Военная система Раймондо Монтекукколи

В числе «военных» авторов: Карлос Колома (Carlos Coloma de Saa, 1566–1637), испанский военачальник, дипломат и переводчик, автор истории войн в Нидерландах в конце XVI в. («Las Guerras de los Estados Bajos: desde el año de 1588 hasta el de 1599», 1625 г.). Помимо участия в войне во Фландрии, Колома отличился в Тридцатилетней войне, воюя против французов в Италии. Дю Прэссак (Du Praissac), автор работы «Les Discours militaires» (1614 г.). Раймондо позаимствовал у него, среди прочего, дихотомию «аппарат» и «действия» и их структуру[193]. Монтекукколи рекомендовал читать Прэссака и при разборе качеств, необходимых для главнокомандующего[194]. По замечанию Баркера, дю Прэссак, являлся особенно важным источником для Раймондо, который взял у него способы построения батальона[195].

Анри де Роан (в отечественной традиции – Роган, 1579–1638), крупный военачальник и дипломат, автор трактата «Le parfait capitaine» («Совершенный полководец», 1636 г.). Трактат представлял собой всеобъемлющую доктрину, защищающую наступление и анализирующую условия победы[196]. В нем автор определял войну как науку, аксиомы и теоремы для которой сформулировали великие полководцы. Чтобы стать великим полководцем, требовался долгий опыт, а не чтение книг или «хорошие слова»[197] . Для самого автора идеалом полководца выступал Юлий Цезарь. Кроме того, Роан уделял большое внимание шпионажу и снабжению продовольствием[198]. От офицера требовалось быть образованным, быть в курсе новинок в области вооружения и тактики. Оказанное Роаном сильное влияние на Монтекукколи особенно проявилось в трактате «О войне». В первую очередь, речь идет о перечне затрагиваемых проблем. Раймондо опустил часть рассмотренных Роаном проблем[199], но, в противовес, добавил несколько новых тем. Иногда Монтекукколи почти дословно заимствовал мысль Роана, о чем, к примеру, свидетельствуют два следующих отрывка (французский фрагмент дан в переводе).

«Совершенный полководец» Роана:

«Из всех военных действий самым славным и самым важным является битва. Победа в одном или двух сражениях добывает или низвергает целые империи. В древности все войны решались посредством сражений, что приводило к столь быстрым завоеваниям. В наши дни войну ведут скорее как лиса, чем как лев, и кампании состоят скорее из осад, чем из сражений. Тем не менее, и поныне некоторые народы решают большую часть своих войн посредством битв, как турки и персы… И хорошо дисциплинированная армия, которая не боится сражений, имеет чудесное преимущество во всех своих начинаниях против той, которая их боится»

Трактат «О войне»: «…Di tutte le azioni della guerra la più gloriosa e la più importante è di dar battaglia, perché il guadagno d’una o di due acquista o rovescia gli imperi intieri…»[200]. «Anticamente le principali azioni della guerra si decidevano in campagna, da che procedevano gli subiti acquisti o la subita perdita de paesi; ora si fà la guerra più da volpe che da lione, e Fazioni consistono più a sorprendere, assalire e diffender piazze che a combatter a giornata. Nondimeno i Turchi et i Persi anche oggidì decidono la più parte delle lor guerre per battaglie… Egli è ben sicuro che un’armata ben disciplinata e che non teme la battaglia ha un maraviglioso avantaggio in tutti i suoi dissegni contro quella che la teme»[201]

Эти и другие заимствования демонстрируют большую степень зависимости Монтекукколи от авторитетных теоретиков на начальном этапе его творчества. В дальнейшем его мысль приобретет большую самостоятельность. Гийен Рамон де Монкада и де Кастро, маркиз де Айтона (1615–1670), испанский военный и писатель. Разделяя идею постоянной армии, Айтона ратовал за сохранение ядра профессиональных войск, что он считал менее затратным делом, чем набор новой армии «с нуля»[202]. В «Афоризмах» Монтекукколи несколько цитировал маркиза: в вопросе об унификации калибров артиллерии, о важности внушения уважения к армии государства, о необходимости предоставить солдатам дополнительные привилегии, о необходимости наделения государем назначенного им командующего полной компетенцией и полным доверием. Отметим, что из всех достаточно многочисленных представителей испанской военной мысли (если вынести за скобки Урреа) Раймондо упомянул всего двух – Уфано и Айтона. Меж тем, одно из любимых наставлений Монтекукколи, ставшим его стратегическим кредо – наступать «col piè di piombo» («со свинцовой ногой»), т.е. осторожно, размеренно, – было предвосхищено известным испанским военным теоретиком и дипломатом Бернардино де Мендосой (1540 или 1541 – 1604). В трактате «Theórica y práctica de guerra» (1595 г.) Мендоса призывал завязывать в сражение осторожно («con pie de plomo»), раскрывая намерения противника[203]. С этой работой Раймондо мог ознакомиться в итальянском переводе 1602 г. Иоганн Вильгельм Ноймайр фон Рамсла (1570/72–1641/после 1644) – саксонский писатель-путешественник, военный теоретик и юрист. Автор книги про альянсы и коалиции во время войны («Verbündnisse und Ligen in Kriegszeit», 1624 г.). ***

В качестве отдельной категории стоит выделить то внушительное количество авторов XII-XVII вв., которые сочиняли работы в области алхимии: Альберт Великий (Albertus Magnus, 1193/1206–1280), немецкий философ, теолог, учёный, автор «De mineralibus» (возможно, этот труд заинтересовал Раймондо именно из-за алхимии); Раймунд Луллий (1233–1316), каталонский философ, богослов, мистик и миссионер (Монтекукколи упомянул труд по алхимии «Liber de secretis naturae seu de quinta essentia», который на самом деле не принадлежал Луллию); Изабелла Кортезе (XVI в.), автор труда по алхимии «I secreti della signora Isabella Cortese»; Габриэле Фаллопио (1523–1562), врач и учёный, автор упомянутой Раймондо работы «Secreti diversi e miracolosi»; Андреас Либавий (до 1560–1616), немецкий химик и врач; Освальд Кролль (ок. 1560–1609), придворный алхимик императора Рудольфа II; Густав Селен (герцог Август Брауншвейг-Вольфенбюттельский, 1579–1666), коллекционер-библиофил, увлекающийся алхимией; Иоганн Рудольф Глаубер (1604–1670) – немецко-голландский химик-экспериментатор и алхимик Наконец, нельзя не отметить и особое внимание Монтекукколи к авторам, касавшимся в своих трудах проблем чести и дуэли: Андреа Альчато (1492 –1550), итальянский юрист и писатель; Джироламо Муцио (Mutio Justinopolitano, 1496 – 1576) итальянский писатель; Себастьяно Фаусто да Лонджано (1502/12–1560), итальянский гуманист, поэт, переводчик; Херонимо Хименес де Урреа (1510—1573), испанский полководец, государственный деятель, поэт и писатель, автор «Diálogo de la verdadera honra militar» (1566 г.); Джованни Баттиста Олевано, итальянcкий автор, сын известного военачальника Бартоломео, участника Итальянских войн (очевидно, Раймондо имел в виду его трактат о 50 способах прийти к миру, «Trattato… Nel quale co’l mezo di cinquanta casi vien posto in atto prattico il modo di ridurre à pace ogni sorte di priuata inimicitia, nata per cagion d’honore», 1603 г.); Марк Вюльсон де ла Коломбьер (?-1658 г.), автор труда «Le vray théâtre d’honneur et de chevalerie, ou le Miroir héroique de la noblesse…» (1648 г.); Бернхард Варен (1622– 1650), немецкий географ.

Несмотря на несомненное влияние на Раймондо достижений военно-теоретической мысли его предшественников, в историографии можно встретить мнение и о вспомогательном характере этого влияния. Так, согласно Пьеро Пьери, «классическая модель, сочинения Макиавелли, военная история в целом на мгновение повлияли на его мысль то тут, то там, но в очень ограниченной степени: как подтверждение, время от времени, убеждений, созревших на других основаниях и на непосредственном опыте»[204]. Таким образом, именно опыт играл одну из главенствующих ролей.

2) Опыт. Опыт для Монтекукколи являлся необходимым условием для формирования военачальника. В одном из писем к Гуальдо Приорато он утверждал: «Я смеюсь над теми, кто хочет стать полководцем, не побывав ни в войсках, ни в походе… Военное искусство приобретается, а не вливается, причем посредством практики, а

не умозрительно… Нельзя познать целое искусство, игнорируя его части. Военное дело – область практики, а не теории…»[205]. В «Афоризмах» он иронизировал над теми «смелыми умами», кто, прочитав Вегеция или Ливия, возомнили себя великими полководцами[206]. Что касается самого Раймондо, то он в предисловии к трактату «О войне» похвастался: «я внимательно прочитал основные истории древних и лучших авторов, давших наставления о войне, к которым я добавил примеры того, чему мог научить меня опыт пятнадцати непрерывных лет [к 1640 г.] службы»[207]. Богатый военный опыт стал для Монтекукколи не только основой успехов на ратном поприще, но и в качестве источника примеров для подкрепления своих тезисов и выводов. Примеры он брал главным образом из тех конфликтов, в которых участвовал лично, и речь здесь идет, в первую очередь, о Тридцатилетней войне[208]. Гораздо меньше его внимание занимали религиозные войны в Германии XVI в., войны Испании с Республикой Соединенных провинций, а также с Португалией, войны между различными итальянскими государствами (разумеется, кроме современных), между христианскими державами и османами в XVI–начале XVII вв. Из античных столкновений его привлекали преимущественно войны Древнего Рима, а из средневековых европейских (до XV века включительно) – практически ничего. Лишь изредка он мог упомянуть Итальянские войны 1494–1559 гг. и религиозные войны во Франции в XVI в. Раймондо проигнорировал и опыт ряда современных ему больших конфликтов в разных уголках Европы – гражданских войн в Англии[209], войн России и Речи Посполитой как между собой, так и против Швеции и Османской империи и т.д.

Отметим также, что Монтекукколи имел возможность познакомиться – будь то в мирное время или в военное – с армиями многих крупных держав Европы (Швеция, Испания, Франция, Речь Посполитая, Англия; условно добавим сюда и Османскую империю), не говоря уже про менее значимые (Бавария, Бранденбург, мелкие имперские и итальянские).

Вместе с тем, согласно Монтекукколи, одного военного опыта недостаточно, если к этому не добавлен мыслительный процесс, анализирующий пережитое и формирующий соответствующие выводы. Так, в письме к Болоньези в 1644 г. он поделился своими взглядами на формирование полководца: «Я занимаюсь этой профессией 18 лет непрерывно, и придерживаюсь мнения, что то, чему нельзя научиться за 18 лет, вряд ли можно научиться за более длительное время; потому что недостаток [знаний или компетенции] будет зависеть не от возраста, а от устроения – или мозга, или души, которые будут к этому неспособны. Есть такие солдаты, которые всю жизнь носили оружие, видели бесконечное множество столкновений, и все равно не знают, что такое война; потому что дело не только в том, чтобы побывать в нескольких местах и [поучаствовать] в различных событиях. Необходимо также размышлять о вещах, уметь замечать недостатки и неудобства, извлекать выгоду из хорошо организованных предприятий…, обдумывать и сравнивать одно с другим, и на основании этого формировать максимы и вытекающие из них последствия, которые затем подтверждаются наукой и практикой…»[210].

Творчество Монтекукколи и проблема науки о войне. По замечанию американского историка Баркера, Монтекукколи дерзнул применить к военной профессии понятие «науки» в период, когда этот термин только зарождался[211]. Примечательно, что в своих ранних трактатах Раймондо использовал термин «военная наука» («la militar scienza», «la scienza della guerra»), но впоследствии все же перешел на «военное искусство» («arte bellica», «arte militare»), что могло бы быть истолковано как символичное признание неуспеха попыток придать этой области знаний научный статус. В действительности, Монтекукколи не переставал рассматривать войну как науку, однако само понятие науки в рассматриваемый период отличалось от сегодняшнего. Как справедливо указал Баркер, в эпоху Раймондо «сама концепция науки являлась неполной», в силу чего вопрос о «принадлежности» войны к сфере искусства или науки (в современных определениях) едва ли мог возникнуть. Поэтому и самого Монтекукколи нельзя назвать ученым, к тому же его «профессия» не являлась таковой[212].

По мнению Баркера, военная наука – «такая же нереальная вещь, как и так называемая наука истории», и корректнее говорить о «слегка научном» строго систематическом подходе к изучению прошлого с «относительной уверенностью в том, что в нем есть какие-то ценные уроки[213]. Однако Баркер признает, что, несмотря на тщетность первоначальной попытки Раймондо определить солдатскую службу в научных терминах, «его взгляд на нее был более упорядоченным, систематическим, рациональным и… более прагматичным, чем у любого из его предшественников»[214].

В противовес этому мнению, историк Перьеш определял военную науку как чисто эмпирическую дисциплину, которая «может черпать свою систему, принципы и руководящие принципы только из практики ведения войны того времени»[215]. Согласно венгерскому историку, система современной военной науки, которой стали придерживаться все авторы, сложилась в XVI в. После бурного расцвета военно-научной литературы в XVI в., Перьеш усмотрел ее «необъяснимый застой» и даже глубокий спад с первых десятилетий XVII в. до первой четверти XVIII в.[216] Уникальность Раймондо, согласно венгерскому историку, состоит в том, что только он в данный период занимался проблемами взаимосвязи между стратегией, крепостями и снабжением. Трудно, однако, согласиться с другим утверждением Перьеша – о том, что в этот период якобы отсутствуют работы по тактике (кроме Мельцо и Валльхаузена) и о проблемах снабжения (кроме беглого обзора в «Афоризмах» Монтекукколи), и что развитие получила только сфера фортификации и военной техники. Этот тезис привел Перьеша к еще одному спорному выводу о том, что генералы XVII века «действовали без всякой теоретической базы, опираясь только на свой опыт»[217].

Военно-теоретический контекст XV-XVII вв. В своем стремлении к рационализации и относительной «математизации» военного искусства Монтекукколи двигался по дороге, уже основательно проторенной предшественниками. Как справедливо заметил Лураги, встав на службу Габсбургам, Раймондо «вступил в среду, пропитанную итальянской военной традицией… Эта традиция, в соответствии с духом культуры эпохи Возрождения, состояла из двух превосходно сбалансированных полюсов: мышления и действия. Военная доктрина и профессионализм гармонично слились с тем рационализмом, который уклонялся от обыденности и ремесленничества и имел тенденцию поднимать все теоретические и практические ценности до уровня искусства и науки»[218]. Появление огромного количества литературы о войне в эпоху Раннего Нового времени считается одной из характерных тенденций «военной революции»[219]. Постепенно сложился условный идеал военного ученого, объединившего в себе изучение литературы и военный опыт. Именно такой идеал находят в творчестве Монтекукколи[220].

После изобретения книгопечатания стараниями Иоганна Гутенберга, поток публикаций на военнотеоретическую тематику не заставил себя долго ждать. Итальянские авторы сразу же захватили лидерство в этой области, поскольку первым вышедшим из-под печатного станка военным трактатом считается «De re militari» Роберто Вальтурио (1472 г.)[221]. Согласно Лураги, в Италии раньше, чем где-либо еще, наука и военное искусство получили систематическое и рациональное рассмотрение, а итальянские военные писатели разработали все фундаментальные концепции современного военного искусства и являлись самими читаемыми[222]. Так, в одной только Венеции между 1492 и 1570 гг. были изданы 145 книг, в то время как во всей Испании – 31[223]. Согласно перечню, составленному Морисом Коклом, к 1642 г. из 460 изданий на военную тематику (не считая книг на английском), 245 принадлежали итальянским авторам; а среди 166 английских книг 12 являлись переводами итальянских работ. Наибольшее представительство итальянские авторы получили в области военного искусства в целом (91 из 157 книг), военной архитектуры (50 из 71), артиллерии (23 из 43) и фехтования (12 из 21)[224]. Авторитет итальянской военно-теоретической «школы» стал настолько велик, что некий Якопо Акончо, автор трактата о фортификации, не имевший при этом соответствующего военного опыта, смог прослыть в Англии экспертом просто в силу своей этнической принадлежности[225]. Развитие научно-технического знания настоятельно требовало подготовки специалистов в области фортификации, артиллерии, баллистики, пиротехники и т.д. Вот почему военные трактаты раннего Нового времени по своей проблематике стали четко разделяться на труды, посвященные исключительно стратегии (командованию армиями), и на своеобразные учебные пособия или справочники, способные снабдить офицеров и инженеров техническими знаниями[226]. В 1521 г. вышел первый трактат, носящий технический характер – о том, как оборонять и укреплять город с помощью бастионов, артиллерии, завоевывать город, строить батальоны и т.д. («Libro continente appartenentie ad capitanij: retenere et fortificare una cita con bastioni…»[227]). Автором данной «очень полезной работы» (как скромно указано в ее длинном названии) также выступил итальянец – Джован Баттиста делла Валле. Во второй половине XVI в. количество специализированных технического характера выросло еще больше, со все более возрастающей тенденцией к увлечению арифметическими и геометрическими операциями[228]. Роту количества подобных трактатов еще больше поспособствовала «математическая революция» 1620-х гг.[229] Специальной работой по фортификации отметился даже Галилео Галилей. Помимо данного направления, примерно с 1560 г., в результате религиозных войн, появилась новая волна трактатов, адресованных монархам о том, как править. «Такие сочинения стали «суррогатом экспертизы», и в них доминировал «самозваный эксперт», который объединил теорию и практику»[230].

Научный метод. Раймондо был воспитан в традиции рационалистического мировоззрения, укоренившегося в Италии, и способствовавшего значительной секуляризации области истории и политики[231]. Исследователи соглашаются в том, что Монтекукколи всегда оставался верен «рациональному методу»[232], а его ум «функционировал кристально чистым способом»[233]. Вместе с тем, стремление к рационализации и получению достоверного знания несколько диссонирует с его явным увлечением алхимией, астрологией и, в целом, оккультной и магической философией, что особенно наглядно проявилось в «Цибальдоне» и списке авторов в трактате «О войне»[234]. Это дало повод некоторым позднейшим переводчикам Раймондо повод усомниться в «научном» характере его мировоззрения. Однако, по верному замечанию израильского исследователя Азара Гата, в эпоху Монтекукколи оккультная традиция естественной философии еще не была исключена из из сферы науки[235]. Мало того, в заслугу Раймондо ставится удачная попытка объединить научный анализ ситуаций с учет иррационального[236]. Равным образом глубокая набожность Монтекукколи не превратила его в религиозного фанатика[237], а вера в предопределенность судьбы не сделала его главным историко-философским методом провиденциализм[238].

В представлении Монтекукколи, познание природы военного искусства, как и любого другого явления, невозможно без выявления generalità (или, как вариант, «università delle massime e de’comuni principi»), т.е. неких общих правил: «знание (sapere) – это познание (conoscere) вещей по их собственным причинам, и для того, чтобы правильно судить об их природе, они должны быть сведены к начальным принципам и решены из них»[239]. Соответственно, каждая наука имеет (или должна иметь) свои «общие черты»[240], «общие положения, на которых она в значительной степени основана»[241]. В предисловии к «Военным таблицам», подчеркивая важность военной науки («disciplina»), он отмечал: «я постарался вернуть ее к тем общим чертам (generalità), на которых основана каждая наука, как на своих корнях, немногочисленным, но дающим бесконечные ветви и плоды, потому что тот, кто знает принципы, легко может путем рассуждений сделать бесчисленные выводы, вытекающие из них»[242]. Помимо «общих черт», «заповедей» и «афоризмов» Раймондо также говорил о «правилах» войны (общее – «regola generale», золотое – «regola aurea), точное соблюдение которых обеспечивает победу[243]. Идею афоризма, т.е. краткого изречения, была позаимствована у античных классиков. Афоризм понимался Монтекукколи как принцип и аксиома военного искусства, «thesis, quaestio iuris, propositio maior» – тезис, вопрос права, основное положение[244]. Афоризм «собрал в себе «идею искусства», «теорию», «общие правила», «знание всеобщего», но в то же время он являлся продуктом усвоения опыта «тех, кто практиковался в войнах»; действительно, хотя он и утверждал, что в военном деле «совершенство» достигается лишь соединением практики с теорией, в конце концов, он придерживался мнения, что «военная наука» есть «практическое […] качество»… Как залог «вечной» мудрости… афоризм следовал статуту пословицы, он стремился к пророческой святости вне времени и в то же время постоянно возрождается и одобряется употреблением, «хорошим» опытом…»[245]. Афоризм стал чем-то сродни философскому камню в алхимии, идеи которой так сильно увлекали Раймондо. Источником формирования общих черт выступал в первую очередь опыт («esperienza», в частности – военный, «esperienza bellica»), «опыт собственных чувств, свободный от иллюзий, великий момент в правильном знании»[246]. Согласно Раймондо, «опыт рождается из множества воспоминаний, сравниваемых вместе; а из множества опытов абстрагируется такая универсальная причина, которая является принципом наук и искусств»[247]. От опыта также в основном зависят и человеческие способности. Помимо общих черт и принципов, война обладает собственным интересом (необходимостью) – «(buona) ragion di guerra», и Монтекукколи часто получал из Вены указание действовать в соответствии с ним. В частности, военная необходимость дает право преследовать противника вне зависимости от того, где тот находится. Руководствуясь этим же принципом, в битве на реке Рааб христианские войска, собранные из разных наций, не перемешивались друг с другом.

Провозглашая военное искусство наукой, Монтекукколи прекрасно понимал необходимость установить ее общепризнанные методологические принципы[248]. В отношении того, какой из использованных им методов следует считать главным, мнения в историографии традиционно разделились. Одни исследователи (Грасси, Кауфманн) видят в Раймондо сторонника аристотелевской теории познания, которая «гласит, что знанием обладает только тот, кто не останавливается на индивидуальном или его множественности, а поднимается над ним «к идее общего»; с другой стороны, он снова использует общее понятие, чтобы делать из него выводы к индивидуальному»[249]. Монтекукколи исходил из данной идеи при написании «Афоризмов», в которых прямо ссылался на «силлогизирующий интеллект». Силлогизм в аристотелевском понимании – вид дедуктивного умозаключения, состоящего из трех суждений (высказываний, о которых можно сказать, что они либо истинны, либо ложны), два первых из которых – посылки, а третье – с необходимостью вытекающий из них определенный вывод[250]. Соответственно, Раймондо счел возможным свести военное искусство «к силлогизму, главная мысль которого находится в области неизменных принципов, второстепенная содержится в более поздних кампаниях, а следствие будет дано в будущем»[251].

Другие исследователи в качестве основного метода Монтекукколи называют экспериментальный (или экспериментально-математический, а также эвристический) – в бэконовском, ньютоновском и галилеевском ключе[252]. Еще в трактате «О войне» Раймондо заявлял о необходимости «провести разные испытания и изготовить разные модели, чтобы глаз мог увидеть в конкретном виде то, что воображение сформировало в абстрактном, особенно в механике и фейерверках, где без практики можно легко ошибиться в теории»[253]. В другом месте он заявлял о необходимости «некоторой… практики в приспособлении всеобщего к частному… без чего рассудительность каждого наставления и каждого примера была бы ошибочной»[254]. В предисловии ко второму трактату «О битвах» Раймондо заявил о желании проникнуть в глубь военного искусства, выбрав в качестве метода исследования «точное наблюдение», в качестве предмета – преимущества вооруженной борьбы и причины побед, а в качестве руководства – личный боевой опыт и чтение «лучших авторов-практиков, написавших военные наставления или рассказы о боевых действиях»[255]. Касаясь в «Афоризмах» своего метода, он прямо сообщал о своем подражании «обычаям математиков». Как отметил Лураги, использование математики в качестве логического и методологического инструмента прослеживается на протяжении всей его жизни, и именно понимание Раймондо, что военная наука должна быть основана исключительно на логико-математической процедуре, придает его доктринам «непреходящую и универсальную ценность»[256].