Ванильная смерть

– Оу, ладно… – Вероника изумленно кашлянула, но затем собралась и улыбнулась ободряюще. – Давайте тогда, когда мероприятие закончится, посидим в китайском ресторанчике тут рядом? Ты в десятом, Лиз? Тоже уроки должны не поздно закончиться, первый день все-таки. А раз классы маленькие, нам надо дружить. Да, мальчики? – Лукьянова улыбнулась Грише и подмигнула Андрееву.

Все согласились. Разноцветная толпа начала вливаться в открытые двери, шум усилился, новые знакомые отмахнулись от инцидента и начали узнавать друг друга ближе. Гриша болтал, разглядывал разрисованные вручную стены холла первого этажа, поделки из глины на столах, картины, но никак не мог отделаться от ощущения грядущих проблем.

Время покажет, что он был прав.

Что имена неприятных одноклассников, с которыми ему предстояло проучиться всего год, не останутся просто именами в школьном альбоме. Барс, Алиса и чертова Э м м а.

Время покажет, что в итоге они будут иметь значение. Если не в жизни Громова, то в деле об убийстве.

Потому что спустя несколько дней после выпускного тело Арсения Барса найдут на заднем дворе школы.

Не его – их. Останки тела в двух чемоданах от Луи Витон.

Громов не будет сомневаться. Он будет знать: упаковала туда их именно она. Чертова. Эмма. Купер.

Глава 2. Визуальная суета

Первую неделю Громов знакомился с системой обучения. В Вальдорфской школе до восьмого класса не ставили оценки, в третьем ученики писали перьевыми ручками и в тетрадях с чистыми, не разлинованными листами для постановки почерка. В школе был обязательным для всех труд, где дети работали с деревом, медью и глиной; рукоделие, где учились шить, вязать, валять из шерсти, даже ткать. Черчение, изо, поэтика – были нормой здесь. Гриша жалел, что не попал в эту школу раньше.

Здесь к творчеству относились как к вездесущей жизненной энергии, Громов был уверен: тут бы не стали топить его рассказы в унитазе, как в четвертом классе. Но несмотря на то, что Гриша пришел сюда лишь после выпуска, было интересно. Они ходили на уроки к младшим классам: Громов осознал, что не только разбирается в литературе, но может интересно о ней рассказать, вести конструктивный диалог с учениками. Даже у пятиклассников здесь было свое, особенное мнение.

Одноклассники, привыкшие к здешним порядкам, его энтузиазма не разделяли, но между проблесками пофигизма тоже участвовали в школьной жизни. Гриша помнил впечатляющую лекцию от Барсов для пятого класса о важности спорта. Многие после этого записались на отбор в команду гимнастики и хоккея.

Вероника, как и Гриша, привыкала к атмосфере, но быстро разобралась, что к чему. Ее интересовали уроки труда и рукоделия – девушка из высшего общества, оказывается, не боялась запачкать руки. Вызвалась помогать старшим классам разработать и создать своими руками декорации для кукольного спектакля. На деле доказывала, что у нее есть вкус.

Андреев разбирался, кажется, во всем. Его любили дети, парень вписывался в любые инициативы.

Гриша понимал: если у тебя есть хоть капля мозгов и инициативы, учеба в Вальдорфской школе сможет стать настоящим праздником жизни.

Именно поэтому Эмма Купер сюда не вписывалась.

– Эмма, привет! – Гриша отвлекся от учебника, когда к Купер с Алисой Барс на другом конце холла подошли две девочки шестиклассницы. – Мне сказали, ты можешь помочь разобрать ноты оркестра для праздника конца четверти. Когда тебе будет удобно?

Платиновая принцесса, возвышаясь над девчонками на каблуках, опустила голову вниз. Отрешенно нахмурилась.

– Это кто? – игнорируя вопрошающих, обратилась она к Алисе, перехватила сумку на сгибе локтя.

Лениво, почти сонно отбросила волосы за спину, чуть не зевнула. Громов про себя цокнул: вопиющая бестактность.

– Я Маша, учусь в шестом классе, – не уловив в тоне Эмма презрения, пролепетала девочка. Смотрела на нее, как на божество. Как обычно смотрят младшеклассники на старших. – Ты поможешь?

– Я? – Эмма изумилась искренне, небрежно, даже огляделась. Будто личная охрана пропустила к ней недостойного. Громов наблюдал за сценой из угла, скрытый раскидистыми ветвями пальмы. – Встретимся в раздевалке после уроков, – вздохнула Эмма томно. – Там посмотрим.

Гриша скривил губы. Бывают в жизни люди-сорняки, для которых даже такая плодородная, доброжелательная почва для роста, как здесь, кажется чужеродной.

– Спасибо! – просияла Маша, взяла подругу за руку и девчонки убежали по коридорам в класс.

Эмма обернулась к Алисе. Нахмурила брови.

– Нет, ты слышала? – В ее чистом голосе звенело праведное возмущение. – Когда там заканчиваются уроки у шестого? – Губы Эммы под прозрачным блеском растянулись в плотоядной улыбке. – Надой успеть уйти раньше.

Алиса рассмеялась, отмахнулась, поправила лаковую красную юбку. Святая троица пыталась, видимо, из себя сделать бренд, распределив между собой цвета в одежде, но по мнению Гриши они выглядели посмешищем. Возможно, на вечеринках, в своем кругу, были звездами вечера, но здесь… в стенах, где валяли игрушки из шерсти, учителя носили свитера и бусы, а ученики не пользовались на переменах телефонами, Алиса с Эммой выглядели чужеродно.

Клякса экспрессионизма на лугу романтики.

Громов устало вздохнул. Ему было все равно, но это было низко. Низко и не по-взрослому: шестиклашка будет ждать помощи Эммы, пока та умчит в закат на коленях Барса.

Гриша перевел взгляд на окно. Погода в Питере сменилась, как обычно, стремительно. После недели летнего тепла на город обрушилась стена ливня. Стекло под струями воды напомнило ему ресторанчик «Барракуда». Время, когда мама была еще рядом…

– Привет, Григорий Григорьевич Громов, – из прострации его вырвало ставшее привычным от нее обращение. Эмма, будто не была только что токсичной сукой, улыбнулась Грише приветливо. – Завтра будет распределение тем для проектов, правда, не в школе. Ты обязан прийти. – Она встала перед ним, наклонила голову вбок, разглядывая Громова по своей новой привычке.

Гриша поднял на Эмму незаинтересованный взгляд. Провести время со святой троицей еще и вне стен школы? «Покорно благодарю».

– Пришлите мне потом те, что останутся. – Гриша вернулся к чтению.

Но даже если бы был слепым, понял бы, что она не ушла. Не по отсутствующему стуку каблуков, а по пристальному вниманию, которое Эмма отсыпала ему с лихвой в любой ситуации.

«Григорий Григорьевич Громов» – так она обращалась к нему. Всегда. Всегда спрашивала мнение, если оказывалась рядом, даже по поводу нового маникюра. Гриша не отсвечивал. Пожимал плечами, отбрыкивался короткими, сухими ответами. Эмма его не привлекала. Была красива, да, но как только открывала рот, заставляла жалеть, что убийство незаконно. Эмма навязывалась-навязывалась-навязывалась и Громов никак не мог взять в толк, почему ее даже Барс не мог вразумить.

Он не ревновал. Лишь усмехался подобным жестам. Именно поэтому Гриша понял, что все это: внимание, обращение – лишь игра скучающей принцессы. А игры с человеческими жизнями он не поощрял.

– Журналистику, значит, я себе могу забрать?

Громов поднял на нее взгляд резко. Эмма, по прежнему наклонив голову вбок, поиграла бровями. Будто брала на слабо. И черт бы с ней, но журналистика была ему нужна.

Эмма выиграла.

– Где?

Купер просияла. Довольно кивнула, взяла скучающую подругу под руку и ответила уже через плечо:

– Андреев скинет тебе адрес. – Игриво помахала Эмма пальчиками, наклонилась к Алисе.– Как думаешь, он девственник? – громким шепотом поинтересовалась она.

У Гриши все внутри собралось в точку. Манипуляторша.

Алиса брезгливо фыркнула, не удостоила вопрос ответом. Закатила глаза и увела разговор в другое русло под смех Эммы.

Громов захлопнул учебник. Настроение пропало.

Но… всего год. Не так долго.

***

Гриша запахнул пальто, перешел по мосту канал Грибоедова. Он бы на пару часов завис сейчас в Доме Книги, а не вот это все, но тот давно был закрыт. Прошла всего неделя учебы, а Барсы уже завались в клуб. Для распределения тем проектов, как же. В двенадцатом часу ночи под текилой – самое то.

Гриша шел, курил и мазал пальцами по шершавым фасадам зданий. Не мог взять в толк, почему Андреев поддержал идею. Ладно, Лукьянова – московская принцесса перевелась из столичного лицея из-за скандала с семьей, в который Громов не хотел вникать, но Андрей… они ходили на волейбол и устраивали марафоны по просмотру Звездных войн – вот что они делали. Не клеили девочек в клубе.

Гриша иногда задумывался, ущербный ли – разумеется. В том, что даже после восемнадцати думает об учебе и построении собственного будущего. Романтики хотелось, но как-то отдаленно. Не было еще человека, который его зацепил бы настолько, чтобы в него захотелось вкладываться. По-настоящему. Не потому что принято дарить цветы и ухаживать, лишь бы затащить в постель. А так, чтобы Грише хотелось это делать. Пока на горизонте подобных девушек не было. Тех, кого хотелось бы узнать. Глубоко. Страстно. С отдачей. Громов считал себя ущербным из-за того, что на меньшее размениваться не хотел, но иначе не мог, поэтому смирился.

Взгляд упал на шпили Спаса на крови. Гриша всегда любил Питер. Он здесь родился, но до сих пор его порой принимали за туриста, когда он фотографировал особенно удачно подсвеченные барельефы, закаты и дождь за окном кофейни. Но иначе не мог. Было слишком красиво.

Когда Громову было шесть, они с сестрой на год переехали в Мурманск, затем вернулись. После этой поездки любовь к Северу у Гриши только возросла.

Гриша любил Петербург не наивно и вдохновенно, как приезжие: он видел Питер и страшным, и грязным, но любил город за то, что даже со дна жизни здесь можно было увидеть красоту. Даже живя на окраине, нырнуть в метро и через полчаса почувствовать себя царем в соответствующих интерьерах Эрмитажа, куда по школьному билету все еще ходил бесплатно. Он любил красоту мозаичных шпилей собора, светотени в стеклянном шаре Дома Книги, уличных музыкантов, даже надоедающих ростовых коней. Которые в свое время, как и проклятые продавцы чая, смешно, но его – коренного петербуржца! – развели на кругленькую сумму.

Свернув согласно навигатору во дворы возле Конюшенной площади, Громов к удивлению для себя понял, что ни разу здесь не был. Разветвленные сосуды проходов и кубышки колодцев дворов привели его в открытое пространство, заполненное народом.

Группки подростков, разбросанных по двору, не обращали внимания на шпили Спаса на Крови над крышами, а распивали компаниями крепкие напитки, чтобы не платить сверх цены в клубе. Гриша не понимал, почему отличается: он был с ними одного возраста! Но уже чувствовал себя ворчащим, разваливающимся стариком, когда подошел к нужному входу.

Показал охране паспорт, расстегнул пальто для досмотра, но не успел войти в мерцающее душное помещение, как из дверей на него вывалилась блондинка.

Грише не нужно было на нее смотреть: он по особому запаху, ощущению понял, что в его руках оказалась Эмма.

Она пьяно хихикнула, поймала благодаря Грише баланс, шкодливо улыбнулась и провела руками ему по груди. Затем отступила, прислонившись плечом к стене. Эмма смотрела на него, молчала и улыбалась. Громов вздохнул и закурил. Эмма была не из тех, кого можно было просто обойти. Ее нужно было прожить.

Короткое белое платье по фигуре открывало вид на длинные худые ноги. Тонкие ключицы закрывал водопад белых волос. Губы под прозрачным блеском тонко улыбались. Гриша засмотрелся. На Эмму приятно было смотреть, пока она молчала.

Купер заправила локон за ухо и на призрачном запястье ее сверкнул бриллиантовый браслет, подаренный пару дне назад. От Арсения. Эмма визжала так радостно, что не узнать об этом событии было невозможно. Ее писк проникал даже сквозь шумоподавляющие наушники. Такой была Эмма. Громкой.

Громов спустя неделю учебы знал о ней не только это. Он вообще много чего узнал об Эмме против своей воли. Если ей дарили подарок – каждый об этом знал. Если она ломала ноготь, который был на «типсе», что бы это не значило, а окошка у ее любимого мастера не было на неделе, она плакала навзрыд.

Так Гриша узнал, что Эмма любит Сумерки. Яростно, до дрожи, перечитывает их постоянно. Он ничего не имел против жанра, но одну книгу столько раз читать… у девочки точно была травма. Гриша знал теперь, что Эмма любит смотреть расслабляющие видео с уборкой, несмотря на то, что дома у нее срач. Когда Эмма красилась, любила слушать подкасты про маньяков. Из фастфуда позволяла себе только маленький молочный коктейль, ненавидела мужчин со знаком зодиака «рыбы»: Громов хмыкнул над иронией, узнав, когда день рождения у Арсения. Это был именно его знак.

Гриша курил и наблюдал, как Эмма, главная «нетакуся», играет пальцами со струями дыма в воздухе. Она не верила в женскую дружбу, жизнь после смерти и математику.

Это было главным открытием недели. Эмма Купер была не просто сукой. Она оказалась тупой.

Громов знал, что люди разные. Даже допускал существование мнения, – сказанного, разумеется, Эммой, – что фильмы по комиксам – для ботаников. Девочка в этом не разбиралась, имела на невежество право. Но каким образом она закончила школу, считая, что первая женщина в космосе – Юлия Пересильд, он не знал.

Эмма говорила, что декабристы от октябрят отличаются месяцем в названии, «Пруста» считала смешным звуком и ела только горький шоколад. И пока она жужжала где-то на периферии, Гриша даже ловил извращенное удовольствие от того, что ему повезло наблюдать такого колоритного персонажа. Но когда Эмма, как сейчас, обращала на него свое пристальное внимание, раздраженная желчь в организме вырабатывалась быстрее. Гришу тошнило.

Эмма стояла напротив на влажном осеннем ветру, дышала его дымом и улыбалась. А Гриша понимал под волнами этой улыбки, что ему придется вырабатывать новые защитные механизмы. Его интровертному спокойствию пришел конец.

– Поцелуешь меня?

Эмма решила оборвать паузу именно этой провокацией. Громов не удивился, лишь затушил сигарету, устало хмыкнул.

– Это будет ошибкой исторического масштаба.

– Почему?

Эмма повеселела. Наклонила голову вбок, серые глаза загорелись ярче. Гриша вдруг понял, – на заплеванном асфальте у клуба, со слипающимися глазами и на промозглом ветру, – почему Эмма к нему цеплялась. Он не давал ей внимания. Никакого. А Эмма этого жаждала, этим жила. Она питалась эмоциями, плотоядными взглядами парней из хоккейной команды, трепетной дружбой Андреева, гордым игнором Лукьяновой. Громов же ей не давал ничего. Не огрызался, не спорил, не обращал внимания. Коротко отвечал на прямые вопросы, обходил стороной, а в ситуациях, как сейчас, Эмму попросту терпел.

Для платиновой принцессы было необычно находиться на периферии. Она привыкла быть центром: сплетен, объятий и влажных фантазий.

– Я потеряю последнее, что у меня осталось, – Гриша пожал плечами, не размениваясь на любезности, как Эмма с собственной сестрой, – самоуважение.

Эмму, казалось, резкие слова не задели. Она не поменялась в лице. Смотрела на парня с прищуром, интересом, пытливо. Гриша улыбнулся ей в ответ. Было что-то в том, что Эмма понимала его. Понимала, какой ее видит Громов и не удивлялась его равнодушию. Смотрела, как на диковинное устройство, не зная, какую кнопку нажать, пробовала разные, но не огорчалась, когда схема не срабатывала.

Эмма дернула уголком губ, смирилась с проигранным раундом. Развернулась и зашла в клуб: знала, что Гриша за ней последует. Ему нужна была чертова тема по журналистике.

Запястье обжег штамп, пальто осталось на плечах, миновав гардероб. «Виновница» обняла Гришу со всех сторон «тяжелым дымом», красным светом софитов и музыкой такой громкой, что не слышно было собственных мыслей. Танцпол, как метро в час-пик, был забит сверстниками, отрывающимися под миксованные хиты; по бару маршировали стаканы с накрученным ценником, диджей в экстазе менял треки.

Громов последовал за белым платьем на второй вип-этаж, когда на него благосклонно кивнули «он со мной».

На балконе с оградкой на потертой коже диванов расположилась компания. Барсы на одной стороне, Лукьянова на царском кресле в торце, Андреев на другой. Ждали только Гришу. Низкий стеклянный столик приглашающе был заставлен фруктовыми тарелками, сыром и бутылками явно не местного шампанского в вазах со льдом. Богема.

– Детка, ты где была? – Арсений поймал Эмму за руку, скосил взгляд на Громова: расслабленный, но чуть недовольный.

– Нигде, – Эмма растянула губы в улыбке, – именно растянула, усилием воли, отметил про себя Гриша, – поиграла бровями, присела на подлокотник дивана рядом с Барсом. – Там сейчас шикарно.

Гриша про себя хмыкнул, но быстро сделал незаинтересованное лицо, чтобы ревнивому взгляду Арсения было не за что зацепиться.

К столу подошел официант с кальяном, Громов попятился к стене, не зная, как себя вести. Несмотря на то, что на диване сидел Андрей и Лукьянова, тоже новенькая, вела себя расслабленно, и даже снобы Барсы не вели себя враждебно, ему было неуютно. Депозит за стол здесь был десять тысяч. С человека. Он почитал на сайте.

Семья Гриши не бедствовала. Наверное даже не бедствовала на несколько пунктов выше среднего класса, но отделаться от чувства непохожести рядом с компанией он не мог.

Громову в четырнадцать лет перестали давать карманные деньги, как только он устроился на фрилансе писать статьи. Родители его обеспечивали, давали крышу над головой и еду, никогда не говорили о ценности денег, – по крайней мере лекций «будь ближе к народу» он не помнил, – однако он будто с самого начала знал, что должен зарабатывать на хотелки сам. Возможно, сказалась Влада. Вся она.

Гриша не мог представить, что угощает друзей в ресторане или клубе за родительский счет. Не в его возрасте. Не порицал это, но не понимал уверенности молодых людей в чем-то, что им не принадлежит. Возможно, это была его личная проблема гипер-самостоятельности. Возможно, жизнь без тревоги, передавшаяся от родителей «нужны деньги на бизнес, жизнь, семью», тоже была по-своему хороша. Возможно. Но Громов опоздал, ему было уже не понять.

И все же Андреев с компанией Барсов дружил, поэтому Гриша пообещал себе попытаться. Повторил за расслабленной Лукьяновой: сел на диван. Пальто не снял. На всякий случай. Постарался не дергаться.

– Так что на счет тем для проектов? – Гриша убедился, что говорил с ребятами на разных языках, когда на него уставились четыре пары недоумевающих глаз.

– А, это, – первым отмер Арсений. – Не знаю, есть идеи? – Он безразличным взглядом окинул компанию, лениво сжал голое бедро Эммы, примостившейся на подлокотнике.

Платиновая принцесса, посасывая кальян, пожала плечами. Взгляд ее блуждал по скудному интерьеру вип-зоны, она была не здесь.

– Я думаю взять тему Холокоста, в летней поездке в Германию можно много монументов посетить, – голос подал Андреев, наклонился к столу, перекрикивая музыку.

Эмма выдохнула струю дыма, возмущенно надула губки.

– А почему я не знала, что темой доклада может быть американский гипермаркет? – Задала она вопрос в пустоту.

Лукьянова от неожиданности крякнула. Они с Громовым переглянулись.

– Ты о чем? – Вероника уточнила осторожно, приняла из рук Эммы трубку кальяна.

Лукьянова явно имела опыт в посещении клубов: уверенно махала официантам, просила добавить в чашу углей, улыбалась мимо проходящим парням, накалывала на зубочистку сыр и чувствовала себя хозяйкой положения, закидывая руки на спинку дивна.

Андреев в своей, видимо, привычной манере в компании, которую Громов раньше не замечал, был в моменте весь, активно слушал и подавался вперед, чтобы не упустить суть. Алиса ни на кого не обращала внимания, зависнув в телефоне.

Гриша сидел в пальто.

– Это Костко, детка. – Арсений умильно улыбнулся, притянул Эмму к себе, чмокнул в щеку. Ему явно нравилось чувствовать себя кандидатом наук рядом с платиновой принцессой. – Андрюша говорит про Холокост. – Пояснил он. – Это геноцид евреев.

Эмма приоткрыла влажный рот.

– А-а, – легкомысленно протянула она. – У меня бабушка вроде еврейкой была, в это время в Штаты иммигрировала. – Эмма кукольно хлопнула глазами, обратилась к Андрею. Незаметно мазнула взглядом по Грише, переложила ногу на ногу, почти как в «Основном инстинкте». – Оттуда и фамилия, от дедушки. – Закивала она. – Я могу дать тебе её номер, обсудите все, если возьмёшься за тему, – улыбнулась Эмма очаровательно.

– Да, было бы здорово! – Андреев чуть хвостом не завилял.

Гриша скосил на друга осуждающий взгляд, но тот не заметил. Эмма затянулась дымом.

– Хотя, с другой стороны, – пробубнила она себе под нос, – они уже давно именами пользуются…

Теперь крякнул Гриша и от неожиданности закашлялся. Что это было?

– Чего? – Арсений отвлекся на Громова, которого хлопал по спине Андреев, потерял суть и нахмурился по направлению к Эмме.

– Не важно. – Беззаботно отмахнулась она. – А ты, Вероника, какую тему возьмешь? – Эмма плюхнулась на диван между Барсами, изобразила живой интерес, потеснила Алису.

Последняя свою тему уже знала – «Биохимические изменения в организме при выполнении соревновательных нагрузок в спортивной гимнастике». Об этом она заявила куратору в первый же день, ни у кого не возникло вопросов. Громов отдавал Алисе должное – при своем неприятном характере Барс разбиралась в том, что делала.

– Мне понравилась инициатива с декорациями. – Ответила Вероника, поправила край высоких ботфортов. Громов заметил, как проследил за этим движением взгляд Арсения и как Эмма это заметила. – Думаю, в тему постановок уйду. – Лукьянова умела заводить связи. Гриша был прав в подозрениях – в частных школах, а тем более, в обществе, к которым относилась четверка на диване напротив, действовали свои правила, которых он не знал. – Кстати, Громов, – Вероника обернулась к парню, – у тебя есть готовые рассказы? Десятый класс как раз ищет, что поставить.

Гриша моргнул от смены темы, неловко пожал плечами. Музыка давила на мозг, все разговаривали на повышенных тонах, чтобы хоть что-то слышать.

– Да, Григорий Григорьевич Громов, – тут же вклинилась Эмма, оживленно подалась вперед, – есть у тебя готовые тексты? – тупо повторила она вопрос, но с особой, неуместно-интимной интонацией.

Эмма Купер – застывшая мраморная статуя среди шума и красок молодежного клуба, бросала ему вызов. В какой игре – Громов не знал. И она не собиралась ему сообщать правила.

Эмма не хотела его. Дело было в другом. В чем-то между строк, когда проблески адекватного сознания просвечивали в отшлифованном образе. Она говорила, что периодической система химических элементов называется потому, что ей периодически пользуются, но взгляд ее шептал о другом. «Когда-нибудь ты поймешь», – горело в серых радужках. Гриша списывал этот эффект многозначности на то, что манипуляторы по-другому не умеют. Несмотря на то, что взгляд ее не вязался с незнанием значения слова «холокост».

Умело играла дуру или филигранно имитировала проблески ума? Вот в чем был вопрос.

– Поищу что-нибудь, – с трудом оторвав взгляд от серых глаз, ответил Громов Веронике.

В прошлых школах было проще. Там в лицо говорили «зазнавшийся мажор» и били туда же. Смешно. Отцовский Ягуар был причиной столкновения двух миров раньше, но сейчас, Гриша уверен, его бы засмеяли за подержанную модель. Гришу это не волновало. Но не оценить иронию своего вечного междумирья он не мог.

– Ой, я же тебе не рассказала! – Эмма за секунду сбросила с себя наваждение серьезного взгляда, защебетала на ухо Барсу. – На прошлой неделе я встретилась на улице с репером. – Возбужденно воскликнула она и бесцеремонно вырвала из рук Алисы телефон под ее возмущенное «эй», чтобы подруга слушала внимательно. – С тем, помнишь, в пятнадцатом году на версусе выступал…

– И ты так каждые выходные проводишь? – Громов выключился из общего обсуждения, откинулся на спинку дивана, задал на ухо Андрееву вопрос.

Друг пожал плечами.

– Ну, не каждые… – он смутился.

– А деньги откуда берёшь на вип? – Вопрос был бестактным, но они дружили достаточно долго, чтобы Гриша считал себя в праве без обиняков его задать.

Отец Андрея был предпринимателем, они не бедствовали, но все же по мировоззрению тот был ближе к Грише. Андреев подрабатывал в фирме отца, путешествовал с семейными проектами по стране, любил сосиски в тесте в пекарне Вольчика, спорт, и за ним точно не водилось привычки отдыхать на вип-диванах.

Лукьянова, понятно, почему чувствовала себя как рыба в воде: приехала из Москвы, с другой планеты, с которой даже пятимиллионный Петербург сравниться не мог, но Андреев?

– Арсений снимает весь этаж, – Андрей пробубнил почти виновато, Громов тут же почувствовал укол стыда.

Отвлекся на сообщение от сестры: «Сегодня домой не стоит», – горело приговором на экране. Гриша тяжело вздохнул, потер лицо руками.