкостью, и Дэвид уже не удивлялся, что удивляются ему.

– Чего рот разинул, Томми, побежали! – мальчика двинули в плечо, и он отвернулся, отрывая взгляд он рослого незнакомца.

Дэвид смотрел вслед кучке мальчишек, сверкавших пятками, и в этот момент к нему закралась догадка. Больно уж они напоминали бездомышей, как и все на этой окраине – здесь даже дома выглядели, словно они были бездомны. Дэвид пошарил по бедрам, щупая карманы. Так и есть – украли кошелек. Он, быть может, и расстроился, но кошелек был совершенно пустым, а сам не стоил и десяти монеро. Несмотря на малые потери, отныне Дэвид смотрел в оба, опасаясь пропажи еще и браслета.

До места назначения – вниз, вниз и вниз, а потом направо, он добрался, держась за запястье. Здесь толпилась куча народу, ожидая прибытия транспорта. Тут же раскинулись ряды мелких лавочников, торгующих всякой ерундой. Чтобы сократить время ожидания и отвлечься от задубевших на холоде кончиков ушей, Дэвид прибился к одному из лавочников, занимая глаза безделушками. Он вжал голову в плечи и спрятал в карманы руки – ближе к ночи становилось еще холодней. К настоящей ночи, без теплых потоков воздуха, дувших с каменной пустыни жаркого синайского плато. Марс отвернулся от Солнца, позволив космосу хорошенько поморозить людей.

– Если будете так нависать, у вас глаза выпадут, – бегло прогортавил владелец прилавка.

– Глаза не могут выпасть от наклона, они хорошо крепятся в черепе, – явную насмешку Дэвид принял за чистую монету.

– Конечно, конечно. В крайнем случае можно закрыть веки, чтобы они не выскользнули, – хохотнул полноватый лавочник.

– Если глазное яблоко вышло за пределы глазницы, веки уже не помогут, – Дэвид снова принял все за чистую монету. Он отнял взгляд от безделушек. – Один раз я надавил мятежнику на череп, а у него выскользнул правый глаз. Веко просто разошлось, оно никак не помешало глазу выпасть из головы.

Бегло окинув взглядом Дэвида с головы до ног, лавочник спрятал руки в широкие карманы плаща и промолчал, проявив должное благоразумие.

Когда центр Арсии зудел от бликов и мерцаний, окраина перебивалась с тьмы на полусвет. Лавочники освещали свои товары длинными тусклыми лампами – оберегами от ушлых карманников. Но этого было мало. Каждый старался перещеголять другого, увешивая себя диодными осветителями. Полноватого лавочника стягивал неоновый пояс, впиваясь в нежную податливую плоть. Дальше он поднимался вверх – по плечам, заменяя ему подтяжки и тесемки. Окольцевав широкий воротник плаща, неон подсвечивал пористые щеки, широкий нос и полноватые изнеженные губы. На узком просаленном лбу тоже располагался фонарик. Торговец то и дело вертел головой, задерживаясь взглядом на том, что хотел бы побыстрее продать.

– У меня имеется карманная тепловая пушка, – с большей учтивостью, чем прежде сказал лавочник. – Вот, посмотрите. Пару нажатий на кончик… – он выдернул пухлыми пальцами гладкий короткий стержень из кучи всякой всячины у себя на прилавке и протянул Дэвиду. – Именно так, да… а у вас талант обращаться со всякими штучками… Тепло пойдет по руке, подождите немного и оно согреет прямо до локтя. А если положить в карман, не замерзнет то, что замерзнуть не должно. Осенние ночи нынче холодны. Всего тридцать монеро и он ваш.

Дэвид с блаженством ощущал, как трепетное тепло окольцевало пальцы, согревая продрогшие кости. Направленный поток пополз по запястью, поднырнув под рукав куртки. Дэвид даже отодвинул ткань пальцем левой руки, чтобы теплу ничего не мешало.

– Очень интересно… но я не нуждаюсь, – Дэвид смущенно протянул штуковину обратно.

Тепло в ладони растаяло, уступая место обжигающему холоду. Стало грустно. Из его рта уже давно клубился пар.

Лавочник еще раз окинул Дэвида взглядом: аккуратная одежда, довольно добротная, но не слишком дорогая. Такой человек, как Дэвид, явно не следит за модой, но следит за чистотой. Для марсианского мужчины это редкость, а, следовательно, речь шла о выучке. Он высок, плечист, на голове скучнейшая прическа, светлые волосы со слегка желтоватым отливом походили на коротко стриженную солому. Скорее всего, мужчина состоит на государственной службе, а после развала Союза у таких ветер в карманах. Он нуждается в этой тепловой пушке, просто у него нет тридцати монеро. Но, может, у него имеется меньше?

Лавочник Берти Олива не был избалован покупателями в этот морозный вечер, вся его потенциальная прибыль осела в баре у бородатого Стенли, вместе с отчаянными скидками на его протухшее разбавленное пиво.

– Есть товары и подешевле, – поспешил сказать лавочник, пока свежи воспоминания о тепле. – Портативное голографическое зеркало с функцией сглаживания морщин во время звонка, тут, слева… хотя оно вам ни к чему. А вот тут, – пухлый палец коснулся небольшой белесой ромашки с гибкими мягкими лепестками. – Массажер затекших мест. Как вы понимаете, его можно использовать не только, когда что-то затекло… а тут у меня браслет с датчиком заднего движения. Моя гордость. Очень хорошо помогает от карманников. У меня и у самого такой есть, – торговец задрал рукав плаща, показав красный браслет на мясистом запястье. – Вчера отодрал троим мальчишкам уши. Очень полезная штука, скажу я вам.

– Тоже по тридцать монеро? – заинтересованным, но упавшим голосом спросил Дэвид.

Украдкой косясь на массажер, он помялся на месте. Будь у него такая ромашка, он, быть может, и не вспоминать Бетани так часто и у него оставалось побольше монеро в карманах. При подвижной работе редко что затекало, но ведь эту ромашку можно использовать по-разному, этот большой мужчина сам так сказал.