Укрощение Россо Махи

Влад, конечно, понимал, что и Петя и Игорь правы. Без разрешения снимать нельзя. Но ведь обычно им приходится делать именно так –снимать на свой страх и риск. Иначе не будет материала. Конечно, когда офицально не разрешно, могут дать по шее и даже, чего греха таить аппаратуру повредить. Но аппаратура застрахована телекомпанией. И потом в любой профессии присуствует риск, а в их профессии – в первую очередь. И именно за риск им доплачивают! Причём неплохо, чтобы вот как сейчас идти напролом и рисковать. В репортёрском деле много от армии, если старший приказывают, то, не рассуждай и в атаку! Потому что если замешкаешься, то упустишь победу.

Такой открытый саботаж, который устроили эти двое, выглядел почти предательством. И Влад, который сначала даже не поверил в это, пришёл сначала в замешательство. Но потом его охватила ярость: «какого чёрта тут происходит?», хотел крикнуть он, однако вокруг по –прежнему сновали люди в форме и он не хотел привлекать к себе внимание.

«Хоть сделайте вид, что торопитесь!», мысленно умолял он их. Но нет, и Петя, и Игорь вели себя, как люди всё повидавшие уже в этой жизни и ни в какие игры, кроме разрешённых, играть не желающие. Потеряв надежду, Влад отошёл от них на пару шагов, желая во всей красе увидеть шедевр под названием "съёмочная группа государственного канала". Картина была так себе. Никто, кроме него, на это не смотрел.

– Да уж, с вами каши не сваришь, – пробормотал он, когда оба проходили мимо. Петя, казалось, только этого и ждал. Остановившись и бросив сумки на землю, он патетически воскликнул:

– Вот спасибо тебе, дорогой! – И сделав шутовской реверанс, не лишённый, кстати, некоторого изящества, так как при поклоне он наклонил голову и поднял вверх ладони, сказал:

– Дождались! Только мы с Игорьком таких мастеров, как ты, по завариванию повидали уже знаешь за двадцать -то лет! Да, Игорёк? Они, значит, балду будут в гостинице гонять, а потом съёмочная группа должна отдуваться за него, так?

– Да это ваша работа – снимать! – Едва не задохнулся от возмущения Влад.

Но Игорь и Петя только оба ухмыльнулись на его реплику, как пара старослужащих, которых пытается учить новобранец и, подхватив аппаратуру, пошли дальше, не удостоив его ответа.

Всю обратную дорогу они ехали в машине молча. Только у дверей гостиницы, пропустив вперёд Петю, Игорь снизошёл до разговора с ним, миролюбиво сказав:

– Слушай, да не бери в голову, всё это ерунда, ей богу! Завтра возьмём разрешение, поедем и спокойно возьмём у Бугатти интервью.

– Думаешь?

– Уверен.

– А я почему –то нет!

– Брось....– снова начал Игорь, протягивая ему руку. – Ну, дай пять, ещё работать вместе.

– Ладно…– Влад пожал ему ладонь.

– Мир?– Спросил Игорь.

– Хорошо.

После того, как Игорь пожал его руку своей вялой и влажной ладонью, Влад спрятал руку в карман, чтобы незаметно вытереть там свою о подкладку. От Игоря это не укрылось.

– Я смотрю, ты обижаешься. Может, поужинаем сегодня вместе? – Спросил он, глядя на него с улыбкой.

– Что, есть повод? – Без энтузиазма спросил Влад, вынимая руку из кармана.

– Как говорится, хорошее начало – половина дела.

– Да мы вроде начали хуже не придумаешь…– Хмуро заметил Влад.

– И всё -таки не стоит нарушать традиции, -миролюбиво продолжал Игорь.

– Ладно, договорились. Во сколько?

– В семь у входа.

– О кей.

Глава девятнадцатая

Дмитрий Фёдорович Кочетков пришёл в свой гостиничный номер, и, увидев нагретое за день яйцо спёртого воздуха, перекрывавшее наискось комнату, открыл настежь окно и высунулся наружу. Снаружи тоже было душно. Однако лёгкий ветерок, взъерошивший его чуб, сделал своё дело и Кочетков, с облегчением выдохнув, потёр лоб.

Перекрёсток и автобусная остановка внизу жили своей жизнью. На противоположной стороне дороги стоял дом – довоенный, или может быть даже дореволюционный, возможно старая управа, судя по качеству кирпича, с красным суриком крыши и аттиками, у которых на дверцах были выломаны рейки. У дома были большие окна с решётками, и выглядел он совершенно нежилым внутри.

– Отличные хоромы, а в запустении, -пробормотал Кочетков. –Чего не отремонтируют? Эх, нет в России порядка! Как не было раньше. За что боролись дед и отец? Зачем спрашивается, в революцию встряли? И тогда и теперь, кто во что горазд! Это значит, бери опять любого, и сажай в кутузку. Не ошибёшься, будет за что!

Дмитрий Фёдорович потрогал занавески в своём номере, похожие на выцветшие грядки марихуаны, бросив мельком взгляд на золотистые прищепки крокодильчиков, которые держали её в своих зубах сверху. Тронул пальцами стену с бумажными цвета песка обоями, стол, стул, телевизор и вздохнул: «что тут люди хоть делают вечерами? С ума ведь сойдёшь». Зазвонил телефон, а когда он снял трубку, на том конце спросили:

– С девушкой не желаете отдохнуть?

– Только не в гостинице, -сказал он.

У Влада тоже в тот вечер было интимное настроение. Найдя газету объявлений, он позвонил по нескольким номерам и, остановившись на каком –то, сел в такси.

Девушка была так себе, то есть, не то, что некрасивой, а на любителя. Худенькая, с чёрными крашеными волосами. Пока она ходила в душ, он изучил квартиру. Здесь была всего одна комната, грязная и запущенная. На окнах висели какие –то бесформенные занавески.

Пройдя на кухню, он открыл холодильник, увидев бутерброд в целлофане и таракана ползущего к нему, закрыл. Вернулся в комнату, где из мебели были стул, старое кресло и кровать. На кровати лежала подушка цвета сырой печени. Он поднял её двумя пальцами и брезгливо отбросил на пол. Надо было немедленно отказаться от этой затеи и уйти, но что –то или кто –то внутри него будто настырно удерживал его здесь, словно хотел, чтобы он испил эту чашу до дна.

Влад стоял у окна и смотрел на улицу, когда девушка окликнула его. Обернувшись, он окинул её взглядом сверху вниз.

– Нюра. – Произнесла она.

– Оч приятно, – процедил он.

Из душа проститутка вышла голой, что должно было наверно возбудить его, но этого не произошло. Где -то он однажды прочитал, что человек вещь Бога. И выглядит он настолько, насколько Бог в нём умещается. Эта девушка была безбожно непривлекательной. Под её кожей на ляжках были какие -то розово -фиолетовые разводы, будто в поверхность мрамора влился и замёрз слабый раствор марганцовки. Лично у него вид этих узоров вызывал отвращение.

Всё что обычно ему нравилось в женщинах у неё отсутствовало: плечи были узкие, бёдра неразвитые, грудная кость, называемая в медицине Манубриум, обычно плоская, у неё немного выпирала, и без того маленькие груди портили мятые, вдавленные внутрь соски. Волосы, гладко причёсанные и сильно налаченные, казались грязными.

Взгляд у девицы был странный, виновато-пошлый, будто она сходила и забыла смыть, и за это взрослые её отругали, из –за этого губы, густо намазанные бордовой помадой в плохо освещённой комнате выглядели почти что инфернально.

Только взглянув на проститутку, Влад пожалел, что затеял это дело.

Он уже хотел бросить ей деньги и уйти. Но вдруг разозлившись на себя за то, что он в очередной раз не получит ничего, потратившись, грубо развернул её к себе спиной и, крикнув: «чего выгнулась, как мост? Давай, выпрямись!». И нажал ей, чтобы показать, как надо, на поясницу. Но она тут же сгорбатила спину снова. Он опять нажал. И снова. Так она и пружинила своей спиной, как фанерным листом, пока он делал своё дело. Закончив, он швырнул ей купюры и пошёл к выходу, на ходу заправляя рубаху в штаны.

Находясь в жутком раздражении, он даже не заметил штатского из лифта, который шёл в тот же подъезд, только с другой стороны дома.

Дойдя до двери и позвонив, Дмитрий Фёдорович дождался, пока ему откроют, затем, увидев проститутку, успевшую накинуть на себя белую блузку и скроенные по типу бананов голубые, с живописным полотном вытертостей джинсы, он удовлетворённо кивнул – пойдёт.

Как же всё –таки по разному устроены люди!

Ангел Железного Стояка Лефикс де Мудович, отец Фёдор и дед Остап даже сначала не поняли, где оказались. Это была изба, вернее, баня, где в пару все люди ходили голыми. Но было при этом совсем не жарко. И люди, при том, что они не были одеты, не мылись, а ходили туда -сюда и почесывались.

– Не понял, это город или что? – Спросил дед Остап некого бородатого деда, который единственный во всём этом бедламе сидел на лавке в портах.

– Да какой, милок, город! Деревня. Даже не деревня, а дом один. Вот и всё. Наказал Бог!

– Изба у вас какая –то странная, баня что ли? – Спросил дед Остап.

– Не баня, милок, дом такой, -усмехнулся дед.

– А почему ж так? – Спросил стоявший подле своего предка отец Фёдор.

– Душа, стало быть, у нашей девки холодная.– Почесав бороду над самым адамовым яблоком, авторитетно пояснил дед.

– Чья душа? – Не понял Ржазинский.

– Да Нюрки нашей, видать, прапраправнучке, растудыть, в ребро ей коромыслом! Пошла, вишь, как все кривым путём, зараза!

Дед снова почесал бороду, на этот раз выше подбородка.

– Ясно, -вздохнул Фёдор. –Ты это, дед, мы тут случайно, нам выход покажи, да пойдём мы.

– Выход! – Крякнул дед. – Эх, чего загнул. Да кабы мы знали, где выход, не сидели бы тут все!

Ржазинский, дед Остап и отец Фёдор переглянулись и быстро пошли назад. Но там, где они вошли, была пустота, чёрная, как дёготь, да плотная, как стена и ничего больше. Пошарив в ней руками и ничего не найдя, они пошли обратно, мимо голых тел, чешущихся спокойно или яростно, и шли, и шли всё вглубь неизвестной души, будто сквозь дремучую и многовековую Русь, где голых и почёсывающихся меняли голые и хихикающие, голые и дико хохочущие, голые и пьяно рыдающие.

Где –то, встав в хоровод на окутанной сумерками полянке, они пытались затеять танец, но из –за того, что все были либо пьяными, они либо падали без сил от смеха, либо у них ничего не получалось, так заплетались ноги. Чуть тлели костры. Один, разбежавшись, захотел перепрыгнуть через костёр, но, споткнувшись, плашмя упал на угли, выбросив из-под себя целый столб пепла. Какая -то молодёжь, увидев это, стала показывать на него, давясь при этом от смеха, а те, кто постарше принялись выкрикивать ругательства и изрыгать проклятия. Где-то далеко, видимо снаружи, глухо пело из динамика: «Шансо-ньетка!»…

Дед Остап, Ржазинский и отец Фёдор всё шли и шли, не понимая, куда хотят прийти. На горизонте, вдали, пылал вечный закат, будто там горел и не сгорал лес, и вместо дыма над ним кружило вороньё, однако сюда эти стаи не прилетали, а каркали в отдалении, словно предупреждая и дожидаясь своего часа.

Тут тоже шёл праздник, невесёлый и бессмысленный. Горели уже ярче костры. Всем наливали что –то дымящееся из котелка в кружки и чашки, которое все, отойдя в сторонку, тут же жадно пили. Но ещё издалека учуяв невкусный запах варева, трое гостей, заткнув носы, прошли мимо раздавалы.

Напившись, люди тут же бросались в игру. Голые девки, визжа, бежали прыгать через костёр, где их, также отчаянно визжащих, хватали затем парни, по одному или группой и сразу тащили в кусты.

– Не может быть, чтобы не было выхода, – бормотал отец Фёдор, заглядывая под каждое деревце, каждый кустик и находя там лишь сношающихся. – Не может быть!

Они снова шли в холодном тумане, куда глаза глядят. Но чем дальше уходили, тем более туманными и безлюдными становились места. И главное, стоило им ступить в сторону от дороги, по которой они шли, там немедленно сгущалась тьма и из этой тьмы на них словно начинали смотреть огромные и жуткие глаза, отчего ноги тут же становились ватными и идти на эти глаза дальше не было никакого желания.

– Вот теперь я понимаю, – прошептал отец Фёдор, сделав очередную безуспешную попытку сойти с пути и пятясь затем обратно на прямую дорогу, – что значит выражение: «чужая душа –потёмки»!

Возвращаясь в это время обратно в гостиницу, Влад думал про себя, вспоминая бездарную Нюрку: ах, тварь! Ну, какая же тварь! Зачем же ты пошла в проститутки? Кто тебе вообще сказал, что ты это можешь делать? Почему все в этой стране, от начальников до гетер занимаются не своим делом? Может, во всём виновата революция? Ведь были же проститутки и тогда? Да, конечно, ведь об этом писал Куприн в своей «Яме»! Но тогда, по крайней мере, проституция была ремеслом, и ему, кстати, учились. Надо было уметь понравиться, уметь угодить, были специальные дома свиданий… А сейчас? Какая –то квартира с поломанной мебелью, грязными полами, тараканами…Куда мы пришли? О господи, как тошно!

Без пяти семь вечера Влад со съёмочной группой вышли из прохладного холла гостиницы в запылённый, красный от заката Царьгород и пошли в сторону набережной. Там сели на пароходик, где было кафе, и отправились в маленький круиз по реке. Блестела за бортом вода, ровно гудел двигатель, молотил на ветру краями палубный тент. Пришла официантка и поставила на стол бутылку. Влад и Петя, сделав по небольшому глотку вина, поставили свои бокалы на стол.

Игорь, выпив до дна, налил себе ещё, а потом выпил и налил снова. Пока Влад набирал Власте, он прикладывался к бутылке дважды. Техник Петя, пока Игорь пил, с опаской косился на своего напарника, думая, может, сказать ему, чтобы тот притормозил? Ведь напьется. Что его, тащить потом на себе?

Влад, так и не дозвонившись, поиграл в руке своим телефоном и кинул его в карман. Он не любил гаджетов, считая их игрушками. Но видя, что его товарищи не расположены говорить, достал снова телефон и начал бесцельно нажимать кнопки. Игорь, допив вино, поднял два пальца, чтобы подозвать официанта и, когда тот пришёл, попросил ещё бутылку. Он был не дурак, как видно, выпить, этот Игорь!

Кроме них в этот вечер на палубе сидело ещё несколько человек – женщина с девочкой, которая ела, наклонившись почти к самой тарелке и пожилой мужчина с каким -то сухим и измождённым лицом.

Влад посмотрел за борт. Гуляла по воде мелкая рябь, хлопал от ветра тент с такой амплитудой, будто в воздухе захлёбывался авиационный моторчик. Когда –то он прочитал в эзотерической литературе, что мир управляется ангелами, мириадами невидимых созданий. Это засело у него в мозгу. Интересно, как они всё это делают, подумал он. Всё это движение? Нет, слишком уж всё идеально, чтобы быть правдой. А, если, на самом деле, это так? Вот сейчас они делают свою работу и смотрят, как они втроём сидят тут и наслаждаются едой, солнцем, движением трамвайчика… Он незаметно благодарно кивнул голубому экрану, раскинувшемуся перед его глазами, за которым наверно эти невидимые ангелы и прячутся, а затем воровато покосился на своих спутников. Если бы они подслушали его мысли, то наверняка сочли бы его тронутым.

– Как у тебя с Носороговым? – Вдруг спросил его Петя.

– В смысле? – Удивился вопросу Влад.

– Я имею в виду отношения. Слышал, вы друзья?

– Да, что –то в этом роде.

Взяв зубочистку, техник долго ковырялся в зубах, не глядя на него, потом сказал:

– Ничего у тебя не получится.

– Что именно? – Удивился он.

– Работать на Носорогова и быть его другом. Мой тебе совет –нужно лечь под босса.

Влад, которого покоробило это слово «лечь», подумал: «вот и ложись сам, если ты проститутка! Спустя время, переварив сказанное, он внимательно посмотрел на Петю. Тому было явно за сорок. Лицо нездорового цвета. Какое -то серое. Ни бровей, ни волос. Игорь сказал, что у Пети редкое заболевание при котором у человека полностью отсутствует волосяной покров, называется алопеция. В джинсах и чёрной майке, с отшлифованной, как бильярдный шар головой и вечно недовольным лицом, Петя чем -то напоминал ему Кису Воробьянинова у которого пионеры спёрли клад. Напару с Игорем, который вечно что -то комбинировал у себя в голове, они были почти книжным дуэтом.

Пришла официантка – блондинка с большими, как дыни колхозница грудями под кофтой, с простоватым лицом и весёлыми глазами. Кокетливо достав из кармашка передника блокнот с ручкой, она приготовилась записывать.

– Милая, – откинувшись на спинку стула, по-сибаристки начал диктовать ей свой заказ Петя. – В салат из помидоров и огурцов добавьте репчатый лук и чеснок. И ни в коем случае зеленого горошка! – Эту фразу он произнёс с таким пафосом и настолько громко, что несколько человек за соседними столиками обернулись, чтобы посмотреть на него, а официантка, взрогнув, испуганно поправила на голове причёску. "Офанарел он что -ли, подумал Влад, или это у него такая шутка?". Но Петя, как оказалось, и не думал шутить. Модулируя голосом, как актёр старой Мхатовской школы, он серьёзно продолжил внушать официантке рецепт своего фирменного салата:

– Дальше вы кладете сметану и ложечкой и начинаете медленно, вот такими круговыми движениями, размешивать всё в тарелке…

Официантка, честно пытавшаяся вначале записать всё это бред в блокнот, стала постепенно писать медленней, а затем, решив, что гость пришёл сюда, чтобы просто над ней поиздеваться, отвела глаза в сторону, и, оттопырив пальцами листок блокнота, начала им играть.

– Аллё, я же я вам говорю, милая! – Одёрнул её Петя, пощёлкал у неё перед глазами пальцами. Увидев, что официантка, вздрогнув, снова перевела на него взгляд, он продолжил:

– Ложечкой, повторяю, аккуратно, вот так снизу вверх, круговыми движениями, перемешиваете, чтобы сок от помидоров равномерно окрасил салат. Понятно?

Официантка, сжав губы, убрала блокнот в передник и, кивнув, вздохнула:

– Это всё?

– Нет. Рыбу, перед тем, как жарить, посолите с одной стороны, – с упорством психотерапевта продолжал зомбировать её Петя. -Дважды обваляйте в муке. Льезон у вас есть, надеюсь?

– Кажется…да. А, может, нету, – хихикнула официантка, доставая опять блокнот.

– Я так и думал. – Расстроился Петя. – Ладно. Сделайте без льезона, но не пересушивайте! Соком лимона полейте обязательно…

До конца не понимая, хватил ли мужчину удар или ему просто не повезло с мозгами, официантка, выслушав заказ, с облегчением кивнула и ушла на кухню. Влад смотрел ей вслед, думая: «нет, что –то уж больно мало она записала». Наверняка не так всё исполнит. Провинцию всегда отличает приблизительность. А в Царьгороде это вообще принимает иногда формы какого –то дуракаваляния, иначе не назовёшь!

И действительно, когда официантка принесла Пете еду, выяснилось, что все было приготовлено не так, как он просил. Рыба была пересолена и сухая. Вместо помидоров лежали огурцы, вместо чеснока кукуруза, сверху все это полито растительным маслом и вдобавок изрядно посыпано зелёным горошком. Съев все это с гримасой непередаваемого отвращения, Петя заранее решил огорчить официантку, которая та подошла спросить всё ли хорошо:

– Можете не рассчитывать на чаевые, милая. – Пробасил он. – Вы меня сильно разочаровали. И потом… – приподнявшись со стула Петя понизил голос до шепота и с обидой в голосе добавил: -Если бы я знал, что так будет, я бы вообще сюда не пришел. Нельзя так с хорошими людьми!

У официантки, которая явно не понимала, за что её ругают, ведь она всё делала хорошо, обиженно задёргались губы. Что именно она сделала не так? Почему её этот лысый унижает?

– Нет, ну почему они здесь такие? – Обиженно спросил Петя Влада с Игорем, когда официантка ушла. – Я ведь все популярно объяснил, даже на пальцах показал.

– В следующий раз просто попроси просто принести тебе жареную рыбу и салат. – Посоветовал Влад. – Увидишь, какого потрясающего эффекта можно добиться при помощи трёх обычных слов!

Петя глянул на Игоря, словно бы ожидая от него поддержки, но тот сидел, уткнувшись в телефон.

– Тоже мне советчик… – проворчал Петя, – …страна советов. Все только и делают, что советуют, а работать никто не хочет!

– Ты бы не судил по себе об остальных, – заметил Влад.

– Где –то между прочим, он прав, – закивав, неожиданно поддержал Влада Игорь.

– Не учи ученого! – Нахмурился Петя, бросив на Игоря тяжёлый взгляд – два скованных льдом мутноватых озера на фоне потемневшего от северной погоды белесоватого неба.

– Ты только не обижайся, – сказал оператор. – Но, иногда, правда, ты перебарщиваешь. Может, вина ещё закажем?

– Денег в обрез, – Заглядывая в кошелёк и закрывая его, сказал Петя. Он отвечал за финансы в командировке, писал по возвращению отчёты, чтобы отнести их потом в бухгалтерию телекомпании и операторам приходилось считаться с его мнением:

– Не успели приехать, а суточных как не бывало. – Пояснил Петя.

– А правда, куда это мы столько денег подевали? –Почесал голову Игорь.

«Пропили, куда же ещё!»– подумал Влад, но вслух ничего не сказал.

– Допустим, в багаже у нас перегруз был, дальше, за гостиницу сразу уплатили, вот ужин ещё, вино, – стал бубнить Игорь, – так помаленьку деньги, видно, и разбежались.

– Главбух увидит отчет –повесится! –подытожил Петя, выливая себе остаток вина из бутылки.

– Да ладно! –отмахнулся Игорь.– В Италии за один ужин отваливали по четыреста евро – и ни фига!

– Там результат был -фильм. -Возразил Петя. – А здесь у нас хрен да ни хрена, да? – Спросил он Влада с такой же примерно интонацией, с какой ребёнок в ванной обращается к резиновому пупсу.

Влад вновь ощутил приступ гнева, второй раз уже за этот день. Он начал оглядываться в поисках чего -то, что могло отвлечь его внимание. Его взгляд вдруг упал на три высоких стула на металлических ножках возле барной стойки. Он представил, как берёт один, подходит сзади к Пете и обрушивает ему его на голову. Удар, треск, кровавый плевок на скатерти, шок на лицах окружающих. Наверно только та подносчица с грудями, как две дыни, зааплодировали бы ему, -подумал он. Эта мысленная расправа над Петей, как ни странно помогла ему побороть приступ, и он заметно повеселел.

– Рыбу будете доедать или я заберу? –Спросила официантка, подходя к Пете и глядя в сторону.

– Забирайте…– поморщился он.

Влад выдохнул. Хорошо, что Петя не стал продолжать. «Интересно, что за демон вдруг стал меня теребить?», подумал он. «Откуда злость»?

Пароходик, сбавив скорость, осторожно стал причаливать к дебаркадеру и вдруг стукнувшись бортом о резиновые кранцы, закачался, отчего во всем ресторане зазвенела посуда.

– Балует Степаныч, -проворчала шедшая мимо пожилая официантка.

– Приехали, –стал подниматься из –за стола Петя. – Добро пожаловать на выход.

Достав из кошелька несколько купюр, он небрежно бросил их на стол, прижав пустой бутылкой.

– Сколько я тебе должен за ужин? – Спросил Петю Влад, доставая кошелёк.

– Нисколько, –великосветски отмахнулся он,– сегодня мы угощаем. Деньги себе оставь, они тебе еще пригодятся.

– Так нельзя, у нас разные отчетности! – Запротестовал Влад, не закрывая кошелёк.

– Ничего страшного, там немного. Сочтемся…-сказал Петя.

– Ладно…– удивился Влад, закрывая кошелёк и убирая его обратно в карман.

Глава двадцатая

Съёмка в городе Толмач-на -Дону, куда они приехали на следующее утро, тоже не задалась. Местный делопроизводитель суда, у которого они хотели взять интервью, узнав, что к нему едет съёмочная группа, сбежал в неизвестном направлении. Продежурив несколько часов возле здания суда и архива, того самого, который сегорел и в котором раньше хранились документы на усыновлённых детей, они сели на пароходик и поплыли обратно.

Стоя у борта и глядя на воду, он думал: "почему командировка не задалась? Может, за очевидной задачей скрыта другая цель? Какая? Ну, допустим, прикрыть зад Носорогова, который в Италии потратил много денег. Спросят: где деньги? А он – вот же группа снимает вторую серию. Не хотелось, конечно, думать о друге плохо, но… Предположим, у него, Влада, ничего не получится. Кто виноват? Он. Кучу денег истратил, а задание не выполнил. Ату его! Вот тут и выяснится, друг тебе Носорогов или портянка… Может же быть такое? А как же! У нас всё может быть. Ладно, чем мы сейчас располагаем? Усыновлённые чужими людьми дети, река, сумасшедший техник… Мысли потекли совсем в другую сторону. Как это всё объединить? Кто его знает! Но ведь не зря же создан мир, а зачем -то…

Он уставился на воду. Нос речного трамвайчика вспарывал зеркало реки, освобождая амальгаму, которая блеснув на миг серебром, отваливалась на сторону бурыми ломтями, прежде разойтись пузыристой рябью по обоим бортам. Он подумал, что ничего не видно сквозь эту мутную воду, как не видно, что будет дальше в жизни сквозь пройденные уже этапы. Жаль его не увлекала в детстве философия! Или, там, Библия. Наверно поэтому и ответов не было. Интересно было бы знать, случайно то, что с тобой в этой жизни происходит или всё известно заранее?

Пока они плыли, стало смеркаться. Городская набережная и порт встретили их бунтом тюремного шансона и фестивалем огней. Усиленные микрофоном неслись к пароходику слова: "девчонки любят марафет, но жить не могут без конфет"! Тирлимкала где –то органола, подыгрывая шлягеру "В шумном балагане…". Глуховатые басы, доносившиеся словно из накрытого тюремной фуфайкой кинапа, лезли отовсюду, вешаясь, будто лапша, на уши, целились тебе в рот, требуя, чтобы ты его округлил, немедленно всему удивившись, поднимали людей с места, заставляя их выписывать ногами замысловатые кренделя, похожие на те, какие делает человек, завязнув в трясине. Тех, кто случайно забрел сюда, шансон мучил вопросами: «кому давала стоя?», «дай бог памяти в каком это году?», «и «ты зачем, паскуда, хвост к нам привела?!". Но ответов, как всегда не было, и мотив ходил по кругу быковатым фраером в красной майке, захватанный, как чинарик и бодрящий, как чифир, за ним, словно заключённые на инфернальной прогулке плелись люди – веселые, бесшабашные, сердечные, объединённые братством пива и свиного шашлыка. Раскрывая объятия навстречу музыке и друг другу, они подхватывали слова песен – незамысловатые и остроумные, как тюремная заточка, и, задирая к небу потные лица, пели их, стуча себе в грудь кулаком: «Шан –со-нет –ка –а!». «Владимирский Централ!» разливалось сладким газовым облаком со всех сторон.