Полная версия
Сенека. Наставник императора
– Ты веришь в такую чушь, сын? – возмущался отец.
– Верю! Ничто на этой земле не уничтожается, а только меняет свои места обитания. А ещё я верю в то, что у животных тоже есть циклы прогресса и орбиты их душ не меньше, чем орбиты небесных тел, вращающихся по фиксированным контурам. Если эта теория верна, то воздержание от употребления мяса будет безусловным признаком чистоты, если ложна – то однозначной экономией… Вот скажи, отец, в чём ты видишь вред моему организму, если я просто лишаю себя пищи, которая питает львов и стервятников? Человеку и бескровной еды хватит. Пища, чуждая нашему существу, вредна и для здоровья. А ещё, когда бойня на скотном дворе служит прихотям человека, безжалостность переходит в его привычку. Не волнуйся за меня, своё состояние я нахожу не только возвышенным, но ещё и приятным. Мне кажется, что душа моя стала подвижнее.
На этот раз Сенека Старший не стал наказывать сына за ослушание. Но наблюдение за ним не оставил.
С годами греческая философия окончательно захватила Луция. Он познакомился со стоиком[17] Атталом из Пергама, который предостерегал молодых римлян от чрезмерного увлечения удовольствиями, предлагая взамен занятия философией:
– Посмотрите на собаку, – наставлял Аттал, – которая с жадностью хватает куски, брошенные хозяином со стола. Она заглатывает их поспешно, из-за чего лишает себя удовольствия посмаковать. А мудрец, напротив, способен переживать каждый момент жизни во всей его полноте. Время, проведённое с философом, по обыкновению приносит пользу. И для учителя, и для ученика цель одна – польза, которую один желает принести, другой – получить.
Сенека буквально захлёбывался восторгом, слушая Аттала, который проклинап погрязших в пороках и невежестве римлян. Особенно в душу его запали слова о том, что «для человека, несущего груз жизни, всё лишнее обременительно». Луций понял их столь буквально, что заявил отцу о готовности раздать беднякам часть семейного имущества, потому что ему стыдно перед ними за собственное благополучие.
Сенека Старший забил тревогу! Он вдруг засомневался в душевном здоровье сына и строго потребовал объяснений.
– Я вижу высшую ценность своего существования в свободе выбора предпочтений, – спокойно ответил Луций. – Посему с этого момента я отказываюсь от всякого рода развлечений и удовольствий. Они подстерегают меня, чтобы захватить врасплох, наподобие врагов, с которыми нельзя ни воевать открытым оружием, как в бою, ни жить в покое, как в мирное время. Я воздержан, одеваюсь скромно, веду трезвую жизнь, но порою зрелище богатства и роскоши прельщает меня. Я отхожу от него, хотя не с завистью, но с грустью в сердце. Мне приходит на ум такая мысль: не есть ли этот дворец, из которого я выхожу, истинным обиталищем счастья? Я не попадаю в морские бури, но постоянно страдаю от морской болезни, я не болен, но и не чувствую себя здоровым. Потому за столом я ограничу себя: буду есть, сколько требуется для поддержания жизни в организме. А вот заботы о пище для души – другое дело: чем больше душа принимает в себя, тем она становится шире.
Мать, как и отец, не могла оставаться равнодушной к состоянию души и тела сына. Она попыталась его урезонить. Но её участия не хватило, чтобы отвлечь сына от влияния учения пифагорейца Сотиона, убеждённого вегетарианца. В результате Сенека Младший полностью отказался от мясной пищи и при этом неустанно повторял, что привычка к мясу влечёт за собой жестокость, как и привычка к вину. А это противно природной простоте и приводит к нарушению соразмерностей нашего существования.
На завтрак Луций съедал корочку сухого хлеба, запивая родниковой водой. Он отказался от любимых прежде устриц и грибов, поскольку они – не пища, а лакомство для возбуждения аппетита и только помогают съесть больше, чем желудок мог бы вместить. Он настолько привык к новому образу жизни, что ему казалось, будто дух его стал подвижнее, а ум острее. Спал юноша теперь на полу, подстелив только тростниковую рогожку, и совсем перестал пользоваться городской баней, где граждане помимо водных процедур обычно умащивали тела благовониями – предпочитал мыться дома, чистой водой.
* * *После полувекового правления Римом принцепс Август умер «доброй смертью». Оставшись без прямых наследников, он передал Римскую империю пасынку Тиберию. Ещё Август завещал римскому народу «отеческие» наставления, которые были выбиты на памятных медных досках на латинском и греческом языках. Их разместили в римских городах – «чтобы читали и запоминали».
Тиберий, которого впервые в истории Рима уже называли императором, поначалу действовал с оглядкой на закон и общественное мнение. Затем, преисполнившись презрения к людям, показал власть в её самой низменной и порочной ипостаси. Были возобновлены судебные процессы «об оскорблении величества». Но если в прежние времена закон подразумевал под ними только государственную измену, то при Тиберии к суду привлекался каждый гражданин, осмелившийся оскорбить словом императорскую особу. Из Рима изгонялись инородцы, исповедовавшие чуждые римлянами обряды и культы, преследовались греческие философы, «нарушавшие» общеустановленные порядки. Начались гонения на учителей из Греции, «портивших молодёжь лекциями в модных школах мудрости».
Отец Луция боялся, что за вольнодумие учеников он может потерять риторскую школу и, что ещё страшнее, – жизнь. А поведение Луция, которое тот не скрывал от посторонних глаз и ушей, грозило огромными неприятностями всей семье. Опасаясь доносов, Сенека Старший всё-таки убедил сына вернуться к прежним привычкам, и главное – обедать помногу и лучше.
Глава третья
Прикажи себе жить
Сенека Старший готовил сыновей к государственной службе, в основном уделяя внимание гуманитарным наукам. Но каждого римлянина, достигшего двадцати лет, ожидала неизбежная военная подготовка. Без навыка владения оружием, без способности крепко держаться в седле, а также без умения плавать не было шансов на продвижение в государственной структуре. Необходимые навыки новобранцы получали в специальных армейских лагерях за четыре месяца.
Луций не представлял себя военным человеком. С детства он часто простужался, болел горлом и свои физические возможности оценивал как весьма слабые. Отец предлагал укреплять здоровье атлетическими упражнениями, но Луций на это отвечал:
– Когда душа больная, тело, сколько бы в нём ни имелось сил, также окажется больным. Вот и получается, что важнее занятий для души, важнее умственной работы – ничего нет. А упражняться, чтобы руки стали сильнее, плечи шире, бока крепче, – это занятие глупое и недостойное образованного человека.
Отец, удивлённый возражениями сына, настаивал:
– Если ты думаешь, что силовые упражнения истощают ум и делают его неспособным к предметам более тонким, обратись к упражнениям лёгким и недолгим. Привычка сделает любое тяжёлое упражнение посильным и приятным. А потом возвращайся к душе, упражняй её днём и ночью.
Однако убедить сына советами Сенеке Старшему так и не удалось. Тогда отец отдал его в армейский лагерь, для «взросления и обретения полезных военных навыков». При прощании голос его дрогнул:
– Жду возвращения любимого сына, крепкого телом и сильного духом.
В лагере Сенека Младший с новобранцами учился ежедневно ходить по двадцать миль[18] военным шагом, причём не просто ходить, но ещё и сохранять строй. Согласно армейским требованиям, прыгал в длину и высоту, сначала без доспехов, а в конце подготовки – в боевом снаряжении. Научился правильным действиям в пешем строю когорты[19] и метанию копья-пилума, ведь именно слаженный бросок множества пилумов часто решал для римлян исход сражения. В походах постигал науку быстрого возведения укреплённого лагеря, позволяющего воинам защищаться от внезапного нападения врага. Через четыре месяца Луций усвоил, что главное – мгновенно и без раздумий выполнять любой приказ командира, так как это даёт преимущество римскому воину в реальном бою.
Армейский лагерь заметно изменил Луция, укрепил его веру в собственные силы и возможности. Теперь до завтрака он занимался гимнастическими упражнениями. Вместе с домашними рабами не брезговал участием в садовых работах. Полюбил купание в холодной воде; излюбленным местом для этого был Еврин – канал, огибавший Рим, с особенно холодной водой. Даже зимой юноша прыгал в почти ледяную воду и плавал там некоторое время.
* * *Тётя Сенеки, старшая сестра его матери, вышла замуж гораздо позже Гельвии, зато очень удачно – за военачальника Гая Галерия, пользующегося большим влиянием в администрации императора Тиберия. В семейных отношениях преобладали взаимопонимание и уважение, они омрачались лишь отсутствием собственных детей. Из трёх племянников тётушка выделяла среднего – Луция, наверное, за мягкость характера. Она проявляла поистине материнскую заботу о чрезмерно болезненном мальчике и не скупилась на лучших врачей, когда его одолевал очередной недуг.
Сенека Младший был постоянным гостем в имении своей богатой родственницы. Раз в месяц она обязательно созывала на ужин ближайших родственников с обеих сторон. С годами взросления Луцию по-прежнему здесь были рады, тётушка и гости восхищались его изысканной образованностью. И когда любимому племяннику исполнилось двадцать три года – возраст для начала служебной карьеры на государственном поприще, – тётя настоятельно попросила супруга, чтобы он поддержал Луция в стремлении быть полезным обществу. Вскоре Сенека получил должность квестора[20], опередив десяток претендентов. С этого момента ему открывался доступ в систему административного управления государством, вплоть до членства в Сенате – высшей законодательной структуре Римской империи.
Работа в этой престижной, хотя и низовой, муниципальной должности всецело захватила молодого человека. Он уже мечтал о продвижении по службе в недалёком будущем, видел себя успешным управленцем, для чего с воодушевлением изучал трактаты Цицерона по судебному праву, читал сочинения Ливия[21] по истории Рима и Лукреция Кара[22] «О природе вещей». Сенека Младший стал частым гостем в домах знатных граждан, облечённых властью, в компании которых чувствовал себя более чем уверенно. Он поражал своим умением вести разговор на любую тему; читал стихи Вергилия, Горация, Овидия; писал актуальные эпиграммы, пробовал сочинять «греческие» трагедии.
В скромной, на первый взгляд, должности квестора Сенека сумел достичь многого, умело используя бесценное время. Он всегда помнил совет отца, который говорил: «Наибольшую часть жизни мы часто тратим на дурные дела, немалую – на безделье, и всю жизнь – не на такие дела, которые необходимы. Удержишь в руках сегодняшний день – меньше будешь зависеть от дня завтрашнего».
Успехи молодого квестора отметил префект[23], пообещав поддержать, если тот будет претендовать на очередную должность эдила – «наблюдающего за развитием города».
* * *Планы рухнули в одночасье! Началось всё с обыкновенной, как показалось родственникам, простуды. Состояние Луция восприняли как недомогание, которое скоро непременно пройдёт. Но, несмотря на усилия лекарей, высокая температура не оставляла молодой организм. После приёма лекарств жар спадал на некоторое время, а затем резко увеличивался. Это уже вызывало опасения. Вскоре больной сильно исхудал и ослаб до такой степени, что едва мог говорить. Родные опасались за его жизнь, в отчаянии молили богов о выздоровлении. А он ещё находил в себе силы отшучиваться:
– Зря волнуетесь! Старость – вот неизлечимая болезнь, а молодым под силу с любыми недугами справляться! К тому же, как отец пожелал, я стал воином, а римский воин никому не сдаётся.
Но странная болезнь неумолимо пожирала организм Луция: временами его одолевал непрестанный кашель. Приступ подолгу не отпускал, а когда страдания прекращались, появлялась одышка. Уверенность в выздоровлении покинула и Луция. Он делился с отцом:
– У меня при кашле будто внутренности извергаются наружу. Потом чувствую в груди такой жар, словно огонь охватил дом, а гасить нечем.
Пришёл день, когда Луций настолько скверно себя чувствовал, что обречённо признался отцу:
– Я уже ничего не боюсь: любая болезнь либо заканчивается сама по себе, либо приканчивает больного. Но в обоих случаях боли прекращаются.
Сенека Старший не хотел верить словам сына:
– Луций, дорогой, пока ты сохраняешь дыхание, храни и надежду. Болезнь можно одолеть мужеством, если дух твой будет бодр.
Врачи признали неизлечимую чахотку, и пока они бессильно разводили руками, Луций пришёл к выводу, что не стоит ожидать конца. Он не воспринимал себя слабовольным, но мысли о смерти появились сами собой, лишая покоя и самообладания. Болезнь отнимала способность нормально дышать, лишала шанса работать – там, где он всегда мечтал… В один из дней у постели бледного, исстрадавшегося больного появился старший брат Новат и попробовал его подбодрить. Но Луций вяло ответил:
– Я не задержусь в этом мире – уйду из жизни. Однако я ничуть не расстраиваюсь. Мне лишь остаётся, как герою драматического спектакля, без жалоб встретить свою смерть.
– О чём ты говоришь, Луций?! Любая болезнь оставляет надежду! Ты молод! Ты нужен семье и Отечеству! Тебе много ещё предстоит сделать для Великого Рима!
Луций усмехнулся:
– Ты же не хочешь употреблять плесневелый хлеб? Вот и я отказываюсь: когда жизнь уже ничего не стоит, я не хочу доживать её в столь жалком состоянии, цепляться за каждый день. Если я не в силах получать от жизни счастье, мне следует отринуть такую жизнь.
– Но разве стойкому человеку, каким я представлял до сих пор тебя, не следует отдалять печальный итог своей жизни?
– Помнишь Сократа? Он встретил смерть бестрепетно, без смятения и трусости. Вот почему мне глупо бояться собственной смерти.
Луций угасал на глазах своих близких, терял интерес к жизни и думал только о том, как достойно уйти, не принося семье хлопот. Ему казалось, что покончить с собой проще, чем страдать и терпеть мучения. Но пойти на это не хватало решимости.
И вот в один из дней Луций почувствовал себя лучше и пожелал записать свои мысли в дневник:
«…Всё дело в вопросе, что лучше – продлевать жизнь или приближать смерть? Сейчас мне представляется любопытным посмотреть, как выглядит конец жизни…»
«…Если тело не годится для предназначенной ему службы, почему бы не вывести на волю измученную душу? И поскольку жалкая жизнь куда страшнее скорой смерти, глупо не отказаться от такого шанса…»
«…Я бы не стал бежать в смерть от болезни, если она излечима. Но если знаю, что придётся терпеть боль постоянно, уйду – не из-за самой боли, а из-за того, что она будет мешать всему, ради чего мы живём…»
* * *Надежда на избавление от болезни пришла неожиданно. Всё благодаря тётушке, супруг которой к тому времени получил должность наместника в римской провинции Египет – житнице Средиземноморья. Будучи наделённым высоким должностным статусом – «второй человек после римского императора», – Гай Галерий управлял территорией из Александрии – бывшей столицы империи Александра Великого. Должность наместника была связана ещё и с командованием размещёнными там римскими легионами. Тётушка написала, что огорчена странной болезнью племянника, но она уверена, что климат в Александрии пойдёт Луцию на пользу.
Узнав о предложении тётушки, Луций не отказался. Отец заметил, как в глазах сына блеснула искорка.
– Завидую тебе, Луций! – проглотив комок в горле, произнёс он. – Я знаю Египет только по труду Геродота[24] «История». Ты же узнаешь его сам – увидишь страну и народ собственными глазами. Буду рад, если потом поделишься впечатлениями со мной и римлянами в каком-нибудь занимательном сочинении.
Луций действительно воспрянул духом. Он с трудом дождался дня отплытия торгового корабля, хозяин которого за хорошую плату согласился взять пассажира на борт.
Прощаясь с сыном у трапа корабля, отец проговорил дрогнувшим голосом:
– Мой дорогой мальчик, я прошу, прикажи себе жить!
Глава четвёртая
Египетский логос
Египет с древнейших времён притягивал к себе иноземных гостей, в основном торговцев. Существуют также свидетельства того, что спартанские воины нередко достойно воевали за интересы египетских царей, получая щедрую плату золотом.
Благодаря плодородности долины Нила и великому трудолюбию крестьян в Египте имелся излишек продовольствия. Но древесины и металлов для постройки кораблей и производства инструментов, а также оружия не хватало. Зато всё это можно было выменять на зерно, и это способствовало развитию торговли.
Фараоны были вынуждены терпеть на египетской земле присутствие чужаков. Вначале это были редкие торговцы, но торговля в свою очередь способствовала увеличению в Египте числа путешественников и миграции населения. В Египте появились переселенцы из различных греческих городов, обретшие здесь второю родину.
Также в Египте начали всё чаще появляться греки-философы – путешественники-одиночки, прибывавшие сюда ради того, чтобы через общение с жрецами, хранителями тайн древнейшей цивилизации, обрести новые знания. Желая постигать тайны Космоса, они совершали длинный и опасный путь по морю и суше, претерпевая неудобства и лишения. Их могли ограбить пираты и разбойники, продать в рабство или убить. Но они шли «за мудростью», чтобы, вернувшись на родину, делиться знаниями с согражданами. Так, например, поступил Демокрит из Абдер: он продал унаследованное от отца имущество, чтобы оказаться в Египте. По возвращении домой он написал всеобъемлющий трактат под названием «Великий мирострой» и передал его в дар жителям родного города.
Знания, почерпнутые энергичными и необычайно любознательными эллинами в Египте, преломлялись через реалии собственного бытия и в трансформированном виде ложились в основу древнегреческой философии и мифологии. В частности, многие олимпийские боги имели прообразы в египетской культуре, а позже от греков перекочевали в римский пантеон. Однако римляне, покорив Египет, сочли слишком сложным и ненужным углубляться в тонкости культуры этого высокоразвитого государства. Они называли египтян «варварами, поклоняющимися животным, словно богам». Завоёванный Египет был им интересен исключительно как житница, способная прокормить хозяина.
* * *Александрия встретила Луция необычными запахами, какие сразу ощущает любой путешественник, попавший в порт чужой страны. Слабый ветер разносил «благоухание» разлагающихся водорослей, выброшенных на берег последним прибоем. Поверху моря метались стайки мелких рыбёшек, за которыми охотились другие обитатели, более крупные и голодные. Остатки трапезы доставались наглым вездесущим чайкам. От совместной пирушки море в этом месте будто вскипало, пенно и шумно, и рассыпалось мелкими брызгами.
С палубы Луций с интересом смотрел на берег, забыв о недавних волнениях, связанных с переходом по неспокойному морю. Открывался неизвестный мир, который начинался с города Александра Великого, пожелавшего возвести здесь столицу будущей империи. Александрия сохранила удивительные воспоминания о царствовании Птолемеев, к которым принадлежала Клеопатра, об известных римлянах – Антонии, Цезаре, Августе.
Луция встречал знакомый старый слуга тётушки. С усилием он погрузил на осла узлы с вещами.
– Там книги, – пояснил Луций.
Тетушка арендовала для племянника небольшой дом в Царском квартале, где находились дома зажиточных александрийских греков и резиденция римского наместника. Когда-то в квартале действительно располагался дворец египетских царей. Где находился дворец или его руины – никто не знал. Возможно, его поглотило море, многие годы наступавшее на берег к городским стенам…
Дом, где предстояло жить Луцию, оказался в миле от пристани; добирались туда пешком. По пути большого оживления на улицах не было заметно. Только несколько прохожих да четверо высокорослых темнокожих рабов, переносивших лектики.
Старик, как показалось Луцию, был рад поговорить с племянником госпожи. Всю дорогу он неутомимо объяснял, что в Александрии верхом перемещаются только знатные египтяне, да и то в редких случаях, потому что не имеют поводов часто появляться на улице – лишь в исключительных случаях. В основном передвигаются на осликах или своим ходом.
Жизнь египтян проходит внутри двора собственного дома. Пусть дом небольшой, но при нём непременно должен быть хотя бы крохотный дворик, закрытый от посторонних глаз высокой стеной. Как пояснил слуга, к родственникам или на отдых коренные жители Александрии охотнее всего отправляются на лодках по Нилу.
Ближе к центру города запахи моря сменились на другие, не менее терпкие, исходящие от лавок и лотков, устроенных по обеим сторонам улицы. Пахло жареным мясом, свежеиспечённым хлебом, а также корицей, перцем и прочими пряностями, от аромата которых кружилась голова. Перед фасадами домов возвышались пальмы – группами и в одиночку, – спасая менее высокие растения от губительной жары.
Луций услышал от слуги, что в Александрии люди одной национальности или вероисповедания стараются селиться ближе друг к другу. Египтяне, например, живут в квартале Ракотис, иудеи занимают восточную часть города, греки – Брухейон и несколько кварталов в северо-западной части города. Помимо специфического заселения в городе совместно живут и работают представители отдельных народов, зарабатывающие на пропитание торговлей и ремёслами. При этом для всех существует один порядок – подчинение египетским законам и общение между собой преимущественно на греческом языке.
* * *«Апартаменты» Луция показались ему излишне скромными: домик в один этаж со стенами из высушенных «кирпичей» (изготавливавшихся из смеси нильского ила, воды и рубленой соломы), глинобитный пол, плоская кровля, покрытая тростниковыми циновками. Луций обратил внимание, что дома по соседству сложены из керамического кирпича и крыши у них черепичные. Как он узнал позже, их хозяевами были состоятельные александрийцы, из потомственных греков: они придерживались греческого стиля во всём. По их заказам везли на кораблях из материковой Греции дорогостоящие строительные материалы: кирпич, черепицу, плитку для полов и фасадов, мраморные колонны вместе с кедровыми брёвнами и мебелью из ценных пород древесины. А вот в «своём» жилище Луций отметил из «украшений» лишь тщательно выровненную штукатурку на стенах и гипсовую побелку.
В доме была крохотная прихожая, гостиная с окном в палисадник и спаленкой без окна, из-за чего она походила на вещевую кладовую. Из мебели – сундук для одежды, низкая неширокая кровать, представляющая собой деревянную раму с кожаными перекрещенными ремнями. Кухня совмещалась с помещением для обеда, где имелись стол и два стула. Луций, впрочем, сразу сообразил, что обеденный «зал» легко можно превратить в «рабочий кабинет с библиотекой» – достаточно в стенной нише соорудить полки для привезённых книг.
Завершив обследование дома, юноша обнаружил во дворе пристройку для прислуги, где можно было хранить вещи и продукты. Имелась ещё маленькая домашняя баня. Вот и всё.
Как позже выяснилось, тётушка потратила мало денег на дом для племянника не из-за скупости. Таково было решение строгого супруга, который считал, что не стоит баловать молодого человека, пока он того не заслужит.
На следующий день, отдохнув с дороги, племянник заторопился к тётушке. Её дом находился в непосредственной близости к резиденции наместника. Луций без труда узнал его по большим размерам и фасаду, облицованному белоснежными плитами; у входа спрятался в тени карниза римский легионер.
Наместник находился на службе, поэтому тётушка приняла племянника радушно, как сама желала, и провела его в триклиний обедать. Луций передал письма от своей матери и общих знакомых, рассказал все римские новости.
Пока хозяйка дома давала поручения слугам, Луций разглядывал роскошный интерьер комнаты и дорогую обстановку. Полы в гостиной были устланы коврами. Вся мебель – кресла, стулья, столы и шкафы – из кедра, с инкрустациями из слоновой кости. У стен возвышались напольные лампадарии из коринфской бронзы, ниши украшали сосуды на подставках – они были выполнены из алебастра и также отделаны золочёной бронзой. Через единственное окно юноша успел рассмотреть внутренний двор – просторный, огороженный стеной, с садом и бассейном. В нём росли водяные лилии и плавали какие-то рыбины.
Тётушка оставила распоряжения слугам и принялась угощать гостя. Луций не знал названия блюд, но они показались ему очень вкусными. Скорее всего, это была местная морская рыба в сладком соусе. Во время обеда тётя сообщила Луцию:
– Я поручила супругу найти лучшего врача из всех, какие есть в Александрии. Представь себе, он справился!
Тётушка по-матерински улыбнулась и рассказала, что в Египте не принято иметь домашних врачей, как в Риме, способных излечивать любые недуги. Здесь каждый врач, а лучше сказать – лекарь, специализируется на одной, известной ему, болезни. Если болят глаза, обращаются к тому, кто лечит глаза. Тревожит зубная боль – идут к зубному доктору. Одолела мигрень, замучило расстройство желудка, ноги отказываются ходить, кожа покрылась коростами или случился невроз – на каждую хворь найдётся специалист с особым протоколом лечения.
