Земляки

Ставший суетливым Юлдашев открыл окно и поправил штору. Следом поставил на журнальный стол разрезанный кекс с изюмом на тарелке и плитку шоколада. Ещё принёс чашки на блюдцах, термос с чаем и конфеты.

Увидев полные сумки над шкафом, женщина ощутила запах залежалых товаров. На столе стоял серый старый телефонный аппарат, и она сказала:

– Мобильник дома забыл? Привыкаешь, и без него уже никуда.

– Я им редко пользуюсь – во мне нет охотника за красивыми вещами. Контактов в нём с пяток, и тратиться на звонки без нужды нет желания.

Как и должно было быть, Мазель на лету схватывала каждую его фразу. Ей не могло не прийтись по душе его открытость и поняла, что он всегда будет выставляться таким, какой есть. Она нашла его между своими двумя бывшими, как сама того и хотела. Посмотрев на вид из окна, сказала:

– Свой я недавно разбила – с высоты выронила. Скоро куплю новый. Если поможешь выбирать, прямо на днях и возьму.

– С удовольствием, хоть несильно понимаю в них. Пользуйся пока моим, если вид не смутит. Ты садись, чай свежий, перед уходом заваривал. Сахар нужен?

– Я его практически не употребляю с чаем. Его необязательно пить со сладостями, чему многие женщины стараются следовать.

– Случайно к кондитерке не имела отношение? Говорят, там у многих вырабатывается отвращение к сахару.

– Угадал, год проработала там, но его я перестала есть со школьных лет, – ответила Мазель и села на диван. – Часто им перебивала аппетит, пока не узнала о его вреде.

Юлдашев не видел причин отказываться от сладкого. Продукты питания с высокой калорийностью составляли значительную часть его рациона и до попадания на больничную койку. Он отломил кусок шоколада, откусил и спросил:

– Много сохранила воспоминаний о детстве? Или трудным выдалось?

– Сперва было как у всех, потом сёстры вышли замуж, а я осталась одна с больными родителями. Так и жила, пока не решилась на серьёзный шаг. Но думаю, что поспешила – ничего не выгадала.

– Я тоже сам себе пробивал дорогу. В школьные годы в город не выезжал для общего развития, а уж тем более в пионерлагеря, но всем необходимым был обеспечен. Расскажи о себе, о своём недавнем прошлом.

– Моя история не без погрешностей, – сказала она и остановилась, непросто было начать говорить о самой себе.

Юлдашев почему-то не задумывался над тем, что девушкам тоже приходится заботиться о своём будущем, и не у каждой жизнь складывается благополучно. Настрой, как и предполагается в таких случаях, был согласительным и направленным на продолжение общения.

– Все проходят через них. Жизнь похожа на лабиринт, ходишь себе, пока не наткнёшься на препятствие. Поворачиваешь вроде бы не наугад, но везде свои особенности.

– Я была замужем. Найти безболезненный выход сложно, если есть ребёнок. Сонечке моей скоро стукнет три годика. У неё задержка речи, и мы наблюдаемся у врача.

– Как давно ты одна? – спросил он с появившемся на лице огорчением.

– Смотря, какую дату считать ключевой. Зачем я только обернулась?.. И так жили порознь.

¬Мазель взяла в руки блюдце с куском бисквитного изделия и откусила.

Юлдашев оставил это без внимания. Он смирялся с реальностью: была замужем, есть ребёнок, и подумал, что, может и неплохо сойтись с женщиной, которая успела столкнуться с трудностями. На передний план вышло то, кого из себя представляет прежний муж.

– Ответы рождают новые вопросы, – сказал он, глядя на неё.

– Ничего особенного, – Мазель махнула рукой, – раньше работал на базе пиломатериалов. Потом взял и навсегда уехал на север. Искать меня не станет, если даже приедет. Такие тоже встречаются люди, но иногда это идёт на благо.

– В пример один мой сослуживец. Он поражал всех нас, целые дни проводил в спортзале и занимался собой, а о жене с ребёнком забывал.

– Одним и впору оставаться самими по себе. Я бы попросила сменить тему, нам есть, ещё о чём поговорить.

– Прошлое трудно забыть. – По взгляду Юлдашева пробежало уныние. – Но уроки тоже даром не проходят.

Напряжённость прошла, в ожидании нужного ответа Мазель не всматривалась ему в глаза. С каждой минутой Юлдашев казался тем самым молодым человеком, кого искала.

– Считай, что жизненные ориентиры изменились, подумаем, насколько наш союз реален. Ему ничего не может угрожать, если с пониманием отнестись друг к другу.

– Обычно я бываю сдержан в оценках, но всеми силами постараюсь не упустить свою находку.

Это не было преувеличением – Юлдашев ощущал идущие от неё позитивные волны, каких раньше не испытывал. Согласившаяся быть рядом в трудную минуту женщина одним этим была бесценна для него. Он поверхностно выложил свой жизненный путь со времени окончания школы и до попадания на больничную койку, ни на чём-либо не делая акцент.

– Нормальная история, получше, чем у меня. Добавь немного о своих родных, о прежней подруге.

– О ней нечего говорить, будто бы и не было. Родители живы, есть брат, две сестры, все старше меня, но видеться получается крайне редко. Старшая со своими детьми живёт в отчем доме. У других двоих полные семьи. Один я оторван от ближней родни.

Мазель чувствовала, что если он и общался с девушками, то мало. Она была склонна принять его, но не планировала надолго обременять своим присутствием и встала.

– Я тоже крайняя. Чтобы рассказать обо всём, потребуется не одна неделя.

– И года не хватит. У меня идея: давай назовём имена близких родственников и посоревнуемся, кто скольких запомнит с первого раза. Будет весело и полезно.

– Считай, что ты победил.

– Мне ещё не приходилось играть по неписаным правилам, но думаю, что будет интересно. Мы сразу почувствуем, какие у нас складываются отношения.

О женщине со схожими интересами, с которой можно болтать бесконечно, он и раньше не мечтал. Только сейчас понял, как это здорово, в отличие от того, что встреча подошла к концу.

– Для знакомства мы достаточно поговорили, и пора по-отдельности осмыслить. Об укреплении отношений ещё рано заботиться.

– Останься, что за спешка? – Юлдашев выразил непонимание. – По правде, я рассчитывал…

– О ночёвке и речи не может идти. Причина не в ребёнке, и не в том, что боюсь оставаться с тобой. Всё должно происходить постепенно, по мере осмысления.

– Мы словно остановились на полуслове. Я надеялся, что ты обед нам приготовишь?! Недостаточно, что с моей стороны решено?

Заметив в его глазах тень досады, она сказала:

– Мы толком и познакомиться не успели, а наша поспешность потом может выглядеть ошибкой. Для взрослых людей существуют определённые рамки.

– Их мы сами выдумываем. Мне как воздух нужен рядом с собой человек, одной надежды будет недостаточно.

– Терпеливость украшает мужчину. Мизинчик был вчера, – она согнула его, – сегодня очередь безымянного. Дойдёт до большого пальца, и поймём, что к чему. Будем соблюдать общепринятые нормы.

– Тебе это важно, согласен, а мне не до предрассудков, – сказал Юлдашев и понял, что она права. – Я бы очень хотел, чтобы ты и завтра пришла.

Мазель застегнула свою куртку и ушла, стуча каблуками по лестнице вниз.

Обедать ему в одиночку не пришлось – не успел после короткого отдыха переместиться на кухню, как позвонили в дверь. За ней в полном составе стояли Мукаиловы и, находившийся под влиянием чувств от предыдущей встречи мужчина с удовольствием принял гостей.

Глава семьи был смелее и первым переступил порог квартиры. Девятиклассник Канар в школьной форме снял обувь, которая походила на рабочие ботинки, и освободил прихожую. Худощавая Сая была в синей однотонной джинсовой куртке и длинной гофрированной юбке чёрного цвета, а из-под косынки выглядывала длинная толстая коса. С Юлдашевым она виделась не впервые, но держалась подчеркнуто скромно. Едва слышно поздоровавшись, отошла в сторонку.

Мукаилов-старший протянул ему небольшой сверток и сказал:

– Я принёс тебе пять видов трав. Сделай отвар и выпей несколько раз в день по полстакана. Результат обязательно будет. Или пускай Сая сварит?!

– Неплохо, если заодно нам и поесть приготовит. Вы пришли очень кстати, у меня не всегда получается так, чтобы угостить других.

– Что надо делать? – спросила женщина.

– Пойдём, покажу. – Юлдашев повёл её на кухню, и через минуту присоединился к остальным. – Кибат, ты садись, а ты, Канар, сними со шкафа те сумки – они не тяжелые. Потом застели газету и вместе с теми, что на полу, подними и аккуратно сложи. Кроссовки для тебя я уже вытащил.

Как только юноша освободил поверхность шкафа, хозяин в доме взял влажную тряпку и подал ему. Канар выполнил поручение, как мог, и оставил их. Оба мужчины заметили отсутствие отточенности в его действиях и оба поняли, что это от волнения.

– Мне тревожно за него, – сказал отец. – Как ему служить в армии? Я и сам считаю её полезным жизненным рубежом, а выдержит ли?

– Слабым везде приходится нелегко: в строю, раздевалках, очередях. Корми нормально, и будет как все.

– Знаю, сам не ем, ему даю. Видимо, мало, хотя в его возрасте должна быть максимальная польза от всего, что бы ни глотал.

– Мог бы тоже найти себе подработку. Многие подростки занимаются распространением рекламы, доставкой посылок, документов.

– Характером не вышел, понимаешь? Он немного подломлен, что хуже физической слабости. Меня хватает ненамного, жену не отпустишь на работу – документы не в порядке. Сам как? Выглядишь лучше, чем вчера.

Ещё в полной мере не испытавший чувство ответственности к женщине Юлдашев не сосредоточился на моменте – тот не раз говорил, что становился свидетелем некорректного поведения некоторых должностных лиц по отношению к своим работницам, что он предпочтёт голодать, чем выпускать жену в коллектив, если сугубо не женский. Он присел рядом с ним и сказал:

– Упадок сил был долгим, и быстро их не вернёшь. Ты лучше меня это понимаешь. В беготне запустил, теперь предстоит долгое восстановление.

– С подругой что? Очень важно быть кому-то нужным, и чтобы крыша не давила, как у меня.

– Пока присматриваемся, – ответил Юлдашев и повернулся к нему. – Понимаю, что ты по-прежнему гол, только на меня не рассчитывай. Настало время собирать камушки. То немногое, что есть.

Взгляд пребывающего нередко в роли просящего мужчины при любых неудачах принимал жалостливые черты, менялся и голос. «Издержки моего образа жизни», – подумал он и прошептал:

– Знал бы, как мне всё это надоело. Конца-края не видать! Раньше сам не понимал, даже презирал жалующихся на жизнь людей, но такую затяжную пустоту и врагу не пожелаешь.

– Руки не опускай, каждый потерянный день означает шаг назад. Найди опору и оттолкнись.

– Пробовал много раз, всё мимо. Ощущения такого нет, что моя дорога где-то рядом, но продолжаю надеяться.

Вошедшая в комнату с чашкой отвара Сая прервала его. Следом она принесла и еду: тушёный картофель с мясом и салат из свежей капусты.

***

Всю дорогу домой мысли Мазель были с новым знакомым и осознавала, что должна как можно скорее начать ухаживать за ним для предупреждения осложнений со здоровьем. Место его жительства оставило неблагоприятное впечатление, она подумала, что ни разу не видавшая ремонт квартира, которая десятилетиями сдавалась самым разным людям, сама по себе могла стать причиной недомоганий. В глубине души присутствовала ещё необоснованная прихоть – не хотела жить на втором этаже, откуда однажды сбежала за счастьем.

В конечном пункте её ждала малоприятная неожиданность: дверь открыл ни кто иной, как бывший муж.

– Ты что тут забыл? – недовольно спросила она.

– Не показывала бы свой характер при посторонних, – подавленно ответил Таиров. – Не пойму, чего ты добиваешься, и Соне не лучше от всего такого.

– А ты не нарушай наши уговоры. Для меня ты посторонний человек, в особенности за пределами квартиры. – Мазель обняла выбежавшую навстречу ей дочь.

– Ещё выдумывать наловчилась! Ни о чём с тобой мы не договаривались!..

– Тормози и не забывай об уровне наших контактов. Не делай так, чтобы я былых высмеивала. Мне есть чего вспомнить.

Так и не сумевший наладить свою личную жизнь мужчина огорчился. Он надеялся, что, оставшись одна, бывшая жена изменит отношение к нему, и был готов уйти отсюда вместе с ней. Пока ждал её, выступавшая посредницей женщина учила его, как вести себя. Ещё вынудила побриться, надушиться и помогла привести в порядок брови. Но, общаясь с ним продолжительно, Наяра стала понимать Мазель, неприступность которой и оставалась прежней.

Она подала голос из глубины квартиры.

– Вашим спекуляциям пришёл конец. Сейчас состоится склейка разбитых сердец. Чуточку терпенья, осталось добавить джема.

– Что вы это задумали за моей спиной? – с интонацией спросила Мазель, чтобы та показалась.

Женщина в фартуке вышла в коридор. В руке держала кухонное полотенце, тряся им, показной серьёзностью сказала:

– Рекомендую хорошо подумать, иначе свяжу. Вы меня знаете! Будет немного не по себе, но по-другому никак.

– Мы свыше разделены, и по-другому нельзя. Можно только ругаться, кусаться, шуму наделать.

– Сегодня все права принадлежат мне. Разрешаю и кусаться, но, чтобы не впустую.

– Я бы попросила!..

– Ты подумай хорошо, – сказал Таиров. – Я знаю, что вы разбежались с тем мамонтом. Понимаю, заблудилась, с кем не бывает?

Отец дочери неизменно оставался ей неприятен. В очередной раз задав себе вопрос: «Как только могла?» – совершила рукой отталкивающий жест.

– Отстань от меня! Никто мне не нужен. Дай мне вдохнуть свободно.

Наяра неоднократно заводила с ней речь о дальнейших планах на жизнь, и становилось ясно, что Мазель не хватает толчка. Сегодня торговать не вышла, готовясь встретить её. Она в приказном тоне, тоже не вполне серьёзно произнесла:

– Так, набрали в рот воды, и марш на кухню. Мне лучше знать, кто тебе нужен, не нужен. Я права, можешь не сомневаться.

– Хочешь разрушить окончательно? Ещё одно слово, и он больше не увидит ни меня, ни дочь.

В прихожей стало тихо. Таиров с Наярой посмотрели друг на друга, но помолчали. Мазель сняла с вешалки куртку дочери и крикнула:

– Сонь, давай я одену тебя. Мы гулять пойдём. Та трясина нам знакома, будем следовать народной мудрости.

Девочка молча подошла и стала перед матерью, которая за пару минут собралась и вышла.

– Что же ты творишь? – сказал Таиров ей вослед и повернулся к Наяре. – Если и ты не можешь её понять?!..

– Не кисни, она сейчас борется сама с собой, и мы попались ей под горячую руку. Резковато получилось и рановато – не дали время прийти в себя.

– Ничего не изменится, всё равно хороша, зараза. Надо было придумать умный ход. Успокоюсь и решу, насколько, или вообще нужна ли она мне.

– Злить её не стоит. Ты тоже иди, вечером поговорю с ней.

Однако за ужином разговор принял иной оборот: Мазель поведала подруге о своём новом знакомом, в пользу которого склоняло и состоявшееся сравнение. Солидарная с ней во всём Наяра не только сразу переключилась и выразила понимание, но и посоветовала проявить активность.

Вторая попытка

Девятиэтажный дом из красного кирпича до недавних пор являлся мужским общежитием. В стабильные годы предприятия оно считалось образцовым, жильцы были вовлечены в культурно-просветительские программы, имелись штатные воспитатели, проводили различные мероприятия, существовала система сравнения и поощрений. Проход мимо вахты был сужен металлическим ограждением, пройти в гости разрешалось только при наличии документа, пронос и распитие спиртных напитков строго запрещалось. Нарушать правила многие не осмеливались, кроме боязни лишиться прогрессивной части оплаты труда – она составляла чуть ли не в половину общей заработной платы, регулярно встречались жильцы, которым предоставлялись отдельные квартиры, и наличие замечаний могло оказать плохую услугу. Лифт был встроен таким образом, что кабина останавливалась на полуэтажах, и при пользовании им предстояло преодолеть ещё девять ступенек по лестнице. Длинный коридор, пол которого был в шахматном порядке обложен квадратными полимерными плитами бежевого и бирюзового цветов, с обеих сторон заканчивался балконами. Один из них давал возможность переходить в другой блок, а второй предполагалось использовать и как запасный выход при экстренных случаях. Предназначенные для готовки пищи и стирки помещения находились в начале коридоров. Каждая из трёх секций на этаже состояла из четырех комнат и санузла. Комнаты были двух видов: восемнадцати и двенадцати квадратных метров, трех- и двухместные – соответственно. Ещё одна, нестандартного вида с выходом на балкон, служившая в прежние годы помещением для досуга, продолжала оставаться нежилым.

По мере того, как жизнь вокруг менялась, дом стали заселять семейными парами, и тем, у которых ребенок, предоставлялись большие комнаты. Правила были строгими, из-за скромности жилого фонда расширение через развод категорически не допускалось. Разделение продолжилось не так долго, и в распоряжении необременённых семейными узами людей сохранили половину одного из двух блоков.

Предоставленная Гадаеву комната с кроватью, двухстворчатым шкафом с большим зеркалом на торце, кухонным столом, двумя стульями, тумбочкой и с дверью у угла была маленькой. Спальное место со входа не бросалось на глаза – стоявший у его изголовья предмет мебели перекрывал обзор. Линолеум был целиком покрашен коричневой краской, бордового цвета узкие шторы едва прикрывали оконный проём. Выцветшие наполовину обои были на тему «растительный мир», при внимательном осмотре складывалось впечатление, что они приклеены вверх ногами. К стене была прибита трёхступенчатая конструкция в виде полок для книг, верхние две которой оставались под гнётом печатной продукции с утратившим внешним видом. На нижней находились заполненные кроссворды различной толщины, и Гадаев освободил её для собственных нужд.

Соседняя справа комната была большая и в ней жили двое молодых парней. Оба любили носить пиджаки и пёстрые галстуки, по утрам вместе уходили, иногда возвращались с подругами. Вели себя тихо, на общую кухню не выходили. Судя по периодическому гудению, пользовались старым холодильником, негромко смотрели телевизор или слушали музыку.

Комнату слева занимал худощавый высокий молодой мужчина в очках. Стройный, с длинными руками он походил на спортсмена, не курил, потому и тоже нечасто показывался в коридоре. По вечерам оттуда доносился шум кулачных боёв, и Гадаев решил, что на его тумбочке тоже стоит телетехника, ещё с видеопроигрывателем. Встретив его на кухне, сказал:

– Я считаю, что соседи должны знаться. Живём через стену, дышим одним воздухом, пользуемся много чем общим.

– Давно пора, Антон! – ответил тот и пожал ему руку. – Знаю, как тебя зовут, и когда родился: я на неделю раньше.

– Список мне тоже попадался на глаза. Я и в молодости здесь жил, но желание изучить просторы большой страны сбило с толку. Недавно по карте посмотрел на точки, где бывал – напоминает самолет с одним крылом.

– Дополнить картину не думаешь? С детства люблю гармонию во всём, симметрию, для чего нередко приходилось и потратиться.

– Трудновообразимые забавы, всякого рода головоломки не для меня.

– Интереснее посмотреть на моменты с самых разных точек, а на них – из других, и получится нечто вроде живой картинки. Лайнер носом куда стоит?

Гадаев задумчиво поднял руку и перевел за голову. К использованному простому с виду термину если и обращался, то не как к воздушному судну.

– Еле дошло! Я на месте.

– Судя по тому, что вернулся сюда, не очень доволен делами. Я прав?

– С какой стороны смотреть! Вспоминаешь истории, в которые попадал и радуешься, что вообще жив остался. И машина переворачивалась, и в болоте чуть не утонул.

– Мне тоже знаком этот дом с тех лет, и намотался по стране, будь здоров. Где только не бывал? Погоди, ты случайно не по воле судьбы? – спросил мужчина с оптическим прибором на глазах и поправил его.

– Смотря что имеешь в виду. Какая-то сила перебрасывает нас по разным углам, что кроме как судьбой и не назовёшь, – ответил другой и понял, что тот сам уже догадался.

Антон с юности занимался всем тем, что не носит явный криминальный характер. Часто разъезжался по стране, предпочтение отдавал фото- и сопутствующим товарам, но ничего существенного не добился, если не считать альбом с интересными снимками из разных уголков. Родители после женитьбы старшего сына вернулись в деревню, а он устроился на завод учеником электрика и стал жить отдельно. Это время совпало с началом распределения и разыгрывания между сотрудниками предприятий товаров, не находившихся в свободном обороте, преимущественно импортных, и ему удавалось разными путями завладевать значительной их частью. Продлилось это недолго, со своим близким родственником совершили кражу из склада, но в руки охранников угодил один из них.

– Меня жизнь вынудила, – сказал Антон. – Брата моего отправили в Сибирь, и я поехал следом, чтобы быть поближе. Лучше бы остался, пока ориентировался, туда-сюда, многое упустил.

– Как говорится, у каждого своя дорога. За кровных родственников все переживаем. Брат в норме?

– Ещё как! Ему на пользу пошло и выпустили раньше, чем я собрался и вернулся. В нестабильные годы не гнушался поживиться всем подряд, даже за чужой счёт, а сейчас занимается легальным бизнесом. Такая вот история.

– Захватывающая, и с географией. Тебя простил?

– Он и не держал зла, а жена его была готова порвать меня. Спасла боязнь сделать хуже своему. Притом, что я отказался от своей доли в квартире в их пользу.

– У меня собственного угла и не было. Со мной произошло нечто невероятное и запутаннее, поэтому нет желания говорить.

– Особенно с каждым встречным. Хорошо, что сумели прописаться, а то с этим сложно.

– Для приезжающих издалека и тогда было легче, – сказал затеявший разговор мужчина. – Ты в городе нормально ориентируешься? Знакомого одного хочу найти, но не знаю, как доехать. От завода до него ходил трамвай, неподалеку от его дома находился универсам, какой-то дом быта. Это всё, что помню.

– Не густо. Ехать было долго?

– Где-то с полчаса. Пройтись по путям неохота, ещё перепутаю чего.

– Пешком последнее дело. – Антон зашёл к себе в комнату. Через минуту принёс сложенный вчетверо выцветший лист бумаги. – На, возьми карту города времён нашей молодости. Тут практически все: здания, жилые дома, схема маршрутов движений транспорта и прочее. Птичку я поставил на центральной проходной.

– То, что надо! Погляжу-ка на себя с птичьей высоты.

Гадаеву потребовалось несколько минут, чтобы разобраться в обобщённом картографическом изображении города. Отыскав знакомую трамвайную остановку, он вычислил и нужный адрес, и расположенный в противоположном конце города дом в частном секторе, с которым были связаны самые сильные его воспоминания.

Полдень воскресенья он посчитал подходящим временем, чтобы навестить своего бывшего наставника. С учётом того, чтобы дойти пешком, он за час вышел из дома. По дороге какие-то места вспоминал, что-то открывал. Виды балконов встречавшихся домов сильно разнились, большая половина была застеклена. С одного из них игравшие дети брызгали воду на прохожих и громко смеялись. На каждой остановке стояли одинаковые киоски под названием «Салют», а пристройка к дому, в которой раньше находился гастроном, была закрыта на ремонт. В следующем квартале его внимание привлекло сильно испорченное асфальтовое покрытие тротуара, проросшими под ним корнями деревьев. Гадаев то ли вспоминал, то ли предполагал, что десять лет назад асфальт только был уложен, и саженцы вдоль дороги ещё были тонкими. Он дошёл до конца дома, за пешеходным переходом попал к отгороженной яме под строительство дома, и видно было, что простаивало без движения. Искомый девятиэтажный панельный дом, в котором жил Алексей Павлович, он узнал не сразу. Некогда казавшееся статным здание выглядело серой постройкой на фоне соседствующего высотного дома из разноцветного кирпича и с одинаково остекленными балконами; с парадным входом выше уровня земли на пять длинных ступенек и с ухоженным двориком со столбами освещения. Попасть в подъезд оказалось непросто – входная дверь с кодовом устройством была закрыта. Оставалось ждать, пока кто-либо не появится, поскольку не помнил номер нужной квартиры. Первым показался старый, едва передвигавшийся мужчина с костылями в руках и в очках. Своим неосторожным движением и нерасторопностью он посодействовал тому, что Гадаев не успел дотянуться до ручки двери, и она захлопнулась. Возмутиться, или попросить, чтобы открыл, счёл бесполезным делом. Возвращавшаяся домой женщина с переносной коляской без младенца внутри впустила его после стандартного вопроса, и он поднялся на седьмой этаж. Справа от лифта стояла металлическая дверь серого цвета, которой раньше не было. Он нажал наугад на одну из двух кнопок для вызова, и донёсся слабый щелчок в глубине тамбура. Появившаяся девушка была в зелёной футболке и в чёрных обтягивающих штанах, подчеркивавших стройность. Тёмно-русые волосы были завязаны в хвост. Предположительно, она была дочерью его давнего знакомого.