Cambridge Guy Portrait

Синие глаза робко посмотрели на меня.

– Я мало что помню. Со мной что—то сделали, я не могла просто здесь оказаться, я чувствую.

Я заметил на тумбочке «Вино из одуванчиков» Рэя Брэдбэри.

– Тебе нравится читать?

Девушка улыбнулась.

– Сестра Бонни принесла мне эту книгу. Сказала, что чтение помогает упорядочивать мысли в голове. Мне нравится книга, Доминик.

***

Так прошли три дня. Ника каждый раз рассказывала новую историю то про неправильные калькуляторы, то про пересохшие цветы в вазе, то про что—нибудь космическое. И сама она была космической, но взволнованной и заторможенной иногда. Каждый день я всматривался в её движения, выслушивал малейшие колебания голоса, но не мог понять, что не так.

Джо уехал. Моя ежедневная рутина приобрела все оттенки грязи: живительное солнце прощало облака, которые пеленой закрыли небо. Противный осенний дождь размывал дороги. Желания шевелиться вообще не было, однако же, да, работа, она самая, хоть как—то разбавляла серость.

В пятницу я строго наказал всем подчинённым своего отделения пациентов стеречь с усердием и таблетками бездумно несчастных не поить.

В воскресенье я преспокойно развалился на ковре перед телевизором в своей растянутой футболке и свободных пижамных штанах. Шло какое—то глупое шоу, где люди только и делали, что орали друг на друга. И ради этого мы смотрим телевизор? Погода ужасная. Капли скрипят, сползая по стеклу. В углу остывает паста с морепродуктами.

Идиллию сопения, чмоканья и почёсывания живота нарушил неожиданный телефонный звонок. Какой—то писклявый и донельзя противный голосочек сообщил мне, что на базе обитания сонных сумасшедших случилась чрезвычайная ситуация, и только святой Кейн может всех спасти. На дорогу мне дали двадцать минут. Учтите, милые мои, что обычно я до работы добираюсь за час.

Сорвавшись с места, я наскоро оделся в первое, что упало на меня с полки шкафа, схватил телефон и поскакал на улицу.

Больные почему—то словили единый приступ кошмаров. Ночь была беспокойной. Усыпить всех и каждого удалось только к десяти часам утра. Я, вымотанный по самое не хочу, сидел в палате у Ники, которая преспокойно спала в этом хаосе в обнимку с книгой. Колено саднило, потому что какой—то псих умудрился меня укусить. Глаза слипались, словно паточные, поэтому я, приметив диванчик в углу палаты, переместился со стула на него и тут же уснул.

Проснулся я, бог знает, когда.

Открываю глаза. Кто—то укрыл меня пледом.

Пытаюсь сесть. Визжу, как свинья на бойне, от того, что в позвоночнике резко стреляет. Лежал, как попало. Чешу затылок. Закусив губу, сажусь на ноющую задницу. Колено продолжает болеть. Поворачиваю голову на резкий хлопок двери.

Входит Бонни с подносом, а за ней – Ника.

– Доминик, ты как? – медсестра принялась хлопотать надо мной. – У тебя лицо измученное.

– Я просто устал, спасибо, – я размял шею.

– Я принесла тебе поесть, – Бонни указала на поднос и ушла.

Ника очень странно на меня уставилась.

– Всё нормально? – спросил я.

– Впервые в жизни вижу тебя не в официальной одежде. У тебя классные кеды.

Я был одет в узкие чёрные джинсы, длинную белую футболку и блестящие кеды. Волосы были хаотично разбросаны гребнем, светлая щетина отросла за выходные. Такое агрегатное состояние я принимаю лишь летом в отпуске, но не в рабочее время. Я поджал губы.

– Я знаю, что ночью был бунт. Ты замёрз ночью.

– Прости за вторжение.

– Не надо, Доминик, – пациентка задумалась на минуту и продолжила. – Такое со всеми случается.

– Тебя не разбудило?

– Мне не привыкать спать под вопли и грохот, особенно, пьяниц и других больных.

Я улыбнулся. Ника робко взъерошила волосы.

***

В тускло освещённом зале, окна которого были завешаны тяжёлыми алыми шторами, собирались люди в чёрной одежде. Стены были отделаны гладким деревом, а в центре находился огромный стол из серого мрамора. Над ним висела шикарная витиеватая хрустальная люстра, напоминавшая ветви с задержавшимися на кончиках каплями дождя.

В комнату зашёл высоченный коренастый мужчина. Его карие глаза отливали янтарём, накрахмаленный воротник рубашки выбивался в общей чёрной массе костюмов.

– Прошу, рассаживайтесь в соответствии с позывными. Мы начинаем через две минуты, – учтиво обратился он к присутствующим.

На мраморной сенсорной столешнице начали высвечиваться наборы символов напротив кожаных кресел. Люди заняли места. Каждый поднёс белый циферблат наручных часов к дорожке букв, сменивших цвет с красного на белый и зависших в воздухе.

Кареглазый мужчина с белым воротником окинул внимательным взглядом зал.

– Идентификация прошла успешно, – констатировал он, прищурившись, и открыл дверь.

В помещении показался другой мужчина. Он был ниже ростом, гармонично сложен, отчего на нём, как на модели, сидел чёрный костюм: пиджак с двойным рядом пуговиц, брюки с выглаженными стрелками, белая сорочка и шёлковый галстук. Высокие каблуки глянцевых туфель-челси стучали по паркету с официозной надменностью.

Лицо вошедшего было круглым, но костистым – скулы напоминали лезвия – алебастровым, гладко выбритым. Тёмно-русые волосы были аккуратно уложены. В полутьме ярко светились голубые глаза. Их зловещий арктический холод при зрительном контакте заставлял кровь в сосудах постепенно кристаллизоваться. К зрачку стекалась насыщенная комическая глубина, которая манила исчерна-синим колдовством на самое своё дно, наполненное густой, глухой, смертоносной тьмой.

– Благодарю, Кристофер, – кивнул мужчина. – Не вставайте. Я рад вас всех сегодня видеть. Должен буду извиниться за столь импульсивное решение устроить совещание, но мировому порядку вновь угрожают.

– Неужели, – худой шотландец положил руку на грудь и встревоженно посмотрел на сидевшую рядом женщину с розовыми волосами.

– Мы давно с этим не сталкивались, поэтому я введу вас в курс дела, – мужчина подошёл к своему месту и просканировал часы. Над столешницей замелькали чёрно-белые изображения. – Задолго до того, как был основан наш скромный круг, страной управляли диктаторы. После окончания войны они прониклись идеями фашизма и грезили восстановить былое могущество Британской Империи. В партийной элите было несколько семейств, возможно, вы помните их: Стерны, Уолстенхольмы и Хюррикейны. Первым поколениям падальщиков удалось изничтожить всю номенклатуру партии и вернуть демократию, заменённую семействами на мерзкого самозванца. Но Томас Хюррикейн – вождь – смог выжить. Этот человек обладает большим влиянием даже сейчас. Его не отправили под трибунал за преступления против человечности.

– Как давно он активизировал свою деятельность, босс? – спросила женщина с розовыми волосами.

– Он всегда угрожал мне, Кэт, – вздохнул мужчина. – Но сейчас Хюррикейн начал мобилизацию ресурсов и угрожает теперь организации. Он подключает правительственные ресурсы. Его главная цель – члены верхнего эшелона, то есть, вы, господа и дамы. Я требую от вас максимально сосредоточиться на защите важнейших ресурсов и людей, работающих под нашим крылом.

– Босс! – в зал вбежал мужчина с ноутбуком. Он остановился, прокашлялся и хрипло продолжил: – Кейн… младший…

– Что случилось, Джерри? – Кристофер протянул ему стакан воды.

– Я перехватил разговор… На него заказали убийство. Он в государственном учреждении работает.

– С чего бы вдруг? – шепнул Кристофер.

– С того, что я нашёл в той больнице Нику. Ну, помните, ту, которую похитили из наших рядов. Из-за неё его грохнут – оглянуться не успеем.

– Перешли всё мне. Кристофер, будь любезен, помоги ему, пока я здесь закончу.

Двое выбежали вон.

– Кейн-младший?

Глава II «Кошка и мыши»

Две недели работы и… ничего. Я сидел в своём кабинете, положив лоб на столешницу. Доминика выглядит совершенно здоровой – её память стремительно оживает. Ни один тест не дал мне понимания ситуации. Единственное, что я знал: амнезия была медикаментозная, а, значит, девушка действительно была помещена в дурдом с чьей—то подачи. Надо написать прокурору.

Стук.

– Войдите, – проскрипел я, поднимая голову.

Дверь со скрипом открылась, и я увидел седеющего мужчину в полицейской форме. Филипс – мой старый знакомый. Посещать суды каждые две недели бывает полезно – можно наладить связи. С шефом местной полиции я познакомился год назад, когда обсуждалось дело моего соседа сверху: тот оказался домашним насильником, почему я часто слышал визг его жены. Я написал заявление, которое позже получил Филипс. Экспертиза выявила у соседа «беду с башкой», его отправили на лечение в мою больницу, а потом в колонию. В последствие я добровольно работал с женщиной, зашуганной настолько, что хлопок двери чуть ли равнялся её сердечному приступу. Филипс оценил подобный подвиг и предложил свою дружбу. Теперь, если кому—то из нас нужна помощь, то другой должен быть рядом. Ну, и про посиделки в местном баре тоже забывать не стоит.

– Доминик!

– Привет, Ал! – я встал. – Давно не виделись. Как дела?

– Всё хорошо. А у тебя, вижу, плоховато.

– Да—да…

– Я тут кое—что узнал о твоей подопечной, как ты и просил, – Альберт подал мне жёлтую папку. – Тебе как эксперту понравится.

Я открыл и начал пролистывать сероватые бумаги.

– Сирота на одного родителя, – комментировал Филипс. – Отец пропал без вести, но пока считается живым. Мать, которая ей не мать, а опекунша с поддельными документами, работает в модельном агентстве. Жила долгое время с отчимом. Потом была похищена, а после помещена в психиатрическую лечебницу с подачки какой—то важной шишки.

– Где ты это нашёл? – я косо посмотрел на друга.

– Выпало из кармана одного магната. Противный тип. Живёт, вроде, здесь. Чёрный «Бентли», красное пальто. Низкий. Сопровождали его позавчера в аэропорт. Он выронил папку, я посмотрел одним глазом и тут вспомнил, что ты просил меня нарыть личное дело Доминики Псих, а это оно и есть. Ну, я и прихватил. Понимаю, подло поступил, но эта вещь может ей помочь, как думаешь? Ты только про мамашу не распространяйся, об этом знает человек пять в стране, включая меня. И не спрашивай, откуда.

– Даже не знаю. Можно попробовать спросить у Ники. Момент выбрать только надо, а то ещё и травмировать не хватало, – я почесал затылок.

– Я тебе верю, дружище, – Альберт похлопал меня по плечу. – Если уж кто и разбирается в жертвах, то это ты.

Я поджал губы.

***

– Хорошо, Кейн, – прорычал начальник.

Я вышел из кабинета. Два часа уговоров закончились тем, что Доминике всё—таки разрешили сходить на прогулку.

– Ты долго, – сказала она. В своём полосатом свитере (да, личные вещи я тоже выпросил) и джинсах Ника была похожа на школьницу. В почти двадцать—то лет.

– Воевал с начальником. Если бы он отказал, ты бы сидела в изоляторе.

– Я ничего не сделала. Они считают меня опасной, – прошептала Доминика.

– Эй, ты не опасна. Начальники у меня смутные просто, – я взял девушку за плечи.

– Тогда почему ты всё ещё тут работаешь?

Мы шли по коридору.

– Мама живёт в соседнем районе, все друзья и знакомы – мои соседи. А ещё у меня полное отделение маленьких пациентов, – объяснил я, открывая двери. – Осторожно, лестница.

На первом этаже мне помахал новый охранник. Господи, верните мне Джо.

Доминика спустилась с крыльца и сделала глубокий вдох. Теплое солнце сентября радовало своим появлением.

– Доминик, идём! Я давно не была на улице! Смотри, как красиво! – ребёнок потащил меня за рукав. – Всё такое жёлтое!

– Осень, как—никак.

– Куда пойдём? – синие глаза загорелись.

– Будем ходить по территории. Дальше нельзя.

– Отлично! Хоть какой—то простор! Это что? – спросила она, показывая абстрактную статую, подаренную когда—то моему начальнику.

– Понятия не имею, – я пошёл вслед за Доминикой, которая радостно бежала вдоль лавочек и других пациентов. Коллеги странно смотрели на меня, мол, у тебя псих визжит и прыгает по бордюрам, – Доминика, здесь лучше вести себя спокойно. Нас могут неправильно понять.

– Извини, я просто немного увлеклась. Два года по карцерам така—ая скука! О чём поговорим?

– Ты не против, если я спрошу кое—что о родителях?

Девушка вдруг помрачнела. Я заволновался.

– Что конкретно?

– Почему тебе не нравится отчим?

– Он глупый и злой. Не знаю, как мама с ним встретилась. Постоянно задавал вопросы о личной жизни, причём такие, что адекватным людям стыдно становится. С друзьями не пускал, ругался. Мама часто уезжала, а я дралась с ним. Он плохо говорил о папе, что я вся в него.

– Противно.

– Тошно, Доминик. Лучше у маньяка в лапах, чем с ним в одном доме.

– А что с похищением? Ты помнишь что—нибудь?

– Да, но говорить о нём на улице опасно. Агенты повсюду, – Доминика оглянулась.

– Какие агенты? – спросил я, насторожившись.

– Я не могу об этом говорить. Когда—нибудь, может, узнаешь.

Внезапно у одного из прохожих зазвонил телефон.

– У него Адель… играет…

Доминика смотрела на меня страшными глазами. Я растормошил её за плечо. Лицо девушки вдруг позеленело, она поджала губы и вцепилась в меня, крепко обнимая от ужаса. Ей что—то почудилось, она что—то вспомнила.

***

Ночное дежурство. Бонни спит за соседним столом, я заполняю бумаги, параллельно подробно изучая информацию о препаратах, которыми кормили Доминику. Честно, поить человека ядом намного безопасней, чем этими таблетками. Я скопировал тексты и, вставив в электронное письмо, отправил Альберту. Может, хоть это докажет факт того, что девушка полностью здорова и сидит здесь действительно по щучьему велению или ещё из—за чего похуже.

В личных вещах, кстати, я нашёл часы. Необычные – никогда таких не видел – дорогие: чёрный металлический пояс и белый циферблат с лазерной гравировкой – «Ника». Мать—модель никак не обеспечивала дочь, Доминика не работала. Чей дар – загадка. Если это дело рук похитителя, то в голове возникает несколько версий: либо это какой—то акт морального насилия, либо наш маньяк втрескался в жертву. Когда я отдал часы владелице, она слабо улыбнулась и спрятала их. Всё это очень странно.

Думалось о похищении.

Я зевнул и размял шею. Темнота обволакивала этаж. Ночь была тихой, я захотел домой, но оставить Бонни одну не мог, хотя та убеждала, что выдержит смену за нас двоих.

Внезапно послышался крик. Медсестра вскочила.

– Это двести вторая. Первый раз за месяц.

– Доминика! – я понёсся по коридору.

– Дом, подожди! Успеем! – Бонни с саквояжем догнала меня.

Я открыл дверь, и от увиденного мне стало больно: девушка металась по постели, прошибаясь холодным потом. Стон и крик наполнял комнату ядовитым облаком. Бонни принялась искать успокоительное: весь этаж проснётся.

– Пожалуйста… не убивайте их… – всхлипнула девушка. – Пощадите…

Я запрыгнул на постель и сцепил хрупкую фигурку в объятиях. Крики боли заставляли меня ненавидеть сюрреалистичный мир светлого будущего, в котором родился, потому что при всей прогрессивности и гуманности тенденций люди продолжали страдать.

Спустя секунд тридцать Ника перестала дрожать и уснула. Я отпустил и укрыл её одеялом.

– Как у тебя получилось? – шепнула Бонни.

– Её кошмары, – сказал я, вспоминая жёлтую папку. – Это пугает меня больше всего. В них больше смысла, чем в любых документах.

– Дом, ты уверен?

– Абсолютно. Она здесь, потому что знает больше положенного. Какой—то урод не хочет, чтобы Доминику выпустили. Он боится её. Или же верха считают, что здесь ей безопаснее, но при этом они кормят её ядом.

– Почему?

– Не знаю. Но два года, проведённые с неизвестным убийцей, могут дать свои плоды.

– Весёлая история.

– Если я смогу доказать её безобидность…

– Напоминает какой-то второсортный триллер.

– И не говори, – прошептал я, чувствуя, будто что—то прошмыгнуло в темноте. Обернулся и увидел лишь тени шкафов и занавесок. Но я слышал тихие, кошачьи, медленные шаги.

По пути из палаты я наступил на стеклянную ампулу и чуть не обделался. Когда же нам заменят уборщицу?

***

– Би… Его зовут Би…

Я делал заметки в блокноте, когда услышал эту фразу на следующее утро. Доминика напряжённо сминала пальцами одеяло, как маленький ребёнок, прячась под ним от неизвестного монстра, порождаемого тенями. Короткие пряди волос прилипли на пот к лицу.

– Что ты конкретно видела тогда? Можешь его описать? Это поможет полиции найти его, – ввязываться в козни маньяка не хотелось, но пришлось.

– Нет. Но я могу нарисовать. Можно? – она указала на мою ручку и блокнот, всхлипывая.

Я кивнул и протянул ей книжечку. Тонкие паучьи пальцы обхватили ручку и принялись что—то чиркать. Я стал наблюдать, как из маленьких чёрточек постепенно собиралось лицо. Через полчаса на меня смотрел мужчина с геометрическими формами лица. Холодные глаза, острые кости. Этот человек показался мне знакомым, словно он живёт где—то в подкорках моей памяти.

– Доминик, этот человек пугает меня. Я видела это лицо ночью, во сне: он сидел на краю кровати и что—то шептал… он ко мне прикасался… – девушка побледнела и ощупала себя.

– Ты не против, если я покажу рисунок своему знакомому?

– Покажи, пожалуйста… Не уходи только…

– Я здесь, – я успокоил её.

Я сфотографировал карикатуру и отправил Альберту. Звонок.

– Дом, это что?

– Маньяк с пера Доминики.

– Да, тут таких людей, как мух. Что—то ещё?

– Он живёт здесь, в Девоне, – выпалила Доминика.

***

День за днём в течение двух месяцев, после, я показывал Доминике фотографии подозреваемых, вычёркивая имена из списка. Филипс сказал, что подобный метод безнадёжен. Ну, мы хотя бы сократим список.

– Эти люди одинаковы, – однажды сказала девушка, – Доминик, он очень хорошо прячется.

– Может, ты ещё что—то помнишь?

– Ничего. У меня словно дыра в мозге. Но я постараюсь…

Телефон заверещал.

– Алё?

– Кейн, ты уволен!

Я замер.

– Почему?..

***

Итак, меня выкинули с работы.

Я сидел в пабе, недалеко от дома, и думал, что мне делать дальше. Люди куда—то исчезли. Тихо, странно и жутко. Мне не объяснили причину, просто бросили на асфальт.

Виски в стакане переливался золотыми бликами ламп. Я почесал затылок.

Я не смог помочь. Даже факт того, что Доминику, по сути, поили ядом, не даёт надежды на хороший расклад. Зачем я вообще пытаюсь ей помочь? Теперь на меня сто процентов выйдет этот маньяк, прощай, жизнь, прощай, мама, привет, покойный отец!

– Приятель, у тебя всё хорошо?

Я увидел высокого мужика в чёрном костюме. Карие глаза слегка озабоченно смотрели на меня. Сейчас точно вспомнит, что я тот самый егоза—врач, сажающий пациентов в тюрьму. Хотя, теперь я точно не он. Теперь я просто Доминик – чудаковатый шатен с коллекцией снежных шаров.

– Паршиво, – я опрокинул алкоголь в себя. Горло обожгло.

– Ты ведь Доминик Кейн, да?

– Предположим.

– Держи, – незнакомец протянул мне странный конверт, – и не благодари.

Я замялся, а того и след простыл. В конверте оказался какой—то документ и записка: «Твоему другу—полицейскому будет интересно это почитать». Почерк был очень интересный, немного староватый для современного мира. М—да, печатные буквы сейчас в моде, а тут чернильная! пропись.

Я вышел на улицу. До участка топать минут десять. Гул двигателей застыл в ушах. Я зашагал в нужном направлении. Надеюсь, Альберт ещё на работе.

В приёмной меня чуть было не выгнали (а я выпил всего один стакан), но вскоре позвали шефа.

– Дом?

– Ты должен это почитать, – я протянул ему листок.

Филипс недоверчиво взял, и его глаза поползли на лоб:

– Это же решение проблемы!

Глава III «Путешествие в Страну Чудес

3

»

Я сидел в кабинете. Филипс оживлённо уже минут двадцать с кем—то разговаривал по телефону. От скуки чуть пьяный мозг стал изучать стены: награды, шкафы, вырезки. С моим кабинетом вообще в сравнение не пойдёт. Я никогда не завешивал стены, потому что пациенты начинали отвлекаться или паниковать. Как хороший специалист, я это понимал.

– Альберт, там тебя, – низенькая секретарь чуть открыла дверь.

– Дом, посиди здесь, – полицейский вышел. Я вздохнул в потолок. Конечно, понимаю, что ожидания – и есть наша жизнь, но не в этот козырный момент. Я ввязался в козни какого—то психопата и по доброте душевной пытаюсь помочь совершенно незнакомому человеку. Мама меня всегда предупреждала, что рано или поздно нарвусь. А тот незнакомец из бара? Кто он? Кто его послал? Почему он помогает? Ведь в той бумаге было доказательство, над которым я бился все эти недели.

Я повернул голову вправо и увидел доску из пробки. Я подошёл к стене. Вырезки из газет, фотографии с мест преступлений, рисунок Доминики.

– Дом?

– А?

– Я вижу, ты заинтересовался моим расследованием, – Альберт подошёл ко мне.

– Что ты знаешь о нём на данный момент? – спросил я.

– Я подозреваю, что тот магнат и есть Би. Папка не случайно выпала, наказания не последовало. Плюс, нам не дали никакой информации о нём. Да, её и нет, – Филипс щёлкнул пальцами. – Лицо он своё не показывал, поэтому найти его просто так нельзя. Поглядим, что покажет экспертиза того письма. И, смотри, все фото с мест имеют общую черту: там нет ни единого трупа. Только однажды было найдено тело. Он не оставляет даже лужу крови после себя. Ходят слухи, что именно этот уродец и скармливает тела леопардам, но я слабо верю.

– Думаешь, освобождение Доминики входит в его план?

– И этот план скоро исполнится. Чего ждать – непонятно. Одно я знаю: он в курсе, что Доминика у нас. Я чувствую.

– В смысле? Как вы…

– Её забрали силовики. Мы отправили запрос властям, поэтому в психушке они никого не слушали и свободно вошли. Успокойся, они не дадут ему до неё добраться.

– Он там будет не один. Если тот мужчина в баре – его посыльный?

– Тогда, всё плохо. Нас могут прослушивать. Кстати, – Альберт фыркнул, – это шут убивает только тех, кто совершил безнаказанные преступления.

– Серьёзно? Я встречал случаи, когда у убийцы был конкретный типаж жертвы, но такой… верно—полезный впервые.

– Простых смертных он не трогает. Прямо добродетель какой—то, смотри—ка! Поэтому… может, будет лучше, если ты заберёшь Доминику к себе?

– Альберт, меня выгнали с работы. Скоро вылечу из квартиры. Бабка—хозяйка мне уже мерещится.

– Считай, что ты принят в мою команду экспертом. Я тебе сколько предлагаю, а ты всё сидишь в том аду.

Я замер.

– Спасибо, – я улыбнулся. – Где мне забрать Доминику?

– Сейчас она сто процентов на третьем этаже получает документы. Я наберу парням. Иди, Дом.

Через час маленькое хрупкое существо в страхе прижималось ко мне. Мы шли вдоль домов. За нами втихую следовали двое силовиков. Филипс убедил меня, что они не будут попадаться на глаза и уйдут, когда мы окажемся дома. Честно, я больше боюсь их, чем маньяка.

Мы добрались за десять минут. Доминика с опаской принюхивалась и оглядывалась.

– Всё в порядке?

– Да… просто мне стыдно, что я тебя в это впутала. Ты работу потерял из—за меня, прости, Доминик, – прошептала она, вздрагивая.

– Ничего, всякое бывает…

– И ты ещё меня к себе селишь! – на меня посмотрели испуганные детские глаза. – Мы знакомы всего месяц! Ты ничего не знаешь обо мне, а я о тебе! За нами охотится Би! Доминик, что ты творишь?!

– Я хочу помочь. Так уж я воспитан. Тебе нужно учиться и строить жизнь, а какой—то неизвестный гад пытается помешать. Моя мать болела, когда я проходил этот этап. Мне никто не помогал, и я поплатился нормальной юностью. Я стал занудой—доктором в двадцать с небольшим и никому не желаю такой же судьбы.

– Извини, я не знаю, кому верить, – Доминика поникла.

– Меня можешь не бояться. Филипс тоже за нас. Всё будет хорошо.

– Би говорил точно так же, – девушка потёрла руками плечи.

– И?..

– Не соврал, – Доминика толкнула открытую мной дверь. – Он никогда не врал.

– А часы? Его…

– Да. Что бы ты там не думал, все его люди носят такие же. У него есть своя банда разведчиков, поэтому я не хотела тогда говорить.

– Ты участвовала в каких—то рейдах?

– Я расскажу, Доминик, но сначала… – девушка прошла в гостиную. – Какие окна! До пола! Ты собираешь снежные шары? – спросила она, указывая на полку из белого дерева.

– Было дело. Сейчас некогда.

– Мне нравится твоя квартира. Здесь так светло! В больнице серо, – Доминика плюхнулась на ковёр—шкуру. – Теперь я расскажу тебе, как всё было…

Имени его никто не знает, его не найти ни в книгах, ни в газетах. Единственный раз, когда оно произносилось на ТВ, имел место быть в девяностых, после широкого рейда в парламенте. О нём, мне кажется, все слышали, кто тогда жил…