Табу. Чужая жена

Я не отталкиваю. Она не отстраняется. Даже не двигаемся, как статуи. Дышим тяжело и рвано друг другу в губы. Плотно зажмуриваюсь, впитывая её запах, вкус, дрожь, тепло. И захлёбываюсь в водовороте собственного безумия и неприятного осознания: люблю. Хреново. Очень хреново то, что она не сопротивляется. Что я, блядь, самому себе не сопротивляюсь. Да что ж такое-то, а? Она мне изменила, обманула, бросила, родила от другого, а я оторваться от неё не могу, отпускать не хочу, готов простить.

Где-то на подкорке бродят слова, которые никак не могу уловить. Макей что-то говорил, объяснял. То самое, что мой мир перевернуло. Это то, что заставляет меня отказаться от ненависти и желания мстить и рушить?

– Что случилось пять лет назад, Кристина? – хриплю ей в рот, не давая сдвинуться назад.

Она вздыхает и шелестит, задевая своими губами мои:

– Безвыходная ситуация. Я не могла поступить иначе. Я бы хотела. Очень… Боже, Андрюша… – всхлипывает, упираясь ладонями в мою грудную клетку. Я послушно отпускаю её. Она отходит на несколько шагов и дёргано вытирает лицо, продолжая неразборчиво шептать: – Не надо… Мы не должны… Всё в прошлом… Мы все сделали свой выбор. Я отпустила… И ты… Должен был… Зачем теперь? Всё закончилось. Ничего уже не изменишь. Если бы я могла, но не хочу разрушать семью.

Последнее предложение вышибает из меня душу. Сердце, ударившись о рёбра, разбивается в кровь и проваливается вниз. Руки безвольно опадают вдоль тела.

– Семью, Кристина? – выталкиваю бесцветно. – Я не стану лезть в вашу семью. Прости за этот поцелуй. И за вчерашнее тоже. Нет во мне такой гнили, чтобы поступить так, как вы с Пахой. Я с тобой согласен, впредь нам лучше не видеться. Мне больно и противно находиться рядом с тобой. Не переживай за сына, от слов своих не отказываюсь, посижу, присмотрю. Но потом… Не надо этого твоего «Андрюша». Мне жить как-то дальше надо, а вся эта хрень мешает.

– Прости. – выпаливает Кристина, проходя мимо.

Ловлю её запястье, вынуждая посмотреть мне в глаза.

– Прощаю. Это искренне. Все сделали свой выбор. Желаю вам счастья. Но если хочешь сохранить семью, перестань виснуть на каждом, кто приласкает. Поцелуй – уже измена. Ты наставляла мне рога с Макеем, ему – со мной. Если не изменишься, просрёшь всё. Перестань вести себя как шалава.

Она бьёт меня по щеке, вырывает запястье и убегает. А я так и стою на выходе из кухни, ощущая, как яд её близости расползается по венам.

Надо валить из этого города как можно скорее, пока я не разрушил сам себя.

Глава 1

2

Погрузиться в безумие

Когда спустя несколько минут Кристина выходит из ванной, от девочки, что ещё недавно обнимал, не остаётся и следа. Холодная, собранная, отстранённая. Улыбается сыну так ярко и искренне. В её глазах отчётливо светится, что он её жизнь. Нет, как бы то ни было, она отличная мама. Разговаривает она с ним ласково, но не перегибает в нежностях, держит в ежовых рукавицах, готова и наказать, и поощрить, привила уважение ко взрослым. Она на самом деле большая молодец. И я, честное слово, горжусь тем, какой она стала, пусть и не рядом со мной, а с другим. Если учесть то, что в свои девятнадцать она сама была капризным ребёнком, смогла повзрослеть и взять на себя ответственность за созданную жизнь. Не пошла на аборт, не избавилась, а родила и растит.

Молча сижу на краю кровати, вертя в руках игрушечного солдатика и слушая её наставления сыну.

– Слушай… – запинается, смотрит на меня, судорожно переводит дыхание и возвращает взгляд на сына. – Слушай Андрея. Игрушки не разбрасывай. Если хоть одну увижу за пределами комнаты – выброшу. Андрей. – обращаясь ко мне, смотрит прямо в глаза. Смело. – Если задержусь, покорми его. В холодильнике борщ. – сглатываем одновременно, опустив вниз глаза. Топит, сука, это воспоминание. Закатывает под лёд. – Мирон сам покажет, какую тарелку насыпать. Если попросит чай или сок, налей, пожалуйста. Только никакой газировки и сладкого, кроме фруктов, его высыпает. Аллергия на что-то. Мы анализы сдали, но результатов пока нет. Если что-то не найдёшь, он всё знает. Сам, если голодный, не стесняйся. Будь как дома. Телефон ему не давай, он наказан. – стреляет глазами в сына, тот виновато опускает свои. – Мультики все в аккаунте забиты, которые ему смотреть можно. – протягивает мне пульт. – И если не сложно будет, то включи ему сериал «Солдаты», он его обожает. Да, Солнышко? – малой прям светится, складывая вместе ладошки. Прикольный такой, умный, рассудительный, не по возрасту. – Только если драки будут или… поцелуи и всякое такое, промотай, пожалуйста. Не оставляй его одного сериал смотреть.

– Я люблю солдат. – со всей серьёзностью заявляет пацанёнок. – Мой папа в армии служил. – вставляет с гордостью, глядя на меня во все свои чёрные глаза. – А ты служил?

– Служил. – отвечаю, улыбнувшись. – Мы там с твоим папой и познакомились.

– Если вдруг что, звони сразу. – пишет на листке свой номер телефона и отдаёт мне. – И свой мне дай.

Диктую цифры, которые Кристина забивает в телефон и кидает мне дозвон.

– Всё, Мироша, мама убегает. Поцелуй. – он бросается к ней, обнимает за шею и целует в губы. – Люблю тебя, Солнышко.

– Я тебя тоже люблю, мамочка. – улыбается мальчишка.

Она выходит из комнаты, а я, как привязанный, иду следом. Она обувает туфли на высоком каблуке, выпрямляется, и мы врезаемся тяжёлыми взглядами.

– Всё будет хорошо. Не переживай. – заверяю ровно.

– Знаю. Тебе я могу без проблем доверить сына. – её губы слегка растягиваются в улыбке. – Спасибо, Андрей. – Крис делает несколько шагов навстречу мне. Стук шпилек глушит и слепит. Её пальцы в сантиметре от моих. Манящий рот забирает силы на сопротивление. Блядь, нахера ты подошла так близко? – Я не изменщица, Андрей. Никогда ей не была и никогда не буду. Понимаю, как всё это выглядит и что ты обо мне думаешь, но всё совсем не так, как видится. Постарайся увидеть всю картину целиком.

– Покажи мне её. – сиплю, прихватив её пальцы.

– Если сделаю это, ты всю жизнь будешь меня ненавидеть, а я этого не хочу. – наши пальцы, живя своей жизнью, гладят друг друга. Глаза поливают гаммой чувств. – Сначала постарайся найти в себе силы, чтобы принять и хотя бы попытаться простить, и тогда я всё расскажу, если тебе это будет надо. Я поступила с тобой ужасно, но у меня были на то веские причины.

– Например, залёт от моего лучшего друга? – хмыкаю хлёстко, выгнув бровь.

Кристина поджимает губы и забирает руку. Смотрю ей вслед. Провожаю глазами спину. Только закрывая дверь, она оглядывается и шепчет:

– Мы женились не по залёту. Были проблемы пострашнее. Из-за меня пострадало куда больше людей, чем ты думаешь. И куда сильнее, чем ты. Я не первый год живу с виной. Так что если хочешь сделать мне больно, просто ударь. К душевной боли я давно привыкла.

Она закрывает дверь. Перестук каблуков затихает в подъезде, а я всё стою посреди коридора, переваривая её слова.

Пострадали люди? Проблемы пострашнее? Привыкла к боли? Не по залёту, блядь?! Тогда какие, мать твою, проблемы, что привели к свадьбе?!

Картинка начинает расплываться перед глазами. Моргаю, возвращая зрению чёткость. А вот как вернуть её мозгам? Что она сейчас несла?

Мне надо вспомнить то, что говорил вчера Макей. Там было что-то важное. Очень. Видимо, слишком, чтобы разум смог справиться с такой информацией.

Растираю пальцами виски, стараясь стимулировать работу мозга. Напрягаю извилины, но там только беспросветная темнота.

– Андрей, давай чай пить. – выбегает из комнаты мелкий.

Смотрю на него так, будто впервые вижу. Снова что-то взрывается внутри. От Кристины в нём нет ничего. Но и от Макея тоже ничего. Не-а, блядь, он не мой. Не может быть моим. Чёрные глаза, курчавые волосы, прямой носик, серьёзный взгляд. Пиздец! Нет, не мой! Почему я отказываюсь принимать эту информацию? Не вынесу! Не смогу принять то, что она скрыла от меня сына, что он другого мужика папой зовёт.

Надо мыслить логически и не допускать тупых идей. Не стала бы она рвать со мной, если бы знала о беременности. Зачем его на другого вешать? Бред.

– Чай? – уже не так уверенно повторяет пацанёнок, заглядывая мне в лицо.

Опускаюсь перед ним на корточки, внимательно изучая каждую черту лица.

Есть глупая, ничем не доказанная теория, что дети похожи на первого мужчину, с которым у женщины был секс. Пусть будет она. Просто потому, что нет ни одного объяснения событиям пятилетней давности, кроме очевидных.

Перевожу дыхание и заставляю себя улыбнуться мальчишке.

Точно не мой. Разрез глаз другой. Лоб высокий. Рот точно не от меня. Может, от кого ещё нагуляла? Не знаю, почему от этой мысли становится не хуже, а наоборот – легче.

– Пойдём. Показывай, где у вас что.

Малой расплывается счастливой улыбкой и уматывает на кухню. Неспешно, будто в густой вязкой трясине, иду следом. Вхожу в комнату как раз в тот момент, когда он забирается на стул и тянется к шкафу. Подбегаю и снимаю его на пол. Собрав брови на переносице, рычу тихо:

– А если упадёшь?

– Не упаду. Я ловкий, как солдат! – заявляет гордо.

Не могу не улыбаться. Треплю малого по волосам, открывая шкаф, в который он лез. Солдат, блин.

– Ты какой чай пьёшь? – спрашиваю, зависая на нескольких пачках. Он указывает пальчиком на коробку с пакетиками зелёного чая с бергамотом. – Этот? – вытягиваю её, показывая мальчишке. Он активно кивает. – С сахаром?

– И лимоном.

– Принято.

Убеждаюсь, что в чайнике есть вода, и включаю кнопку. Сам выбираю на кофемашине американо и подставляю кружку.

Всё то время, что сидим с сыном моей некогда любимой девушки за столом, мой взгляд бродит по его лицу. Нахожу десяток отличий, убеждающих меня, что моим он быть не может. И от этого понимания… больно. Неприятно ноет в груди. Могло всё иначе у нас быть. Мог быть наш, общий. Ну почему всё так херово сложилось? Почему бросила меня, даже не взглянув в глаза? Что там за обстоятельства такие? Пытать их теперь с Макеем, что ли?

– Мирон. – впервые называю его имя, но и сейчас отзывается неприязнью. Кристина считала это имя старомодным. Хотела назвать сына как-то эксклюзивно. Марк, Джеймс, Райан… Я тогда бурчал, что пиндосскими именами пусть собаку называет, а не ребёнка. Она дулась. А тут… Мирон. И как это понимать? Как я должен расценивать её действия, чтобы не допускать мысль о возможном отцовстве? Наверняка Крис или Паха сказали бы раньше. Неважно, какие причины у них были для брака, но не сообщить мне об этом они мне не могли. Растираю лицо ладонями и, наконец, собираюсь с силами, чтобы договорить начатое: – Когда у тебя день рождения?

Мальчуган слегка хмурит лоб, закатывая глаза.

– Седьмого мая. – показывает семь пальцев.

Я быстро просчитываю, хотя и так знаю. Опять яростно тру лицо. Не-воз-мож-но. Надо просто перестать об этом думать. О Кристине Царёвой тогда смог забыть и об этом смогу.

Надолго ли?

***

Мы с малым смотрим сериал. Я полностью погружаюсь в сюжет, автоматически то сравнивая похожие ситуации со срочки, то мысленно возмущаясь тому, как всё в кино просто. Грызём с ним яблоки и груши. Он периодически восклицает что-то, возмущённо маша перед моим лицом руками. Комментарии его бесценны.

– Кто так держит автомат? – вопрошает, парадируя одного из героев. Я от души смеюсь. Мелкий важно выхаживает, схватив из корзины с игрушками «трещётку». – Ну вот кто?!

– А как правильно? – выбиваю сквозь смех.

– Вот так. – вскидывает, перехватывая одной рукой под стволом, а пальцы второй держит на курке.

– Почти так. – поднимаюсь на ноги и перевожу его кисть чуть ближе к дулу. – Так будет отдача меньше и точность больше.

Он улыбается, а потом несколько раз пробует взять его правильно с первого раза. Я иногда поправляю.

– Спасибо! – благодарит, отбросив игрушку и обняв меня за шею.

Растеряно приобнимаю мальца, ощущая, как под тёплым напором трещит грудная клетка. Вжимаю нос ему в шею, крепко зажмурившись. Инстинкты кричат – мой. Разум всё ещё сохраняет какой-никакой трезвый рассудок, подкидывая вполне логичную идею: просто он сын любимой девушки. Инстинкты тут же соглашаются. Дело в том, что я любил её настолько сильно, что желание, чтобы он оказался моим сыном, преобладает над всем остальным. Подмена и перенос сознания. Дианка что-то такое втирала, пока училась.

Если человек не справляется с потерей, то переносит свои чувства на другого, тем самым заменяя утерянный объект. Я просто идиот.

– Посидишь пока сам, я быстро на балкон схожу? – спрашиваю у малого, выпрямляясь.

– А можно без тебя кино смотреть? – выталкивает, косясь на экран.

Первый порыв – разрешить. Но не мне воспитывать их ребёнка, нарушая правила, установленные его родителями. Отрицательно кручу головой, ставя на паузу и забирая на всякий случай пульт.

– Потренируйся пока с автоматом, окей?

– Окей. – мгновенно соглашается, подхватывая с пола игрушку и тут же начиная поднимать его, целясь в плюшевого медведя.

Ещё по пути на балкон достаю сигарету и вставляю в рот, крутя в руках пачку. Опираюсь предплечьями на широкий бортик, закрывая глаза. Затягиваюсь глубоко и крепко.

Пора валить отсюда. Из этого дома, из этой семьи, от этой девушки. Так далеко, как только возможно. У меня едет крыша. Сначала я захотел Кристину, потом и ребёнка. Кажется, пора возобновить походы к психологу, пока не двинулся башкой окончательно. То, что я делаю и о чём думаю – ненормально и даже опасно. Как бы со мной не поступил Паха, я не имею права влезать и разрушать его семью. Изначально не стоило приезжать сюда. Понимал же уже, что меня несёт не туда. С какой целью продолжаю себя гробить – неизвестно.

Выдыхаю сизый дым густым облаком. Вижу в нём кадры из прошлого. Их так много, что они сливаются в один сплошной низкорейтинговый ужастик. Тогда пережил и сейчас смогу.

Докуриваю сигарету в четыре тяги и возвращаюсь в детскую. Заглядываю, убеждаясь, что мелкий на месте, живой и здоровый. Делаю себе эспрессо, решая вытравить им последние пары вчерашнего алкоголя. Только забираю дымящуюся чашку, как на кухню заваливается Макей. Не добравшись до воды, застывает, глядя на меня во все глаза.

– Ты ещё здесь? – выбивает растеряно, часто моргая, и только после этого заливает в горло воду прямо из фильтра.

Делаю глоток кофе и усмехаюсь.

– Заделался нянькой твоему сыну.

Он давится, заливая водой футболку и штаны. Я выжидательно прищуриваюсь, гоня опасные мысли прочь поганой метлой. Видон у Пахи тот ещё. Нос распухший, от него в обе стороны синие жирные полосы синяков, и всё это дополняет помятая после пьянки рожа. Хмыкаю, делая новый глоток.

– Слушай, Андрюх, по поводу того, что я тебе вчера наговорил. – не перебиваю, полностью обращаясь в слух и готовясь услышать то, что так глупо забыл. – Я не помню, что именно нёс. Если что не так, прости. Нажрался так, что вообще мозги отрубило.

– А чего именно наговорил? – спрашиваю вкрадчиво, типа безразлично пожав плечом.

– Не помню. – внимательно всматривается в моё лицо, в глаза. Выдыхает. – И ты, судя по всему, тоже.

– Частично. – беру на понт, собираю в кучу то, что слышал от него и Кристины. – Обстоятельства у вас были, чтобы свадьбу сыграть. Проблемы людям создали.

– Прости. Надо было раньше рассказать, но опасность не миновала.

– Да какая, блядь, опасность?! – срываюсь на крик, с чувством плюхая на стол чашку и проливая кофе.

Макеев вздрагивает и хрипит:

– Значит, не помнишь. Ладно. Так даже лучше. С Кристиной поговори.

– Ты меня сейчас, блядь, толкаешь к своей жене! Ты сам это понимаешь?! – рычу всё громче, сжимая пальцы в кулаки.

– Она никогда не была моей. Что прикажешь делать с тем, что она любит другого?

Глава 1

3

Пусть моё сердце остановится, если он его не примет

Весь день я как на иголках. Вместо того, чтобы делать свою работу, а именно переводить с английского на русский и обратно, постоянно дёргаю телефон, лежащий на столе. Проверяю, нет ли пропущенных или сообщений. Нет, я не фанатичная мамочка, каждую секунду придумывающая себе ужасные вещи, что могли случиться с моим сыном, пока он с посторонним человеком, одну страшнее другой. Когда он с Андреем, мне даже спокойнее, чем оставлять его с Пашкой. Моё к нему доверие сильнее времени и обид. Мирон в полной безопасности. Но волнует меня кое-что пострашнее кары египетской. Если Дикий догадается? Господи, они же так похожи, одно лицо! И всё то, что случилось у нас: разговоры, объятия, поцелуи, мои брошенные напоследок слова… Разве он ещё ничего не понял? Разве может не понять?

Андрей ни словом за всё это время не обмолвился о своей семье, о своём… сыне. Ведь именно это остановило меня пять лет назад, и я не рассказала о беременности. Он просил исчезнуть из его жизни, потому что он собирается вернуться к бывшей и вместе растить их общего сына.

Я, слава Богу, была не одна. Все Макеевы поддерживали в тот тяжёлый период. Неожиданная беременность, угроза выкидыша из-за какого-то яда, который не смогли идентифицировать, арест папы, проблемы со здоровьем, тяжёлые роды, месяцы в больнице и молитвах, чтобы сын моего любимого мужчины выжил. Пока мой малыш лежал под капельницами, на аппарате жизнеобеспечения, такой крошечный, а уже с иголкой в ручке, я преодолела все свои страхи и сомнения, выросла из девочки в женщину, стала мамой. Всё потеряло смысл, кроме жизни Мирона. Я даже не успела подержать его на руках – сразу забрали в операционную. И я так боялась, что уже никогда не обниму сыночка. Плакала ночами, умоляя Бога не дать нашему малышу умереть. Клялась, что в моей жизни будет только он, что всю себя ему посвящу. И Бог услышал. Когда впервые взяла на руки сына, ему было уже почти четыре месяца. А до этого меня официально выписали из роддома ещё в мае. Разыграли такое шоу с шарами, лентами и улыбками, чтобы Савельский оставил нас в покое. Ночью тихо вернулась в больницу к сыну. Когда первый раз прижала к себе, плакала в последний раз, глядя на крошечное личико с серьёзными чёрными глазами Диких.

Сегодня я смотрела в такие же глаза его взрослой копии и снова плакала. Было невыносимо кипятиться в котле его эмоций, боли, разочарования. Слова ранили, но недостаточно, чтобы сломить. Но самое важное, самое-самое, что Андрей обнял. И что не поцеловал. Просто касался. Я чувствовала, как колотится его сердце. Моё разбивалось в мясо от его преисполненных страданий слов. Хотелось рассказать всё, абсолютно всё, но я не нашла в себе смелости сделать этого. Я клялась жить ради сына. И я думала только о нём, а не о призрачной надежде на возвращение того, что я разрушила. Мирон считает Пашу отцом. Все так считают. Раньше я спорила с Пашкой и его родителями, отстаивая право Солнышка знать своего отца. У них были весомые аргументы: ему нужен папа, он ещё маленький, пусть подрастёт немного. И я послушала их. Теперь жалею об этом. Я вообще о многом жалею. Расскажи я Андрею правду, не представляю, как он мог отреагировать. Я не стану травмировать сына ради успокоения своей совести. Кажется, он подрос достаточно, чтобы узнать, кто на самом деле его папа. Пора его подготовить к тому, что всё совсем не так, как он думает. Мой малыш умненький. Может, и не сразу, но он обязательно всё поймёт. А потом уже я наберусь сил и храбрости, чтобы посмотреть в чёрные провалы таких родных глаз и рассказать ему всю правду.

Наверное, не приедь он во Владивосток, не столкнись мы возле гостиницы, не заявись Дикий к нам домой, я бы так и жила, пряча голову в песок и убеждая себя, что мы, и я, и Мирон ему не нужны. Так мне было привычно и удобно. У сынишки есть мама и папа. Мы под защитой влиятельной, обвешанной связями семьи Макеевых. Ко мне никто не рискует приставать, а если и находит в себе наглость, я просто говорю: мой муж Павел Макеев, хочешь проблем? Но теперь уже не отсидишься в стороне. Пора принять жестокую реальность, распахнуть глаза и столкнуться с ней лоб в лоб. Я долгие годы скрывала сына от мужчины, которого всё это время любила и одновременно предавала. За всё приходится платить. Сейчас я даже представить не могу, какой ценой мне обойдётся эта ложь. Знаю, что слишком дорогой. Но я готова заплатить её. Андрей имеет право знать всю историю от начала до конца, начиная с того момента, как я вернулась из Штатов, и до сегодняшнего дня. Я прекрасно понимаю, что он никогда мне этого не простит, пусть у него в Карелии своя семья, которая была рядом всё это время. Но хочет он меня. Снова или до сих пор – неизвестно. Я это чувствовала и видела. В движениях тела, в жестах, во взглядах. Не только я не смогла забыть. Он тоже помнит.

– Господи, – шепчу, выходя из переговорной и вздымая глаза к небу, что скрыто двенадцатью этажами перекрытий, – помоги мне достучаться до Андрея. И если тебе хоть немножечко меня жаль, дай мне шанс и надежду на то, что мои чувства взаимны. Я люблю его. Я хочу, чтобы мои любимые мужчины были друг у друга. Они оба имеют право на счастье. А я… Я просто порадуюсь за них в сторонке, если меня он простить не сможет. Я обещала жить для Мирона. Даже если будет больно смотреть на них вместе, не имея возможности коснуться Андрея, быть частью его жизни, я буду радоваться. Обещаю.

– Что случилось, Кристина? Ты чего плачешь? – хватает меня за локоть коллега, давно ставшая близкой подругой.

– Плачу? – перевожу на неё недоуменный взгляд. Провожу пальцами по нижним векам под ресницами и непонимающе смотрю на смешанную с тушью влагу. – Мамочки. – смеюсь, но как-то надрывно и истерично. – Всё нормально, не обращай внимания. – обмахиваю лицо ладонями, стараясь высушить слёзы.

– Не обращать внимания? – косится на меня придирчиво. – Ты стоишь посреди коридора, что-то шепчешь и ревёшь. Ты или беременна, или сошла с ума.

Ксю всегда такая прямая и понимающая. С ней легко общаться, но доверить свою тайну я не могу никому.

– Сплюнь. – смеюсь уже расслаблено. – Я и так ни с чем не справляюсь, куда мне второго?

Ксюшка тоже улыбается, но с натягом. Иногда меня пугает её проницательность. Она единственная, кто заметил истинную природу наших с Пашей отношений. Мы успешно играем влюблённую пару, счастливую семью, а она не поверила. На прошлогоднем корпоративе отвела мне в сторону и прошипела:

– Зачем ты это делаешь?

– Что? – искренне не понимала, хлопая ресницами.

– Делаешь вид, что у вас любовь с мужем.

– В смысле? – мой голос взял высокие ноты.

– В прямом, Крис. Вы максимум – друзья. Видно, что играете в любовь. Ладно бы пытались брак спасти, понимаю. Но и это ощущается. У вас нет неприязни, вы правда любите друг друга, но по-дружески, как брат и сестра, не больше того. Если не хочешь рассказывать, не надо. Я не настаиваю. Просто вижу, что счастья тебе это не приносит. Если нужна будет помощь и поддержка, всегда можешь обратиться ко мне. Я готова выслушать, поддержать, возможно, дать какой-то совет и помочь по мере возможностей.

Я не стала отнекиваться. Только пожала плечами и попросила не выдумывать лишнего. Через несколько дней мы опять разговорились. Я неожиданно для себя вдруг сама подняла эту тему, спросила, как она поняла. Ксю посмеялась и сказала, что у неё дар, и я могу не париться, что кто-то узнает мою тайну. Больше мы об этом не говорили.

А сейчас она стоит рядом, пока я умываюсь и поправляю макияж, и так внимательно смотрит своими пронзительными голубыми глазами, что у меня мурашки по коже ползут. Кажется, что прямо в эту секунду она ковыряется ментальными пальцами в моей голове, отбрасывает ненужную информацию, докапываясь до самой сути. Когда говорит, я аж подпрыгиваю от неожиданности сказанного.

– Нельзя сбежать всего от нескольких вещей. От смерти, от любви и от прошлого. – перечисляет, загибая пальцы. – Какой из этих вариантов твой?

Нервно разблокирую лежащий рядом смартфон, но ни звонков, ни сообщений. Значит, всё хорошо.

Мне хочется солгать ей, отмахнуться, что она опять что-то себе надумала, но один взгляд в её внимательные, прищуренные глаза, и я понимаю, что она и так уже всё знает.

– Скажи ты мне, ведьма. – улыбаюсь натянуто.

Она сосредоточенно кивает. Походит ближе. Берёт мою руку пальцами своих обеих и смотрит не в глаза, нет, куда глубже, в душу, в сердце, в мысли, в прошлое. Мне бы засмеяться, но что-то в этой девушке мешает веселиться и насмехаться над выдуманными ей же способностями.

– Не сбежала. – бросает, как цыганка из российских сериалов. – И не сбежишь, Кристина. Прошлое настигло. Оно не отпустит. Оно уже здесь. – тычет пальцем мне в левую сторону груди, где, то замирает сердце, то разбивается насмерть. Мне становится жутко. – Он пришёл за тобой. И он не сдастся. Этот мужчина сдаваться просто не умеет. Тебя обманули. Жестоко. Разбили. Придётся собирать самой.

– Ты меня пугаешь. – шепчу, отшагивая назад.