Укрощение Россо Махи

– Обойдёшься, – бросила она, направляясь в свой офис.

– Ладно, давай всё обсудим, – зашипел в щелку Коцер. –Только открой. Плиз! Пожалуйста. Слышишь? Власта! Власта Григорьевна, – заговорил он теперь официально, – пожалуйста, отоприте дверь и выпустите своего начальника!

Последние слова он почти прокричал. Из кабинета, рядом с залом заседаний, где Власта заперла Коцера, вышли вдруг две симпатичные секретарши и мило переговариваясь о чём –то, направились в столовую. Проходя мимо зала, они увидели бешено прыгающую под рукой Коцера дверную ручку и его просьбы освободить его:

– Власта, поиграла и хватит, мать твою! – Шептал он в щель. – Если хочешь, давай поженимся, даже прямо сегодня, хрен с тобой. Только отопри! У меня переговоры через час, надо подготовиться! Власта!

Обе девушки прыснули в кулачок и переглянулись. Одна было потянулась к ключу, чтобы освободить начальство, но вторая остановила её, сделав страшное лицо, ты что, мол, зачем в чужую свару встревать? И они обе, беззвучно захихикав в кулачки, быстрым шагом на цыпочках побежали дальше.

– Власта Григорьевна, откройте дверь. – Сменил за дверью тон на ласковый Коцер. – Ну, хватит дуться. Откройте, ради вашего же блага. Я подумаю насчёт того, чтобы поднять тебе зарплату…Власта Григорьевна, ау, вы здесь?

Он подёргал дверь.

– Чёрт, неужели ушла? – Пробормотал он. – Власта! Власта Григорьевна! Я чувствую, вы тут за дверью. Ладно, – стал опять шептать он в щелку, – Хочешь, я поцелую тебя между пальчиков и потом везде, где хочешь?

Единственным, кто слышал это, был Альфред Нобель на портрете, висящий в коридоре на стене. От этих слов его брови поплзли наверх, а круглые очки свалились на нос.

– Власта, – снова повысил голос Коцер, дёргая дверь в очередной раз изо всех сил. –Власта Григорьевна! Я же слышу, что вы здесь! Ладно, чёрт с ним, пристрелю твоего полковника, если ты хочешь. Вызову его на дуэль, или пусть он меня пристрелит, как последнего лоха, только открой дверь, мне идти надо! Слышишь? Если не откроешь дверь через секунду, сейчас разбегусь и выбью её ногой!

Какая –то очередная сотрудница, блёклая, как мышь, проходя мимо переговорной, протянула руку к ключу и отперла.

– Михаил Ааронович? – Спросила она, увидев перед собой зама генерального. – Кто вас запер?

– Да так, случайно, – сказал он, выходя. – Спасибо, что открыли.

– Не за что.

– Власта Григорьевна! – Раздалось снова в коридоре через минуту. – Куда же вы так быстро исчезли?

Товарищ Ржазинский, дед Остап и отец Фёдор оказались вдруг в комнате, где сидела еврейская семья. Одеты сидящие за столом были, как евреи, в кипах, однако поверх жилеток и лабсердаков у каждого висел православный крест. Увидев вошедших, хозяин дома, лысоватый невзрачный еврей, сказал жене – худой женщине, худой, мрачной еврейке с постным лицом:

– Я тебе говорил, Сара, что этот выкрест Миша, наш внук доведёт нас до Лубянки!

Пока отец Фёдор и дед Остап кидали на пол меноры, свитки и талиты, совершая обыск, Ржазинский, расположившись за столом, достал лист бумаги и спросил:

– Фамилия?

– Коцер Моисей Лейбович, – ответил еврей.

– Вы были коммунистом?

– Нет, но я приветствовал революцию, сладкую революцию. –Добавил он.

– Значит, революцию поддерживали?

– Да, то есть, нет…Да!

– Хорошо. Есть к вам одно дело…

Ржазинский стал шептать что –то еврею на ухо. Тот внимательно слушал, изредка кивая. Затем встал, подошёл к неким шторкам, раздвинул их, обнаружив за ними к удивлению Ржазинского, отца Фёдора и деда Остапа человеческое Ухо, размером с бюст Сталина, какими украшали дома Культуры, и стал говорить туда: «Миша, оставь эту бабу, как её там, эту Власту, в покое, иначе тебя за неё точно пристрелят. Что значит «нравится»? Нравится – это когда не надо очень дорого платить! Ладно, но только один раз. Всего один и хватит. Может, ты чувствуешь холодок в душе? Это за тобой уже следят прохладные типы в мышиного цвета форме! Миша, им всё равно, поверь, нравишься ты кому -то или уже зажмурился! Миша, ты в своём уме спать с бабой, которую водит под конвоем лично полковник милиции? Зачем она тебе? Лучше возьми и укради на глазах милиционера яйцо в Грановитой Палате, тебя хотя бы сокамерники будут уважать! Умоляю тебя, дорогой, скажи себе «кец!» и живи спокойно!

Закончив читать мысли своему потомку, еврей снял талит и сел за стол.

– Всё? – Спросил Ржезинский.

– Всё, но имейте в виду, он непослушный. Иначе мы не сидели бы тт оба в крестах!

И он показал огромный православный крест, выпростав его из под рубахи.

Глава четырнадцатая

Власта только углубилась в перевод, где говорилось о невероятных возможностях их транснациональной нефтяной компании, как в дверях появилась секретарша главного, между прочим, одна из тех двух, что смеялись над Коцером в коридоре, и сказала, состроив уморительную мину:

– Власта Григорьевна, главный просит вас зайти к нему.

У неё ёкнуло сердце: «неужели выходка с Коцером будет стоить ей работы»?

Когда она зашла в кабинет, там действительно сидел Коцер. Но он лишь сухо с ней поздоровался, как делал всегда, если общение с ней происходило на глазах подчинённых или начальства. Главный же, вопреки её ожиданиям, был с ней очень мил. Сделав ей комплимент, попросил её быть переводчицей на переговорах Коцера с финской делегацией. Значит, Коцер ничего ему не рассказал. Это радовало.

Ближе к вечеру начались переговоры. А после них как всегда пьянка. Все эти Алексантери, Валто и Ерхо нажрались так, что она уже не понимала, что они там говорят ей по –английски. Вначале она отказывалась с ними пить, но затем, будто кто –то наколдовал, и она выпила. Ещё через пару часов финны ушли, а она увидела себя на диванчике. Перед ней стоял Коцер, а она нетрезво расстёгивала ему ширинку и стягивала вниз брюки…

Собрание всё ещё шло, когда сверху один за другим на них опять попадали Ржазинский, дед Остап и отец Фёдор. Были они всклокоченными и будто взмокшими, словно только что вынырнули из преисподней:

– Оказия? – Понимающе усмехнулся Настали.

– Да. То есть, нет. Обычная пересадка, как в подземке, ваше красное тиранство! Аншлюс, так сказать. Это какая станция метро? – Включив дурака, начал озираться Ржазинский.

– Не Лубянка и не надейтесь, если вы её имеете в виду, – хмуро заметил Настали.

– Вот он ад после смерти, – грустно вздохнул Ржазинский.

Приехав с работы, Власта приняла душ и стала думать, что приготовить на ужин. При мысли о рыбных котлетах её затошнило. Зачем она их набрала?

Пришёл с работы Митя. Спросил, что на ужин. Услышав, рыбные котлеты, он коснулся двумя пальцами шеи. Это её развеселило. «Какой из Мити генерал?», подумала она, открывая и закрывая кухонные шкафчики, чтобы посмотреть, что в них. Генерал должен сказать и все сразу чтоб подскочили! Вот у неё дед по отцовской линии мог так сказать. Даже папа его побаивался. Он генерал! Хорошо, а Коцер? Коцер другим берёт, у него харизма. С такой харизмой и рявкать не надо, трусики сами спускаются. Автоматом. А Влад? Влад душка. С Владом трусики надевать обратно не хочется! А Митя ни то ни сё. Не дадут ему генерала! Поэтому когда зашёл на кухню и ни с того ни с сего спросил её, поженятся ли они, если ему дадут генерала, она ответила:

– Дадут – поженимся!

Так была уверена, что не дадут.

– Да? –Кочетков подошёл к ней, чтобы заглянуть в глаза. –Скажи: честное слово!

– Ой, ну, честное слово, –устало сказала Власта.

– Поклянись на кресте! – Дурашливо попросил Митя, доставая из под рубашки крестик.

– Каком, вот этом? –Удивилась она. – Где ты тут видишь крест?

– А вот!

Полковник придвинул к ней крошечный нательный крестик.

– Смеёшься? Какой это крест? Масипулька какая- то.

– Какая разница маленький или большой? Хотя бы на крестике поклянись, что если я стану генералом, то выйдешь за меня замуж.

Власта бессознательно протянула руку к крестику и вдруг её рука замерла на пол –пути.

– Ага! – Закричал Митя. -Вот оно!

– Что? –не поняла Власта.

– Как что? – Воскликнул Митя. –Клянись, раз не боишься, клянись, давай! Что, трусишь?

– Не валяй дурака! – Продолжила она исследовать полки.

– Потому что боишься креста! Ты его хоть раз целовала?

– Конечно, – кивнула Власта.

Тут она не врала. Она вспомнила про поездку на дачу к Коцеру под Новый год. Митя тогда был в командировке в Кёльне. А они в Москве отмечали повышение Коцера, причём у него на даче. После застолья, когда все разъехались, они вдвоём с Коцером зашли в гостиную. Горел камин, сверкали ёлочные украшения, было тепло и уютно.

Они что –то с Коцером пили, потом шутили до колик и вдруг Коцер полез к ней, а она вместо того, чтобы сразу отбрить его, разрешила ему поцеловать свои ноги. Но, конечно, поцелуи пошли выше. Коцер ей нравился, в нём было что –то: напор, душа, обаяние… Любовник на работе? Почему бы нет, хотя всё это очень сложно в смысле отношений. Но когда выпиваешь, от всех этих разумных мыслей хочется отмахнуться. И тогда внутри появлялся кто -то другой, совсем не она, начинавший командовать: "сделай так!" или "сделай вот так!" И в этом подчинении ему было что -то злое, хотя и очень сладкое. Коцер уложил её на концептуальную козетку, такую низкую и неудобную, что, упав, она сложилась на ней до ломоты в шее, наклонив вперёд голову. Коцер задрал на ней платье, а потом, нависнув сверху всем телом, стал активно в ней ходить и из под его рубахи в какой -то момент вывалился вдруг к её губам золотой православный крест. Так она и целовала его всё время, пока он не закончил.

– Целовала, и что дальше, -сказала Власта, не уточняя, где именно.

– Поклянись! – Будто шутя настаивал полковник, всё также держа в пальцах крестик и подходя к ней.

– Ой, ну, клянусь, пожалуйста, –раздраженно сказала Власта, оттолкнув пальцами его крестик.

– Другое дело, -торжественно сказал Митя, убирая крест под рубашку. –Кажется, мне присваивают генерала.

– Когда кажется – креститься надо! – Наставительно заметила она.

– Я крещёный. А перекреститься, вот – он перекрестился, закатив глаза.

– Не смеши! – Усмехнулась она. – Так откуда ты знаешь насчёт генерала?

– Свиблов сегодня сказал написать рапорт. А это значит процесс идёт. Чего ты так улыбаешься? Да! У меня все есть для этого: образование, выслуга, награды за удачно проведенные операции. Опять же происхождение. Ты хоть знаешь, кто у меня был дед? Между прочим, мой дед Остап Кочетков, кавалер ордена Красного Знамени. Участвовал в ликвидации банды Антонова в Тамбовской области. И отец мой Фёдор тоже в органах служил.

– Ты же говорил, что он умер, когда тебе пять лет только было!

– Да, но я его помню! У него любимое слово, представь, было «бред»! Чего –нибудь увидит -«бред!». Игрушку купит в магазине – «бред»! Весёлый был.

– И как он умер?

– Его убили на задании. И было ему всего 32 года. Так то! Свиблов говорит: освободится должность начальника отдела – тебя назначу. Кому, если не тебе, занять это место? А Свиблов- он просто так не говорит. Ну что, идем в ресторан, отметим это дело?

– Вот станешь генералом, тогда хоть каждый день будем ходит в ресторан и есть икру, – отфутболила его она.

– Договорились!

Полковник звонко чмокнул ее в щеку и пошел на кухню. У самой двери он обернулся и как бы невзначай спросил:

– Мне показалось, ты о чем-то хотела поговорить со мной?

Власта наморщила лоб, делая вид, что не помнит:

– Нет. С чего ты взял?

– Ну, у тебя лицо такое было такое серьёзное.

– А…забыла уже…– махнула она рукой. – Хотя нет, вспомнила, не оставляй, пожалуйста, грязные тарелки в раковине. Я сегодня пришла с работы и ругалась, на чём свет стоит!

– Опаздывал утром, извини, постараюсь исправиться, – извиняющимся голосом пробормотал Кочетков.

Отец Фёдор, дед Остап и Ржезинский подошли к бурлящему слюнопотоку и приняли позицию высокого старта.

– Можно я тебя поцелую? – Подойдя к ней, спросил Кочетков Власту.

Она равнодушно подставила губы. Он поцеловал её, сначала просто, а потом засунул в неё язык, из –за чего её всю передёрнуло. Сделав дело, Дмитрий Фёдорович вышел, притворив дверь, а Власта подумала: господи, что произойдёт, когда он узнает, что я беременна?

– Товарищ Т-Готский и вы, товарищ Бери «Я», идите сюда и помогите мне отправить товарищей в новую ответственную командировку. – Отдал приказ своим помощникам диктатор Настали.

Спустя мгновение Лефикс де Мудович и двое его отважных спутников с криком «да здравствует революция!» полетели в рот к Власте, получив перед этим от товарищей Т-Готского и Берия «Я» по увесистому пинку.

Глава пятнадцатая

Дмитрий Фёдорович шёл по коридору его родного ведомства, когда из –за угла навстречу ему вышел генерал Свиблов. Увидев подчинённого, он поздоровался и сразу же пригласил его зайти к нему в кабинет.

– Вот что, Дмитрий Фёдорович, -сказал Свиблов. – Такое дело. Ты наверно слышал про эту историю с незаконными усыновлениями в Царьгороде?

– С сиротами?

– Так точно.

Полковник кивнул. Генерал нахмурился:

– Ещё бы не слышать! Такая шумиха. Носорогов, этот с телевидения, фильм сделал. Так вот, дело я так понимаю, на контроле на самом верху и нашему ведомству поступило задание провести своё независимую проверку кто виноват, что делать и так далее. Решили послать тебя. Задание, как сам понимаешь, секретное. Никто ничего не должен знать. Для всех ты в Швейцарии, к примеру, в Лозанне. Понял?

– Так точно. А когда выезжать?

– Завтра. Вот билеты на самолёт. Тут детали задания. – Свиблов протянул конверт. Прочитай и затем сожги. – Имей в виду, дело на контроле там.

Он поднял палец.

– Думаю, объяснять не надо, что это значит.

– Так точно.

– Сделаешь всё хорошо, обещаю, что осенью получишь генерала. Понял?

– Так точно.

– Ну, иди.

– Есть!

Полковник по –военному развернулся и, сделав недовольную гримасу, вышел. Ехать в командировку, да ещё Царьгород совершенно не входило в его планы. Лучше б уж действительно он поехал в Лозанну!

Допив невкусный коктейль в царьгородском кафе, Влад поставив пустой стакан на стол и огляделся. Стемнело. Народу на набережной заметно прибавилось. Певица в черном присела за столик и, помешав в бокале соломинкой, начала потягивать игристое. Вместо нее на сцену опять взобрался парень. Тот, с манерой душить микрофон. Выждав, когда закончится интродукция, он запел известный шлягер:

«Помнишь, девочка, гуляли мы в саду?

И я бессовестно нарвал букет из роз…

Дай Бог памяти в каком это году

Я не чувствовал ладонями заноз…".

Влад вдруг вспомнил командировку в восточную Сибирь пару лет назад. Они ехали по БАМу на поезде в сторону Бодайбо, городку золотоискателей. В динамиках звучала вот эта же песня Новикова. Из поезда вышли они под вечер. Оказалось, что у Бодайбо, не смотря на глубокую осень, река ещё не застыла, моста нет, а за вертолёт нужно было выложить тысячу долларов, которых у них не было. Им пришлось заночевать в местной гостинице для водителей дальнобойщиков, коричнево -чёрной избе с двумя белыми глянцевыми панелями по бокам, сиротливо истуканившейся на заснеженной лужайке.

Они зашли с группой внутрь. В нос ударил удушливый запах из смеси консервов и табачного дыма. Работал приёмник, из которого бодро неслось: «в Благовещенске минус 28, в Комсомольске –на-Амуре, минус 31, в Тынде минус 42…». Спотыкаясь в темноте, они пошли на звук.

Их взорам предстала следующая картина: в небольшой кухоньке за шатким квадратным столиком сидели двое немолодых дальнобойщиков, кипел на плитке чайник. На столе в невообразимом хаосе лежали нарезанный ломтями хлеб, консервы в наспех открытых тупым ножом банках, взятые кем -то из дома или купленные по дороге смятые по дороге пирожки. Дымились в пепельнице окурки. Горела наверху вкрученная в чёрный патрон без абажура лампа. Один дальнобойщик, довольно симпатичный, с шевелюрой тёмных волос сидел, когда они вошли, держа в руке наполовину наполненный стакан с водкой. Ещё двое водил, которых нельзя было разглядеть из –за плотных облаков табачного дыма, сидели напротив него. Между ними и водилой справа пристроились местные «девочки» – две беззубые, сипатые и опухшие от выпивки шмары, с изувеченным сибирскими холодами и алкоголем лицами. На одной был ватник, на другой алая куртка, но такая грязная, что местами даже казалась чёрной. Им наливали вина. Та, что была в ватнике, хватанув портвейна, повернулась к нему и рассмеялась беззубым ртом с чёрной каймой от винной краски губами.

Потом они всей группой пытались расположиться на ночлег в соседней комнате, но матрасы на пружинах железных кроватях оказались таким отвратными на вид, бугристые и мокрые, да к тому же с материками бурых пятен от чьих-то выделений, что, они, поворчав, легли не раздеваясь на голые кровати и так и проспали до утра не раздеваясь, на скрипучих пружинах. Он вдруг подумал, что по сравнению с той гостинице в Бодайбо, эта царьгородская, в которой он жил сейчас, была просто раем. Всё относительно в этом мире.

Расплатившись за коктейль, Влад пошёл обратно в гостиницу. По дороге он разглядывал женщин, но желания знакомиться уже не было. "Разве я умею подкатывать?", думал он, заходя в свой номер. Нет. Я же стеснительный. Начинаю искать знакомств только когда выпью. Если бы Власта не подошла тогда первой, я бы ушёл с тренировки домой, как обычно один. Может, она и исчезнет так же, как появилась? Нет, теперь, когда у неё в животе ребёнок от него, видимо, не уйдёт.

Засунув руки в карманы, он уставился на молчащий телефон. "Не звонишь?", спросил он. Ладно, я сам позвоню". Он набрал её номер. Трубку долго не брали. Потом её голос тихо спросил:

– Алло?

– Привет. –Сказал он.

– Да, Михаил Ааронович? – Услышал он в ответ.

Значит, полковник рядом, понял он.

– Я люблю тебя, – вспомнив о её просьбе, сказал он.

– Оценила, да, – радостно произнесла она. – Конечно, завтра к девяти, не опоздаю. Всего доброго. Естественно, и я тоже. Целую. Пока.

Она повесила трубку.

– Коцер звонил? – Подозрительно спросил её полковник, когда она положила трубку.

– Да.

– Что за странный разговор? Целую…У вас с ним что, любовь?

– Конечно, давай ещё приревнуй меня к Коцеру! – Сказала она. –Просто мы так шутим с Викой, говоря ему: целую, пока. Он злится.

– Так у вас ничего?

– С кем, с этим евреем необрезанным? Конечно, нет!

– Откуда ты знаешь, что он не обрезанный?

– Так он сам говорил. Он, мол, еврей по паспорту, а родители его в детстве не обрезали. Поэтому он православие принял, будучи уже взрослым.

– Нет, он тебе говорил или ты сама это видела? – С подозрительным видом спросил её полковник.

– Ха-ха! – Рассмеялась она. – Ну, давай, поревнуй меня ещё к начальнику!

– Убью, -погрозил он пальцем, насмешив её. – Кстати. Я завтра уезжаю в командировку.

– Куда, если не секрет? –Спросила она.

– В Лозанну, Швейцария. Не проси только что -нибудь привезти. Денег в обрез. Даже командировочные урезали.

– Я разве хоть что –то у тебя когда -нибудь просила? –Удивилась она.

– Нет, просто решил сказать на всякий случай…

Снова зазвонил телефон. Это Влад опять набрал её номер:

– Да? – Взяв трубку, спросила она.

– Мне одиноко. – Сказал он. –Соскучился по тебе.

– Вы ошиблись, это не Пенсионный фонд! – Холодно произнесла она. – Не могу подсказать. Кажется. вы одну цифру набрали неверно. Попробуйте ещё раз. Всего доброго.

– Чёрт бы побрал, этого полковника! – Ругнулся Влад, бросая трубку.

Глава шестнадцатая

Сидеть одному в душном номере было невозможно. Влад сел на кровать, потом встал. Подошёл к окну, за которым по-прежнему рос клён. Посмотрел на дом через дорогу, на крыше которого всё также были аттики с выломанными рейками на дверцах. Проклянув про себя в очередной раз Носорогова, который его сюда послал, он громко чертыхнулся. Когда он был один, в голову начинали лезть страшные, отвратительные по своей пустоте мысли, от которых хотелось выть. Решительно отодвинув стул, который стоял у него на пути, он вышел из номера.

Выйдя на улицу, он дошёл до Речного вокзала, купил зачем -то билет на пароходик и поехал. Он хотел так скоротать время. Катер плыл мимо загородных домов, каких -то деревушек, где было пустынно и лишь изредка могла пройти баба с коровой или какой -то мужик, или машина.

Отвлёкшись от воды, он задрал голову и посмотрел на небо, которое, с тех пор, как они отплыли, совершенно спряталось, закрывшись бесконечной простынёй мышиного цвета. Зачастил дождь, оросив поручни буроватыми крапинами. Чтоб не мокнуть, Влад сел под тент и, глядя на воду вдали, стал вспоминать об их последней встрече с Властой.

В тот день, помнится, они выбрали для встречи всё ту же гостиницу в Седьмом районе Зеленограда. Ехать туда из конспирации они договорились порознь и всю дорогу общались друг с другом по телефону.

Была суббота. Играющая мириадами блёсток автомобильная гусеница, рыча и вздрагивая, переползала в свой загородный кокон на уикенд. Жгло закатное солнце. Было душно. Опустив стекло, Влад рассматривал старух на задних сиденьях авто, чьи головы, одетые в цветастые панамки, ярко выделялись на фоне зелёные побегов огурцов и помидоров, кучно скопившихся на площадке за задним сиденьем в обрезанных наполовину пакетах из под молока. Некая старушка на пассажирском сиденье в машине рядом с его, держала на руках пуделя и, тот беспокойно озирался, словно опасаясь за свою жизнь в этой давке. Машины шли совсем рядом с открытыми окнами. Дед, морщинистый старик в очках, нагнувшись к рулю, напряжённо правил. Он слышал, как старуха ругала в полный голос дорожные службы, а то начинала изводить сидящего за рулём мужа замечаниями, типа: "не прижимайся к нему, отъедь! Да что ты мне говоришь, что не прижимаешься, когда он уже вон руку свою на коленку мне сейчас положит! "Спокойно, лапочка моя, не рычи, тихо…", обращаясь то ли к жене, то ли к собаке у неё на коленях, увещевал пожилой муж.

Власта, стоя тоже где –то в той же пробке, время от времени звонила ему, чтобы спросить "ты далеко от меня? Я ещё мост не переехала". "А я уже. Сейчас в паре километрах от "Ежей", отвечал он, «памятник войны такой, знаешь?". "Ага, у меня в Солнечногорске брат с семьёй живёт, я к ним часто мимо него езжу". «Потом поворачивай на Фирсановку, я приторможу где -нибудь у заправки", заканчивал он разговор. "Ладно!".

Небо в тот вечер затаилось, как завоеватель, выставив на дальнем краю целый арьергард туч. В иссушенном за день, подёрнутом дымкой воздухе, напитанном тревогой, которую он ощущал животом, сердцем, мозжечком и чем –то ещё, очень глубоким, чему нет пока названия, звенел разноголосый хор авто и мотоцикад. Повернув с шоссе, он проехал ещё несколько сот метров, прежде чем встать на обочине возле заправки, чтобы подождать Власту.

Оранжевый диск солнца повис у кромки неба, готовясь свалиться, как потерянное колесо в погреб за горизонтом и пролежать там до утра. Томительно тянулось время, отсчитывая минуты. Он думал: ну, где она? Он давно уже был здесь, а её все не было.

Влад уже откровенно начал скучать, когда автомобильный коллайдер, медленно ползущий в одну сторону и стремительно разгоняющийся в другую, выплюнул, наконец, на дорогу, где он припарковался, антивещество её "Мерседеса». Он был настолько запылён, что он даже не сразу узнал его. Выйдя из машины, она помахала ему рукой. Улыбнувшись, он показал рукой, чтобы она садилась обратно и ехала за ним.

Администратор гостиницы, ухоженная брюнетка с золотым кулоном на шее быстро пролистав его паспорт, записала что -то в журнал и выдала ключи от номера. Влад удивился, что она не стала внимательно оглядывать их, как это принято у гостиничных работников. Это произвело хорошее впечатление.

Они поднялись в люкс, который показался им довольно симпатичным. Серебристые виниловые обои с чёрными вензелями отсвечивали в яслях освещавшего их электрического света. У стены раскинулась большая двуспальная кровать, над ней висело незажжённое бра, напротив кровати стоял телевизор на тумбочке, рядом с ними пара кресел и журнальный столик. Кто –то бы сказал «бедно». Но он лишь подумал ничего лишнего.

Отодвинув шторы с нарисованными на них дырками от сыра на фоне чёрных петель и зелени, Влад открыл дверь и вышел на балкон. Город дохнул ему в лицо банным воздухом, в котором смешались запахи нагретого за день асфальта, зелени деревьев и поблёскивавшего невдалеке водохранилища. Берёзовыми вениками качались внизу деревья, некая шайка гастарбайтеров у входа в гостиницу дружно поливала какого -то Тазика, который скрестив руки и хмуро глядя то по сторонам, в ответ на их реплики, нарочито равнодушно сплёвывал себе под ноги. По бетонной эстакаде с металлическими перилами, где стойки были установлены вертикально и на одинаковом расстоянии друг от друга, от пояса и ниже покадрово, а сверху цельно, в одних трусах ехал совершенно взмыленный велосипедист.