История Греции. Том 7

Возглавив небольшой отряд афинских гоплитов и лучников и получив подкрепление от пелопоннесских союзников, Алкивиад явил зрелище афинского полководца, свободно действующего внутри полуострова и навязывающего свои порядки в разных местах – зрелище в то время новое и поразительное. [95] Сначала он обратил внимание на ахейские города на северо-западе, где убедил жителей Патр заключить союз с Афинами и даже начать строительство Длинных стен, чтобы соединить город с морем и обеспечить защиту с моря. Далее он задумал возведение укрепления и создание военно-морской базы на крайней точке мыса Рион, у самого узкого входа в Коринфский залив, что позволило бы афинянам, уже контролировавшим противоположный берег через Навпакт, стать хозяевами торговли в заливе. [p. 64] Однако коринфяне и сикионяне, для которых это стало бы серьёзным ударом, выслали достаточно войск, чтобы сорвать этот план и, вероятно, помешать строительству стен в Патрах. [96] Тем не менее поход Алкивиада, несомненно, укрепил антилаконские настроения по всему ахейскому побережью.

Затем он вернулся, чтобы принять участие вместе с аргосцами в войне против Эпидавра. Овладение этим городом значительно облегчило бы сообщение между Афинами и Аргосом, поскольку он находился не только прямо напротив острова Эгина, занятого афинянами, но и открывал им сухопутный путь, избавляя от необходимости огибать мыс Скиллей – юго-восточную оконечность Аргосско-Эпидаврского полуострова – при переброске войск в Аргос. Кроме того, территория Эпидавра граничила на севере с Коринфом, так что его захват стал бы дополнительной гарантией нейтралитета коринфян. Поэтому было решено напасть на Эпидавр, и повод для этого легко нашелся.

Как главенствующее и управляющее государство храма Аполлона Пифейского (расположенного в стенах Аргоса), аргосцы пользовались своего рода религиозным верховенством над Эпидавром и другими соседними городами – по-видимому, остатком той обширной власти, как политической, так и религиозной, которой они обладали в древние времена. [97] Эпидаврийцы были обязаны этому храму определенными жертвоприношениями и другими обрядовыми повинностями, одна из которых – возникшая по не вполне ясным для нас причинам – теперь просрочена и не исполнена: по крайней мере, так утверждали аргосцы. Эта невыполненная обязанность возлагала на них долг собрать войско, чтобы напасть на эпидаврийцев и принудить их к исполнению.

Однако их вторжение было временно приостановлено известием, что царь Агис с полным войском Лакедемона и его союзников продвинулся до Левктр, одного из пограничных городов Лаконии на северо-западе, близ горы Ликей и области аркадских паррасиев. Цель этого движения была известна только самому Агису, который даже не объяснил её [p. 65] своим воинам, командирам или союзникам. [98] Но жертвоприношение, совершаемое перед пересечением границы, оказалось столь неблагоприятным, что он временно отказался от похода и вернулся домой. Поскольку приближался месяц Карней – время перемирия и религиозного праздника у дорийских государств, – он приказал союзникам быть готовыми к выступлению сразу по его окончании.

Узнав, что Агис распустил войска, аргосцы начали готовиться к вторжению в Эпидавр. День их выступления был уже 26-м числом месяца, предшествующего Карнею, так что до начала священного перемирия оставалось всего три дня. Этот обычай был обязателен для религиозных чувств всех дорийских государств, к которым принадлежали Аргос, Спарта и Эпидавр. Но аргосцы воспользовались этой особенностью времени, которая, казалось бы, должна была удержать их дома, чтобы облегчить свой замысел, прибегнув к хитрости с календарем. Они объявили один из тех произвольных сдвигов в исчислении времени, которые греки иногда применяли для исправления вечной путаницы своей лунной системы. Выступив в поход 26-го числа месяца перед Карнеем, аргосцы продолжали называть каждый последующий день тем же числом, отрицая течение времени и утверждая, что Карней ещё не начался. Это действие ещё более облегчалось тем, что их союзники – афиняне, элейцы и мантинейцы, не будучи дорийцами, не были обязаны соблюдать Карнейское перемирие.

Таким образом, войско выступило из Аргоса на территорию Эпидавра и провело там, по-видимому, две-три недели, опустошая её, хотя по исчислению других дорийских государств это время приходилось на Карнейское перемирие. Аргосцы же, пользуясь своим произвольным летоисчислением, утверждали, что не нарушают его. Эпидаврийцы, не имея сил противостоять им в одиночку, [p. 66] призвали на помощь союзников, но те, уже вызванные Спартой на следующий месяц, не пожелали – как и сами спартанцы – выступать во время Карнея. Однако некоторые союзники (возможно, коринфяне) дошли до границы Эпидавра, но не решились вступить на его территорию без достаточных сил. [99] [p. 67]

Тем временем афиняне созвали в Мантинее ещё один конгресс представителей для обсуждения условий [p. 68] мира – возможно, это была инициатива Никия в Афинах, несмотря на сопротивление Алкивиада. Какие ещё делегаты присутствовали, [p. 69] неизвестно, но коринфский посол Евфамид ещё в начале дебатов указал на несообразность созыва мирного конгресса в разгар войны на территории Эпидавра. Это замечание так поразило афинских представителей, что они покинули собрание, убедили аргосцев отступить от Эпидавра, а затем вернулись для возобновления переговоров. Однако притязания сторон остались непримиримыми, и конгресс распался. После этого аргосцы вновь вернулись, чтобы продолжить опустошение Эпидавра, а лакедемоняне, как только закончился Карней, снова выступили к своей пограничной крепости Карии, но вновь были остановлены неблагоприятными жертвоприношениями и вынуждены отступить.

Однако весть об их выступлении достигла Афин, и Алкивиад во главе тысячи гоплитов был отправлен на помощь аргосцам. Но к его прибытию лакедемонское войско уже было распущено, так что его помощь не понадобилась, и аргосцы опустошили около трети территории Эпидавра, прежде чем окончательно её покинули. [100] [p. 70] Эпидаврийцы получили подкрепление около конца сентября в виде отряда из трехсот лаконских гоплитов под командованием Агесиппида, переброшенных морем без ведома афинян. Аргосцы громко жаловались на это в Афинах, и у них были веские основания упрекать своих союзников в небрежности за то, что те не обеспечили должного морского дозора на своей соседней базе на Эгине и позволили врагу войти в гавань Эпидавра. Но они выдвинули и другую, несколько необычную претензию. В договоре между Афинами, Аргосом, Элидой и Мантинеей было оговорено, что ни одна из четырех сторон не допустит прохода войск через свою территорию без общего согласия всех. При этом море считалось частью территории Афин, так что афиняне нарушили этот пункт договора, позволив лакедемонянам переправить войска морем в Эпидавр. В качестве компенсации за эту несправедливость аргосцы потребовали, чтобы Афины вернули мессенян и илотов из Кефаллении в Пилос и позволили им опустошать Лаконию. Под влиянием Алкивиада афиняне согласились на это требование, сделав приписку у подножия стелы, на которой был записан их союз со Спартой, о том, что лакедемоняне не соблюдали своих клятв. Тем не менее, они воздержались от формального расторжения договора со Спартой или иного его нарушения. [101] Таким образом, отношения между Афинами и Спартой формально оставались мирными и союзническими, поскольку прямых действий против территорий друг друга не предпринималось; но фактически это была вражда, проявлявшаяся как в военных действиях, так и в маневрах против друг друга в качестве союзников третьих сторон.

Аргосцы, продолжавшие свои набеги на земли Эпидавра всю осень, зимой предприняли безуспешную попытку штурмовать сам город. Хотя крупных сражений не произошло, а были лишь отдельные стычки, в некоторых из которых эпидаврийцы даже [стр. 71] одерживали верх, они все же терпели серьезные лишения и настойчиво взывали к помощи Спарты. Раздраженные этим, а также все более усиливавшимся отчуждением и охлаждением со стороны других пелопоннесских государств, лакедемоняне решили следующим летом собрать силы и вернуть утраченные позиции. [102]

К июню (418 г. до н. э.) они выступили в полном составе, включая как свободных граждан, так и илотов, под предводительством царя Агиса против Аргоса. К ним присоединились на марше тегейцы и другие аркадские союзники, в то время как остальные союзники близ Истма – беотийцы, мегарцы, коринфяне, сикионцы, флиунтцы и прочие – должны были собраться во Флиунте. Численность этих союзников была весьма значительной: например, беотийцы выставили пять тысяч гоплитов, а коринфяне – две тысячи. Кроме того, у беотийцев было пять тысяч легковооруженных, пятьсот всадников и пятьсот пеших воинов, сражавшихся вместе с конницей. Численность остальных войск, включая самих спартанцев, неизвестна; вероятно, даже Фукидид не располагал этими данными, поскольку в другом месте он отмечает обычную для лакедемонян скрытность в вопросах, касающихся численности войск (как, например, в последующей битве при Мантинее).

Аргосцы, осведомленные о сборе сил спартанского союза, сначала двинулись к Мантинее, где к ним присоединились войска этого города, а также три тысячи элейских гоплитов. Затем они встретили лакедемонян на марше у Метидрия в Аркадии. Обе армии расположились на противоположных холмах, и аргосцы решили атаковать Агиса на следующий день, чтобы не дать ему соединиться с союзниками во Флиунте. Однако он избежал этого боя, ночью снялся с позиций, достиг Флиунта и благополучно соединился с остальными силами.

В отличие от случая с Амомфаретом перед битвой при Платеях, когда тот отказался отступать перед врагом, едва не поставив под угрозу всю армию, в этот раз ни один лохарг (командир лоха) в спартанском войске не проявил подобного упрямства. Отсутствие подобного инцидента можно считать свидетельством того, что [стр. 72] лакедемоняне стали лучше разбираться в требованиях реальной войны. Как только наутро стало известно об отступлении лакедемонян, аргосцы также покинули свою позицию и двинулись со своими союзниками сначала к самому Аргосу, а затем к Немее, на обычную дорогу из Коринфа и Флиунта в Аргос, по которой, как они предполагали, приблизятся захватчики. Но Агис поступил иначе. Разделив свои силы на три части, он сам с лакедемонянами и аркадянами, выбрав короткий, но очень трудный и опасный путь, пересёк горный хребет и спустился прямо на равнину близ Аргоса. Коринфяне, пелленцы и флиасийцы получили приказ следовать другой горной дорогой, которая выходила на ту же равнину в другом месте, в то время как беотийцы, мегарцы и сикионцы шли более длинным, ровным и обычным путём через Немею. Этот маршрут, хотя и казался удобным и часто используемым, на значительном протяжении проходил через узкое ущелье, называемое Третом, ограниченное с обеих сторон горами.

Объединённая армия под командованием Агиса значительно превосходила аргосцев численностью. Но если бы все войска шли одной колонной по часто используемому пути через узкий Трет, их численное превосходство оказалось бы бесполезным, тогда как аргосцы заняли бы выгодную позицию для обороны. Разделив свои силы и выбрав горную дорогу для своего отряда, Агис вышел на равнину Аргоса в тыл аргосской позиции у Немеи. Он рассчитывал, что, увидев, как он опустошает их земли близ города, аргосцы немедленно оставят выгодную позицию у Немеи, чтобы атаковать его на равнине. В этом случае беотийский отряд смог бы беспрепятственно пройти через Немею и Трет и выйти на равнину Аргоса, где их многочисленная конница могла бы эффективно действовать против аргосцев, занятых атакой на Агиса.

Этот тройной манёвр был исполнен. Агис со своим отрядом и коринфяне со своим перешли горы и вышли на аргосскую равнину ночью, в то время как аргосцы, [103] узнав на рассвете, что он близ их города, опустошает Саминф и другие места, покинули позицию у Немеи, чтобы спуститься на равнину и атаковать его. На марше у них произошла небольшая стычка с коринфским отрядом, который занял возвышенность непосредственно над аргосской равниной и находился почти на их пути. Однако этот бой не имел решающего значения, и вскоре аргосцы оказались на равнине близ Агиса и лакедемонян, которые стояли между ними и их городом.

С обеих сторон войска были выстроены и готовы к битве. Но положение аргосцев было, по сути, почти безнадёжным: в то время как Агис и его отряд находились у них впереди, коринфский отряд мог ударить им во фланг, а беотийцы, двигаясь по незащищённой дороге через Трет, атаковали бы их с тыла. Беотийская конница также могла действовать на равнине с полной эффективностью, поскольку ни Аргос, ни Элида, ни Мантинея, по-видимому, не имели собственной кавалерии – род войск, который должен был быть прислан из Афин, хотя по неизвестной причине афинский контингент ещё не прибыл. Тем не менее, несмотря на это критическое положение, аргосцы и их союзники были полны уверенности и рвались в бой, думая только об отряде Агиса прямо перед ними, который, казалось, был зажат между ними и их городом, и не обращая внимания на других грозных врагов на флангах и в тылу.

Однако аргосские стратеги лучше солдат понимали реальную опасность, и как раз перед тем, как армии должны были сойтись, Алкифрон, проксен лакедемонян в Аргосе, вместе с Фрасиллом, одним из пяти аргосских стратегов, без какого-либо совета или ведома своей армии вступил в переговоры с Агисом. Они убеждали Агиса не начинать битву, заверяя, что аргосцы готовы дать и получить справедливое удовлетворение по всем претензиям, которые лакедемоняне могут выдвинуть против них, и заключить на будущее справедливый мир. Агис, немедленно согласившись с предложением, предоставил им четырёхмесячное перемирие для выполнения обещанного. Он также принял это решение, не посоветовавшись ни со своей армией, ни с союзниками, лишь переговорив [стр. 74] наедине с одним из спартанских должностных лиц рядом с ним. Тотчас же он отдал приказ об отступлении, и армия, вместо того чтобы вступить в бой, была выведена с территории Аргоса по Немейской дороге, по которой как раз входили беотийцы.

Однако потребовалась вся привычная дисциплина лакедемонских воинов, чтобы заставить их подчиниться этому приказу спартанского царя, столь неожиданному и нежеланному. [104] Войска полностью осознавали как огромные преимущества своей позиции, так и подавляющую силу вторгшейся армии, так что все три отряда громко осуждали Агиса и испытывали стыд от столь позорного отступления. И когда они все собрались в единый отряд у Немеи перед тем, как разойтись по домам – увидев перед собой всю свою численность и полное снаряжение одной из лучших эллинских армий, когда-либо собиравшихся, – аргосские союзники, перед которыми они теперь отступали, казались жалкими в сравнении, и они расходились с ещё более горячим и всеобщим негодованием против царя, предавшего их дело.

По возвращении домой Агис подвергся не меньшим упрёкам со стороны спартанских властей, чем со стороны своей армии, за то, что упустил столь прекрасную возможность покорить Аргос. Это было, несомненно, заслуженно, но с немалым удивлением мы читаем, что аргосцы и их союзники, вернувшись, были ещё более разгневаны на Фрасилла, [105] обвиняя его в предательстве и упущении верной победы. У них действительно были основания, согласно принятой практике, осуждать его за заключение перемирия без согласия народа. По обычаю, возвращаясь из похода, они проводили публичный военный суд перед входом в город у места, называемого Харидром, или зимним потоком близ стен, для разбора преступлений и проступков, совершённых в армии. На этот раз их гнев против Фрасилла был так велик, что они едва согласились даже предать его суду и начали забрасывать камнями. Ему пришлось искать спасения у алтаря, после чего воины всё же судили его и приговорили к конфискации имущества. [106] Очень скоро прибыл ожидаемый афинский отряд, который, вероятно, должен был прийти раньше: тысяча гоплитов и триста всадников под командованием Лахета и Никострата. Алкивиад прибыл в качестве посла, вероятно, служа также среди всадников. Хотя аргивяне были недовольны Трасиллом, они всё же чувствовали себя обязанными соблюдать перемирие, заключённое им, и их должностные лица потребовали, чтобы вновь прибывшие афиняне ушли. Более того, Алкивиаду даже не разрешили приблизиться и выступить перед народным собранием, пока мантинейские и элейские союзники не настояли на том, чтобы это, по крайней мере, не было запрещено.

Тогда было созвано собрание, в котором участвовали эти союзники вместе с аргивянами. Алкивиад горячо доказывал, что недавнее перемирие с лакедемонянами недействительно, поскольку оно было заключено без ведома всех союзников, в явное нарушение условий союза. Поэтому он призвал их немедленно возобновить военные действия вместе с подкреплением, прибывшим вовремя. Его речь так убедила собрание, что мантинейцы и элейцы сразу согласились присоединиться к нему в походе против аркадского города Орхомена; аргивяне, хотя сначала и колебались, вскоре последовали за ними.

Орхомен был важным пунктом не только потому, что его земли граничили с Мантинеей с севера, но и потому, что лакедемоняне оставили там заложников, взятых из аркадских городов и деревень в обеспечение верности. Однако его стены находились в плохом состоянии, и после недолгого сопротивления жители капитулировали. Они согласились стать союзниками Мантинеи, дать заложников в подтверждение верности этому союзу и выдать заложников, оставленных у них Спартой. [107]

Воодушевлённые первым успехом, союзники обсуждали, что предпринять дальше: элейцы настойчиво предлагали идти на Лепрей, а мантинейцы стремились атаковать своего врага и соседа – Тегею. Аргивяне и афиняне [стр. 76] предпочли последнее, несравненно более важное предприятие. Но элейцы, возмущённые отказом от их предложения, покинули войско и ушли домой.

Несмотря на их уход, оставшиеся союзники продолжили действовать вместе у Мантинеи, готовя нападение на Тегею, где у них была сильная партия сторонников, уже разработавшая план и готовившаяся провозгласить отложение города от Спарты. [108] Однако филолаконские тегейцы спасли положение, отправив срочное послание в Спарту и получив быструю помощь.

Лакедемоняне, возмущённые известием о сдаче Орхомена, вновь излили свой гнев на Агиса, угрожая ему суровым наказанием: разрушением его дома и штрафом в сто тысяч драхм (около двадцати семи с двумя третями аттических талантов). Он умолял дать ему возможность искупить свою плохую репутацию каким-либо смелым поступком, обещая, что если не сможет, то пусть его накажут как угодно. Штраф был отменён, но власть царя впервые в спартанской конституции была ограничена: теперь он не мог вести войско единолично – для этого требовалось согласие совета из десяти человек. [109]

К счастью для Агиса, вскоре пришло срочное сообщение о готовящемся отпадении Тегеи – важнейшего союзника Спарты, расположенного у её границ. Эта новость вызвала такую тревогу, что всё боеспособное население немедленно выступило на помощь городу под предводительством Агиса – это был самый быстрый марш, когда-либо совершённый лакедемонскими воинами. [110] Достигнув Орестия в Аркадии, они, возможно, узнали, что опасность несколько уменьшилась, и отправили обратно в Спарту шестую часть войска (самых старших и младших воинов) для защиты города. Остальные двинулись к Тегее, где к ним быстро присоединились аркадские союзники.

Кроме того, они отправили послов к коринфянам, беотийцам, фокейцам и локрам, требуя немедленного прибытия их отрядов в область Мантинеи. Однако даже при максимальном усердии этих городов прибытие подкреплений не могло произойти без задержки, тем более что, по-видимому, они могли попасть в область Мантинеи только через Аргос, [111] что было небезопасно до их объединения.

Поэтому Агис, стремясь восстановить свою репутацию, немедленно двинулся с лакедемонянами и присутствующими аркадскими союзниками в область Мантинеи и занял позицию у Гераклеона (храма Геракла), [112] откуда начал опустошать окрестные земли. Аргивяне и их союзники вскоре выступили из Мантинеи, расположились рядом с ним, но на очень пересечённой и труднопроходимой местности, и предложили сражение. Несмотря на сложность позиции, Агис построил войско и повёл его в атаку. Его безрассудство на этот раз могло бы причинить столько же вреда, как его необдуманная уступка Трасиллу под Аргосом, если бы один старый спартанец не крикнул ему, что он теперь просто пытается «лечить зло злом».

Агис, поражённый этим своевременным предупреждением (или же более близким видом позиции, которую он собирался штурмовать), внезапно остановил войско и приказал отступить, хотя находился от врага на расстоянии не дальше броска дротика. [113] [стр. 78]

Его маневр теперь был направлен на то, чтобы выманить аргосцев с труднодоступной позиции, которую они занимали. На границе между Мантинеей и Тегеей – обе расположены на возвышенной, но замкнутой равнине, дренируемой лишь катабофрами, естественными подземными каналами в горах – находился источник, регулярный сток которого, по-видимому, поддерживался совместными усилиями обоих городов для их взаимной выгоды. Туда Агис теперь повел свое войско, намереваясь перенаправить воду в сторону Мантинеи, где она могла нанести серьезный ущерб; он рассчитывал, что мантинейцы и их союзники непременно спустятся со своей позиции, чтобы помешать этому. Однако никакая хитрость не была нужна, чтобы склонить последних к такому решению.

Как только они увидели, что лакедемоняне, подойдя к подножию холма, сначала внезапно остановились, затем отступили и наконец исчезли из виду, их изумление было чрезвычайно велико: и вскоре это изумление сменилось презрительной уверенностью и нетерпением преследовать бегущего врага. Полководцы, не разделяя такой уверенности, сначала колебались покинуть безопасную позицию, из-за чего войска начали роптать и громко обвинять их в измене за то, что они во второй раз позволили лакедемонянам спокойно уйти, как это уже было под Аргосом. Вероятно, это были уже не те самые полководцы, которые незадолго до этого подверглись незаслуженной критике за свое соглашение с Агисом: но нынешние упреки, едва ли менее несправедливые, заставили их, не без немалого стыда и замешательства, отдать приказ о наступлении. Они оставили холм, спустились на равнину, чтобы приблизиться к лакедемонянам, и весь следующий день провели в построении в боевом порядке, чтобы быть готовыми к схватке в любой момент.

Тем временем выяснилось, что Агис был разочарован результатами своих действий с водой. Он либо не нанес столь значительного ущерба, либо не посеял столько страха, как ожидал, и потому прекратил попытки, снова выступив в поход, чтобы вернуться на свою позицию у Гераклеона, предполагая, что враги по-прежнему удерживают холм. Однако во время этого марша он внезапно столкнулся с аргосским и союзным войском там, где меньше всего ожидал их увидеть: они были не только на равнине, но уже выстроились в идеальном [стр. 79] боевом порядке. Мантинейцы занимали правое крыло – место почета, поскольку сражение происходило на их земле; рядом с ними стояли их зависимые аркадские союзники; затем – отборный «тысячный» полк Аргоса, состоявший из знатных и богатых граждан, обученных военному делу за счет государства; рядом с ними – остальные аргосские гоплиты с их союзниками из Клеон и Орней; наконец, на левом фланге располагались афиняне – как гоплиты, так и всадники.

Агис и его войско были поражены, увидев это неожиданное зрелище. Для любого другого грека, кроме лакедемонян, внезапное появление грозного врага вызвало бы чувство ужаса, от которого было бы трудно оправиться; и даже лакедемоняне в этот момент испытали мгновенный шок, не имевший аналогов в их прежнем опыте. [114] Но теперь они в полной мере ощутили преимущества своей суровой подготовки, привычки к воинской дисциплине, а также особой системы подчинения командиров, которая была уникальной для них в Греции. В других греческих армиях приказы объявлялись воинам глашатаем, получавшим их лично от полководца; каждая таксис (рота) имела своего таксиарха, но тот не получал приказы отдельно от главнокомандующего и, по-видимому, не нес личной ответственности за их исполнение солдатами. Подчиненная и ответственная военная власть не признавалась.

У лакедемонян, напротив, существовала строгая иерархия военного командования с четкой ответственностью: «командиры командиров», каждый из которых отвечал за исполнение приказов. [115] Любой приказ исходил от спартанского царя (если он присутствовал) и передавался полемархам (каждый командовал морой – крупнейшим воинским подразделением), которые доводили его до лохагов (полковников) соответствующих лохов. Те, в свою очередь, отдавали приказ пентеконтерам (капитанам пентекостий), а те – эномотархам, командовавшим низшим подразделением, эномотией. Таким образом, воин получал приказы только от эномотарха, который первым отвечал за свою эномотию; но пентеконтер и лохаг также несли ответственность за свои более крупные подразделения (пентекостия включала четыре эномотии, а лох – четыре пентекостии, по крайней мере, в данном случае). Всевозможные военные маневры были хорошо знакомы лакедемонянам благодаря их непрерывным тренировкам, так что их армии сочетали быстроту исполнения приказов с системностью командования.