Сенека. Наставник императора

– Ты успокоил меня, – просиял Сенека. – Значит, на твоём корабле в плавании можно ничего не бояться.

– О нет! Ни один – даже самый крепкий – корабль не избавлен от возможности крушения. К примеру, от подводных камней, которые таит в себе море. Поэтому моряки всегда уповают на милость богов!

– Тогда что зависит от кормчего?

– Боги милостивы, но не станут управлять кораблём за меня. В остальных случаях, когда речь не идёт об удаче, от меня зависит всё! Корабль, управляемый умелым кормчим, плывёт и с изодранным парусом, и даже когда снасти сорвёт, невредимым приходит в гавань. Непогода на море вредит кормчему, но не ломает его, а только делает сильнее.

Кормчий вдруг вспомнил, что матросы ожидают его указаний, и поспешил к ним, оставив пассажира скучать на палубе.

Одиночество Сенеки было недолгим.

– Как самочувствие после ночи, сенатор? – раздалось вскоре за его спиной. Сенека обернулся и увидел Спурия, который явно собирался не просто справиться о здоровье, а настроился на долгую беседу.

– Эта «болтанка» многих свалила, – не дождавшись ответа, продолжил центурион. – Моряки-то – народ бывалый, а вот те, кто привык чувствовать твёрдую землю под ногами, до сих пор в себя прийти не могут. Ладно легионеры… Гладиаторов – и тех подкосило!

– Гладиаторов? – удивился Сенека. – Откуда они здесь?

– Из Капуи, где находится лучшая в империи школа.

– И где начался бунт рабов?

– Именно так. Мне велено доставить этих троих на Корсику и передать наместнику. Он их хозяин.

– Но зачем гладиаторы на острове?

– Нередко бойцов арены используют в качестве телохранителей. В то же время публика в провинции изголодалась по зрелищам. Наместник императора обязан следить не только за порядком на вверенной ему территории. Приходится думать и о таких вещах, как развлечения для народа.

Сенека с пониманием кивнул:

– Я слышал, содержание гладиаторов дорого обходится хозяевам. Поэтому их часто сдают в аренду – чтобы оправдать затраты.

Центурион рассудил, что знакомство с опальным сенатором состоялось. Можно продолжить:

– А как сенатор относится к боям на арене?

Сенека отреагировал брезгливой гримасой:

– Я не любитель гладиаторских представлений. Мне неприятно смотреть на арену, и я испытываю отвращение при виде неистовствующей публики, которая бранит одного за то, что не прикончил соперника сразу, а другого – что не выкладывается сполна в бою. Реки льющейся крови словно пьянят зрителей. И, по мне, это прескверно.

– Но это же в традициях наших предков.

– Традиции бывают разные. Что-то из них нам близко, а другие мы не воспринимаем. И я не одинок в этом. Цицерон, кстати, тоже не находил удовольствия в наблюдении за, как он говорил, оголтелой толпой, ревущей вокруг арены. Считал расточительством проматывать целые состояния на бои гладиаторов и травлю диких зверей ради непристойного зрелища.

Спурий был явно не удовлетворён ответом:

– Римляне из знатных семей выходили с оружием на арену с единственным желанием – помериться храбростью и мужеством. Некоторые сенаторы добровольно становились гладиаторами, и даже император Калигула был одержим этой страстью.

Сенека непроизвольно скривил губы, словно наступил на слизняка.

– Уже само имя этого правителя вызывает у меня неприятие, а подобные его увлечения – и подавно. Мне также непонятно поведение некоторых знатных матрон[7], готовых отдаваться гладиаторам в казармах, пропитанных запахом пота, крови и нечистот! Словно египетские благовония, римлянки вдыхают этот запах с вожделением, чтобы затем бесстыдно делиться с подругами впечатлениями.

Спурий продолжал упорствовать:

– Но многие женщины из благополучных римских семей обучаются в гладиаторских школах. Что на это скажет сенатор?

– Виной всему тяга к наслаждениям, ибо каждый порок бьёт через край наслаждениями! Я опечален, но не имею права осуждать римлян за то, что они получают удовольствие при виде убийства. Они приходят на представление, уже одержимые страстями – в предвкушении эмоций, с надеждой выиграть заключённое перед поединком пари. Беда для нас, римлян, в том, что мы привыкли получать наслаждение, порождённое яростью и насилием, и всё это в концентрированном виде преподносят сражения гладиаторов.

Ответ смутил центуриона. Он оставил пассажира в покое и вернулся к воинам. А Сенека занялся собственными размышлениями.

Они были безрадостными: сколько месяцев или лет продлится его непредвиденная ссылка?.. Понятно было одно – придётся надолго расстаться с привычным образом жизни в Риме, привыкать к новым условиям. «Неужели меня ожидает судьба Овидия[8], упокоившегося в земле скифов, куда он был выслан Августом? Десять безотрадных лет ожидал помилования несчастный автор любовных элегий! Но Овидий хотя бы знал, за что страдает». Всесильный правитель Рима не простил Овидию «безнравственную» поэму «Искусство любви»! А Сенеке приходится лишь догадываться, что основанием для его ссылки является чудовищная ложь. Благо он хорошо усвоил наставления отца, мудрого Сенеки Старшего, и знал, как следует поступать в подобных случаях:

«…Атлет не способен победить сильного соперника, если тело его не украшено синяками и ссадинами от прежних схваток. Вступая в бой, не расставайся с надеждой победить. Ты упал – не падай духом; опрокинутый, всякий раз вставай ещё более непреклонным!»

* * *

В один день Сенека превратился в преступника и изгоя, которому было запрещено общение с родными и близкими. Где-то далеко остались дом, друзья – образованные, утончённые, отзывчивые. А впереди ждал не самый дружелюбный остров, климат которого к тому же совсем не подходил Сенеке, перенёсшему в молодости серьёзную болезнь, едва не унёсшую его жизнь.

Эта ссылка продолжала череду несчастий, выпавших на долю Луция за последнее время. Не так давно он женился, выбрав наконец женщину с добрым нравом. По вечерам, видя его за рабочим столом, она садилась рядом, а он рассказывал ей, чем занимается и что в этот момент получается, а что – нет. Делился новостями за день. При этом говорил: «Буду озирать умственным оком весь прошедший день и взвешивать свои поступки, как поступали пифагорейцы[9]».

Год назад жена умерла при родах, оставив ему сына, первенца Луция. Мать Сенеки, Гельвия, взяла младенца к себе в дом, заботилась о нём как могла. Через месяц от неё пришло письмо, что малыш простудился и умер. Незадолго до мрачных событий в испанской Кордубе, на родине, умер отец, Сенека Старший.

После смерти отца Сенека получил свою долю в наследстве. Император Клавдий, по закону о ссылке, отобрал всё имущество в казну. Сенатор остался практически без средств, необходимых для привычного ему существования. О боги! Где же справедливость и милосердие в этом мире?

В какой-то момент трирема «подпрыгнула» на большой волне и, вздрогнув, скатилась вниз. Сенека удержался, вцепившись в поручень, но его с ног до головы обдало морской пеной, и по лицу долго ещё бежали струйки воды – солёные и горькие, как слёзы. В этот момент перед Сенекой вдруг возник образ отца. Он был как живой и говорил:

– В сложных ситуациях обращайся к философии. Без философии нет в жизни бесстрашия и уверенности: ведь каждый час случается так много, что нам требуется совет от философии, исключительно от неё… Она выковывает и закаляет душу, подчиняет жизнь порядку, управляет поступками, указывает, что следует делать, а от чего воздержаться.

– Отец, – обратился Сенека к своему первому и самому мудрому наставнику. – Фортуна изменила мне. Как вернуть её расположение?

– Судьба, сын мой, это неизбежность. Изменить её нельзя. Вместо этого укрепляй дух, чтобы быть готовым встретить всё плохое, что она тебе преподносит. Для этого тебе и дана философия. Она учит сносить превратности случая…

– Вижу остров! – раздалось откуда-то сверху. Видение в тот же миг исчезло.

Сенека поднял голову – забравшийся на верхушку мачты матрос махал ему оттуда рукой. Сенатор помахал в ответ.

Трирема, словно почувствовав близость берега, поймала парусом ветер и ускорила бег.

Глава вторая

К славе и почестям

Корни рода Луция Аннея Сенеки глубоко проросли в городе Кордуба, в Андалусии, завоёванной римлянами за двести пятьдесят лет до его рождения. Начиная с прадеда, семья Сенеки владела большими наделами земли, что позволяло заниматься сельским хозяйством и получать значительные доходы от поставок продовольствия для римской армии. Видимо, за эти заслуги члены семьи получили римское гражданство и были приписаны к всадническому сословию.

Со временем Андалусия обрела статус испанской провинции в составе Римской империи, а город Кордуба получил привилегии «самоуправляющейся римской колонии» с обязанностью содержать резиденцию наместника императора. Исходя из новых обстоятельств, кордубцы начали жить по римским законам, изучали латинский язык и посылали детей в Рим за «высшим образованием», открывающим дорогу к государственной службе.

* * *

Отец Сенеки, полный тёзка сына – Луций Анней Сенека Старший, родился в период наивысшего расцвета Кордубы, когда там проживало до трёхсот тысяч жителей. В городе появилось всё, что давало право называться добротным римским поселением: храмы, театр и цирк с ареной для гладиаторских боёв, гипподром, где устраивались конные состязания, а аристократы состязались в умении управлять смертельно опасными квадригами. От прочих городов с испанским населением Кордуба отличалась квартальной застройкой домов, мощёнными камнем улицами, наличием городских терм, сложенных из розового мрамора. Вода из ближайших горных родников подавалась в термы, как и в дома богачей, по каменному водоводу – акведуку, а сточные воды отводились в подземные коллекторы – клоаки. Каменный арочный мост через бурную реку Гвадалквивир делил город на две части. Всё – как в любом городе Римской империи.

По семейной традиции Сенека Старший с юности готовился к востребованной деятельности адвоката. Усердно осваивал юридические науки, обучаясь у лучших адвокатов и риторов[10] Кордубы, посещал школу судебных ораторов. Когда услышал о знаменитом адвокате Цицероне, начал скупать записи его речей и штудировать их. Затем, имея намерение «сохранять простоту и здравый смысл в живом и непосредственном стиле своей речи», отпросился у родителей и поехал на несколько лет в Рим, чтобы иметь возможность посещать лекции самых известных судебных ораторов. И ужасно огорчился, когда узнал, что его кумир Марк Цицерон давно убит по приказу Антония[11].

Завершив юридическое образование в Риме, молодой адвокат Сенека Старший возвратился на родину, где начал судебную практику. Шли годы, адвокат выигрывал дела, клиентура разрасталась. Сенека Старший настолько погрузился в работу, что перестал думать о продолжении рода, хотя брак для римлян считался надёжной опорой государства. На вопросы родных и друзей Сенека привычно ссылался на Аристотеля, который говорил: «Семейный быт – это трата времени. Самая дорогая трата!» Адвоката не смущали строгие законы, по которым брак был обязателен для всех мужчин моложе шестидесяти, способных к зачатию детей, и женщин моложе пятидесяти. И только когда самому ему исполнилось пятьдесят, он заговорил словами Сократа: «Брак – хотя и зло, но необходимое».

Семья будущей избранницы Сенеки – из небогатого всаднического сословия – жила по соседству. Там росли две незамужние дочери, младшей из них – Гельвии – только-только исполнилось пятнадцать лет. Сенека приметил Гельвию в храме и уже к вечеру отправил к соседям опытную сваху. Родители девушки были бы рады сначала выдать замуж старшую дочь, но судьба поворачивалась так, как поворачивалась. Несмотря на большую разницу в возрасте жениха (уже ставшего к тому моменту успешным адвокатом) и невесты, родители Гельвии согласились на свадьбу. Сама Гельвия, желая поскорее избавиться от отцовской опеки, тоже долго не колебалась. Тот факт, что брак неравный, её не смущал – она надеялась продолжить домашнее образование, «чтобы обрести взаимопонимание в отношениях с супругом». Через много лет, когда у них родилось уже трое сыновей, Сенека признался, что на его выбор супруги повлияли два обстоятельства: во-первых, он прислушался к мудрым словам Гесиода[12]: «Молоденькой девице легче внушить благонравье», во-вторых, невеста приходилась дальней родственницей матери Цицерона, которую тоже звали Гельвией.

В родительском доме Гельвию воспитывала мачеха, в строгости и послушании. До замужества девушка успела получить хорошее домашнее образование – отец не скупился на учителей. Изучала различные искусства, знакомилась с текстами греческих мыслителей и вообще стремилась к знаниям, чем отличалась от многих других молодых римлянок. В замужестве Гельвия надеялась продолжить занятия философией, но супруг не поддержал её. Пришлось смириться, однако полученные в детстве и юности знания пригодились позже, когда родились сыновья.

Гельвия стала прекрасной хозяйкой и замечательной матерью. В заботах о внешности не делала ничего лишнего – не прибегала к белилам, румянам и прочим изощрённым косметическим притираньям; не носила платьев, которые скорее открывали тело, чем закрывали. Муж никогда не отказывал ей в просьбах и мог купить любое украшение, но они её не прельщали. «Лучшим украшением женщины является скромность», – любила говорить она, цитируя кого-то из философов. Она не стыдилась кормить детей грудью, хотя в других зажиточных семьях нередко отказывались от этого, считая сей акт неприличным.

Через год после свадьбы у супругов родился первенец Новат. Ещё через пять лет – Луций, третьим был Мел. Мать проявляла к детям особую нежность, но не баловала их, была строга в воспитании и, главное, с детства учила их совершать добрые поступки. Когда подошла пора начального обучения в домашних условиях, сама отбирала и нанимала учителей, следила за исполнением сыновьями уроков, гордилась их успехами. Так, при участии Гельвии, годы проходили в согласии и уважении между всеми членами семьи.

Из личного опыта Сенека Старший знал, что для сыновей домашнего обучения будет недостаточно. В замыслах было дать им настолько хорошее образование, чтобы в дальнейшем они смогли стать успешными адвокатами. Ради реализации мечты отец семейства купил в Риме вместительный дом, куда собирался переехать из Кордубы.

* * *

Однажды это свершилось. Семья Сенеки Старшего в полном составе перебралась в Рим, но с первых дней проживание в перенаселённом городе потребовало больших денежных затрат. А ведь наибольшая часть накопленных за благополучные годы средств ушла на приобретение жилья в престижном квартале. Иначе о богатых клиентах можно было и не мечтать.

Сенека продолжил адвокатскую практику, но римские коллеги, торчавшие с утра до вечера у зданий коллегий, не торопились уступать доходные дела провинциалу из Испании. Деньги от продажи имения и поступлений от арендаторов земли подходили к концу.

Решение пришло неожиданно. В это время Римским государством управлял принцепс[13] Август, известный покровитель искусств, особо ценивший поэзию. Он сам сочинял стихи, не лишённые достоинства, а когда читал их близкому окружению, с вожделением выслушивал слова одобрения. Наверное, ради этого он велел выстроить общедоступную городскую библиотеку, в которой в определённые дни посещал «литературные диспуты». Друзья с удивлением спрашивали: «Зачем это нужно народу?», а принцепс отвечал: «Пусть лучше в литературе тешат честолюбие, чем в политике».

Однако не следует думать, что с появлением общедоступной библиотеки течение политической жизни в городе хоть сколько-нибудь замедлилось. Политические диспуты по-прежнему преобладали над литературными.

Римляне переняли важное для политиков ораторское искусство у покорённых ими греков, научились состязаться в словесной изящности и разнообразности риторических приёмов. Особое значение римляне придавали приветственным, хвалебным, надгробным речам. Август заявлял, что заметной особенностью политика является умение ясно и чётко выражать свои мысли. Это же принцепс относил к государственным служащим, полагая, что одного только образования для них недостаточно, они обязаны легко и свободно изъясняться, чтобы их речь была понятна слуху обывателя.

Сенеке Старшему вовремя пришла мысль открыть школу для начинающих политиков, где молодёжь могла бы изучать основы публичного красноречия. Судя по тому, что в новую школу записалось достаточное количество слушателей из знатных семей, идея оказалась вполне удачной. Через год глава риторской школы, ставшей модной среди молодёжи, не только «сделал» себе имя, но и повысил семейное благосостояние, заодно заслужив авторитет среди профессиональных ораторов. Забыв о совсем недавних тяготах и безденежье, Сенека Старший прикупил загородную виллу, следом – приличное имение, куда выезжал на лето со всем семейством и прислугой, как поступали все зажиточные римляне.

* * *

Переезд из солнечной Андалусии не пошёл сыну Луцию на пользу. В сыром римском климате мальчик часто болел, пришлось обращаться к врачам и лекарственным снадобьям. Страдания от болезненного самочувствия отразились на характере юноши – угрюмость стала его обычным состоянием.

Рядом с ним подрастали братья – старший Новат и младший Мел. Смена профиля деятельности главы семейства внесла изменения в его замыслы относительно сыновей. Обстоятельства подтолкнули к выводу, что готовить мальчиков следует не для адвокатуры, а для более высоких ступеней на лестнице государственной службы. Ради достижения этой цели отец не считался ни с какими затратами на обучение сыновей, привлекая именитых преподавателей по разным наукам.

Но красноречию отец обучал сыновей сам, никому больше не доверял эту важную миссию. На занятиях использовал записи речей философов и ораторов, которые когда-то услышал или прочитал в сочинениях. Эти записи Сенека Старший делал по памяти (которая была у него отменной) и сопровождал их собственными выводами. Так получилось своего рода пособие для обучения сыновей под названием «Высказывания, композиция и стиль ораторов и риторов Греции и Рима». Младший, Луций, на всю жизнь запомнил этот труд, и особенно следующие советы:

«Совершенства в красноречии можно достигнуть, подражая известным ораторам. Надобно подражать не одному оратору, каким бы великим он ни значился, но и другим, для сравнения. Чем образцов будет больше перед глазами, тем лучше твои достижения в красноречии. При этом помни, что копия во всякое время ниже оригинала – такова природа вещей».

«Избегай вульгарных слов, словесных излишеств или пустого фразёрства и манерности».

«Посмотри на тренировки атлетов: как они рьяно упражняют тело. Возьми за пример, с таким же усердием упражнял свой мозг».

«Мы на многие поступки не решаемся, но не потому, что дело трудное, а потому, что мы не решаемся рисковать. Начинай действовать и не бойся ошибиться; ошибаться – человеческое свойство».

Луцию также запомнились особые уроки отца, на которых предлагались учебные процессуальные задания с подлинными именами и событиями.

– Сейчас ты выступаешь в роли обвинителя, Луций, – давал задание отец. – Перед тобой центурион Попиллий, который, исполняя закон о проскрипциях[14], убил Цицерона «за измену Отечеству». Он совершил злодейство?

Испытывающе посмотрев на сына, он добавил подробности:

– Выяснилось также, что Цицерон, будучи адвокатом, защищал Попиллия, обвинённого в отцеубийстве, и добился оправдания. В каком деянии можно обвинить Попиллия?

Луций принялся размышлять:

– Попиллий – военный человек. Он исполнял приказ Антония[15]. В этом смысле он действовал на законных основаниях и в духе гражданской войны. Сенатор Цицерон, узнав о занесении его имени в проскрипции, в поисках укрытия убегал от преследовавшего его отряда убийц во главе с Попиллием. Кто палач, Цицерон догадывался. Отсюда моя сентенция[16]: «Цицерон законно понёс наказание, хотя убийцей оказался спасённый им Попиллий. Для Попиллия наказанием явилось то, что ему пришлось убить своего спасителя. Следовательно, наказание понесли оба, но каждый по-своему».

Отец остался доволен выводами Луция. На следующее занятие дал другое задание:

– В судебной практике случается конфликт между законом и чувством. Вот пример. На войне римлянин потерял обе руки. Возвращается домой и застаёт жену с любовником. Закон гласит: «Кто застанет виновных в измене и убьёт их, не подлежит преследованию». Как поступить?

– Я думаю, стоит поручить другому человеку совершить законное дело.

– В таком случае добавлю сложности. Безрукий воин поручает сыну убить мать вместе с любовником. Молодой человек отказывается исполнить волю отца, после чего любовник убегает. Отец обвиняет сына в пособничестве прелюбодеянию и отрекается от него. Подумай, Луций, в чём виноват сын? Или, по-твоему, он достоин оправдания?

– Безусловно, сын виноват в неповиновении увечному отцу. Но он не виновен в том, что не смог поднять руку на мать, которую почитает.

* * *

Отец по закону нёс ответственность перед обществом за нравственное, религиозное и гражданское становление своих детей. Исходя из этого, Сенека Старший воспитывал сыновей в соответствии с древними канонами, без соблюдения которых стать свободным гражданином не представлялось возможным. Под наблюдением строгого отца сыновья с детства наравне со слугами и рабами принимали посильное участие в домашних и полевых работах. Дети замечали, что отец не прибегал к жестокости в отношениях с рабами, не был замечен в непристойных поступках, сторонился шумных попоек, к чему тяготели другие главы римских семейств. Тем самым Сенека Старший добивался, чтобы сыновья Новат, Луций и Мел обеспечили себе в дальнейшем удачную военную или политическую карьеру.

К своему совершеннолетию Луций стал слушателем «Коллегии юношества», образованной Августом для детей богатых и знатных римлян. В конце обучения юноши совершали образовательные путешествия в главные просветительные центры империи – Афины, Пергам и Александрию. Это стало главной мечтой Луция, увлёкшегося философией ещё в юности.

Повзрослев, Сенека Младший много наблюдал за поведением римлян в обществе и сделал ненамеренные выводы о том, что люди не расположены следовать нравственным назиданиям предков. И отец утвердил его в этой мысли, заявив как-то, что «всё прежде порочное сейчас становится нравами».

– Изменить порядок вещей мы не в силах, – наставлял он. – Тем не менее мы в силах обрести величие духа, достойное мерило добра, и стойко переносить все превратности судьбы, не споря с ней… Назову три вещи, которых тебе следует избегать: ненависть, зависть и презрение. А как этого добиться, научит исключительно мудрость.

К двадцати годам Луций, преуспев в общих науках – прежде всего, в математике и истории Рима, – в совершенстве овладел греческим языком. Не хуже, чем латинской грамматикой. Мать подарила сыну труды Цицерона по ораторскому искусству, но неожиданно его интерес повернулся к греческой философии. Он поверил в главное – кто совершает добрые поступки в отношении другого человека, нуждающегося в этом, прежде всего делает добро самому себе, а сознание этого деяния придаёт радость. Когда отец, бдительно наблюдавший за взрослением сына, спросил, в чём он видит наслаждение жизнью, тот уверенно ответил:

– В непрерывном совершении добрых дел ради людей. Сделав одно добро, нужно переходить к следующему делу. Как при умелой обрезке виноградной лозы, которая затем непременно принесёт новые грозди, полные сока.

Поначалу Сенека Старший поощрял занятия Луция философией. Но со временем, когда средний сын так заигрался с этой наукой, что начал отказываться соблюдать установленные правила поведения в обществе (например, критически относиться к религии), отец встревожился.

– Луций, – говорил он. – Философия прелестна, если ею заниматься умеренно и в молодом возрасте; но стоит задержаться на ней дольше, чем следует, она становится для человека погибелью. Поверь мне: если посвящать философии зрелые годы, неизбежно останешься без опыта, какой нужен, чтобы стать человеком достойным и уважаемым. Ты будешь несведущим в законах своего города и в том, как вести с людьми деловые беседы, как разбираться в человеческих нравах. Ты будешь смешон так же, как смешон государственный муж, если он вмешивается в философские рассуждения и беседы.

– Но отец, философия придаёт мне ощущение мира! Я наполняюсь новыми знаниями, вбираю их в себя, как ручей, который, питаясь притоками, становится рекой.

– Ты не забыл, что в реке легко утонуть?

– Ты же сам говорил мне, что философия подсказывает выход из любой ситуации. Значит, она научит плавать в бурном потоке жизни!

После этого разговора отец понял, что так Луций впервые показал, что уже не ребёнок и мыслит по-взрослому. Сенека Старший решил внимательнее понаблюдать за сыном, ведь способность мыслить по-взрослому вовсе не являлась страховкой от ошибочных суждений.

В один из дней Луций неожиданно попросил, чтобы впредь ему не готовили ничего мясного. Отец выяснил, что сын посещал занятия неопифагорейца Сотиона, навёл о нём справки. Выяснилось, что Сотион – уроженец Александрии Египетской – основал в Риме школу, в которой прививал молодым римлянам знание о вегетарианстве и миграции души. Приверженцы этого учения считали, что смерть – это просто смена места жительства, а души «приписываются» сначала к одному телу, а затем к другому. И поскольку, согласно учению Сотиона, в крупном рогатом скоте или в диких зверях может задержаться душа того, кто когда-то был человеком, от употребления мяса следует отказаться!