NeuroSoul. Том 1

Данила Скит

NeuroSoul. Том 1

«Позвольте моему сердцу выпорхнуть из груди, я разрушу этот мир и построю вновь».

Сумасшедшая Нэн

Глава 1. Вещие сны

Дрянной был день, как ни крути.

– Прекрасный день, не находите? – доктор вежливо покачал головой, расплывшись в отеческой улыбке.

– Да, конечно, док, – Дэвид не был особым любителем спорить.

Это все Полет Миражей. Он разрывает небо и заставляет видеть сны. Оставалось только распахнуть глаза и взглянуть в напичканное красками небо, чтобы сны прошли насквозь, сделав зрачки стеклянными.

В тот день его настигла пятибалльная смерть, хотя синоптики обещали, что Полет Миражей не минует отметки в три единицы. Всего две цифры – один, и ещё один, если сложить, будет не больше двух, но этого хватило, чтобы убить его половину. Лучшую его половину, говорил себе Дэвид, правую. Как и большинство людей, он был правшой, и рабочая рука ему была дорога. Он держал ей ложку, расчесывался и умывался, заряжал оружие и бил дубинкой, и по утрам вставал тоже с правой ноги, потому что не любил с левой. Теперь ему приходилось стаскивать ее с кровати, дубовую и непослушную до тех пор, пока он не выпьет лекарство. Хватило каких-то двух баллов, чтобы заболеть, а ведь он даже не дождался пяти. Рука его тряслась, заставляя промахиваться по движущийся цели с тех пор, как он попал под неуправляемую стихию.

С этого времени Дэвид решил синоптикам больше не верить. Это следовало сделать ещё когда он стоял на одном колене, протягивая кольцо Бетани в садах Гируза, и их накрыла песчаная буря. Тогда-то она его и бросила. С тех пор минуло около года и после этого он еще видел ее пару раз в борделе, но проходило время, а прогнозы точнее не становились. Не доверяя им, он, быть может, держался бы поближе к валунам, чтобы спрятаться за них, когда дюжина самоубийц вперивалась взглядами в небо. Тогда сны не вошли бы в его глаза и не умертвили его нервы.

В конце концов, это они хотели умереть, а не он. Сборище отчаянных разверзли глубокие глотки, будто хотели проглотить звезды, хотя от них не требовалось ничего, кроме распахнутых глаз. Небо потемнело, а потом посветлело, став похожим на сплошное полотно из полыхнувших сверхновых. Тогда Полет Миражей сам превратился в огромную зияющую глотку, наполненную звёздами, и проглатывал всех, кто явился к нему. Полыхающий зев выжигал глаза и забирал разум.

Они пришли туда с разных уголков Марса, чтобы превратиться в недвижимые рыжие камни, усеивающие пыльную долину. Это был их выбор. «Они потеряли свои души», – иногда думал Дэвид, хотя не знал, что такое душа. Ему нравилось думать, что она существует, представляясь теплой зефирной дымкой, плавающей в горячем какао. Какао Дэвид тоже любил, но не больше, чем свою правую ногу или руку.

Лучше бы оставить их в покое, как они и хотели. Но городской департамент решил по-другому. Отряд быстрого реагирования был послан спасать самоубийц. Рядом с Дэвидом шли его сослуживцы, но не повезло больше всего ему одному. Отступая в укрытие, он запнулся о камень и полетел вниз. Зрительные элементы, закрывающие его глаза, треснули уже на двух баллах. Часть снов просочилась сквозь трещины, словно ледяное перламутровое молоко, и Дэвид почувствовал, как у него холодеют глазницы. Даже когда он отвернулся от неба, сны преследовали его. Они зацепились за разум и не хотели отпускать. Полет Миражей начал жечь через череп, проламывая грезами кость. К тому моменту, как Дэвид заполз за большой валун неподалеку, он уже не чувствовал части губы и нижней трети правой ноги.

– Это случилось пару месяцев назад, – Дэвид сокрушенно опустил голову. – Кое-кто сказал, что еще пара месяцев, и моя рука повиснет как плетка.

– И кто же вам такое сказал? – с интересом спросил доктор.

– Ну… кое-кто. Кто знает в этом толк.

– Не стоит верить всем, кто считает себя в чем-то экспертом.

– Даже если его сестра побывала под Полетом?

– Даже.

– Он говорит, что и с моим мозгом будут неполадки. Что будет с моим мозгом, док?

Доктор поджал губы. Значит, все-таки правда. Эти врачи говорят никого не слушать, а сами повторяют за слухами. Или вовсе молчат.

Если честно, Дэвид не хотел знать ответ. Скорее всего, он лишится возможности думать. Поэтому думать сейчас для Дэвида было особенно приятно, хотя он не очень любил этим заниматься. Мысли в его голове всегда шевелились неохотно. В его личном деле говорилось, что это было обусловлено его генетическим штампом. Когда Дэвид был еще в утробе матери, он уже задумывался как генсолдат, и многие считали, что им не требовались мозги.

«Ни слушай никого. Ты рожден, а, значит, в тебе есть смысл», – ворковала мама, целуя его в белесую макушку. А остальное не важно, говорила она. Когда он поступил на службу в марсианскую гвардию, она сказала, что он быстр и эффективен, а быстрые и эффективные глупыми не бывают, и он ей поверил. Он всегда верил ей, до самой ее смерти.

Мутные капли дождя медленно стекали по стеклу, притягиваясь друг к другу, сливаясь воедино и тяжелея. Став крупными, они ускорялись и падали вниз, оставляя после себя мокрые борозды. На их место приходили другие капли, жирные и пузатые, влага поспешно бежала по проторенному пути, будто на финише ее ждала какая-то награда. За окном снова занялся ливень, делая мрачной и без того унылую, вечно утопающую в ночи Арсию. Еще пара дней и дожди сменятся на колкий град. Надвигались холода.

Еще до недавних пор Дэвида расстраивала хмурость вечно сонного мегаполиса, но в последнее время он ее полюбил. Лучше всегда пасмурное небо, которое не обращает на тебя никакого внимания, чем ядовитая вспышка, полная прекрасных грез и огней, но требующая за свою яркость твою жизнь.

– Все плохо, док? Я скоро перестану мыслить?

Дэвид не знал, почему выразился именно так. Кто-то однажды сказал ему, что человек существует, пока мыслит, поэтому он решил, что если перестанет мыслить, то умрет. Но слово «умереть» произносить было страшно, наверное, поэтому он и не спросил напрямую.

В кабинете доктора он бывал уже пару раз, и каждый раз спокойный и вежливый Вертиго Хелги спокойно и вежливо качал головой, тыкая в него острыми иголками, с других концов которых торчали датчики. Дэвид рад бы почувствовать боль в руке, но не мог. Сталь протыкала кожу, заставляя трястись пальцы, но ничего, кроме легкой щекотки он не ощущал.

– Нет, что вы, конечно же нет… У вас еще есть несколько месяцев. И вовсе не два, как обещали вам ваши знакомые. Думаю, около четырех, или немного больше, – Вертиго Хелги подкрутил что-то на грузном высоком приборе, стоящем около смотрового кресла, на котором лежал Дэвид. Когда пропищало два быстрых сигнала, доктор сморщился и снова вежливо покачал головой. Потом повынимал все иголки из его правой руки, бросив их в стальную емкость на столешнице. – Но вынужден вас расстроить – парализация распространяется. Пока что не так быстро… со временем темпы будут нарастать. Смотрите, вы уже не реагируете на стимуляцию.

– Это серьезно?

Задрав голову вверх, Вертиго посмотрел на Дэвида снисходительно. Он уже привык, что высокие и сильные генсолдаты в большинстве своем имеют фиксированный интеллект. У данного генмода он был не слишком высок, но и не низок, однако, Полет Миражей мог внести свои коррективы.

– Ваша нервная проводимость снижается с каждым днем. Лекарства контролируют начало процесса деградации, но скоро они перестанут тормозить процесс, и тогда пойдет отмирание нейронов, – доктор жестом руки позволил Дэвиду встать. – В вашей анкете указан врожденный G-87-балльный интеллектуальный ресурс. Спрашивайте, если что-то будет непонятно.

– Но я очень хорошо выполняю свою работу, док, – Дэвиду было неприятно, когда ему напоминали о цифрах в его анкете, особенно доктора – те, кто имел на это полное право. – У меня сносная реакция, не такая, как была, конечно… просто я не чувствую боли, вот и все.

Бывало, что в истеричной толпе кто-то выкрикивал неприятные слова, поминая его интеллектуальные цифры, и он ударял по нему пару раз дубинкой, чтобы спросить сразу, не изменилось ли у того мнение. Дэвид не любил спорить, потому что не был силен в аргументах. Но боль действовала на людей как-то иначе, чем разговоры, поэтому он часто слышал в ответ именно то, что хотел. У доктора на столе лежала история его болезни и возможное направление на операцию, и Дэвид решил проявить терпение.

– Полет Миражей действует не так, как… – Вертиго задумался, следует ли ему вдаваться в подробности, – …как остальные факторы. Механизм еще полностью не изучен, мы лишь наблюдаем видимый процесс. Констатация фактов. Вы можете до последнего сохранять реакцию и мышечную силу, но настанет момент, когда пойдет массовое отмирание нейронов. Раз – и все. Необратимо, и за одно мгновение. В моей практике случалось подобное. Не стоит надеяться на чудо.

– Достойная медицина в каждый дом – лучшее чудо для гражданина, – процитировал Дэвид привычные надписи на городских плакатах, висевших у входа в каждую казенную клинику. Так он ощущал спокойствие, когда повторял эти слова.

– Рад, что кто-то еще вдохновляется этими лозунгами, – поддев сухими пальцами полы бирюзового халата, доктор устроился за рабочим столом. – Власть к корпорациям перешла довольно бескровно, какая революция может этим похвастаться? Плакаты… они везде. Оставить ошметки социализма на стенах было не самым плохим решением. Хотя бы этому стоит порадоваться.

Прошло не так много времени, каких-то десять лет, как прошлый строй пал. Вертиго, будучи пожилым и не лишенным здоровой памяти, любил свою молодость. И что бы там не происходило, по прошлому он скучал. Поэтому, когда правительство Союза Социалистических Марсианских Республик отдало бразды правления госкорпорации «Голем», он спрятал свой любимый плакат о годовой выработке пшеницы в стену за комодом. Вертиго планировал доставать его на досуге и ностальгировать одинокими капиталистическими вечерами под бокальчик крепкого «Линьо». Новая власть уничтожит любое упоминание о старой, так он думал. К нему обязательно придут, и он проведет остаток жизни в тюрьме. Он не знал, за что, просто боялся. Может быть, за плакат? Вертиго пугливо оглядывался и думал, что думает не как все. Как оказалось, все думают так же, как он. Включая и саму госкорпорацию «Голем». Она впускала все новое понемногу. Прошлые времена отпускались плавно, уступая напору передовых технологий. Вот только минуло несколько лет, а плакаты на стенах никуда не делись. Порой ему казалось, что их даже прибавилось.

– Мне кажется, всем нравится, когда их поддерживают. Мне нравятся плакаты про медицину, – почесал затылок Дэвид. – Наше правительство нас бережет.

– Вряд ли оно это делает. Посмотрите на эту памятку. Здесь возможные варианты операций, которые доступны по вашей страховке. Они отмечены зеленым.

Дэвид развернул в воздухе яркую голограмму, удрученно пройдясь по ней взглядом. Зеленых отметок было не так много, все три штуки, и на мгновение он даже обрадовался, что не нужно много запоминать.

Нановолоконные мышцы, которые можно было приблизить или удалить на экране, структурные чипы и новые стальные конечности, светящиеся прозрачные мозги, сквозь которые он видел добрые серые глаза доктора – все это пугало его. Дэвиду было страшно представить, что нечто проткнет его кожу и сцепится с костями настолько, что он перестанет чувствовать это чужим. Ему нравилось думать, что у него все свое, рожденное. Мама говорила, что только рожденное имеет смысл. Дэвид скучал по маме и хотел, чтобы все осталось так, как было с самого начала, когда он качался на ее нежных руках и пробовал сладкое молоко из теплой мягкой груди.

Всего лишь три отметки… слишком мало вариантов. Это означало, что «физиологичность, приближенная к человеку» будет минимальной. Об этом говорилось мелкими буквами в конце списка. Нужно в первую очередь читать мелкий шрифт – Дэвид понял это давно, когда его обманули с кредитом на жилье. Крохотные буковки означали, что ему по карману только сталь, микрочипы и частично органическое нановолокно.

– Ваша государственная страховка покрывает только тридцать процентов необходимой суммы. Есть вариант частичного склерозирования нейроволокна с последующей заменой на нановолокно, есть некоторые пути замены пораженных участков на полную механику, возможно еще…

– Все это очень сложно для меня, док, – это был тот случай, когда нужно было сказать правду. – Вы просто перечисляете, насколько сильно я стану киборгом…

– Но без операции не обойтись. Вы будете вынуждены сделать ее, иначе умрете.

Вот, он и сказал это. Дэвид считал, что доктора не должны произносить такие слова. Они должны знать тысячи похожих, но никогда не говорить напрямую.

Впервые посетив этот кабинет, он преисполнился уверенностью. Его всегда успокаивали грамоты, вывешенные за спиной именитых врачевателей, диагностические приборы, пахнущие дезинфекцией, глянцевые стены и чистые халаты докторов на фоне спокойных лиц, всегда знающих, что делать. Иногда спокойные лица больше не говорили похожие слова, обходя слово «смерть». Тогда все становилось серьезно. Уверенность улетучивалась.

– У меня есть еще время. Четыре месяца – это много, – упавшим голосом сказал Дэвид.

– Иногда вам будет больно.

– Ничего, я потерплю, – ответил мужчина. – Нас учили терпеть разную боль.

– А если будет очень больно?

– Я буду терпеть сильнее.

Посмотрев Дэвиду в глаза, Вертиго закрыл рот, хотя уже собирался что-то сказать. Если на то пошло, он выпишет ему обезболивающие и стимуляторы, раз он так желает этого, оттягивая неизбежное. Бесполезная боль, и приводит всегда к одному. Он сдастся, они все сдавались.

– Я найду способы, как заработать на органическую замену ткани, – почти с уверенностью проговорил Дэвид.

– Полную органику, увы, я не могу вам обещать, даже если вы наберете полную сумму.

– Почему же?

– С недавних пор такие операции запрещены. Остались только кибернетические заменители.

– Почему?

Вертиго развел руками.

– Технологии движутся вперед. Некоторые методы считаются устаревшими.

– Вы тоже так считаете?

– Полная органика оставляет человека человеком. Как можно считать обычного человека устаревшим? – пожал плечами Вертиго. – Но я вынужден буду оповестить корпорацию о вашей кибергофобии.

Дэвиду стало неуютно. Твердые выступы анатомического стула натирали ему копчик, но заметил он это только сейчас. Ему показалось, что такой доктор как Вертиго, с добрым голосом и спокойными глазами не может проболтаться о том, что сказано по секрету.

– Вы же врач… это нехорошо, – Дэвид кашлянул в большой кулак. – Можно как-то избежать этого?

– Я врач до тех пор, пока у них моя лицензия, – сказал Вертиго, отключив голограммы с яркими картинками. – У нас осталось еще несколько минут. В вашей карте говорится, что вы видите сны. Расскажите мне о них.

Дэвид посмотрел на Вертиго с недоверием.

– Не волнуйтесь, все что вы сейчас скажете останется врачебной тайной, – уверил доктор. – Корпорация трепетно относится ко всему, что может вызвать недоверие к их продукции, и учитывает тех, кто боится киборгизации… но до чужих снов ей дела нет.

– Иногда сны короткие, иногда длинные, – помедлив немного, неуверенно проговорил Дэвид. – Но все они темные и в них много дыма. Я не люблю дым.

– Когда начались эти сны?

– Совсем недавно.

В своих темных снах Дэвид каждый раз задыхался. Иной раз ему чудилось, что пахнет горелой смолой, иногда – подпаленной влажной соломой или тлеющим листом конопли. Сколько бы Дэвид не принюхивался, не мог посчитать все запахи. Их было много, и ярче всего пах табак. Табак он не любил еще больше, чем дым. Когда он чувствовал этот терпкий запах, ноздри сами собой поджимались, как испуганные лепестки мимозы, его охватывала паника и горло забывало, как втягивать воздух.

Когда создавались генсолдаты, кто-то из ученых решил, что им повредит увлечение куревом и алкоголем, какая встречается у всех здоровых вояк. Так снижается их эффективность, решили они. Это отвлекает он решения главных задач. Кто-то с крупными погонами, кто не имел в себе таких генетических изменений, их поддержал. Когда к власти пришла госкорпорация «Голем», солдат освободили от казарменной жизни, но как скрашивать свободное время, ни один ученый им так и не подсказал.

Нет, он не покрывался пятнами, не бился в конвульсиях, не исходил пеной у рта. Он просто панически боялся, будто в голове щелкало что-то, как у пса, которого каждый раз били током при виде вора в черной маске. Чистый рефлекс. Многим из таких, как Дэвид, удавалось побороть этот страх, особенно в отношении алкоголя. Большинство тренировалось намеренно, и некоторые обнаруживали в себе талант, преодолевавший любые генетические вмешательства. Нужно было только закрыть глаза и ждать, как огненная жидкость булькнет в желудок. Наверное, это сделать было проще всего. Дэвид сам убедился в этом, когда парочку раз напивался вусмерть. Терпкий виски кусал его изнутри, но совсем недолго и совсем не так, как это сделала бы собака или змея. Янтарная жидкость согревала грудь и приятно пощипывала нутро, а когда окончательно уходил страх, ему становилось хорошо.

Но дым… это был настоящий ужас. Он не булькал внутри, забавно ударяясь о стенки желудка, если потрясти животом. Он запечатывал легкие, не давая пробиться воздуху и душил.

– И все же… недавно – это когда? Уточните, – настаивал доктор. – Мне нужно понять, связаны ли они с Полетом Миражей.

– Нет, док, это началось до… – Дэвид осекся, – …до «полетных» снов. Если честно, не знаю, какие сны ужасней, в которых задыхаешься, или в которых хочешь остаться навсегда…

– А вам снится еще что-то, кроме дыма?

Кроме дыма ему снилось еще кое-что. Темнота. Такая густая, что в ней можно было увязнуть и потонуть. Порою казалось, что она заливает глаза, легкие и рот не слабее дыма, но, когда он начинал двигаться в ней, болтать руками и ногами и потом бежал, бежал чтобы найти выход из сна, она расступалась. Ускользала из-под пальцев, будто боялась, что он ударит ее, а потом все равно смыкалась за спиной и становилась еще гуще, и Дэвид понимал, что это ловушка. Она просто заманивает его, чтобы он быстрее бежал и сильнее терялся. Тогда-то его и настигнет дым.

В темноте и дыму сновали черные тени. Он бы не заметил их в этой кромешной темени, но они научились танцевать вместе с дымом и называть свои имена. Сначала Дэвид не мог разобрать их шёпота, но потом услышать отчётливое «Маркус» и «Грегори» и решил, что их так зовут. Еще были «Виджен» и два «Брэда» и еще одна большая тень, имени которой он не знал. Она так и не назвала себя, только мычала что-то и извивалась, вплетаясь своим танцем прямо в дым. В справочнике он нашел, что это именно имена, хоть и очень старые. У всех теней они были, в этом не было сомнений. Особенно у той, огромной, мычащей и очень приставучей тени, которая, по мнению Дэвида, и была источником самого нелюбимого его запаха – табачного. Он никогда не видел, чтобы тени курили, но откуда-то должен был взяться этот дым.

– Это просто сны, док. Они не реальны. Я могу задыхаться, но почти всегда просыпаюсь и сразу глубоко дышу. Только холодно бывает, потому что потею, – Дэвид хотел уйти от ответа, упоминание о доносе в корпорацию его беспокоило. – Когда я открываю глаза, все снова так, как обычно.

Пусть док и говорит, что сохранит врачебную тайну, он все равно может обмануть, как тот кредитор, который оформлял ему жилье. Хотя у Вертиго и глаза добрее, и он не просил ставить подпись под каждой голограммой с мелким шрифтом, но все же. Теперь-то он будет осторожней, это точно.

– Первые сны не представляют опасности, – Вертиго встал из-за стола, пройдясь прямиком к диагносту мозговых импульсов. Дэвид посмотрел на него с двойной опаской. – Не волнуйтесь, это не для вас. Следующий за вами пациент не любит, когда я включаю аппаратуру. Некоторых пугают сны, другие не любят морковку в супе, а кое-кто на дух не переносит, когда начинают пищать нейронные индексаторы. – Вертиго активировал мелкую проволочную сеть, формой похожую на безвкусную панаму. Она засветилась множеством синих огоньков. – О чем это я? Ах, да. Полет Миражей, вторые сны. Они могут изменить первые.

– Что вы имеете ввиду, док?

– Клубы дыма – прежде всего генетическая обусловленность, вложенная в вас программа. Здесь нет ничего предосудительного. Бессознательное воспроизводит страхи, когда ваш мозг в наименьшей активности. Изначально в код генмодов было заложено отвращение к куреву, алкоголю…

– Алкоголя я не боюсь. Мне удалось побороть этот страх. Я храбрый.

– Понимаю.

– Так как вторые сны могут изменить первые?

– Оставить отпечаток… исказить образы, или вовсе с ними слиться. Могут появиться новые детали, новые события, новые страхи… поймите, сейчас ваша нервная система находится в крайне нестабильном состоянии, – послышался противный писк, доктор положил включенную панаму на диагност. – Какую бы неприязнь вы не испытывали к кибернетическим дотациям, ее нужно преодолеть. Пока вы не сделаете операцию, остается риск досрочной парализации. Нервная система очень сложная область. Это не руки и ноги, которые с легкостью заменяются, подогнав одно к другому. Операцию нужно сделать по крайней необходимости, а не для развлечения, как делают некоторые, вставляя себе новые глаза. Далеко видеть хорошо, только чем плохи свои глаза, если они здоровые? Или печень…

– Печень? – оживился Дэвид. – Вы сказали печень?

– Именно. Некоторые вставляют себе новую печень, чтобы есть и пить без опаски. Сколько влезет. А что?

– Ничего… просто несправедливо это как-то.

Печень… Дэвида это заинтересовало. Совсем недавно Гаред, его сослуживец, выиграл у него довольно крупную сумму. Для Дэвида крупную. Соревнования «кто кого перепьет» в тесных стенах казарм были явлением нередким. Они пили и пили, пока один из них не свалился прямо под стол, сдавшись телом, но не уступив духом, и это был Дэвид. Ровно до того случая ему не было равных в преодолении своих страхов, а тут, совершенно неожиданно, он проиграл. За несколько недель до поединка Гаред лежал в госпитале и вернулся оттуда сильно воодушевленным. У Дэвида закрались подозрения, что неспроста. Может, он сделал операцию по улучшению печени, там, в госпитале? Может, его победа была обманом? Сильная печень поможет своему хозяину перепить любого. Эдак можно кого угодно одурачить. Так нельзя. Это нечестно. Если это правда, Дэвид мог потребовать обратно свои деньги. Сказать, что победа была подстроена. Только он опасался этого делать, руки у Гареда тоже были сильные.

– Аа… хмм… док, – замялся Дэвид. – Мне можно делать то, что я делал раньше?

– Что вы имеете ввиду?

– Пить… разное…

– Ооо… это деликатный вопрос, – Вертиго прошелся сморщенной рукой по блестящей лысине. – К сожалению, алкоголь плохо влияет на нервную функциональность. Запрещены любые стимуляторы и психотропы. Как вы знаете, алкоголь тоже относится к ним.

– Нет, я не знал.

– Понимаю.

– Так что, совсем нельзя?

– Почему же? Иногда требуется что-то, что поддержит наш дух. Если знать меру, пользы будет больше, чем вреда. Иногда нужно немного расслабиться… напряжение еще никому не приносило пользы, – на секунду Дэвиду показалось, что добрые глаза доктора стали отчего-то грустными. И он не совсем понял, про кого тот говорит, про него, или про себя? – Если вы выпьете немного, ничего страшного не произойдет. Я никому не скажу, – доктор легонько улыбнулся, – но делайте это в случае крайней необходимости. Только если чувствуете что-то чрезвычайно непреодолимое.

– Что именно, доктор?

– Например, одиночество.

Глава 2. Одиночество

Иногда Дэвид размышлял о том, что такое одиночество. Раньше он не задумывался об этом, потому что не любил думать. Но после Полета Миражей у него просто не осталось выбора. Размышлять об одиночестве оказалось самым простым, хоть и не самым приятным делом.

С тех пор, как распался Марсианский Союз, он редко бывал в казармах, только на сборах или попойках, и чувствовал себя совершенно свободным. Он мог вставать на пять минут позже, а иногда на целых десять, надевать носки разного цвета, если не найдет одинаковых, не чистить зубы каждое утро и не есть кислую капусту, когда не хочется.

– Казенные харчи должны подчищаться полностью, – командир доводил до него истину каждый раз, когда Дэвид говорил, что от капусты его пучит.

Сейчас все изменилось. Однако он, бывало, все же жевал капусту время от времени вопреки своему хотению. Кислую, и отвратительно хрустящую на зубах – чтобы помнить, насколько он свободен.

Казалось бы, у него было все, о чем только можно было мечтать, и Дэвид мог скрести сковороду сколько пожелает, счищая с нее запекшиеся шкварки. Мама не любила, когда он делал так. Ее не стало, и он набивал шкварками пузо сколько влезет, но почему-то они уже не казались ему такими вкусными.