Укрощение Россо Махи

– Послушай, – она как –то по –мужски положила ему руку на колено, сжав его. – Мне не нравится мой Митя, я тебе говорила. Он меня просто достал. Лезет в мою жизнь, ревнует по любому поводу, постоянно раздаёт указявки: не ходи, не буди лихо, не опаздывай. По его мнению, я должна ждать его каждый вечер дома, готовить еду и ложиться с ним в кровать. А как мужчина он ноль! Я хочу быть с тобой, Влад. Давай будем вместе. У нас всё будет отлично. Я уже приметила квартиру в центре, она пока строится, но я уже сделала первые два взноса. Полковник тоже обещал внести долю, он пока ещё ищет банк, где взять кредит, но ведь я этого не хочу. Уж лучше бы ты внёс свою долю и всё.

Он быстро взглянул на неё, будто зондируя, нет ли подвоха в таких её словах. Внесёшь и – до свидания. Сейчас таких ловких барышень пруд пруди.

– Хотя можешь этого и не делать, если в чём –то сомневаешься. – Она отвернулась, явно скрывая обиду на него.

Он подумал: а почему нет? Ведь она ему нравится. Но вдруг представил себе развод с женой, размен, деление мебели, денег, всего, что накопили. Всю эту мороку с судами, разъездами, расставание с собакой, с сыном. «Только этого не хватало!», подумал он. Однако вслух сказал.

– Мне надо подумать. Давай я вернусь из командировки, и мы опять поговорим.

– Хорошо, Влад. Только ты очень подумай, ладно? Я тебя очень прошу, слышишь?

Она наклонилась, положив вдруг голову ему на колено, и замерла так на некоторое время, потом попрощавшись, встала и быстро вышла из машины.

На улице ей показалось знакомым лицо собачника, который шёл навстречу их машине по тротуару, где они припарковались. На мужчине были шляпа и кашне, собака была порода таксы. Идя, собака болтала по сторонам головой, как болванчик на торпеде. Тут она вспомнила, мужчина жил в её доме, правда, в другом подъезде. Решив не рисковать, она нырнула опять в салон и тихо сказала ему:

– Посижу ещё минут пять, пока этот мужик не пройдёт, я его знаю. И не надо меня потом провожать, хорошо?

– Да. – Сказал он.

А про себя подумал: будто он собирался её провожать!

Глава третья

На следующий день он поехал, как обычно на работу в телекомпанию. В это утро вся дорога была одной сплошной пробкой. Лишь к концу пути машины поехали немного быстрей. Мелькали дома сбоку, светофоры, дорожная разметка. На перекрёстке у Белорусского вокзала, как всегда был затор. Машины с дублёра лезли на основную дорогу. Увидев по навигатору, что творится, он выругался про себя, поклявшись не ездить тут больше, и стал перестраиваться в правый рад, чтобы уйти на разворот. Ещё минут через двадцать он был уже на работе.

Здание Телецентра было кубической формы, серым и унылым, не вызывающим желания в него входить. Прежде, при Сталине, говорят, тут располагалось Управделами ГУЛАГА, архипелага, который по меткому выражению Солженицына, не был отображён ни на одной карте мира.

Влада всегда охватывало предельно тоскливое чувство, когда он входил сюда, словно за любым углом тут его поджидали дурные вести. Это чувство, можно было назвать его страхом, входило в него, это он уже много раз проверял, только здесь. И, когда он покидал здание, страх исчезал. Наверное, этот страх излучали тут стены, и нужно было иметь толстую шкуру, чтобы его не замечать. Иванову не повезло, он был чувствительным с детства.

Каждый приезд сюда давался ему с трудом, и он мечтал уволиться отсюда при первой возможности. Но он имел неосторожность взять аванс у здешнего руководителя на покупку автомобиля, и эти деньги требовалось отработать.

В аппаратной, куда он пришёл, монтажёр забавлялся тем, что рассматривал кадры женской матки, снятой изнутри медицинским зондом с микрокамерой.

– Прикольно! – Оторвавашись от экрана, чтобы поздороваться с Ивановым, сказал он.

– Да, на меня это тоже, помню, произвело впечатление, когда я первый раз увидел, – покосившись на экран, сказал Влад, начав расстёгивать молнию свой сумки, чтобы вынуть оттуда распечатку текста.

– Смотри, вот и ты, и я, и любой девять месяцев там провели, да? – Оторвавшись от поисков бумаг, спросил он, кивнув на экран. – А ты помнишь об этом чего –нибудь?

– Не-а! – Беспечно ответил монтажёр.

– Вот и я. – Словно бы обиделся Влад. – Странно всё это… Девять месяцев прожили там, а в голове ни одного воспоминания о жизни в утробе. Я вот прошлом году две неделе в курортном отеле в Турции прожил, так каждую минуту помню! А тут хоть бы что -нибудь! Наверно там не очень здорово, раз всё забыто, а? Ты как считаешь?

Видеоинженер, чуть дрогнув плечами, слегка улыбнулся. Потом спросил:

– А о чём материал хоть будет?

– Как? О работе нового Перинатального центра в Москве. Как современная медицина будет помогать рожать женщинам. Пойду, наговорю текст на плёнку и обратно, ты не уходи, хорошо?

Монтажёр кивнул, снова прильнув к экрану, где освещённый необычным каким –то ангельски белым искусственным светом переливался всеми цветами радуги, от лилового, до иссиня-красного, голубого и жёлтого, внутренний эпидермис женской матки.

В коридоре он встретил Пашу Носорогова, своего босса. Они были давними приятелями. Поздоровавшись, оба отошли к окну, и Паша стал объяснять Владу, что нужно будет снять в предстоящей командировке.

– Короче, – стал он привычно инструктировать Влада. – Будь готов к тому, что информацию тебе просто так не дадут. Сам знаешь, после первой серии, где я весь этот скандал вскрыл, отношению к любому журналисту в Царьгороде прямо агрессивное. Внешне, конечно, они могут тебе и улыбаться, но пусть тебя это не обманывает. Главное, запомни, что они там все заодно. Рука руку моет. Ещё бы, мы им такой денежный ручей перекрыли! Только подумай: незаконные массовые усыновления. Не один, не два, там, случая, не десять, а сотни и тысячи! Просто пачками брали из детдомов детей и продавали зарубеж. Возможно, на органы. Сечёшь? Вообще, чего они там с ними делали, одному Богу известно! Может, в бордели продавали, а, может, в самом деле, на запчасти разбирали. Знаешь, сколько одна детская почка стоит на мировом рынке?

Влад пожал плечами:

– Не знаю. Дорого?

– Ещё бы…Почти сотню тысяч долларов за почку, сечёшь?

Иванов кивнул, подумав про себя: «Значит, съёмка будет тяжелой. Везде, где замешаны большие деньги, съёмки идут с пробуксовкой. Когда денег нет, все наперебой стараются рассказать. Когда замешаны деньги, все хотят уйти от ответа. Боже, ну, почему именно ему это досталось? Паша уже взбаламутил воду первой серией своего фильма, а теперь хочет отправить его в Царьгород, эту кишащую голодными пираньями заводь, чтобы снять вторую. Что у него за судьба?

Будь такое предложение от Паши в прежние времена, Влад бы решительно отказался. Зачем ему подбирать за коллегой объедки? Но теперь он был обязан Паше работой, которую тот предложил ему сразу после того, как Влад выписался из больницы. В больницу он попал, потому что не справился с ответственной командировкой, в которую его послали из той прежней телекомпании, где он работал. А не справился он потому, что наломал в поездке дров, не справившись с заданием, да ещё отличился тем, что приглашал в номер продажных девочек, платил им из казённых, этим провинциалкам, да не как местным, а как столичным гетерам, тоже мне, Гарун Аль Рашид! И не смог поэтому уложиться в ту сумму, которая была ему отпущена на командировку. Ему пришлось позвонить в Москву и попросить денег. Денег ему прислали. Но ещё через день позвонили и сказали, что за все деньги ему придётся отчитаться. А -нет – заплатите из своих, сказали ему.

Он знал, что не отчитается. Где взять такие квитанции? Эта мысль сделала остаток его командировки невыносимой. Сначала он думал: а, ерунда, рассчитаюсь! Затем его настроение изменилось. Он вдруг стал считать требование отчитаться за каждую копейку унизительным. Подумаешь – потратил?! Но он же работал! Он же давал материалы? Да! Это ведь чего -то стоило! Или нет? Его вдруг стала мучить злоба. То, что раньше выглядело легким, эти съёмки, вдруг стало даваться через силу. Однажды во время монтажа он вскочил и одну за другой швырнул в стену три кассеты, потом отбросил ногой стул, на котором сидел и стал орать на своего телеоператора, хорошо и спокойного парня, топая ногами. Он оскорблял его последними словами за то, что тот, по его мнению, неверно выстроил кадр. Пару минут он орал и неистоствовал. Потом успокоился и, сев, продолжил монтировать. Тем вечером он впервые почувствовал сильную головную боль. Но не обратил тогда на неё должного внимания. Потом боли участились, появился насморк. Домой в Москву приехал совершенно разбитый.

Как -то, проснувшись дома ночью весь в поту, с головой, которая плавала на подушке, как в луже, он решил, что с него хватит. Одевшись, он поехал к знакомому доктору, у которого однажды брал интервью, в клинику Неврозов. Тот, выслушав его, предложил лечь в больницу для обследования. Так он оказался в больничной палате. На работе он сказал, что заболел. Но слухи имеют крылья.

Однажды, сидя у больничного окна, он увидел машину телекомпании. Влад узнал её по логотипу. Выскочив из здания, он побежал к рафику. Водителя за рулём не было. Наверно он в этот момент зашёл в корпус, чтобы пообщаться с главврачом.

У Влада пересохло во рту и забилось сердце. Он не хотел, чтобы на работе знали, где именно он находится. Влад стал ждать шофёра, чтобы выяснить, зачем он здесь и кто его послал. А также, что именно ему наговорил главврач. Однако водителя долго не было.

Немного потоптавшись, он отошёл в крошечный лесопарк при клинике и со скамейки стал наблюдать за машиной. Вдруг его отвлекла некая пациентка. Подсев к нему, она завела с ним с разговор о какой –то ерунде, а когда он снова повернулся, машины уже не было.

После визита этой машины, ему постепенно перестали звонить друзья из телекомпании. А потом и знакомые. Кажется, его окончательно списали.

После больницы он решил, что должен уволиться из Службы Новостей. Главный не стал его отговаривать. Встал вопрос о работе. Паша предложил ему должность продюсера у себя в отделе документальных фильмов. В благодарность за Пашину заботу, Влад должен был выполнять для него особые поручения. Вот как это –поехать в растревоженный осиный улей и вытянуть из людей недостающую информацию.

– Самое главное эта баба, Надежда Бугатти, – наклонившись к нему для конфиденциальности, бубнил Паша. – Ну, ты знаешь, о ком я. Не какая она не итальянка, наша она, бывшая детдомовка. Замужем за итальянцем просто. Её сейчас там допрашивают, пытаются узнать, как всё было. Она пока молчит. Как в рот воды набрала. Но хорошо бы нам узнать у неё, было ли изначально намерение продавать детей на органы…

– Ты думаешь, она об этом изначально знала? – Усомнился Влад.

– Конечно! Неужели ты думаешь, она благотворительностью тут занималась? – Пашины глаза гневно блеснули.

– А как её об этом спросить? – Не понял Влад. – Исподволь как бы навести её на эту мысль? Мол, а не могли ли эти дети попасть в руки чёрных хирургов? Или…

– Или! Бей прямо в лоб, Владик! Берёшь и спрашиваешь: вы планировали отправлять детей на органы? Или как –то так. Ты сам по обстановке решишь. И список.

– Какой список? – Не понял Влад.

– Список детей, которых она вывезла! С адресами в Италии. Нам он необходим, что снять вторую серию, понимаешь? Знаешь, какие на это средства выделены?

Он шепнул на ухо Владу сумму, из –за чего у него полезли на лоб глаза.

– А ты думал? – Сказал Паша, отстраняясь. – Дело на контроле у самого…

Он ткнул пальцем в потолок.

– В общем, мобилизуйся. Если всё добудешь, в накладе не останешься. Понял?

Иванов кивнул. Деньги хорошо. Он до сих пор должен той телекомпании. Что ж, работа есть работа! Они подали друг другу руки и расстались на этом.

Со странным чувством, что его отправляют завоевывать Грецию через Фермопилы, где засел отряд хорошо вооружённых спартанцев, он пришёл в аппаратную звукозаписи. Здесь, наговорив текст, он взял кассету и пошёл снова в аппаратную видеомонтажа клеить женскую матку.

Пока он шёл, его ни на минуту не покидало ощущение, что командировка, в которую его посылают, типичная имитация полезной деятельности. Ведь ясно же, что никакого списка ему не дадут. Кому –то нужно просто списать деньги на это дело. Мол, работа движется, мы держим руку на пульсе. А на самом деле, всё главное уже сделано. Бугатти готовится сесть на скамью подсудимых. Усыновленные иностранцами дети уехали и не вернутся.

Но раз новые средства выделяют, надо их оприходовать, надо делать вид, что состав движется, хотя, может, на самом деле он стоит. И Влад тут вроде кондуктора отцепленного вагона. На него, если что, просто покажут: он там был. И всё. Конечно, что это именно так, доказательсв у него не было. И это ничем нельзя было объяснить, кроме некой суммы ощущений, которые, в свою очередь, возникли из ряда умозаключений. Только и всего. Однако гадкое ощущение, что он попал в новую западню, которое, как он знал по опыту, редко бывало ошибочным, не покидало его.

Сейчас он очень хотел поехать домой, где можно встретиться с Властой, рассказать обо всём, а потом уже пойти и подготовиться к командировке: сходить в магазин, купить мыла, зубной пасты, шампуня и так далее. В провинциальных гостиницах и этого порой даже не было. Но вначале нужно было сделать материал о работе Перинатального центра. За него Владу обещали хорошо заплатить. А деньги были очень нужны, чтобы внести очередной транш за машину.

Видеоинженер, наглядевшись уже вдоволь на женскую матку, со скучающим видом сидел на стуле.

– Ну, поехали? – Спросил его Влад, усаживаясь на стул и передавая ему кассету с наговором.

– Ага, – зевнул видеоинженер.

Глава четвёртая

– Кто там?!

Он вскочил с гостиничной койки, разбуженный стуком в дверь.

– Бельё постельное сменить вам или что?– Нараспев, с заметным оканьем, протянул за дверью женский голос.

– Или что! – На автомате ответил он.– Хотя… он порылся ногами в сероватого цвета пододеяльнике, будто оценивая, годится он ещё или нет, но, подумав: да ведь такой – же точно дадут, ответил громко, чтоб та услышала:

– Нет, спасибо, мне не надо!

– А то может сменить? – Загукала снова горничная, – я скоренько…

– Нет, говорю же: спасибо, – опять крикнул он, начиная уже злиться.

Едва её шаги утихли, он упал на кровать, бормоча:

– Быстренько… Где ты вчера была с этим: "быстренько"?

Через час он снова проснулся, на этот раз от головной боли. Пошарив рукой возле кровати, нашёл бутылку и, опрокинув её в рот, приготовился глотать, но на язык скатилась всего одна капля. Он замахнулся пустой бутылкой, и, озверев вдруг, начал исступлённо чиркать горлышком о дужку кровати, высекая звуки, похожие на тявканье пистонной сечки. Затем вскочив, с багровым лицом шагнул к выходу, чтобы купить выпивку, но, увидев себя в зеркале с красным лицом, в одних трусах, тотчас вернулся в кровать, свернувшись калачиком и закричав на отвратительно коричневого цвета портьеру, будто за ней пряталась вся свита ада:

– Как же вы меня, чёрт вас дери, все достали!

Первые несколько дней в командировке он держался, но потом вдруг запил. И даже не понятно было, что стало для этого причиной – отсутствие нужного градуса настроения для поиска нужных сведений или элементарная скука.

Подойдя к зеркалу и увидев себя с опухшим после сна лицом, не бритого, сказал своему отражению, как постороннему человеку, которого следовало отчитать:

– Вот так мы, значит, мы снова работаем в командировке? Пропиваем казённые средства, да? Опять? Хорошо. Вы будете наказаны! Как? А вот сейчас узнаете. Идите немедленно к окну и крикните на всю улицу: Я – последняя гадина! Товарищи, плюйте в меня! Давайте!

Он приложил палец к сердцу, мол, это вы про меня? В зеркале уверенно кивнули.

– Хорошо. – Он пожал плечами.

Подойдя к окну, он, выглянув из него, хотел уже крикнуть: « Я –последняя гадина!», для чего набрал уже даже в лёгкие воздуха, как вдруг передумал, увидев на остановке симпатичную девушку. Вот как удивительно устроен человек. Стоило ему отъехать от Власты на пару сотен километров, и вот он её уже почти забыл. Девушка, ждавшая троллейбус, в какой –то момент рассеянно перевела взгляд на гостиницу, и вдруг увидев его, стоящего в окне по пояс голого, улыбнулась. Он тут же улыбнулся ей в ответ. Забыв сразу о наказании, Влад, выставив ладонь в сторону девушки, пригладив волосы, крикнул девушке:

– Ща приду! – Будто этого было достаточно, чтобы она его подождала.

Конечно, когда он спустился, её и след простыл.

– Сука! – Обозвал он зад троллейбуса.

Он вернулся в номер, разделся и лёг. Потом подскочил, словно вспомнив о чём -то и кинулся в туалет, чтобы умыться. Однако через минуту вернулся назад, держась руками за живот. Скрючившись, как бублик, он упал на кровать и замер, с ужасом вспоминая вчерашний день. "Что было? Кого съел?". Ах, да, был ресторан. Он сидел один и к нему вдруг подсели две девицы. Одна блондинка, с такой длинной толстой косой, кажется, учительница, ну, так она говорила, а вторая с чёрными, фиолетовыми на концах волосами, кольцом в губе и кожаных джинсах. Зачем -то он пригласил ту в джинсах танцевать. Почему –то в этот момент он совершенно забыл о Власте. А ведь она ему накануне звонила.

Помнится, полутёмный зал, освещённый цветомузыкой, располагал к шалостям. Он шептал девице на ухо скабрезности, а она всё хихикала и позволяла себя ему лапать. Вдруг в какой –то момент он почувствовал, что её рука лезет к нему в штаны. Даже сильно пьяного, это его очень удивило. Эти провинциалки московским сто очков вперёд дадут! Ещё немного выпив, он решил от неё не отставать и в какой –то момент тоже сунул руку ей под джинсы, сразу вляпавшись там во что -то мокрое.

С перекошенным от отвращения лицом, он побежал в туалет мыть руки, а когда вернулся, подружек и след простыл. Их счёт пришлось оплатить ему. Так вот, что им надо было, догадался он! Потом он заказал официанту для себя ещё пива. Когда его принесли, целую батарею бутылок, он, покачиваясь перед официантом, как фанерный лист на ветру, кое -как сграбастал их и пошёл к выходу.

В сквере перед гостиницей он долго стоял, с пивом в руках и подмышками, уставившись в небо, где висел дирижабль, бормоча: "Господи, это всё, что Ты можешь дать мне? Это всё?!». И не услышав, как всегда, ответа, поплёлся назад в гостиницу.

Шёл восьмой день его командировки в Царьгороде. По замыслу Паши он должен был приехать сюда на неделю раньше съёмочной группы, чтобы, по его словам, «подготовить плацдарм для съёмок». Но, как это он потом понял, эта тактика была ошибочной. Вот если бы они нагрянывали внезапно, сразву включая камеру, и спрашивали испуганного человека, пока он не пришёл в себя:

– У кого список? Кто забирал все деньги?

Тогда другое дело. А так… «Ну, да», говорили ему, «вроде бы тот брал. Или тот …Знаете, что, вы завтра приходите, я узнаю и точно скажу…». Конечно, ждали они его завтра, где там!

Всё бы ничего, если бы не местный сервис. Гостиница тут была ниже всякой критики, обслуживание –двойка с плюсом по десятибалльной шкале, номер без кондиционера. И это при том, что на улице было до плюс сорока!

Делать фильм без съёмочной группы, всё равно, что смотреть в одиночку порно. Вздохи есть, что там, что здесь, а толку нет. Он звонил каким –то людям, договорившись о встрече приезжал к ним, представлялся. Через некторое время те начинали искать за его спиной камеру. «Нет, камеры нет, говорил он, видите ли, я продюсер и пока готовлю плацдарм для будущих съёмок. Телегруппа приедет позже». «А-а, ясно…», разочарованно кивали его собеседники. Он что -то спрашивал, они что -то отвечали. Иногда ответы были очень даже толковыми. Но что проку, если ничего не записана? Он злился на такую тактику Носорогова. Непонятно было, чего он хотел этим добиться. Но с начальником разве поспоришь?

Порой, перечитывая вечерами в номере свой блокнот, куда он всё заносил, он видел, что если бы он снял это, то действительно могла получиться вторая серия. Информация была интересной, даже очень! Но если этого нет на плёнке, то какой от этого толк? Его визави, с которыми он разговаривал, клятвенно обещали ему, что повторят всё то же самое, когда будет камера. Но по своему опыту он знал, что этого не будет. Человек так устроен, что никогда не повторит он то же самое второй раз, просто из чувства оригинальности. Он будет смущаться, нести всякий вздор, кашлять, но так как было первый раз толково и без лишних эмоций, не скажет. Это психология.

Где –то через пару дней после его приезда в Царьгород все знали, что какой –то москвич тут снова вынюхивает. Тех, кого можно было захватить врасплох, естественно были предупреждены. Либо Носорогов не понимал, что делает, отправляя его одного, либо специально подставил. Только вопрос – зачем? Поняв, что командировка, ещё начавшись, провалилась, он запил.

Сегодня был понедельник. Завтра должна приехать съёмочная группа. Но что снимать, если он везде уже всех опросил? При мысли о съёмках снова заныл живот. Он поднял голову и огляделся. Рядом с кроватью были лишь пустые бутылки. Оставаться в номере было невыносимо. Может пойти в ресторан, попробовать впихнуть в себя завтрак? Эта мысль дала ему силы. Он встал, надел брюки, умылся и, стараясь не видеть своё отражение в зеркале, вышел из номера.

Ресторан встретил еголедовыми скатертями, арктическими размерами и финским лозунгом над сценой: «Приносить и распивать спиртные напитки запрещено!». Сев туда, куда показал метрдотель, он огляделся.

На сцене шёл детский утренник. Перед ним за «п» -образным столом сидели дети с родителями. Они смотрели на сцену, которая пока ещё была закрыта занавесом. Видимо скоро должно было начаться представление. Через некоторое время занавес действительно открылся, из динамика полилась музыка, и дикторский голос бодро начал вещать: "Шёл солдат по дороге: ать –два, ать –два!..». Это была сказка Андерсена «Огниво».

Как только сказка кончилась, мамы и их чада начали вяло аплодировать, делая поклёвки надутыми зебрами, винни -пухами и омарчиками, которые держали в руках. Сказка оказалась презабавной. Над ней стоило поразмыслить. Он вдруг подумал, что большинство людей вообще не умеют читать сказок. О чём, например «Колобок»? О том, как легко покатиться, не имея хлеба. Духовного, разумеется. Или, к примеру, «Дюймовочка», о чём это? Это о том, что мера, «Дюйм» в данном случае, не свойственна людям, которые знают лишь свою нору, либо своё болото, либо вообще слепые. Зато мере рады те, кто умеет подниматься над землёй, видеть небо и, не смотря на возраст, остаются в душе маленькими эльфами с ангельскими крылышками.

«Дети!», вспомнил он. Одним глотком допив чай, он, порывшись в карманах, нашёл бумажку с адресом. "Большой Индустриальный, 3" и встал, чтобы уйти. К нему подошёл метрдотель:

– Уходите? –Спросил он.

– Да, – кивнул Влад, сразу начав рыться в карманах в поисках чаевых.

– Всё хорошо?

– Даже очень. – Удивился Влад его вопросу.

– Заходите ещё! – Подытожил метрдотель.

– Обязательно, – не глядя на него, Влад выложил из карманов на стол мятые бумажки, подумав: «куда ещё ходить -то»? Вокруг на версту ни одного нормального заведения!

– Мы всегда рады гостям,– замурлыкал начальник официантов, элегантно сметая со стола деньги.

«Ага, конечно, чаевым ты моим рад», подумал он.

Выйдя на улицу, Влад поймал машину. Нацмен шофёр оказался весёлым парнем. Всю дорогу рассказывал ему смешные байки о рыбалке. Когда они закончились, включил радио.

"Но надо держаться…надо держаться, если сорваться, то можно нарваться и тут…", донесся из динамика голос Розенбаума.

Влад кивал в такт песне и думал: может, правда на рыбалку съездить? Хоть нормально время провести. А то наступает вечер – и кобелём вой, так скучно! Приходится много пить, а это вредно для здоровья…

– Вам нравится Розенбаум? – Убавив звук, решил навести с ним мосты таксист.

Влад, глядя в окно, едва пошевелил плечами:

– Да. Почему нет?

– Мне тоже. Хотя эти евреи, я вам скажу, они зарабатывают тем, что умеют хорошо рассказать другим, как им плохо живётся!

Влад ухмыльнулся шутке.

– Нет, честно! – Продолжал таксист. – А сами – как сыр в масле катаются. Посмотришь – всё у них есть: и деньги, и квартира, и почёт, и всё, что нужно…У меня вот ничего нет. Хотя пою весь день и чувство юмора хорошее. Отчего так, не знаете?

– Просто наверно они удачливей нас, – предположил Влад.

– Ясно, что они удачливей, но почему?

– Карма хорошая.

– Понятно, карма…– не отступал водитель, которого судя по карточке на торпеде, звали Азиз. – Но откуда они её берут эту карму?

Он, слабо улыбнувшись, не ответил, пожав плечами.

– Не возражаете, я остановлюсь, воды купить? –Вежливо спросил он.