Военная система Раймондо Монтекукколи

Роман Еремин

Военная система Раймондо Монтекукколи

Введение

Перекрещенные меч и перо с надписью «In utrumque paratus» под портретом нашего героя, помещенным в панегирике Агостино Парадизи («Elogio del Principe Raimondo Montecuccoli»), подчеркивали его заслуги как в области практики ратного искусства, так и в теории. Ныне существует мнение, что «самый важный вклад» Монтекукколи внес в области военной мысли, а не в области командования[1], и что именно его «теоретическое видение и концептуальная основа» снискали ему всеобщее восхищение и признание[2]. Раймондо считается основателем военной науки Нового времени[3], «современным Вегецием», первым теоретиком Нового времени, который «попытался провести всеобъемлющий анализ войны во всех ее аспектах»[4], самым важным австрийским военным теоретиком вплоть до эрцгерцога Карла[5] и, наконец, самым влиятельным военным мыслителем между Макиавелли и Клаузевицем[6].

Но прежде, чем перейти к идеям и взглядам Монтекукколи на военное искусство, следует сказать несколько слов о его личности, характере и военной карьере в целом.

Личность и характер. Современники почти единодушно описывали Раймондо как человека высокого роста, хорошо сложенного и приятной наружности, с черными, но со временем поседевшими волосами, с приветливыми чертами лица, «с проворным телом», энергичным и неутомимым для тяжелой работы[7]. Что касается характера, здесь мнения современников несколько расходились. Так, Гуальдо Приорато, протеже Монтекукколи, набросал в 1674 г. портрет панегирического свойства: «удивительного склада ума, он объединил теорию с опытом 48 лет [к 1674 г.] непрерывной практики и командования. Пройдя все военные чины, он знает обязанности и должность каждого [чина]. Он изучал лучших авторов…, видел почти всю Европу и познакомился с качествами каждой нации. Он служил под командованием самых знаменитых воинов, против самых храбрых и свирепых народов и прославленных полководцев века. Короче говоря, хороший солдат и превосходный политик. … [О том,] каким бесстрашным он показывал себя… в самых трудных ситуациях, стойким в неудачах…, осторожным в переговорах, смелым в исполнении, скромным в победах, свидетельствуют не только его подчиненные, но и те, против кого он воевал. Зрелость его совета, доблесть его меча, заботливость его души и живость его гения неоднократно восхвалялись во многих письмах, написанных ему собственноручно императорами Фердинандом III и Леопольдом [I]. Он никогда не берется за дело, если сперва не вычислит, посредством осторожного анализа, предполагаемый результат. В каждой трудности он находит обходные пути, чтобы преодолеть ее или, по крайней мере, облегчить. Его любят солдаты, ибо и он полон любви к ним; ему аплодирует народ, потому что его командование осмотрительно и мягко. Он презирает всякий излишек, всякую прибыль, всякий частный интерес; единственное направление всех его помыслов – усердие в служении Императору. Наконец, он – человек, посланный Богом для славы и всеобщей пользы всего христианства»[8]. А вот портрет от явного недоброжелателя, относящийся к 1677 г.: «Оживший Эскуриал – никто не имеет больше частей вместе, чем он, хотя по отдельности можно найти в другом нечто более цельное. Конде и Тюренн превосходят его как полководцы. Но после них [он] – абсолютно величайший в этой области. Человек мира (l›uomo del mondo)… Его сильная сторона – марши, в них он понимает лучше, чем ктолибо. Он охотно избегает столкновений издалека, но не боится их вблизи. Он понимает в высшей степени все, что касается военной экономики и содержания армии. Снисходителен в дисциплине, отличается большой умеренностью. В остальном – ум политика, эрудиция…, галантность; все качества придворного и кавалера… Монтекукколи – итальянец, а значит, он способен запомнить оказанную ему любезность, а, запомнив, он может заплатить за нее сотню дублонов, и это будет для него пустяком»[9].

Шаваньяк, служивший под началом нашего героя в Голландской войне, вспоминал его так: «Монтекукколи, знаменитый полководец, являлся… человеком весьма искусным во всех науках, и …я не могу… не признать, что он рожден для великих дел. Он был вежлив, услужлив и, несмотря на слухи о его [сомнительной] храбрости, могу сказать, что за то время, что я служил с ним, я всегда признавал в нем твердость в опасности, благодаря которой он отдавал свои приказы с большой ясностью»[10]. Другой современник представил его как «мудрого, предусмотрительного и сочетающего с многолетним опытом все, чему он смог научиться благодаря чрезвычайному усердию в чтении, способного как к политическому управлению, так и к военному, учтивого, честного…»[11]. Венецианские послы характеризовали Монтекукколи как «кавалера, в котором восхитительно сочетаются знания, литература, вежливость и честь»[12], «человека… приобщенного к наукам и любознательного к тому, чего может быть достоин возвышенный талант»[13], «обладающего большими талантами и доблестью,

ученого человека, отличающегося необыкновенной смелостью и благоразумием»[14]. Они также полагали, что «благодаря своему редкому примеру, гениальности, необыкновенному благоразумию, высочайшей эрудиции и военному таланту, должен считаться одним из самых возвышенных умов и знаменитых полководцев века»[15]. Венецианский посол в январе 1671 г. свидетельствовал: «В военном деле… он достиг выдающихся знаков отличия и чести; в последней войне с османами в Венгрии он заставил [злые] языки признать, что является благоразумным и доблестным командующим. Он дополняет военное искусство [чтением] основательной литературы»[16].

Наконец, один из самых ранних биографов Монтекукколи дал ему следующую характеристику: «Одаренный превосходным и живым умом, а также редким и тонким суждением, он совершенствовал их, постоянно размышляя, пересматривая и рассуждая. Он был умеренным в еде, скромным в одежде, хорошим экономом в расходах, строгим в поведении, но без суровости. Он был… требовательным, и требовал от других исполнения их обязанностей, так же как точно исполнял свои собственные, даже в мелочах. В военном деле он установил для себя такое правило: ничего не отдавать на волю судьбы и не полагаться на помощь со стороны. Опираться только на благоразумие и хорошо продуманные советы. Он был заботлив и бдителен в обеспечении солдат удобствами, и как заботливый отец пекся об их благополучии; но он являлся столь же строгим судьей в наказании за богохульства и военные оскорбления»[17].

Как можно видеть, почти все из процитированных авторов подчеркивали ум Раймондо, его начитанность, тягу к знаниям и «ученость». Известно, что Монтекукколи располагал большой библиотекой и занимался коллекционированием картин. Кроме родного итальянского, он знал несколько языков: немецкий, латинский, французский, испанский, «сносно владел» венгерским языком и, возможно, также «овладел азами турецкого языка»[18]. Лураги добавлял к этому перечню древнегреческий и английский, предполагая, что всего наш герой якобы мог знать до 10 языков[19]. Эти знания существенно помогали Монтекукколи для коммуникации с союзниками и при исполнении дипломатических миссий: например, он переписывался с Чарнецким и Яном Казимиром на латыни, с курфюрстом Бранденбурга – на немецком и французском, с Лизолой – на французском. Однако большинство своих сочинений он написал все же по-итальянски. Разносторонне одаренный литератор, Монтекукколи пробовал себя как поэт и прозаик: трактат «О блаженстве», новелла «Несчастная, но правдивая история о любви Мориндо к Арианне», «Высшее благо человека в этом мире состоит в любви», «О естественном праве», ода о смерти Густава Адольфа, гимн эрцгерцогу Леопольду Вильгельму, поэмы «О стоической добродетели» и «Императорскому Высочеству», а также несколько сонетов[20]. Длительное участие в публицистической войне отточило его язвительный слог и сделало его перо особенно ядовитым. В своих ответах на порочащие его работы Раймондо Монтекукколи позволял себе смесь иронии и сарказма, обличая своих критиков в некомпетентности[21]. В этих работах, а также во второй книге «Афоризмов», обидчивый, чувствительный, в чем-то импульсивный темперамент Раймондо предстает пред нами во всей красе. Не была чужда ему и та эмоциональность, которая, согласно заезженному стереотипу, якобы присуща всем уроженцам Апеннинского полуострова.

Историки особенно подчеркивают его колоссальную работоспособность: «никто не мог или, возможно, не был склонен работать до поздней ночи так, как это делал Монтекукколи»[22]. Сам Раймондо вполне отчетливо осознавал свои преимущества перед другими, о чем не стеснялся хвастаться: «Путешествия, которые другие привыкли совершать за 15 и 20 дней, я всегда совершал за 8 и 10. Если другие привыкли спать целиком всю ночь, то я (по обычаю с отрочества, который потом вошел в привычку) никогда не сплю больше, чем полночи. Время, которые другие проводят в азартных играх и других развлечениях, я использовал для размышлений и занятий своим ремеслом. Те возможности, которые другие видят [только в момент], когда они представляются, я узревал даже тогда, когда они не представлялись. Потому что я не ждал, пока они придут ко мне, но искал их и шел, чтобы встретить их снова, и я мог бы составить их длинный перечень. Это те вещи, которые укорачивают искусство, которое само по себе длинное, и могут сделать человека на несколько лет старше»[23]. Отмеченное хвастовство, кстати, не являлось в тот период чем-то уникальным: Раймондо Монтекукколи, согласно Кауфманну, можно назвать типичным примером «человека эпохи барокко», в котором неуверенность и страх собственных недостатков сочетались с пышностью и позерством. Историки уже давно зафиксировали у него манию «записывать… все и вся, чтобы иметь документальные свидетельства каждого момента своего официального и интеллектуального существования…»[24].

Одной из главных черт его характера можно назвать и зависть. Нельзя не отметить то, как ревниво относился Монтекукколи к успехам конкурентов по военной и придворной службе (например, когда Суша произвели в тайные советники). Письмо 1644 г. свидетельствует и об «интернациональном» характере его зависти, поскольку он следил и за карьерным ростом не только императорских, но иностранных генералов. Его болезненная зависть к успехам конкурентов объясняется в литературе скрытой неуверенностью в себе[25]. Историк Кауфманн приписывал Раймондо страх оказаться в невыгодном положении и относил его зарождение ко времени пребывания в шведском плену, с чем, пожалуй, можно согласиться. В «Цибальдоне» Монтекукколи поместил цитату из Фрэнсиса Бэкона: «Чтобы сделать свое состояние… недостаточно знать себя, необходимо также найти способ показать себя в выгодном свете»[26]. Необходимость напоминания о себе, признания собственных заслуг и получения должного вознаграждения проходили в условиях сильной конкурентной борьбы при дворе, где в ход пускалось все: от громкой саморекламы и заручения протекциями до интриг и клеветы против соперников. В силу этого, отмеченное у Раймондо историками «совершенно ненасытное стремление к продвижению по службе, возвышению и материальному признанию»[27] вряд ли выделяет нашего героя среди остальных карьеристов эпохи.

Вместе с упреками в зависти обычно отмечается и «безграничный эгоцентризм» Монтекукколи[28], но это качество в принципе присуще тем, кто хочет добиться больших высот. Добавим сюда и самолюбие, корни которого прорастают из не самого высокого происхождения (граф из небольшого итальянского герцогства). В свои путевые дневники он с тщательной педантичностью заносил любую оказанную ему почесть, знак уважения и т.п.

Наконец, Раймондо отличался крайней степенью недоверчивости и подозрительности. Именно его маниакальная осмотрительность принесла ему прозвище «100 глаз» («centum oculi»)[29].

Замечания о военной карьере Раймондо. Послужной список Монтекукколи впечатляет. За более чем 50 лет службы на ратном поприще он принял участие в 5 «самых тяжелых и знаменитых войнах Европы»[30], 31 кампании (в том числе 9 – в качестве командующего армией), руководил войском в 3 сражениях разного масштаба (Нонантола, Могерсдорф, Альтенхайм), частью войск – в нескольких полевых битвах, десантных операциях и осадах. При этом ему довелось сражаться с сильнейшими армиями той эпохи: шведской, французской и османской. Он занимал несколько важнейших военных должностей Австрийской монархии и достиг вершины военной иерархии, став генерал-лейтенантом. Бóльшим достижением сможет похвастаться лишь принц Евгений Савойский, когда добавит к титулу заместителя императора еще и звание имперского генерал-фельдмаршала.

Нельзя не отметить и последовательное прохождение Монтекукколи всех основных ступеней военной иерархии, начиная с самой скромной позиции. На пути с своему первому серьезному званию – полковника кирасирского полка, – он успел послужить простым пикинером, мушкетером и кроатом, фенрихом, командиром пехотной и кавалерийской рот, обристфельдвахтмейстером и подполковником (обристлейтенантом).

Раймондо стал полковником в 26 лет, тогда как, согласно статистике, большинство офицеров во время Тридцатилетней войны, впервые вставшие во главе полков (88 из 153), добились этого в возрасте 26–35 лет (а до 21 года, например, всего 3 человека – Тюренн, Бернгард, Дуглас)[31]. Таким образом, Монтекукколи опережал большинство, и в целом это являлось выдающимся достижением. По замечанию Кауфманна, подъем Раймондо по карьерной лестнице, учитывая его относительно скромные финансовые ресурсы, произошел за удивительно короткий срок[32]. Стоит, однако, учесть, что Монтекукколи получил кирасирский полк в тот момент, когда их количество в императорской армии заметно выросло по сравнению с началом войны, чтобы достигнуть абсолютного максимума в 1641 г. (61 штука). В 1635 г. кирасирский полк Монтекукколи был всего лишь одним из 51 (в предыдущем, 1634-м, таковых насчитывалось 38), а если брать все кавалерийские полки, включая драгун, – из 93 полков[33]. Очевидно, получить полк в этот период стало куда проще, чем в предшествующий период, когда количество кирасирских полков колебалось всего лишь от 2 до 13, а общее число кавалерийских полков еще не превысило 27. Шведский плен несколько затормозил получение им первого генеральского звания, однако в дальнейшем Раймондо наверстал упущенное. Если сравнить его генеральскую карьеру (от генерал-фельдвахтмейстера до фельдмаршала) с карьерой других императорских генералов его эпохи[34], то выяснится, что Монтекукколи продолжал продвигаться по службе по графику, опережающему среднюю тенденцию, а стало быть, не имел особого повода жаловаться на задержку в чинах. В связи с этим интересно взглянуть на статистику, собранную историком Фрицем Редлихом, который подсчитал возраст 138 офицеров Тридцатилетней войны на момент получения генеральского чина[35]. В возрасте до 26 лет генералами стали всего 7 человек (включая Тюренна), с 26 до 30 лет – всего 9. А самыми распространенными категориями стали возрастные интервалы от 31 до 35 и от 36 до 40 лет. Раймондо стал генерал-фельдвахтмейстером в 33 года, в то время большинство остальных в его эпоху достигали этого звания примерно в 37–39 лет. Можно сказать, что Монтекукколи немного задержался в следующем ранге – фельдмаршал-лейтенанта, в то время как некоторые генерал-фельдвахтмейстеры эту ступень попросту перепрыгивали (Лобковиц, Дель Борро, Аннибале Гонзага, Мартин Максимилиан фон дер Гольц, Франсуа-Анн Бассомпьер). Однако и в данном случае Раймондо опережал общую тенденцию, поскольку средний возраст получения звания фельдмаршал-лейтенанта в тот период слегка переваливал за 40 лет. Генералом кавалерии Монтекукколи стал в 39 лет, примерно на 2 года раньше среднего возраста получения этого звания (включая генерал-фельдцейгмейстеров) другими. Стоит отметить, что «перепрыгивание» через звания генерала кавалерии или фельдцейгмейстера на пути к фельдмаршальскому рангу тоже случалось, но в исключительных случаях (Иоганн Кристоф фон Пуххайм), а также при принятии на службу полководца, который уже добился высокого звания в другой армии (Франц фон Мерси, Франц Альбрехт Саксен-Лауэнбургский, Петер Меландер). Раймондо достиг фельдмаршальского чина в 49 лет, отставая от общей тенденции примерно на 3 года, но причина очевидна – девятилетний мирный период между двумя войнами (1648–1657 гг.) не способствовал продвижению. Наконец, Монтекукколи стал императорским генерал-лейтенантом в 55 лет, в то время как Тилли – в 71, Бюкуа – в 48, Коллальто, Галлас (в первый раз) и Пикколомини – в 49, Карл V Лотарингский – в 37, Людвиг Вильгельм Баденский – в 47, Евгений Савойский – в 45. Будучи президентом Придворного военного совета, Раймондо по-прежнему возглавлял императорскую армию в походе, что является уникальным явлением в истории Австрийской монархии XVII в., а в следующем веке такое удастся повторить только принцу Евгению Савойскому и фельдмаршалу Дауну. Немаловажен и тот факт, что Монтекукколи всю свою долгую карьеру не менял место службы (за исключением небольшой отлучки в 1643 г.), в то время как десятки императорских генералов по нескольку раз (и туда, и обратно) совершали переходы на службу как к дружественным государям (Испания, Бавария, Дания и т.д..), так и к врагам (Франция и Швеция)[36]. Вот почему Вольтер подчеркивал, что имя Раймондо «представляет само понятие верности». Итальянский литературный критик Джулио Марцот конcтатировал отсутствие у Монтекукколи «истинного чувства национальной принадлежности… Преданность государю заменяет в Монтекукколи любовь к своей земле и итальянской нации»[37]. Томас Баркер назвал Раймондо «самым верным слугой несколько коррумпированного и неэффективного абсолютистского государства» и считал, что, за возможным исключением герцога Карла Лотарингского и дипломата Франца фон Лизола, «ни один другой человек между временами Валленштейна и Евгения Савойского не оказывал таких важных услуг династии»[38]. Наряду с Евгением Савойским, Раймондо стал наиболее известным представителем нового типа императорских генералов, разделявших идеалы служения государю и пришедших на смену военным предпринимателям с договорными отношениями[39]. Монтекукколи тоже поначалу выступал как наемный офицер, но со временем превратился в «опору централизованного бюрократического государства»[40]. Как государственный деятель и полководец, он, несомненно, внес весомый вклад в развернувшийся во второй половине XVII в. процесс превращения Австрии в великую державу[41].

«NACHLASS»

Раймондо написал десятки работ по самым разнообразным аспектам военного искусства, от небольших докладов и записок до объемных трактатов. В этом творчестве, помимо чисто научного интереса к изучению военного дела, им двигало стремление сформировать и поддержать свою военную репутацию[42]. Вместе с тем, большинство своих работ Монтекукколи писал без цели публикации, по крайней мере, прижизненной – сокровищницу военной мысли, согласно цеховому «ремесленному менталитету» той эпохи, надлежало хранить втайне от потенциального противника. Согласно Лураги, даже после его смерти Вена долгое время считала его сочинения военной тайной, не подлежащей разглашению[43]. В отсутствие публикаций, Раймондо рассылал копии своих наиболее важных работ влиятельным лицам, в первую очередь – герцогам Модены и императорам Священной Римской империи. Как военный теоретик Монтекукколи дебютировал довольно рано – уже в 30 лет, и продолжал творить почти вплоть до самой смерти. В течение этого 40-летнего периода происходило неизбежное изменение воззрений – в целом не радикальное, но в некоторых аспектах весьма заметное. Как справедливо заметил Пьеро Пьери, Раймондо-теоретик долгое время оставался известен почти исключительно на произведениях последнего периода своего творчества, что не позволяло проследить истоки и эволюцию его военной концепции[44]. Итальянский историк в нескольких своих работах исправил это упущение, а заодно предложил следующую периодизацию творческой деятельности Монтекукколи:

1) 1639–42 гг. – период пленения в Штеттине. В это время появились: первый трактат «О битвах» и трактат «О войне». Основополагающее значение для доктринального формирования Монтекукколи, согласно историку Пьери, имел военный опыт периода 1631–39 гг., от битвы при Брейтенфельде до сражения у Мельника[45]; схожего мнения придерживался и Баркер[46]. В данный период на тактические взгляды Раймондо сильное влияние оказал Густав Адольф, а в стратегической – Банер, Юлий Цезарь и Александр Македонский[47].

2) 1648–54 гг. – Монтекукколи стал генералом и членом Придворного военного совета. Написаны «Военные таблицы», а также опубликованы «Военно-математические эссе».

3) 1665–70 гг. – уже в статусе победоносного главнокомандующего, овеянного славой в войнах против шведов и турок, Раймондо подготовил «Войну против турка в Венгрии» и ряд других работ[48]. Историки вслед за Пьери в целом приняли данную периодизацию, иногда с небольшими поправками. Так, Лураги расширил продолжительность второго периода творчества Монтекукколи (начальную – на 1645 г., конечную – до 1653 г.)[49] , а также выделил еще один период, приходящийся всего на один –1673-й – год[50]. Если же говорить о классификации военно-теоретических работ Раймондо, здесь весьма интересной представляется та, что предложила историк Б. Хойзер. Основываясь на характере предполагаемого противника, работы Монтекукколи можно разделить на те, что посвящены: 1) регулярным войнам с равными по положению христианскими государствами; 2) мятежам; 3) войнам с турками[51]. В этом плане в творчестве Монтекукколи четко прослеживается сильный перекос в сторону первой категории. Вместе с тем, стоит отметить, что многие его работы, как, например, «Афоризмы» или трактат «О войне», затрагивали сразу как минимум две из трех категорий. Ниже будут рассмотрены основные и наиболее важные труды Монтекукколи в качестве военного теоретика (работы по фортификации затронуты в соответствующем разделе). Трактат «О войне» и пекорины Свое первое большое военно-теоретическое сочинение Раймондо написал в период пребывания в шведском плену, в Штеттине, в 1639–1641 гг. Страдающий от вынужденного бездействия пленник решил систематизировать свои знания о войне и сделал это, в первую очередь, для себя, в чем он признавался в предисловии к читателю: «Если кому-нибудь случится читать эти страницы наугад, он с первого взгляда поймет, что я писал их не для него, а для себя, и что, не имея иной цели, кроме как доставить удовольствие и пользу своей душе, я направил всю форму этого труда только к этой цели…»[52]. Несмотря на такое заявление, Монтекукколи впоследствии сделает копию трактата для герцога Моденского, с картами и иллюстрациями[53].

Раймондо важно подчеркнуть новизну и принципиальное отличие своего труда от предшественников: «Многие [авторы], как древние, так и современные, писали о войне, но большинство из них не выходили за пределы теории; а если некоторые и имели практику в сочетании с умозрением, как Баста, Мельцо, Роан, Ла Ну и т. д., или занимались военным искусством, то они делали это так, что они либо постигли только одну часть этого обширного поля, либо остановились на общих чертах, не дойдя до частностей специальных искусств…; а между тем именно они и составляют совершенство полководца, потому что никогда нельзя в совершенстве постичь целое, составные части которого неизвестны»[54]. При всем при том, Монтекукколи не гнушался подкреплять свои идеи авторитетом перечисленных им в самом начале авторов, заимствуя подчас целые абзацы. Таким образом, без лишней скромности и тени сомнения, императорский полковник считал, что к своим 30 годам, не имея опыта командования армией, он соединил в себе обе стороны – теоретическую и практическую. Мало того, его труд претендовал не только на всеохватность, но на глубину постижения военного искусства: «Здесь все военное искусство выделено в своих частях, и каждая часть в отдельности… »[55]. Стоит признать, что многие аспекты, затронутые в трактате «О войне», в дальнейших его трудах не получили столь пристального рассмотрения, как например, размещение войск на квартирах или устройство лагеря. В самом начале трактата заявлено о замысле написания еще более амбициозного сочинения из 9 пекоринов (от ит. pecorino, «овечий» – большие тетради, переплетенные из овечьей кожи), и приведено их краткое содержание. Пекорины №№ 1-7 посвящались проблемам фортификации, обороне и взятию крепостей, артиллерии, прочей осадной технике и механике; пекорин № 8 рассматривал фейерверки, а № 9 – сражения. Ни один из этих пекоринов не сохранился, однако, как справедливо подозревал Лураги, все они, кроме первого и последнего, могли остаться лишь неосуществленными проектами[56]. При этом пекорин № 9 явно послужил основой для трактата «О битвах», о чем сам Монтекукколи сообщал уже в момент написания трактата «О войне». По мнению того же Лураги, пекорины кажутся «скорее дополнительными, чем подготовительными» материалами к трактату «О войне»[57]. Согласно Теста, Раймондо изменил первоначальный замысел и так и не написал пекорины с 3 по 8, разобрав содержащиеся в них вопросы в более кратких «Военных таблицах»[58]. Однако стоит отметить, насколько подробно Монтекукколи поначалу намеревался разобрать техническую сторону военного искусства. Возвращаясь к собственно трактату «О войне», отметим то, как его молодой автор, подчеркивая свой опыт и позиционируя себя как практика в противовес многим «чистым» теоретикам, в то же время скромно отказался от описания собственных успехов и саморекламы. «И хотя я, как участник, а иногда и как начальник, участвовал почти во всех действиях, происходивших в германских войнах, которые я привожу в подтверждение наставлений, в любом случае, мне не казалось соответствующим морали обычаев называть себя или публиковать свои деяния. Потому что мне нет нужды напоминать о себе тому, кому я пишу… а также потому, что меня тронул пример Басты и Роана… которые в своих сочинениях не рассказывали ни об одном из своих деяний»[59]. Самовосхваление, по мнению Раймондо, позволено только таким, как Юлий Цезарь, который являлся «самым великим полководцем в мире и самым красноречивым, а потому неподражаемым как в написании вещей, достойных быть совершенными, так и в совершении вещей, достойных быть написанными»[60]. Вместе с тем, Монтекукколи извинился за свой стиль, называя его не очень аккуратным, «но я уделял больше внимания вещам, чем словам…»[61].