Твой кровавый Путь в Вальгаллу. Детям Северной Священной бездны. Художественно-философский очерк

Братья начнутбиться друг с другом,родичи близкиев распрях погибнут;тягостно в мире,великий блуд,век мечей и секир,треснут щиты,век бурь и волковдо гибели мира;щадить человекчеловека не станет.23(«Прорицание вельвы», строфа 45)

Великий блуд – блужданье в тени подземелья, где дети раскромсали корни древа, шагая в беспокойство дум докучных, шип турса страха сном их ослепил и заточил в раненье безрассудства. И в беспощадном призраке волчьего голода бьются в распрях черной мглы, затмившей свет светила, забыв про дом – изнемогают в рабском своеволии24, скитаясь в каменном отягощении, считая это пышностью свободы на упряжке у оброка титанам морока.

Игру завели Мимира дети,конец возвещен рогом Гьяллархорн;Хеймдалль трубит, поднял он рог,с черепом Мимира Один беседует25.(«Прорицание вельвы», строфа 46)

В тюрьме, где горем объяты глаза, кручина обмана суровым укором ломает покровы заботы конвоя, нет запуска паролей для свободы от властелинов дремуче-вероломных «сухожилий медведей» и костер залит мщения кровью, а бремя неволи томится в царствии меж реками Ван (надежда) и Виль (желание) в осуждении злобного жребия дара Всеотца до часа свершения рока в бесславном проклятии источника Себя.

В шипе раненья и горя смертного сна, изможденный отравой и кандалами увечий своевольной тени, созданья видит он неутоленные как нападенье, все ожидая, … подберется враг из амальгамы отражений. И, вздрагивая в досаждении, рычит на стены ямы заключенья, не ведая, что за окном решетки кошмарно-гнетущей грезы, журчит источник, залогом замутненный и парящий орел не ждет плиты могильной на кургане взвизга скорби. Дремотный лик исчезнет на костре и встрепенется ото сна запрет, в котором вечность немая танцует рассвет. В миг один отчаянье и гнев, ненависть и месть притязаний глупца останутся мелодией царства гипнотических струн, и миллионы судеб разгорятся лишь как эхо полумрака зыби смертного листа, и расстелет полотно уходящее мгновенье бренного колокола бытия.

Мир йотунского морока

Вот речи Высокого

в доме Высокого,

нужные людям,

ненужные етунам.

Благо сказавшему!

Благо узнавшим!

Кто вспомнит – воспользуйся!

Благо внимавшим!

Гипнозом обвитые лики. Сражение в пасти поглощающего мира

Ты кормишь Тень обмана самости (в знач. душа, суть) в каменном мире йотунского морока, где ядом обвивает жало мировой веревки26, где сила, поглотившая, сожравшая тебя, есть мерзостный тролль из Железного леса27, хтонический отпрыск темной матери-старухи28 Ангрбоды, управляющий твоей ненасытной нищей болью и отделенной волей к порабощению, присвоению, заглатыванию вскормленного первоматерью мира материи – коровой Аудумлой. Трусливый, завистливый и гордый Недостаток владеет тобою и прыскает рафинированным ядом. Увидишь врага, когда встретишь себя в обличье Волчьего голода.

«Брызги холодные Эливагараетуном стали;отсюда свой род исполины ведут,оттого мы жестоки»(«Речи Вафтруднира», строфа 31).

Уничтожение всеохватывающего твое существо йотунского морока возможно лишь при тотальной само-жертве ради Себя, принятии осознанной смерти двурукого и многоголового обмана, где исчезает путь, а остается вечность в Свете Князя Асов (Тотальности Бытия в-себе). Захват, борьба, лишенность, бессмысленная жестокость, волчий голод и вожделенные попытки обладать – это пластиковые устрашающие личины, запугивающие, уничижающие, управляющие тобой с момента появления самосознания. Руна Йера, символизирующая вечный цикл вращения в непрерывном процессе зарождения и умирания материальных форм, показывает детерминированное тело в узде у судьбы, рожденное с узами ядовитого змея от коварной жены29. Вырваться из фундаментальной закономерности рождений в мир йотунского морока с тотально проявленным страданием и невозможностью утолить голод30 – возможно радикальным уничтожением нищей структуры «разделяй и властвуй». Отказ от притязаний, от роли присваивающего и творящего актера театральной пытки бесперебойного контроля, принятие, смирение (в качестве соразмерности природе целого), молчание, смерть надзирателя и конвоира. Благо в молчании, где распадается иллюзия раскромсанных на древе камней расколотого чрева. Мужество – отдать себя Высшей Силе Всеотца, отказаться от плодов деяний и посвятить их в жертву Богу, выйдя за пределы «я есть» и «меня нет».

В бессильных стонах Богу взмахом инвестиции увечий сбытом из почтенной тени угощали

В бессвязной пытке изобилия клещей в изморенных костях свой плен как золотое вымя сберегали

В безвременном кричали о времени, чтобы пластмасса идола во власти имени не горела в источнике зеленеющих ветвей предельного дерева.

Восторженно идентифицируешь себя в мирах первосортных занятных зрелищ, разделяя гнев и милость на погибель и обитель, разделяя кровь и лики, дух и разум в мертвых бликах, возвышаясь на горбу верблюда роешь яму, чтобы прятать страх угрозы неизбежной смерти, в одиночестве сгорев от масок лести.

Все, что ты о себе знаешь, – это модификация сознания и порожденные умом концептуальные отождествления, ты грезишь лишь суетными отражениями и быстротечными очертаниями полумрака. Это действие йотунского морока в пороках утробы захвата шепота Бога.

Цапля забвенья31вьется над миром,рассудок крадет;крылья той птицыменя приковалив доме у Гуннлед.(«Речи Высокого», строфа 13)

Все есть Regnator Omnius Deus, неизреченный; Один и поле битвы – его агония вне-и-в пределах прядения фатума норн, «извечна жертва Одина для путников руин осколков тьмы»32. Поле битвы – вы-брошенность триединства: дыхание (душа) – разум (дух) – румянец (жизненная сила, кровь) в приют сражения с железным лесом; сражение – принятие науки «обреченность» с презрением к роте гримас почетно-самодовольной нареченности (тот, кто нарек себя для Бытия вне Бога – отделился, стал мертвым для Духа, стал отдельным от Вечной жизни все-в-себя включающей, необозначенной, себя-незнающей, невыражаемой).

Ты не сможешь бороться с бесперебойным умом – волчьей пастью внутри себя, его убийство невозможно – он сожрет тебя, вырвется Жадный. Он будет громче, сильнее, он жадно будет давить на цепи и твое заключение в путы с костылями углубится в своем пребывании, перейдя на более глубинные слои миров духовного авантажа и «почтенного свинокрадства»33.

Прикрыты жаждой личины оковы Глейпнира,

Зарыты пороги безумными стрелами

не твоей битвы

Уходящий вдаль поезд не принимает отныне тревоги

Не спрячешь, не скроешь, погибнешь во славу

исступленной гневной боли

Смотри в свой страх до дрожи тишины

мучительного сердца

Смотри, где душит тебя без жала веревка с омелой

Смотри, где ядовитые реки в тебе оживают

И как ты их кормишь, себя восхваляя и желчь почитая.

Смертный сон на поле Вигрид в мороке заплесневелой жирной личины не прекращается ввиду почитания желчи от страха Быть без порогов и оков Глейпнира, которые по ошибке ты счел опорой и фантомом безопасности в тисках защиты угрюмого турса34 туповато-развращенной ярости.

Время обречет твой оборот на поле битвы, где неизбежен предназначенный сон, в котором свершается провиденциальный рок с губящим ветви Черным великаном, корабль Нагльфар – твоя посмертная жертва враждебного причала – неисполненного долга пред жребием норн из закона предвечного начала.

Дремуче-терпкий мыслетворный идол

Стал поклонением товарно-усмехающей погибели хруста гнева над дисами

Облыжной верой уклоняясь в сторону котла

безудержного жара беглецов дремучих

Ломаешь льды рогами гневливого тура,

дымом прикрывая плесень от флера погоста

на подземельных звездах

Кичливо ждешь, когда же рой ужасающе-бледных

поношенных чар для охапки цепей

Послужит выгодой для полчища паденья пред древом, гниющим с корней.

В бессознательно-звериной хватке голоса пасти – мучителя танца природы жизни в логосе Иггдрасиля космоса – оторванный стебель, холодный и бледный как трупный ноготь из мертвой черты корабля владельцев, предвкушает преимущество перед убийством мудрости, посвящая себя высшей цели нищеты – быть в обласканной притязанием на выгоду стесненной могиле тюрьмы.

Мертвецы корабль рассеченным даром греют

Остывшим пеплом крови ненасытно стонут, алчно костенея

Холодный сон в тылу огней полыхающих ногтей

Горячий зной стерегущих ладью хрипящих горбов в чинах из смеха присяжного склепа

Охладело-цепкий страж вонзает иссохшему духу витринно-смертный череп из объятий бесплодного смеха зловоний углей.

Сгущающий страх, голодная нить в торгах пред принуждением закона жить без права выбора рока ты брошен глупцом в покров реки из слюны и крови, где выбор Недо-я – иметь, где вспышка духа канула в терзанья многоголовые. «Мы жалеем об оперении, забывая об умирающей птице» (Шелли). Безжизненность жизни в помраченном рассудке погребена до омраченья быть в ненастном оперении, где заперт разум духа сердца во склепе санкций за скорбь и нищету ненужности во имя утоленья голода, прислуживая подлости торговцев кровью за услуги палачей изнеженного морока.

Бремя времени нужды. Изобильность дара. Источник Мимира

Вырезаем, выжигаем, истребляем, изживаем

Бремя времени нужды нам кровь с водой в тягучий тлен промозглой тины превратил

Метаморфоза буйства терпкого рассудка заменит жар от пламени неистовства безумства.

Бремя времени нужды определяется строго детерминированной проявленной формой-телом. Форма-тело проживается на уровне горизонтали как самоорганизующаяся система, которой не требуются маски надзирателей.

Вмешательство призрака театральных грез достигатора не имеет власти по отношению к проявленной форме, так как строгая обусловленность природы «бревна» пройдет по циклу смерть-нужда-голод вне зависимости от превосходной последовательности заблуждений поблескивающего на сцене сценариста и бесперебойного двуликого артиста. Это есть данность психической обустроенности материальной природы.

Природа «бревна, деревянного мужа» с момента проявления в Мидгарде имеет уже электрически-раздражительный агрессивный механизм защиты и нападения, как это описано в «Философии природы» Гегеля: «Электричество появляется всюду, где два тела соприкасаются друг с другом, особенно же при их трении. Электричество находится, стало быть, не только в электрической машине: каждое давление, каждый удар вызывает электрическое напряжение, но условием последнего служит соприкосновение»35 и силой сопротивления (Наутиз) как стремлением конечного противостоять любому давлению, способному привести к утрате существования, что описано в «Этике» Спинозы: «Чистым утверждением может быть только бесконечное („Этика“, часть 1, теорема 8, схолия). Всякая конечная вещь имеет границы (часть 1, определение 2) и может быть разрушена (часть 4, аксиома) другой вещью, имеющей ту же природу. Это и обрекает ее на сопротивление. Существовать значит настаивать на своем существовании (силиться быть и быть как можно дольше), но это и есть сопротивление»36. Соответственно, сопротивление есть дар к выживанию модуса самосозерцания, но не личная воля Недо-Я. Форма детерминирована темпераментом, динамическими аспектами данности, врожденными свойствами нервной системы, включающими как энергоресурс, так и обменные процессы, предопределяющие процесс формирования ритма, функционирования и взаимодействия, усугубляющиеся постепенной инфляцией бесперебойника и средовой каузальностью Утгарда.

Условно эксплуатируя материальную данность, меняя право обладания на «МОЕ» (в том числе и форма-тело, покидающее Мидгард без запроса на раздел имущества и без согласия «правообладателя»), избранный идолами двуликий артист занимается поисками разделенно-высокопарного предназначения или миссии суфлера тревожно-дельного спасителя. То, что суфлер нарекает предназначением, есть удел нужды и сопротивления. Разумная форма будет вынуждена делать то, что роком предназначено и детерминировано генотипическими характеристиками, не заботясь о патологически-вздутом мире бесперебойного сценариста.

Циркуль вращает веревку пародий

Рубит останки диктата горения плотской статуи в неволе Орлога

Режет пенистые паутины на двуглавые распри

рулевого насмешника коварства и скупца

от дара Божества.

Щедрые, смелыесчастливы в жизни,заботы не знают;а трус, тот всегдаспасаться готов,как скупец – от подарка.(«Речи Высокого», строфа 48)

Щедрые – природа дара Божества изобильна, неотделима, изливается каждым вздохом. Тот, кто познал природу дара, – вместил в себя Все, оттого и счастлив. Трус несчастьем томим, недостаток и горечь в мучительном горестном духе, заточенным в алчности муки, в распрях от света гонимый, смерти боится и битв избегает, вздыхает сокрушенно, кровь на повязках («завязанные глаза») невзгоды за истину видит и рвется к обладанью на злоключения погибель.

«Не доверяй рабу своевольному» («Речи Высокого», 87)

Раб своевольный – это и есть Недо-я, проявляющее себя как деятель в недостатке и трусости, слепивший себе идола, чтобы с «чужого» неба взять казну за веру. Важное замечание: раб – это тот, кто не волен, а раб своевольный – это тот, кто стал Рабом морока, но своеволье – тоже морок, морок владельца и дельца. Поэтому раб своевольный – это тот, кто исполняет волю йотунского морока, гордо нарекая ее своей. Его надзиратель – воля Недо-Я, основной признак которого нужда как недостаток и страх исчезнуть как гордец отравы в чуждом поле, которое должно стать другим, удобным для инертного поглощения.

О, где ж ты волю то узрел свою, коль вскрикиваешь спесью от укуса комара и вздрагиваешь дерзостно от гневного словца? Нет тот же ли комар твоею волей стал? Иль слово тебя сделало мучителем отважных дум, в которых ты обслуживаешь волю вихрей помысла недруга? Диктует свой закон тебе зловещий сон и песнопения метелей, вьюг и водопадов. И заплетенными узлами змеи вьются, чтобы насытиться раскатом гнева любителя сладкоречивого покорного уюта. Когда ж гордыня памяти мечом разит в немудрых спорах, а жар от ярости быка в знаменье разъяренном дерзает биться за награду копоти из ядовитых лепестков на каменном погосте. Ужели в этом твоя воля, когда ведом ты шорохом дождя иль похвалой неудалого? Найди ж ты волю коль слагаешь пестрые поэмы о воине достойном, которого сражает враг, пустив на небо звон бумажных перьев из коварного обмана37. Доверься ж воле Высшего, сражайся в битве за доблесть и честь самой битвы, долг исполняя пред Духом, не печалясь о горе и муках, не страшась потерять и упасть, не желая волка славу стяжать. Ты бесконечное семя Божественного сияния и долг пред Высшим является основополагающим и нет ничего превыше долга для души, проявленной в форме («дом плоти гниющей»). Йотуны руководствуются выгодой и пользой; ловчий волка приливов (воин) руководствуется долгом и честью. Самое скверное наказание – пасть пред материальными желаниями, усладой чувств и вожделениями тщеславной плоти – стать изгнанным с поля битвы в логово Железного леса. Станешь отшельником, пойдешь под «копье», лишишься практицизма и выгоды, лишишься всех званий и почестей, лишишься ублажений ненасытных влечений, применишь обман и коварство к убого-угрюмым хтоническим силам, но не предашь долг, не променяешь мудрости истину на постыдно-раболепное количество.

Недо-Я должно быть подчинено разуму, духу и душе, но тотальность замирания Недо-я возможна благодаря нуминозному опыту в мистическом содрогании и изумлении пред Божеством («только Один снимет с ног кандалы»), который впоследствии оборачивает пламя дракона личного фантома, присвоенного опыта и блудоумной зависимости в лед. Данный опыт неописуем и не подлежит вербализации, опыт растворения личности в Абсолюте можно выразить едва лишь апофатическим методом, отрицая все названное и означенное. Это «интеллектуальный опыт бессилия, поражения мысли перед запредельностью умопостигаемого».38

Священный ужас лика божества

Пред трепетом взрывающей волны от опыта

присутствия сакральной тайны смерти

на окровавленном копье Гунгнир

Сотрет немые воплощения в маске игр замещения космического изумления

Кануло бремя, растленное тело порхает над ночью зияющей тьмы,

Рассыпались тени обломков нужды вне времени

танца рассвета звезды,

Рассыпались крики вне тленного визга от точки

над пропастью к дому души,

Рассыпалось слепое вне-молчанье, где Бог сокрыл

покров от вопли бега продажного эха

пещерного голода света.

Заклинанья я знаю —не знает никто их.Четвертое знаю, —коль свяжут мне членыоковами крепкими,так я спою,что мигом спадутузы с запястийи с ног кандалы.(«Речи Высокого», строфа 148)

Фрактальность проявления Одина («дело от дела дело рождало»), в которой проявлены индивидуальные монады, наделенные дарами и одеждой – это ипостасные логосы Всеотца. Посему заклинания обращены к себе самому (имманентность), к манифестации своей множественности, одна из которых есть ты. В случае если наделенное силой бревно, проявляющее волю йотунского морока, внезапно приходит к Осознанию своей истинной природы вследствие переживания экстатического трепета и ужаса пред дыханием исступленного Божества, вследствие невыносимой тоски по Богу, по Высшей духовной Самости, то он вступает в битву – в битву с Волком в себе. И тот, кто победит битву, – тот вернется в дом Отчий смеха и веселья, поэтому сражайся, не ведая смерти и печали, – твой главный враг поджидает Тебя с каждой мыслью, его лихо-благостная язва самовосхваления желает иметь больше волков в своей стае, больше рабов в общем логове концепций и фанатично-ограниченных движений. После предельной точки, когда изнеможение от битвы выбило деревенело-каменные ноги, многоголовые фантомы горят и вопят, стонут, иссыхают, – откажись и от борьбы, откажись от отказа от борьбы, будь готов исчезнуть, рухнуть с древа.

В бессилье израненной битвы, когда муж стал чист, прозрачен, когда кручина ядов пасти дракона оледенела пред захватом вожделений – услышишь песнь Владыки и вмиг спадут узы с запястий и с ног кандалы. Ты освобожден от свободы быть рабом своевольным, освобожден от свободы выбирать. Воля Одина – это воля высшего Разума, высшего сознания, которая не предполагает сомнений в выборе – он делается вследствие недеяния, невовлеченности в мутные воды и верности душе, которая ведает. Быть невовлеченным и бесстрастным в следовании долгу – значит стать самим долгом без желания заслуг и лицемерных одобрений, без остатка стать преданностью, без страха пасть в кручину от болезни личного наваждения.

Твоей лишь душеведомо то,что в сердце твоем;худшей на светехвори не знаю,чем духа томленье.(«Речи Высокого», строфа 95)

Душа (жизнь, дыхание Одина, аналог. в индуизме Атман39) – то, что накапливает опыт и память, то что всегда освобождено и не нуждается в свободе, все принимает и хранит вечность, поэтому Мимир пьет мед с залога владыки и мутный водопад стекает с залога владыки. Жертва Одина в источник Мимира – глаз – есть видение все-ведающей Души. Источник Мимира – обитель души.

Она колдовалатайно однажды,когда князь асовв глаза посмотрел ей:«Что меня вопрошать?Зачем испытывать?»Знаю я, Один,где глаз твой спрятан:скрыт он в источникеславном Мимира!»Каждое утроМимир пьет медс залога Владыки —довольно ли вам этого?(«Прорицание вельвы», строфа 28)

Душа ведает обо всем, поэтому вещая колдунья и спрашивает: «Зачем меня вопрошать?»

Источник Мимира – источник памяти (то, что под недрами сознания – бессознательное). Именно бессознательное хранит в себе и накапливает память души о каждом миге движения вечности. Глаз, спрятанный в источнике Мимира – в Душе – зорок во тьме и зорок на рассвете. Источник Мимира – это сосуд ведающей души, посему испив из источника – Один напитался мудростью, пережив вмиг тайны и события девяти миров.

«Во тьме – зорок день» («Речи Высокого») – то, что видится, различно для ограниченного восприятия, но одинаково в сути. Тот, у кого мало мудрости, днем растрачивает силу дара на увлеченность преходящими эфемерными объектами, которые будоражат мысли и чувства, скачущие, как белка Рататоск, по древу; мудрый же пронзил мысль копьем и созерцает вечность в себе, не вовлекаясь в истощенье расплаты за глупость, посему тьма в исчезновении видимостей – зоркая для осознания покоя в мудрости. Во тьме исчезает проявленное «дело», а днем проявляется вновь; во тьме исчезает и видимое, и видящий; днем – появляется. С закрытыми очами, во тьме слепящей ведом мудрецу зоркий взгляд на истину и пир. Другой, кто днем мнит себя зрячим и бодрствующим, поклоняется Врагу и омрачается повязкой на глазах, не ведая, что от болезни – устрашенье стать прахом – куда бесполезнее. Один за пределами и дня, и тьмы – немеркнущее Око в подлинном Бытии, незатронутом материальными видимостями противоположностей.

Мимир пьет Мед с залога Владыки – источник и сосуд памяти получает через Движение Духа (мед, сознание) ведение (ведает), затем хранит и накапливает. Мутный водопад стекает с залога Владыки – глаз – Око Бога – осознание – мед- сознание ведает душе о несчастии и блуде, покорены обманом дети, дрожат от света они и в потемках сводят алчность к благу, умертвляя дух быть слепо покоренными речами беспутного рассудка, распрями охвачены и стонут от несчастия.

Игру завели Мимира дети,Конец возвещен рогом Гьяллархорн;Хеймдалль трубит, поднял он рог,С черепом Мимира Один беседует.(«Прорицание вельвы», строфа 46)

Беседа Одина с черепом Мимира – это беседа с мудрой Душой. Один неуязвим, запределен и одновременно имманентен, он тверд и постоянен как камень, но весу не имеет; остер, как меч, но клинки врага (обмана, морока) тупит с обеих сторон. Беседа с душой может происходить только тогда, когда ты запределен всему и одновременно всецело на поле битвы храбро встречаешь исполнение рока, ты проживаешь момент полного погружения и по ту, и по эту сторону, оставаясь центрированным, неподвижным в-Самом-себе на Оси древа.

Воруешь у сердца, тоску догоняя, в думах докучных себя затмевая, творя в бессознательном аморфную нужду, в которой твой удел – лишь пыль клише и розги для застывшего кадра анонимного беспомощного общества сугубо важных дел. Томление духа – это хворь – это болезнь не-мудрости, это страх поля битвы, на которое ты вброшен, это желание иного, враждебность к долгу. А тот, кто враждебен долгу, тот с двумя врагами ходит, их называют «устрашающий, торгующий недо-будет» и «обвинительный ненавистник недо-было» – воры, которые отнимают жизнь.

Советы мои,Лоддфафнир, слушай,на пользу их примешь,коль ты их поймешь:ночью вставатьпо нужде только надоиль следя за врагом.(«Речи Высокого», строфа 112)

Конвоир тебя встретит над каждым обрывом коль ночь наступила, враждебный стан томящих дум в неведении глупца кружится вихрями отчаянья и делает своим рабом отчаявшегося. Услышь, дитя: не верь врагам, докучных дум имена – болезнь и страха обман. Меч держи гибко с обеих сторон, голову выше могил и надежд, тобой живет твоя душа, но скорбью, страхом, враждебностью и презреньем наполняется она, сгодится тело для костра.

О, сколько тел в ней было сожжено дотла и затрубит Хеймдалля40 рог о безвозвратной дали снова, и снова вдох Отца, и новые глаза встречают свет, сияющий с ее любви, отчаяний и бед.

Плакал, смеялся, метался, стяжался, душил, хоронил, умолял, горел, топил, копал, преклонял, устал – сдал. Ушел. Затерялся. За пределом горизонта вновь «рождался», оставаясь в неизменности своей истинной природы.

Коль ты познал природу дара, ты внемлешь истине того, что щедрость есть удел сакральности твоей основы, где нет заботы в счастье дома Всеотца, покоящего основу неизреченной тайны Бытия. Бог Один как Абсолютный субъект знает то, что душе ведомо – он и есть «знанье и дело» души, а твое восприятие себя и твои способности воспринимать – это проекция воспринимающего начала Абсолюта, поэтому он – знает, ты – со-знаешь, но не как самостоятельный субъект, а как душа, которая является Субъективностью Бога. О чем тогда переживает недо-статочный изгнанник?