Табу. Чужая жена

До сих пор не устаю удивляться человеческой глупости и наглости. Неужели они не понимают, что верить пустым словам и обещаниям я не стану? Давно уже не тот человек.

Опять звонит Оля. Я начинаю беситься. Беру трубку и цежу:

– Оля, отправив твои вещи твоему ёбарю, я ясно дал понять, что это конец. Мне не нужна дорогая подстилка, метящая в жёны. Отъебись и лучше беги к папику вымаливать у него прощения.

Сбрасываю. Блокирую. В соцсетях меня нет. В мессенджерах – в чёрный список. Мера временная. Начнёт с номеров подружек запаривать. Не хочется номер менять. У меня на нём все рабочие контакты. Давно пора было завести отдельный рабочий телефон.

Через несколько часов усиленной работы уже имею какую-никакую схему действий с выбранной компанией и несколько запасных вариантов.

Глоток кофе. Затяжка никотина. Слегка подташнивает. Со вчерашнего вечера ничего не ел.

Бросаю взгляд в правый нижний угол монитора. На ужин опоздал, но меня всё равно покормят вкусной домашней едой, даже если среди ночи приеду.

Натягиваю светлые лёгкие брюки и серую футболку поло. Волосы ещё вчера привёл в порядок. Утром побрился. Выгляжу вполне себе ничего. Понимаю, на что западают девушки. Только мне никто не западает.

Пешком иду от жилой застройки минут десять до гаражей. Летать приходится часто, не хочу, чтобы машина стояла на улице. Район, вроде, спокойный, но вандалов и идиотов хватает. В последний раз кто-то снёс зеркало. После этого арендовал гараж. Не собирался сегодня никуда ехать, вот и загнал Крузак.

По городу еду спокойно, размеренно, никуда не торопясь. В салоне работает климат, холодит после дневной жары. А вот загородом нажатием кнопки открываю все окна, запуская вечернюю прохладу. Опять курю. Пять лет уже как ни в себя, много и часто. Хоть бухать перестал. Первые пару месяцев не просыхал. Под алкогольным кумаром растягивал агонию, чётко видя и слыша своё помешательство. С родителями ругались, на учёбе не спешил восстанавливаться. Потом в один день взял себя в руки, нажал кнопку «love off» и начал жить.

Сегодня слишком много думаю о прошлом, которое так долго искоренял. Сны эти, город и… флакон духов, который оставлял в кубрике под подушкой. Не знаю, как он оказался в пиксельном рюкзаке, но когда перетряхивал квартиру в поисках Олиных вещей, он просто выпал из бокового кармана. А сейчас лежит в кармане брюк. Зачем? Не знаю. Но запах слишком наркотический, чтобы можно было слезть после первой же дозы яда, полученной впервые за пять лет.

Глава 3

Здравствуй, личный ад

– Андрюшка, ты чего поздно так?

Мама всплескивает руками, едва открыв дверь. Смеясь, приобнимаю её за плечи и целую в щёку.

– Не поверишь, мам. Есть хочу. Соскучился по твоей стряпне. Покормишь? – приподнимаю одну бровь с пацанской усмешкой.

Оказывается, в кругу семьи я всё ещё способен так улыбаться.

– Ого, какие люди. – выныривает в парадную Ник. Обнимаемся по-братски. – Занесло же тебя к нам.

– Жрать хочу.

Подмигиваю брату.

– Привет, Андрюха. – подходит Тимоха.

Здороваемся с ним. На шум появляются папа и Макс.

– Охренеть не встать. У нас праздник? – стебётся Максим. – Старший брат собственной персоной. Какими судьбами?

Отпускаю лёгкий беззлобный подзатыльник по мохнатой башке.

– Подстригись. Отрастил копну. Скоро парни подкатывать начнут. – угораю от души.

Получаю пинок кулаком в рёбра. Заламываю брата предплечьем за шею и натираю кулаком голову. Волосы электризуются и торчат во все стороны.

– Дебил, бл… – рявкает он, стараясь привести в порядок шевелюру, но делает только хуже.

Мы все ржём с его попыток это сделать. Макс ожидаемо психует. Выходит из дома и курит.

– Опять со своими сигаретами. – сокрушается мама. – Все травитесь. А вам ещё детей делать.

С оставшимися братьями дружно закатываем глаза. Я круче остальных. Раз тему подняли, отдуваться мне как самому старшему. Близнецам по двадцать два, Тимохе всего двадцать, а предкам не уймётся с внуками.

Родители с братьями пьют чай с тортом. Я за обе щёки уплетаю солянку. От вареников отказываюсь.

– Когда же ты уже остепенишься, женишься, деток родишь? – заводит любимую песню мама.

И это одна из причин, по которой редко приезжаю в гости к родителям. Надоело постоянно отмазываться занятостью и повторять «рано». Как им объяснить, что не хочу я семью? Без любви это как-то грязно, а с любовью я в завязке. Пожизненной.

– Спроси у папы, мам. – с улыбкой, но холодно. – У меня времени даже на сон нет, не то что на семью.

– Витя, ты совсем его замучил. – возмущается, повернувшись к отцу. – Найми управляющего.

– Наташа. – тон отца говорит, что женщины в бизнесе ничего не шарят.

– Так, воюйте, а я вас покину.

– Что уже? – сразу переключается на меня. – Ты же только приехал.

– У меня завтра утром самолёт.

Поднимаясь из-за стола, обнимаю её и быстро ретируюсь.

– Опять самолёт, Витя?!

Это слышу уже у двери. Ник выходит со мной. Протягиваю ему пачку. Закуриваем. Макс даже за столом не появился.

– Куда летишь? – интересуется брат.

– Владик. – отсекаю, выпуская дым изо рта.

– Далековато занесло.

– К отцу вопросы. – смеюсь, поглядывая на вибрирующий телефон. Неизвестный номер. Быстро Оля сообразила. Ставлю на беззвучный и убираю. – Ник, я там задержусь немного. Отдохнуть хочу. Может, с кем из сослуживцев пересекусь. Отцу помогите в офисе. – младший корчит недовольную гримасу. За это тоже получает подзатыльник. – Харе тунеядничать. Втягивайтесь в работу. Не пацаны уже. Я в свои двадцать два уже отслужил, учился и работал одновременно.

– Бля, ну окей. А чем мы там поможем? – раздражённо бурчит он.

– Папа работу найдёт, не переживай. – подкалываю с улыбкой.

– Только на Макса пусть не рассчитывает. – серьёзно, с хмурым видом предупреждает Никита.

– Почему это?

Меня уже пару месяцев напрягает его поведение. Злой, на всех срывается, молчаливый. Знакомо… Влюбился.

Никитос отмалчивается. Близнецы всегда были сами по себе. Все секреты и разговоры только между собой. Посторонним вход воспрещён.

– Вернёшься-то когда? – спрашивает брат, когда подхожу к тачке.

– Пока точной даты нет. – пожимаю плечами. Прощаемся с братом. – За ум берись. – стукаю ему кулаком по лбу.

– Катись уже. – ржёт он, пиная колесо машины.

Домой добираюсь быстрее, дороги опустели. Спать хочется жутко. Что я и делаю. Скидываю все шмотки и падаю в кровать. Но спать не выходит. Опять сны, навеянные ароматом духов. Вытаскивал из кармана, когда раздевался, теперь рука пахнет ими.

Опять разговоры, похороненные в памяти. Опять сладкий яд её губ по венам. Опять тихий звонкий смех. Опять янтарные глаза, полные слёз. Опять казарменный коридор. И преследующий в кошмарах женский крик на перроне.

Подскакиваю. Сердце колотится в горле. Сжимаю его ладонью. Задыхаюсь. Хочется орать, крушить и выплеснуть всё, что осталось.

Чёртов Владивосток!

Это всего лишь город. Такой же, как и миллионы других. Диану из родного выгнали свежие воспоминания. Мои же давно раздавлены реальностью и здравомыслием. Там даже знакомых не осталось. Макей да командиры. И то не уверен, что они ещё там. Как и собирался, порвал все связи. Пару лет назад только списался с Даниилом Иридиевым. Он добавил в общий чат нашего призыва. Меня долго материли, что выпал. Сказал, что мне понадобилось три года, чтобы избавиться от тошноты при виде их надоевших рож. Поржали. Начали общаться. Парни почти все молодцы. Кто подженился, кто учится на бакалавра, кто работает. У Ванька уже двое детей и скоро будет третий. Гера женился на девушке, с которой расстался перед срочкой. Лёху его красотка дождалась. Он ей прям на перроне предложение сделал. Сейчас первенца ждут. Каждый раз, как по видеосвязи общаемся, на экране его рожа счастливая светится. Дан – блядушник. Всё никак не нагуляется. То одна у него любовь до гроба, то вторая, то третья. И каждая из них до деревянного ящика. Со счёта уже все сбились. Но Пахи в чате нет. И не было. Все решили, что это странно. Ладно я, причины весомые были, все понимали.

Сейчас постоянно на связи с бывшими сослуживцами. Идиоты спрашивают, почему я один. Ответ никогда не меняется: женат на работе. Этого не понимают. Нет, не тему с работой, а как можно так сильно любить девушку, чтобы навсегда похоронить себя для будущего. Легко. Когда нечем любить, нет смысла париться.

Скатываюсь с постели и набираю стакан воды. Выпиваю тремя большими глотками. Закуриваю, глядя на ночной город. Красиво. Аккуратный, старый, сохранивший финскую архитектуру и особенности. Яркий и светлый, но без зеркальных высоток и неона. В нём есть какая-то чарующая дикость и особенность. Таких городов немало в России, но в основном все они провинциальные, а не столицы региона. В течении года я скучал по нему и до сих пор не могу насытиться северным воздухом.

Открываю окно и вдыхаю полной грудью. Ветер свежий, влажный – к дождю. Подставляю ему горящее лицо. Снаружи остужает, а внутри кипит, бурлит и взрывается. Да и кошки драные покоя не дают. Подвывают там, царапают, пускают по ниточке кровь.

Не так глубоко всё это сидело, раз так просто прорвалось. Кровоточит душа воспоминаниями о лете. Наверное, мне не стоит думать, что через девять дней будет ровно пять лет, когда в последний раз видел Кристину Царёву. Наверное, мне не стоит вспоминать, как трахал её на столе у генерала. Наверное, мне не стоит проживать по новой то отчаяние, что душило, когда отпускал. Наверное, мне стоит просто позвонить Оле и забыться. Наверное, мне просто нужна эта ночь, чтобы поагонизировать и запереть эмоции под замок, дабы утром сойти с трапа самолёта пустым, холодным, циничным и безболезненно встретить город, что вырвал моё сердце.

***

Даже в аэропорту воздух пахнет морем и солью. Будто весь город пронизан им. Не спеша спускаюсь по трапу – пустой, холодный и циничный настолько, что с улыбкой возвращаюсь сюда. Чтобы доказать Владивостоку, что мне похеру, достаю из кармана хрустальный флакон, открываю крышечку и тяну носом запах. Приятный, лёгкий, цветочный. Не вызывающий боли в груди. Кровавая броня работает. Не буду вспоминать то, что делал этой бесконечной ночью, но броня стала толще. Теперь в моём арсенале рядом с кнопкой «love off» есть ещё две: одна для воспоминаний, а вторая для чувств. Легко и свободно, когда есть такие рубильники. Я обесточен и безжалостен. И мне пиздец как хорошо вернуться в город, ставший родным на целый год.

Забираю багаж и сажусь в заказанное такси. На мобилу падает сообщение.

Оля.

С чужого номера, конечно. Блокирую, но успеваю из длинной тирады вычленить: бесчувственный ублюдок.

Ага, Оленька, я такой. Иначе не выживешь.

Такси везёт не в гостиницу, а в ближайший прокат автомобилей. Там я забираю ключи от заранее забронированной белоснежной Тойоты Камри. Новенькая, недавно с салона. Маленькие радости на заработанные кровью, потом и бессонницей деньги. Больше тратить их особо некуда. Жильё есть, меня устраивает. Тачка вполне себе, пусть и не первой свежести. Дорогие сигареты, элитный алкоголь, премиальные проститутки, качественные продукты. Ещё и откладываю немало. Дианке отдам, если будет нуждаться. Самому мне столько не надо. Можно было бы, конечно, рвануть в отпуск куда-нибудь заграницу – Мальдивы-Канары, но не понимаю кайфа. В Петрозаводске —море, во Владике – море. Песок, пляж, вода, соль… Что ещё надо? Пальмы? Да на хрен.

Завожу двигатель. В отличии от мощного Крузака, рычащего и требующего рвать, Камрюшка послушно урчит и ластится, приглашая прокатиться с комфортом по знакомым местам.

Скатываю взгляд на наручные часы и поддаюсь уговаривающим вибрациям. Включаю бортовой навигатор и выставляю первый адрес, пришедший на ум. Через час виляний по полупустым в это время дорогам, отыскиваю свободное место на забитой парковке. Перекидываю из барсетки паспорт и военный билет. Чистенький, кстати, без косяков и левых отметок. Несмотря на угрозы, мой последний косяк в личное дело не внесли. Понял это уже дома.

Выработанным во время срочки чеканным шагом иду к КПП. Не знаю, кого там встречу, но надеюсь, бывшего взводного старшего лейтенанта Гафрионова. Пять лет назад не нашёл в себе ресурсов на искреннюю благодарность за те его слова накануне дембеля. Слышал это его: «не ради себя. Ради семьи» и выплыл ради них.

Растягиваю рот в ухмылке, глядя на жёлтый забор с облупленной побелкой и трещинами. Тут всё по-старому. Да и сам город мало изменился. На окраине со стороны аэропорта я никогда не был, а центр уже давно застроен. Разве что вместо одних магазинов или кафе открылись другие.

На проходной меня тормозят. Даю документы и на вопрос о причине посещения пожимаю плечами:

– Срочку здесь проходил. Хочу навестить командиров.

– Командирами кто был? – хмурится сержант, вчитываясь в военник.

– Гафрионов, Спиридонов… Царёв.

– Гафрионов – ротный в четвёртой роте. Спиридонова не знаю. А Царёв… – замолкает, стрельнув глазами в камеру. – Тоже нет.

Понял, не дурак.

Забираю документы и вхожу. Родной плац всё тот же. Те же разметки, газоны, побеленные бордюры, крашенные в зелёный лавочки, возле курилки толпа молодняка. Сразу беру направление к своей казарме, там как раз базировалась наша, четвёртая, рота.

Товарищ старший лейтенант, значит, теперь ротный. И уже не старлей. Минимум капитан. А может и майор уже. По возрасту и выслуге положено.

В казарму поднимаюсь беспрепятственно, светанув военником, как корочкой. Молодняк… Гафрионова слышу гораздо раньше, чем замечаю. Орёт он ещё бешенее, чем когда-то. Уголки губ тянутся вверх. На тумбочке стоит бледный, как ватман, пацан. Что-то невнятно тараторит. Надо спасать парня.

Вытягиваюсь по струнке, но честь не отдаю. К пустой голове руку не прикладывают, за это все ни раз получали по «пустой» башке. Оцениваю погоны с одной большой звездой. Майор. Красавчик! Но окликаю я его совсем иначе. Намеренно.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться. – выговариваю чётко и громко, с трудом сдерживая улыбку.

– Какой на хрен лейтенант?! – рывком оборачивается на меня. Лицо, раскрасневшееся от гнева. Злой как чёрт. Но всего через секунду глаза округляются. Удивлённый взгляд проходит по мне с ног до головы. Я выделяюсь, как дельфин среди китов. Чёрные джинсы и чёрная рубашка нараспашку поверх белой футболки. – Дикий, твою мать!

И тут я не выдерживаю и начинаю ржать до боли в животе. Сгибаясь пополам, чувствую себя почти счастливым.

– З-здравья… ж-желаю, – выбиваю, запинаясь от хохота, – товарищ… майор!

– Иди сюда, пацан! – дёргает за протянутую ладонь на себя и обнимает за плечи одной рукой. Я делаю то же. Как старые друзья. Да он такой, по сути, и есть. – Вот это сюрприз. Ты как тут?

Делаем по шагу назад. Губы расплываются.

– Рад вас видеть, товарищ майор. – толкаю вместо ответов.

– Официоз убрать. – командует, махнув рукой. Поворачивается к срочнику, стоящему с открытым ртом. – Я о тебе не забыл, Лобов. Завтра с утра в спортивной форме на плацу. Там и поговорим.

– Физические нагрузки его любимое наказание. – подмигиваю парню и отворачиваюсь.

– Ну, пойдём пообщаемся. – закидывает мне руку на плечо по-товарищески. – Рассказывай, что, как, где и когда.

Спускаемся по ступеням. Пожимаю плечами.

– Да нечего особо рассказывать. Вернулся домой. Отучился. Параллельно работал с отцом. Сейчас его зам. По специальности пойти не получилось. Мотаюсь по Северо-Западу. Расширились, разрослись. Решаю проблемы. Сюда в командировку прилетел. – перечисляю, пока, не сговариваясь, берём направление к курилке. – Так всё нормально. Живём потихонечку, работаем.

– Семья как? – спрашивает, общупывая карманы.

Протягиваю ему свою открытую пачку. Достаёт сигарету, вставляет в рот. Щёлкаю зажигалкой. Подкуриваем, затягиваемся. Древний ритуал.

– Хорошо, спасибо. Родители не болеют. Братья все балбесы. Два врача. Но, судя по всему, максимум патологоанатомы. – ржу, и Гафрионов поддерживает смехом. – Самый младший – официально программист.

– А неофициально? – приподнимает бровь.

– Хакер-программист.

– А сестра?

Вздыхаю, прикрыв глаза. Потираю переносицу и качаю головой.

– С разбитым сердцем сбежала из города. Даже не представляю, где её искать. Знаю только, что учится, не бросила, привыкает к самостоятельной жизни.

– А с твоим сердцем как? – посерьёзнев, бьёт вопросом наотмашь.

Перевожу дыхание, пробегая взглядом по территории части. Бойница, сарай с инвентарём…

– Лучше расскажите, как сами. – прошу ровно, делая очередную затяжку.

– Не отпустила, значит. – не вопрос – наблюдение.

– Не отпустила. – подтверждаю спокойно. Все рубильники выключены, кнопки не горят. – Но я привык. Жизнью доволен. Порядок.

Растягиваю рот шире и бросаю бычок в урну. Тут же тяну новую сигарету.

– А знаешь, Андрюха. – смотрит куда-то в небо. Перевожу на него серьёзный взгляд. – Я тогда не прав оказался. Думал, что если у меня не прошло, то и у всех так будет. Просто не встретил ту, что сможет залатать. – демонстрирует кулак с золотым ободом.

– Поздравляю. – говорю искренне, от всей души радуясь за Человека с большой буквы.

– Спасибо. Когда-нибудь и я тебя поздравлю. Просто твоё время ещё не пришло. Любовь такая сука, что является тогда, когда меньше всего ждёшь. И к тебе явится.

– Вполне возможно.

Усмехаюсь, чтобы не расстраивать его своей категоричностью в отношении к чувствам. Он искал своё счастье. Я своё похоронил. Осталось вырвать все кнопки к чертям, чтобы не было искушения поддаться.

Глава 4

Достучаться до небес

– Диксон, совсем ебанулся? Время видел? – раздражённо бурчит Дан.

Он первый ответил на групповой видеозвонок. Судя по мокрым волосам, вспотевшему лбу, голому торсу и завёрнутой в одеяло девице за спиной – очередной любви до гроба, напрягает его не раннее время субботы, а то, что настойчивый звонок застал его в процессе.

– Видел. Трусы натяни, прежде чем трубку хватать.

– Блядь, вы чё наяриваете? У меня дети спят. – тихо рычит Лёха.

Дальше присоединяются и остальные. Весь наш взвод в сборе. Кто-то заспанный и матерится. Кто-то прячется от начальства.

– Р-р-рота, подъё-ём! – вопит майор, втискиваясь в камеру. – В армии выходных не бывает. – наседает на парней с усмешкой.

– Охуеть.

– Товарищ старший лейтенант.

– Попрошу без оскорблений. – предупреждение пальцем, а потом им же указывает на звезду на погонах. – Майор.

– Женатый майор, смотрю. – отмечает Герыч с усмешкой.

– А то. – кивает довольно Гафрионов. – Не молодею. А вы все, засранцы, разъехались и забыли своего старлея.

– Да мы же это…

– Как-то так…

– Командир вроде…

Наперебой трещат пацаны.

Рома, как он требует его теперь звать, расспрашивает ребят о жизни. Искренне за всех радуется, это видно. Они за него тоже. Я в том числе. Оказывается, новоиспечённый майор в должности всего три недели. А две недели назад узнал, что его жена беременна. Подробно расспрашивает Ивана, что там да как.

– А что там Спиридонов? Наверное, уже полковник? – сечёт Ванёк.

Бывший командир на глазах мрачнеет. Улыбка сползает с лица. Оглядывается по сторонам, проверяя, нет ли посторонних ушей.

– Спиридонов сидит. Царёв тоже.

– Что? За что?

– Не орите. Тут начальство новое – звери. Недели через три, как ваш призыв дембельнулся, тут начался апокалипсис. – снижает голос. – Сначала окружная проверка. За ней московская. Вроде как проверяли коррупцию и распродажу государственного имущества. Московская прокуратура уже под перепродажу оружия копала. Царёву впаяли терроризм. Мол, автоматы, гранаты, патроны и обмундирование продавал группировкам, связанным с террористами.

– Не может быть. Неужели не заметили такое? – спрашивает Гера.

– Заметили. Когда ни с чем уехала областная проверка, не досчитались много единиц. Не знаю, каким образом это провернули, но очевидно, что генерала подставили. Всех, кто посмел вступиться или дать показания в его пользу, местные тут же упаковали под статью «пособничество терроризму».

От этого разговора по спине скатывается неприятный холодок. Становится не по себе. Стоило Роме упомянуть Царёва, как мысли о несостоявшемся тесте сразу унеслись к несостоявшейся жене.

Кристина… Как она перенесла это? Она молчала об изнасиловании, чтобы отца не посадили. Осталась одна теперь. И я, кажется, знаю, у кого хватило связей и полномочий, чтобы провернуть такую масштабную операцию. Звездопад и решётка. Взялись основательно.

Зло трясу головой. Тыкаю в мысленную кнопку, но она западает.

Блядь!

Она в России? Савельский до неё добрался, когда осталась без защиты?

Блядь!

Бью кулаком. Сирены уже воют. Срабатывает. Становится тихо. Выдыхаю.

Вслушиваюсь в разговор, перешедший на более безопасные темы. На нём сложно сосредоточиться. Почти ни за что не получается зацепиться.

Всё же глупо было надеяться, что приезд в город, встречи со старыми знакомыми, посещение значимых мест не повлекут за собой похороненный труп чувств. Он давно разложился и смердит, но он, мать его, шевелится. Можно закопать, но нельзя уничтожить, как ни старайся.

Наконец, видеозвонок заканчивается на том, что майора добавляют в наш чат. Мы с ним ещё немного разговариваем. Договариваемся пересечься до моего возвращения в Карелию.

– Заезжай как-нибудь ко мне. С Юлькой своей познакомлю.

– С удовольствием. – отбиваю, пожимая протянутую ладонь. Отворачиваюсь, чтобы уйти, но останавливаюсь. – Ром, – зову, стоя к нему спиной и опустив взгляд в асфальт, – ты знаешь что-то о Царёвой?

Зачем? Блядь, для чего? Но уже поздно, слова назад не заберёшь.

Слышу, как громко и тяжело он вздыхает. Уверен, что сейчас качает головой, как делал это годы назад.

– Кое-что знаю. – высекает глухо. Прокручиваюсь и упираюсь взглядом в его глаза с чёртовой надеждой. Он отрицательно ведёт подбородком. – Прости, Дикий, но ничего не скажу. Легче тебе от этого не станет. Только хуже сам себе сделаешь. Постарайся наладить свою жизнь.

– С ней всё хорошо? – выдавливаю, проигнорировав его слова и советы.

– Да. Замужем.

Не знаю, чего хотел этим добиться и чего ожидал. Услышать, что она до сих пор одна? Что не смогла наладить свою жизнь после того, как бросила меня? Что… есть шанс?

Вот такой я долбоёб. Пять лет оказались для меня недостаточным сроком. По крайней мере, не там, где ломка становится сильнее.

Ещё несколько часов измываюсь на собой, катаясь по знакомым местам. Еду на набережную. Глаза цепляются за клумбу с белыми розами. Прохожу вдоль парапета, сжигая все моменты, что связывали меня с этим местом. В гордом одиночестве брожу по Парку поцелуев. Кругом парочки. Влюблённые. Молодые и не очень. Прогуливаются, держась за руки или обнимаясь. Целуются в беседках и на лавочках. Ноги приводят к французской арке. Взгляд отыскивает заржавевший большой замок с трудночитаемой гравировкой: ненавижу так, как быть не должно.

Удивительно, но его не срезали. Если бы не выбросил ключи в озеро, сейчас сам бы снял его и отправил на дно. Ему тут не место.

Исследую другие замки, думая над тем, сколько из этих пар, что «навсегда» навсегда и останутся, а сколько разбежались через пару месяцев после того, как защёлкнули «символ вечной любви».

Глупо, наивно и по-детски. И я был таким. Верил, что так бывает. Больше не верю.

Достаю из барсетки маркер. Всегда таскаю с собой канцелярскую мелочовку, никогда не знаешь, что может пригодиться. Сочным беспросветным слоем замазываю гравировку, оставив только «ненавижу».

Выходя из парка через обтянутую плющом арку, сжигаю и этот мост. Больше с этим местом меня ничего не связывает. Справился и отпустил. Осталась ещё парочка.

Замужем…

Смогла, значит, жить дальше. По любви? Сто процентов. На меньшее Кристина Царёва не согласилась бы. Видимо, в нашей паре именно я был тем, кто любил по-настоящему. Ненависть рождается из любви. Я пока ещё не определился, что же движет мной в эту секунду, когда еду на дикий пляж. Определённо присутствует боль от воспоминаний, подпитанная новой информацией.

Окей, прошлая ночь была ещё ничего. Сегодняшние день и вечер куда хуже. Но к утру я закопаю своего трупа обратно. Так глубоко, что у него больше никогда не появится шанса на воскрешение. Тогда же вырву все кнопки, дабы не было ни единой мысли поддаться искушению. Завтра я снова буду жить как нормальный человек. Работа, работа и ещё раз работа. Бесконечные командировки, секс за деньги в дорогих гостиницах, споры и суды. Такая жизнь меня вполне устраивает. Но это всё завтра. Сегодня на сцене мертвец любви и двадцатилетний солдат срочной службы, подчинённый своим чувствам. Когда сожгу последний мост, оставлю его по ту сторону.