Последний чекист

Он, конечно, и виду не показывал, что у него на душе кошки скребут, когда его наставник Морозкин рассказывал ему о правилах вербовки и взаимоотношений с информаторами, предупреждая, что лучшими агентами, как правило, являются казарменные хулиганы, а вовсе не комсомольские и партийные активисты, которых по негласной установке вообще привлекать к агентурной работе нельзя. Сазонову же с такими солдатами, на кого имеется какой-то крючок или ниточка, за которую можно подергать, доверительное общение давалось на первых порах непросто. Но действовать по принципу «цель оправдывает средства» не хотелось, а пришлось…

Однажды возникла острая оперативная необходимость приобретения источника информации в негативной среде. Старший опер поставил Сазонову задачу подобрать и подготовить такого помощника из числа военнослужащих, склонных к нарушению воинской дисциплины. Изучая одного из кандидатов, он установил, что этот солдат является неформальным лидером группы земляков, призванных из Казахстана и Киргизии, уже здесь, в части, умудрился поучаствовать в хищении наркотических средств из аптеки, вел себя нагло, провокационно: дерзил старшим начальникам, демонстративно нарушал воинскую дисциплину и всеми способами добивался перевода в другое, не чекистское подразделение, дескать, «ему западло здесь служить, что лучше прийти домой с зоны, как два его подельника по воровству, которых осудили, а его почему-то нет»…

Сазонов долго доверительно беседовал с ним и сумел добиться откровения, что именно этот солдат и сдал своих подельников по воровству наркотиков. Бравируя перед Сазоновым, он признался, что они тогда не только наркотики похитили, но и проститутку привели в часть и надругались над нею, пригласив еще нескольких сослуживцев. Факт изнасилования проститутки он вообще преступлением не считал: дескать, проститутка – она и есть проститутка… Сазонов попросил его письменно зафиксировать все сказанное, а когда корчивший из себя этакого уркагана молодой дебил изложил на бумаге и обстоятельства кражи, и случай с девицей легкого поведения, сменил тон разговора с ним, пообещал обратиться в военную прокуратуру и ходатайствовать о направлении дела на пересмотр и доследование. Тут же он нарисовал в цветах и красках перспективу, которая ждет этого «героя» и всех его подельников в местах не столь отдаленных, когда выяснится неуважаемая статья, по которой они будут осуждены, и еще намекнул, что подельникам обязательно станет известно, кто дал на них показания. Несостоявшийся урка тут же задергался и сник: «Что же мне делать, товарищ капитан? Я на все готов, только бы они не узнали…» – и согласился сотрудничать. Впоследствии Сазонов не только регулярно получал от него ценную информацию о состоянии дел в роте, но и передал этот «источник» коллегам-территориалам, которые уж точно нашли, как использовать его с пользой для Родины.

В другой раз Сазонов обратил внимание на молодого солдата, призванного в погранвойска после окончания техникума. Парень был коммуникабельный, общительный, имел обширные земляческие связи в разных подразделениях. Но первые встречи и попытки поговорить с ним, заинтересовать и склонить к сотрудничеству ни к чему не привели. Солдат начинал замыкаться, щетинился, как еж, и наотрез отказывался выполнить любые, даже самые безобидные просьбы, скажем, дать самую обычную характеристику своим сослуживцам.

Сазонов направил запрос по месту жительства и выяснил, что коллеги – территориалы (или «театралы», следуя сленгу) в том самом техникуме, где этот солдат учился до призыва, выявили и провели профилактирование некой молодежной группы неофашистской направленности… С каждым из студентов техникума чекисты проводили долгие беседы, давили на них, запугивали и угрожали… Вот у кандидата, изучаемого Сазоновым, и сложилось устойчивое представление, что от сотрудников органов госбезопасности добра не жди! Долго и безуспешно Сазонов пытался переубедить его на предмет сотрудничества, для этого оставил в гарнизоне, переведя в одно из курируемых им инженерных подразделений, и даже попросил однажды своего наставника Морозкина поприсутствовать при беседе с кандидатом.

Опытный Морозкин выбор Сазонова сразу одобрил:

– Кандидат что надо! Работай с ним!..

И Сазонов стал работать, неторопливо и внимательно. Занимаясь своими повседневными задачами, он не упускал этого кандидата из вида. Снова и снова беседовал с ним на отвлеченные темы, прощупывал его настроение. Солдат постепенно становился разговорчивее, но по главному вопросу чувствовалось, что он все еще не готов к сотрудничеству. Время шло, и надо было выводить инженерные подразделения на границу, а кандидат продолжал держать глухую оборону…

– Что мне делать с ним, Александр Васильевич? – спросил Сазонов у Морозкина.

– Активизируй процесс, – посоветовал наставник и на пальцах объяснил, как именно это сделать.

Следуя мудрому совету, Сазонов через одного офицера попросил назначить выбранного им кандидата водителем на новую машину. А вскоре после этого уговорил другого офицера, с которым по стечению обстоятельств жил по соседству и находился в приятельских отношениях, найти предлог и снять упрямого кандидата с этой машины и пересадить его на старую, стоящую в ангаре без колес…

Спустя какое-то время Сазонов встретился с кандидатом, спросил участливо:

– Ты понимаешь, что происходит, солдат? Почему служба у тебя не складывается? Все твои однопризывники уже автотракторную технику к выходу на границу готовят, а ты все со старой развалюхой возишься… Может, чем-то надо помочь?

Тот в ответ только усмехнулся:

– Чем вы мне поможете? – и сказал, как отрубил: – А если и возьметесь помогать, я все равно стукачом ни за что не буду!

В конце концов, опять же не без участия Сазонова, оказался его кандидат на гарнизонной гауптвахте для наведения там порядка, уборки в камерах, пока в них нет арестованных, так сказать, на своеобразной экскурсии. И эта «экскурсия на губу» вдруг повлияла на него, ибо попадание на губу навсегда закрывало любому солдату дорогу на границу – кандидат знал эту непреложную истину. А на границе служить он очень хотел!

Беседа, состоявшаяся с ним после рабочего дня на гауптвахте, принесла нужный результат, и Сазонов приобрел себе ценного информатора, которому присвоил оперативный псевдоним Сынок.

В дальнейшем из Сынка вырос отличный помощник, участвовавший во многих проверках и разработках солдат, склонных к нарушению воинской дисциплины. Благодаря информации, полученной от Сынка, многих из потенциальных нарушителей перевели с заставы в гарнизон и не допустили больше к несению службы на границе, предотвратив тем самым не одно правонарушение. Сынок хорошо проявил себя и во время ЧП, случившегося в работавшей на границе инженерно-саперной роте летом восемьдесят третьего.

Это происшествие стоило Сазонову первых седых волос. Тогда сержант Сериков, над которым издевались старослужащие, изготовил и взорвал в палатке самодельное взрывное устройство. В результате взрыва погибли два солдата второго года службы, около десятка было ранено и получило контузии. Сериков скрылся, и о его местонахождении ничего не было известно. Сазонова срочно отозвали из отпуска. Он приехал к месту происшествия тогда, когда там уже работали следователи военной прокуратуры.

На месте бывшей большой ротной палатки громоздились искореженные и причудливо переплетенные друг с другом солдатские двухъярусные кровати, на земле перемешались пепел, битое стекло, личные вещи военнослужащих и обломки табуреток, повсюду – кровь. Сазонов немедленно начал опрос уцелевших саперов, среди которых был и Сынок. Все солдаты в голос утверждали, что наблюдали незадолго до взрыва метеоритный дождь. Сазонов понимал, что это – бред сивой кобылы и никакого дождя видеть они не могли, так как в три часа ночи спали без задних ног, а вовсе не любовались красотами звездного августовского неба. Но опрашиваемые все, как один, стояли на своем: видели метеоритный дождь. И только Сынок в конфиденциальной беседе прояснил ситуацию.

– Михал Иваныч, – по-свойски обратился он к Сазонову, который разрешал своим подопечным наедине называть его по имени и отчеству – так беседа получалась более задушевной. – За два часа до вашего приезда сюда примчался какой-то майор из погранотряда. Он всех, кто уцелел после взрыва, собрал и строго проинструктировал, что палатка загорелась от метеоритного дождя, а мы это видели своими глазами…

Сазонов тут же проверил эту информацию. В самом деле, первым на месте происшествия оказался майор Максимов, офицер инженерного отдела погранотряда, курирующий эту роту. Он вроде бы человек с высшим инженерным образованием и неглупый, а выдумал сущую нелепицу, пытаясь списать на «метеоритную версию» случившуюся трагедию, за которой, как был убежден Сазонов, стояли не только неуставные взаимоотношения в роте, но и безалаберность в хранении боеприпасов, в частности, аммонала, выделенного роте для проведения взрывных работ. А это ни много ни мало, а десять тонн!

Сазонов еще полмесяца назад в своей информационной записке командованию погранотряда сообщал о том, что взрывчатые вещества в роте хранятся с нарушением инструкций, что выдачу их для ежедневных взрывных работ никто должным образом не учитывает. Проведенная сразу же после ЧП ревизия этот факт подтвердила. Так что немудрено, что злополучному сержанту Серикову легко удалось спрятать утаенную взрывчатку и сделать из нее самодельную бомбу.

К вечеру удаленная горная застава стала напоминать крупный штаб перед решающим сражением. Из Москвы и Алма-Аты прилетели высокие чины с лампасами, начала работу специальная комиссия. Причиной столь пристального внимания к ЧП стало то обстоятельство, что главный виновник – сержант Сериков после взрыва сразу не был найден. Прочесывание окрестных гор ничего не дало. Собаки след сержанта взять не смогли, так как вокруг было пожарище, да и солдаты носили бушлаты, пропитанные едко пахнущим креозотом, к тому же зачастую менялись ими. Местные начальники предположили худшее: Сериков, совершив преступление, рванул за границу. А такой побег – это уже деяние по «Ивану Романовичу» (так шифровали между собой особисты статью «Измена Родине»), то есть – особо опасное государственное преступление, напрямую относящееся к подследственности КГБ. Потому-то и понаехало столько высоких чинов, и стали разбираться в происшествии они с таким пристрастием.

Уже глубокой ночью Сынок нашел способ сообщить Сазонову о случайно услышанном им разговоре сослуживцев, что кто-то ходит по территории заставы в грязной форме. Это Сазонова насторожило, так как к приезду начальства всех солдат переодели в новую… Сазонов тут же пошел на заставу и, обследуя все помещения одно за другим, нашел сержанта Серикова в котельной:

– Сергей, ты меня узнаешь? Помнишь, мы с тобой беседовали недавно?..

– Да, товарищ капитан, узнаю, – ответил Сериков и внезапно всхлипнул. – Простите меня, что я вам не сказал, что меня деды бьют. Решил сам за себя постоять, по-мужски отомстить им…

– Ну, вот отомстил по полной программе… – Сазонов и без Серикова знал, что происходит в роте. Сынок и другие информаторы подробно и не раз уже сообщали ему о казарменных хулиганах, да и собственные задушевные беседы с саперами не оставляли сомнений, что в подразделении вовсю царит дедовщина, к тому же поощряемая ротным. Сазонов полмесяца назад специально приезжал в эту роту, чтобы решить с ее командиром вопрос об отправке распоясавшихся «дедов» с границы. Ротный тогда уперся, мол, мне план взрывных и дорожных работ выполнять надо. И хотя нескольких ярых хулиганов он все же откомандировал в гарнизон, но с десяток их сообщников и подражателей оставил в подразделении. Они-то и стали жертвами мести Серикова.

– Теперь плакать бесполезно, Сергей! Пошли со мной, – Сазонов с жалостью посмотрел на сержанта, взял его, как маленького, за руку и повел к выходу из котельной. Сериков не сопротивлялся, покорно поплелся следом.

– Где же ты прятался, что тебя найти не могли? – спросил Сазонов.

– Когда все вышли окрестности прочесывать, я пробрался в кочегарку. А потом, когда поиски закончились, ушел в горы и бродил там. Сюда вернулся снова, когда совсем стемнело…

В канцелярии заставы, где восседали члены высокой комиссии и куда Сазонов привел виновника ЧП, их появление вызвало нечто похожее на немую сцену в конце гоголевского «Ревизора». Сазонов доложил, что это и есть тот самый сержант Сериков и что он во всем раскаивается и готов дать показания. Генералы с явным облегчением переглянулись – теперь происшествие сводилось только к общеуголовному преступлению, но не к измене Родине.

– Идите, капитан, – сказал начальник особого отдела округа, – теперь мы сами… С вами будем разбираться позднее…

Служебное разбирательство и расследование ЧП в особом отделе округа и в прокуратуре шло долго. Сериков был осужден на пятнадцать лет, сняты со своих должностей начальник политотдела и начальник штаба, а начальник погранотряда был предупрежден о неполном служебном соответствии.

Сазонов же тогда отделался легким испугом, так как в его действиях нарушений выявлено не было. Он дважды и, главное, своевременно информировал командование погранотряда и свое прямое руководство по фактам неуставных отношений в роте. Но должных и эффективных мер по устранению недостатков принято не было. Более того, на момент совершения ЧП информация Сазонова находилась в сейфе начальника политотдела и была там обнаружена проверяющими. А вторая информационная записка по тому же вопросу находилась в сейфе у начальника особого отдела погранотряда, который посоветовал молодому оперу не торопиться с выводами и тоже не предпринял ничего, чтобы на факты, изложенные Сазоновым, отреагировать…

Почему вспомнил об этом Сазонов десять лет спустя, летом 1993 года? Наверное, от обратного: нынешний его руководитель Виктор Леонардович рвал и метал, требуя скорее разыскать иностранца-взяткодателя, а это у подчиненных никак не получалось, несмотря на все предпринимаемые меры. Были эти меры по своему характеру – профессиональными и далеко не «чистоплюйскими». Доведись подполковнику Сазонову теперь рассказать о них себе самому, образца 1983 года, вряд ли бы он, тогдашний, себя, нынешнего, за некоторые шаги и предпринятые меры одобрил бы…

Но Сазонов был теперь уже тертым калачом и мог бы многое рассказать себе – молодому оперативному сотруднику в назидание. Например, о том, что вычитал у запрещенного в СССР, а сейчас очень даже модного эмигрантского философа и монархиста Ивана Ильина, о противостоянии злу силой. И это философское суждение многое объяснило Сазонову в его понимании профессии чекиста и весьма четко обосновало ее суровую необходимость. Сила, останавливающая зло, не может в конце концов не напитаться им и не стать в какой-то мере злою силою, так как использует для борьбы со злом все формы противостояния, в том числе и не всегда вяжущиеся с общечеловеческой моралью. Но являясь злом, вынужденным и неизбежным, эта сила способна остановить зло куда большего размера, зло, могущее нанести непоправимый ущерб его Отечеству и всем живущим в нем людям. Ведь и вторжение скальпеля в тело пациента приносит боль и страдание, но при этом спасает ему жизнь, удаляя злокачественную опухоль или пораженный ею орган. Чем-то похожим на такое оперативное вмешательство занимались Сазонов и его сослуживцы, выполняя при этом свою главную профессиональную задачу – обеспечение государственной безопасности страны, которой они присягали.

3

Почти месяц искал Сазонов неуловимого Майкла. За это время успел вернуться из отпуска Николай – сосед Сазонова по кабинету, и тут же по его наводке улетел в Сочи, где «территориалы» заприметили иностранца, напоминающего Иенга Манго. Сазонов предположил, что именно через их аэропорт камбоджиец может вылететь из страны, но иностранец при проверке оказался гражданином Таиланда.

Чтобы перекрыть другие возможные каналы вылета Майкла из России, Сазонов послал ориентировки в Санкт-Петербург, Калининград и даже во Владивосток. Вместе с майорами Сергеем и Андреем он ежедневно просматривал оперативные милицейские сводки и несколько десятков раз выезжал в районные управления милиции, где задерживались выходцы из Юго-Восточной Азии. Проверка этих личностей тоже не дала положительного результата.

Сазонов под прикрытием легенды, по которой он представлял интересы сидящих в СИЗО «оборотней», несколько раз встречался с представителями «ореховской» организованной преступной группы. Эта ОПГ крышевала в Москве иностранцев-бизнесменов. Выходить на криминальных лидеров Сазонову пришлось хитроумным способом. В московских милицейских ВУЗах учились отпрыски криминальных авторитетов. С некоторых пор у братвы стало модным пристраивать своих детей в такие учебные заведения, дабы в будущем иметь своих людей в правоохранительных органах. Через сотрудников Конторы, курирующих эти учебные заведения, Сазонов сначала познакомился с сыном одного авторитета и через него установил контакт с его отцом и его окружением. Осторожно выспрашивал у бандитов о Майкле, сетовал, что у этого «косоглазого» денег «куры не клюют» и эти деньги надо у него вытрясти для благой цели выкупа подельников. Как бы невзначай задавал вопросы о связях Майкла с другими московскими преступными группировками, с ментами и представителями таможни, рассчитывая при помощи новых фигурантов напасть на след… Выяснилось, что один из «ореховских» оказался недавно призванным в погранвойска. Факт сам по себе вопиющий и в прежние времена немыслимый: каждый призываемый на границу проходил строжайшую проверку. Но теперь нужно было воспользоваться и этим обстоятельством. Пришлось Сазонову звонить своим старым сослуживцам по пограничному ведомству. Однако и доверительная беседа с этим «ореховским» ничего нового о Майкле не принесла.

В пору было опустить руки. Но последовательно проводимая оперативно-разыскная работа даром не пропала. Все казавшиеся на первый взгляд напрасными командировки, выезды, проверки, беседы и допросы в конце концов принесли результат. Правда, он оказался не совсем таким, какой ожидал получить Сазонов.

Однажды, отправляясь в очередное РУВД на проверку задержанного вьетнамца, Сазонов захватил с собой слушателя академии, находившегося у них в отделе на практике. Этот младший лейтенант знал южноазиатские языки, в том числе и камбоджийский, и вьетнамский. Поприсутствовав на допросе, он сообщил Сазонову:

– Товарищ подполковник, а приглашенный милицией переводчик делает весьма приблизительный перевод… Не знаю, умышленно или по незнанию, но он допускает неточности… – И прочитал Сазонову целую лекцию, объясняя, чем отличаются друг от друга языки жителей разных провинций Вьетнама и соседних с ним стран.

Из объяснений этого полиглота Сазонов мало что понял – для него все азиатские языки с их мяукающими, плавающими интонациями и изменяющимися тембрами голоса в зависимости от того, о чем и по какому случаю говорит их носитель, представлялись чащобой непролазной, но сторожок себе все же поставил: а так ли точно расшифрованы записи «прослушки» по делу «оборотней». И еще одно неожиданное открытие сделал для него стажер – знаток юго-восточных языков:

– Настоящие вьетнамцы не считают день, в который они родились, достойным для запоминания. По традиции во Вьетнаме все жители страны отмечают свои дни рождения в Новый год, который они называют Тет. Именно Тет и считается днем рождения всей вьетнамской нации и каждого вьетнамца в отдельности. Празднуя Тет, все вьетнамцы поголовно добавляют к своему возрасту еще один год. Поэтому они измеряют свой возраст по количеству прожитых лунных Новых годов.

– Но ведь дата лунного Нового года ежегодно меняется…

– Так точно, меняется. Но это не важно: Тет есть Тет!

– Спасибо тебе, лейтенант! Просветил… – поблагодарил Сазонов стажера, смекнув: «Так вот почему мы никак не могли определиться с датой рождения Манго… Надо будет непременно посадить этого лингвиста на проверку перевода результатов прослушки… Ведь кого-то же из иностранцев мои менты-«оборотни» поздравляли с годом Голубого Водяного Петуха… Может, именно Майкла? А мы внимания на этот факт не обратили, зацикленные на том, что по документам дата рождения у Майкла 20 февраля 1964 года…»

В тот же день позвонил Сазонову конторский следователь из Лефортово:

– Михаил Иванович, тут наши «оборотни» в голос поют мне про одну квартиру в Орехово-Борисово, где якобы с взяткодателем встречались и посиделки устраивали с девочками и спиртным… – он назвал адрес, который показался известным Сазонову.

Сазонов нашел в оперативно-разыскном деле задание, которое давал установщику. Так назывался сотрудник, занимающийся проверкой адреса и установлением личности подозреваемых. Установщик отчитался о работе по адресу и сообщил, что ничего важного не обнаружено. Тогда Сазонов снова поднял все отчеты о результатах прослушек, сравнил их с магнитофонными записями и обнаружил, что отдельные контролеры ПТП просто не сообщали ему, как инициатору, информацию о вызове на этот адрес девушек легкомысленной профессии… И непонятно, поступали они так по девичьей скромности, ибо большинство контролеров службы техподдержки были представительницами прекрасной половины человечества, или по недомыслию.

Сазонов немедленно связался с Маркизой и поинтересовался у нее, известен ли ей упоминаемый адрес. Маркиза тут же подтвердила, что девочки по этому адресу выезжали, и неоднократно.

Удивительно, как это не зафиксировала «наружка»? Как сказал Конфуций, порой мы видим многое, но не замечаем главного.

Судя по данным, обычная пятиэтажка на рабочей окраине – хрущоба, похожая на десятки таких же вокруг. Обычный подъезд, обычный этаж, на котором четыре квартиры: две однокомнатные, двухкомнатная и трехкомнатная. Установщик по заданию Сазонова проверял двушку. Однако выяснилось, что он отработал по адресу формально, использовал для проверки только данные жилконторы, а не личный сыск: своими ногами не потопал, глазами не посмотрел, ушами не послушал. Отписался, что адрес чист и никто из подозреваемых его ни разу не посещал. Доверившись установщику, коллеги Сазонова (да и он сам!) к записям прослушки и к результатам видеонаблюдения отнеслись недостаточно внимательно.

Попеняв себе за нарушение принципа «доверяй, но проверяй», Сазонов лично поехал в адрес. Представляясь сотрудником МВД и используя свою безотказную «мурку», он под предлогом проверки паспортного режима обошел все квартиры в подъезде и поразился сделанному открытию. То, что он считал четырьмя отдельными квартирами на интересующем его этаже, оказалось одной большой коммуналкой. То есть юридически четыре квартиры существовали в документах ЖЭКа как отдельные жилые площади, а де-факто были скуплены земляками Майкла и объединены в одну квартиру, занимающую целый этаж. Внутри квартир были прорублены двери, позволяющие переходить из одной в другую, не выходя на лестничную площадку. Сбивая наружное наблюдение с толку, войти в эту общую квартиру можно было безо всякого труда через любую из четырех дверей и выйти обратно совсем из другой.

Обогащенный этим новым знанием, Сазонов вернулся в Контору и стал заново просматривать кадры видеозаписей и материалы фотосъемки. Просмотрел все с предельным вниманием, но никаких камбоджийцев или вьетнамцев, кроме тех, кто прописан в адресе, на фото и видео не обнаружил. Однако его внимание привлек статный темноволосый мужчина, однажды зашедший в подъезд и спустя какое-то время вышедший из него обратно. Он был явно восточного типа, но чертами лица скорее напоминал таджика или узбека, да и ростом был значительно выше всех известных Сазонову представителей Юго-Востока – все они были низкорослыми, не выше метра шестидесяти, то есть едва доставали Сазонову до плеча. А этот незнакомец, судя по снимкам, был вровень с любым рослым европейцем…

И еще одна молодая женщина с рыжими волосами показалась Сазонову подозрительной. Она тоже была довольно рослой, большеглазой и тоже смахивала на жительницу Средней Азии.

Ни на что особо не надеясь, Сазонов предъявил фото незнакомца и незнакомки трем «оборотням» и Маркизе.

Арестованные менты, помявшись, признали в мужчине так долго разыскиваемого Майкла – Иенга Манго. А Маркиза, хотя самого Майкла в глаза ни разу не видела, сказала, что девушка на фото – это землячка камбоджийца и его возлюбленная по имени Анна, которую ей как-то издалека показал ее любимый мент Витя.

Во время опознавания фотографий Сазонов вдруг вспомнил, что видел однажды этого рослого черноволосого парня с милиционерами из Шереметьевского линейного управления внутренних дел. Этот парень сел к ним в «жигули», и Сазонов с операми долго висели у них на «хвосте», пока на подъезде к аэропорту их самих не тормознул гаишник. Чтобы не потерять «жигули» из виду, Сазонов торопливо предъявил гаишнику спецпропуск с красной полосой. Гаишник козырнул и отпустил их, но когда они нагнали жигуленок, черноволосого парня в нем уже не было. Менты успели где-то незаметно его высадить.